а своей ампутированной конечностью.  Сэр  Доминик  и  леди  Холден  прожили
счастливую, безоблачную старость, ничто, насколько мне известно, не нарушало
их покоя, и умерли во время повальной эпидемии гриппа, чуть  ли  не  в  одну
неделю. При жизни он всегда  советовался  со  мной  во  всем,  что  касалось
английских обычаев, с которыми он был не слишком хорошо знаком;  я  оказывал
ему   также   помощь,   когда   он   приобретал   новые   земли   и   вводил
усовершенствования в своем имении. Поэтому  я  не  очень  удивился,  что  он
назначил наследником меня, минуя пятерых кузенов, пришедших в ярость, и я  в
один день превратился из провинциального врача, который трудится ради  куска
хлеба, в главу одного из лучших семейств Уилтшира. Во всяком случае, у  меня
есть все основания чтить память  человека,  который  искал  свою  коричневую
руку, и благословлять тот день, когда мне удалось избавить Роденхерст от его
нежеланных визитов.



   Артур Конан Дойл
   Иудейский наперсник


--------------------------------------------------------------------------
     Оригинал здесь - http://www.sbnet.ru:8081/books/eng/Doyle/index_ot.ru.html
--------------------------------------------------------------------------

     Мой ученый друг  Уорд  Мортимер  был  известен  как  один  из  лучших
специалистов своего времени в  области  археологии  Ближнего  Востока.  Он
написал немало трудов на эту тему, два года провел  в  гробнице  в  Фивах,
когда производил раскопки в Долине Царей, и, наконец, сделал  сенсационное
открытие,  раскопав   предполагаемую   мумию   Клеопатры   во   внутренней
усыпальнице храма бога Гора  на  острове  Филе.  Ему,  сделавшему  себе  к
тридцати одному году имя в науке, прочили большую  карьеру,  и  никого  не
удивило, когда он был выбран хранителем музея на  Белмор-стрит.  Вместе  с
этой должностью он получал  место  лектора  в  Колледже  ориенталистики  и
доход, который снизился с общим ухудшением дел в стране, но тем  не  менее
по-прежнему представляет собой идеальную сумму - большую настолько,  чтобы
служить стимулом для исследователя, но не  настолько,  чтобы  размагнитить
его.
     Лишь одно обстоятельство делало положение Уорда Мортимера в музее  на
Белмор-стрит немного щекотливым - исключительно высокая научная  репутация
его предшественника. Профессор Андреас был серьезным ученым с  европейским
именем. Его лекции слушали студенты со всех  концов  света,  а  образцовый
порядок, в котором он содержал музейную коллекцию, доверенную его заботам,
стал притчей во языцех в ученых  кругах.  Поэтому,  когда  он  в  возрасте
пятидесяти пяти лет неожиданно отказался от своей  должности  и  сложил  с
себя  обязанности,  которые  были  для  него  и  отрадой,  и  средством  к
существованию, его решение вызвало немалое удивление. Он с дочерью  съехал
с удобной квартиры при музее,  предназначаемой  для  хранителя,  и  в  ней
поселился мой неженатый друг Мортимер.
     Узнав о назначении Мортимера, профессор  Андреас  написал  ему  очень
любезное и лестное поздравительное письмо. Я присутствовал при  их  первой
встрече и вместе с Мортимером  совершал  обход  музея  в  тот  раз,  когда
профессор показывал нам восхитительную коллекцию, которую он  столько  лет
лелеял.  В  этом  осмотре  нас  сопровождали  дочь  профессора,  настоящая
красавица, и молодой человек, капитан Уилсон, который, как я понял, должен
был вскоре стать ее мужем. Всего в  музее  имелось  пятнадцать  залов,  но
лучше всех были  Вавилонский,  Сирийский  и  Центральный  зал,  в  котором
хранились иудейские и египетские древности. Профессор Андреас,  спокойный,
суховатый пожилой человек с чисто выбритым лицом, держался бесстрастно, но
его черные глаза начинали сверкать,  а  на  лице  появлялось  восторженное
выражение,  когда  он  показывал  нам  особенно  прекрасные  и  редкостные
экспонаты. Его рука с такой любовью задерживалась на них, что  сразу  было
видно, как он гордится ими и как горюет теперь в глубине  души,  передавая
их на попечение другому человеку.
     Он поочередно демонстрировал нам мумии, папирусы, редкие  изображения
священных  скарабеев,  резные  надписи,  иудейские   древности   и   копию
знаменитого светильника о семи ветвях из иерусалимского храма, который был
доставлен Титом в Рим и который покоится сейчас, как  полагают  некоторые,
на дне Тибра. Затем профессор Андреас подошел к витрине,  расположенной  в
самом центре зала, и склонился над стеклом в благоговейной позе.
     - Для такого знатока, как вы, мистер Мортимер, тут нет ничего нового,
- сказал он, - но, полагаю, вашему другу мистеру Джексону будет  интересно
взглянуть вот на это.
     Нагнувшись над витриной, я увидел  небольшой  прямоугольный  предмет:
двенадцать драгоценных камней в золотой оправе с двумя  золотыми  крючками
на углах. Все камни были разные и разного цвета, но  одинаковой  величины.
По форме, порядку расположения и последовательности тонов эти камни чем-то
напоминали  коробку  акварельных  красок.  На  поверхности  каждого  камня
имелась какая-то иероглифическая надпись.
     - Известно вам, мистер Джексон, что значит урим и туммим?
     Название было мне знакомо, но я очень  смутно  представлял,  что  это
такое.
     - Урим и туммим, или наперсник, - это украшенная драгоценными камнями
пластинка,  которую  носил  на  груди  иудейский   первосвященник.   Иудеи
относились к этой святыне с величайшим почтением -  подобное  же  почтение
мог питать древний римлянин к "сивиллиным книгам" в Капитолии. Как видите,
здесь двенадцать великолепных камней с вырезанными на них тайными знаками.
Начиная с левого угла верхнего ряда, камни идут в таком порядке: сердолик,
хризолит, изумруд, рубин, лазурит, оникс, сапфир,  агат,  аметист,  топаз,
аквамарин и яшма.
     Я был поражен разнообразием и красотой драгоценных камней.
     - Известна ли история этого наперсника? - спросил я.
     - Он очень древний, и ему нет цены, - ответил  профессор  Андреас.  -
Хотя нельзя утверждать наверняка, есть много оснований  считать,  что  это
подлинный урим и туммим из иерусалимского храма,  построенного  Соломоном.
Ни в одной европейской коллекции нет подобного сокровища. Мой друг капитан
Уилсон специалист-практик по драгоценным камням, и  он  подтвердит,  какой
чистой воды эти камни.
     Капитан Уилсон, мужчина со смуглым,  резко  очерченным  лицом,  стоял
рядом со своей невестой по другую сторону витрины.
     - Да, - коротко сказал он. - Лучших камней я не видал.
     - А посмотрите, какая ювелирная работа! Древние достигли совершенства
в искусстве... - Наверное, он  хотел  обратить  мое  внимание  на  отделку
камней, но тут его перебил капитан Уилсон.
     - Еще лучший образчик их ювелирного искусства - вот этот  светильник,
- проговорил он, - поворачиваясь к другой витрине, и все мы разделили  его
восхищение  резным  стеблем  светильника  и  изящно  украшенными  ветвями.
Профессор Андреас повел нас дальше, и я с интересом непосвященного  слушал
пояснения этого великого знатока, рассказывающего  о  музейных  редкостях;
когда же наконец он по  завершении  экскурсии  официально  препоручил  эту
бесценную коллекцию заботам моего друга, я невольно пожалел  профессора  и
позавидовал его преемнику, чья жизнь станет проходить в отправлении  столь
приятных обязанностей. Вскоре Уорд Мортимер удобно устроился в своей новой
квартире и стал полновластным хозяином музея на Белмор-стрит.
     А недели через две мой  друг  устроил  по  случаю  своего  назначения
небольшой  обед  в  кругу  нескольких  приятелей-холостяков.  Когда  гости
расходились, он потянул меня за рукав и сделал знак, чтобы я задержался.
     - Вы живете в двух  шагах  отсюда,  -  сказал  он.  (Я  жил  тогда  в
меблированных комнатах в Олбани, этом знаменитом доме на Пиккадили).
     - Останьтесь, выкурите со мной  в  тишине  сигару.  Мне  очень  нужно
посоветоваться с вами.
     Я погрузился  в  кресло  и  раскурил  ароматную  "матрону".  Проводив
последнего из своих друзей, он вернулся, сел в кресло напротив и достал из
кармана домашней куртки какое-то письмо.
     - Это анонимное письмо я получил сегодня утром, - начал он. - Я  хочу
прочесть его вам и получить от вас совет.
     - Охотно его дам, если только он чего-нибудь будет стоить.
     - Так  вот,  там  написано  следующее:  "Милостивый  государь,  я  бы
настоятельно  рекомендовал  вам  самым  внимательным  образом  следить  за
многочисленными ценностями, доверенными вашему попечению. Я  полагаю,  что
существующая ныне система  охраны  с  одним-единственным  ночным  сторожем
недостаточна.   Примите   меры   предосторожности,   пока   не   произошло
непоправимое несчастье".
     - Это все?
     - Да, все, - Ну что ж, - сказал я, - во всяком случае  очевидно,  что
письмо написал человек, которому известно, что ночью музей охраняет только
один сторож, а знают об этом немногие.
     Уорд Мортимер с загадочной улыбкой протянул мне письмо.
     - Вы знаете толк в почерках? - спросил он. - Вот взгляните на это!  -
Он выложил на столик передо мной еще одно письмо. Сравните хвостик у "д" в
словах "поздравляю" и "доверенными". И написание заглавного "Я", а так  же
эти точки, больше похожие на черточку, в обоих письмах!
     Оба безусловно написаны одной рукой - правда, в первом автор  пытался
изменить почерк.
     - А второе, - сказал Уорд Мортимер,  -  это  поздравительное  письмо,
которое написал мне  профессор  Андреас  по  случаю  моего  назначения  на
должность хранителя.
     Я удивленно уставился на него. Затем перевернул страницу - и точно, в
конце  письма  стояла  подпись  "Мартин  Андреас".  Для   человека,   хоть
мало-мальски знакомого с графологией, не могло быть  никакого  сомнения  в
том,  что   профессор   написал   своему   преемнику   анонимное   письмо,
предостерегая его от грабителей. Это было  непонятно,  но  факт  оставался
фактом.
     - Зачем понадобилось ему это делать? - спросил я.
     - Именно этот вопрос я хотел задать вам. Раз у него  появились  такие
опасения, почему бы ему не прийти и не высказать мне их прямо?
     - Вы поговорите с ним?
     - Просто не знаю, как быть. А вдруг он станет отрицать,  что  написал
это?
     - Как бы то  ни  было,  -  сказал  я,  -  предостережение  сделано  в
дружеском духе, и я бы на вашем месте обязательно принял его  к  сведению.
Достаточно ли надежны теперешние меры предосторожности? Гарантируют ли они
от ограбления?
     - Думаю, что да. Публика допускается только с десяти до  пяти,  и  на
каждые два зала приходится по смотрителю. Они стоят в дверях между  залами
и держат в поле зрения все их пространства.
     - А ночью?
     - Как только  уходят  посетители,  мы  тотчас  же  закрываем  большие
железные ставни, которые не  сможет  взломать  никакой  грабитель.  У  нас
опытный и добросовестный ночной сторож. Он сидит в караульной,  но  каждые
три часа совершает обход. В каждом зале оставляется включенной на всю ночь
одна электрическая лампочка.
     - Не представляю, что  бы  можно  было  предпринять  еще,  разве  что
оставлять на ночь ваших дневных стражей.
     - Это нам не по средствам.
     - Во всяком случае, я бы обратился в полицию  -  пусть  они  поставят
полицейского снаружи, на Белмор-стрит, - заметил я. - Что до письма, то  я
считаю так: раз автор пожелал остаться неизвестным, это его  право.  Может
быть, в  будущем  разъяснится,  почему  он  избрал  столь  странный  образ
действий.
     На том наш разговор и закончился, но, вернувшись домой,  я  всю  ночь
ломал голову, пытаясь разгадать  мотивы,  побудившие  профессора  Андреаса
написать своему преемнику анонимное письмо с предостережением,  а  в  том,
что письмо написал он, я был уверен так же, как если бы застал его за этим
занятием. Он явно предвидел какую-то опасность для музейной коллекции.  Не
из-за этого ли он и отказался от должности хранителя? Но если так,  почему
он не решился предупредить Мортимера лично? Тщетно искал я ответа  на  эти
вопросы, пока наконец не погрузился в тревожный сон.
     Проснулся я позже обычного, разбуженный весьма необычным и энергичным
способом: часов в девять утра в  спальню  ворвался  мой  друг  Мортимер  с
выражением ужаса на лице. Обычно он являл собой образец  аккуратности,  но
сейчас воротник у этого аккуратиста загнулся,  галстук  выехал  наружу,  а
шляпа сидела на затылке. Я все понял по его безумным глазам.
     - Ограблен музей?! - воскликнул я, рывком приподнимаясь в постели.
     - Боюсь, что да! Те драгоценные камни! Урим и туммим! -  он  проделал
весь путь бегом в теперь не мог перевести  дух.  -  Я  иду  в  полицейский
участок. Как можно скорее, Джексон, приходите в  музей!  Пока!  -  Он  как
угорелый выскочил из комнаты, и я услышал,  как  загромыхали  его  башмаки
вниз по лестнице.
     Я не заставил себя долго ждать, но по прибытии  увидел,  что  он  уже
вернулся с полицейским инспектором и еще с одним  пожилым  джентльменом  -
мистером Первисом, одним из партнеров известной ювелирной фирмы "Морсон  и
компания". Как специалист по  драгоценным  камням,  он  всегда  был  готов
проконсультировать полицию.  Они  сгрудились  вокруг  витрины,  в  которой
экспонировался наперсник иудейского  первосвященника.  Сам  наперсник  был
вынут и положен сверху на витринное стекло, и три  головы  склонились  над
ним.
     - Вне всякого сомнения,  кто-то  приложил  к  нему  руку,  -  говорил
Мортимер. - Мне это сразу бросилось в  глаза,  когда  я  проходил  сегодня
утром по залу. Я осматривал наперсник вчера вечером, так что это наверняка
произошло в течение ночи.
     Сомнений  и  впрямь  быть  не  могло:  кто-то  явно   поработал   над
наперсником. Оправы четырех камней верхнего ряда -  сердолика,  хризолита,
изумруда и рубина - были шероховаты и зазубрены, как будто кто-то  скоблил
их. Камни остались в  своих  гнездах,  но  прекрасная  ювелирная  отделка,
которой мы восхищались совсем недавно, была грубо повреждена.
     - Сдается  мне,  кто-то  пытался  выковырять  камни,  -   предположил
полицейский инспектор.
     - Боюсь, не только пытался, но  и  преуспел,  -  сказал  Мортимер.  -
Думается мне, эти четыре камня - искусная  подделка.  На  место  подлинных
камней вставлены фальшивые.
     Очевидно, эта же мысль пришла в голову и эксперту-ювелиру, так как он
внимательно рассматривал камни через лупу. Затем он подверг их  нескольким
испытаниям и наконец с довольным видом повернулся к Мортимеру.
     - Могу вас поздравить, сэр, - с искренней радостью  сказал  он.  -  Я
ручаюсь своей репутацией, что все четыре камня  подлинные  и  удивительной
чистоты.
     Испуганное лицо моего бедного  друга  просветлело,  и  из  его  груди
вырвался глубокий вздох облегчения - Слава Богу! - воскликнул он. - Только
непонятно, что же тогда было нужно вору?
     - Вероятно, он хотел взять камни, но ему помешали.
     - В этом случае логичнее  предположить,  что  он  вынимал  бы  их  по
одному, но все камни здесь, хотя оправа отогнута, и их легко  было  вынуть
из гнезда.
     - Да, все это в высшей  степени  странно,  -  произнес  инспектор.  -
Никогда не слыхал ни о чем подобном. Давайте теперь допросим сторожа.
     Позвали сторожа, мужчину с  солдатской  выправкой  и  честным  лицом,
которого этот случай, похоже, обеспокоил не меньше, чем Уорда Мортимера.
     - Нет, сэр, я не слышал ни одного  звука,  -  ответил  он  на  вопрос
инспектора. - Как всегда, я четыре раза обошел залы, но не заметил  ничего
подозрительного. Вот уже десять лет, как я тут работаю, но  ничего  такого
раньше не случалось.
     - Через окно вор не мог залезть?
     - Никак не мог, сэр.
     - А проскользнуть мимо вас в дверь?
     - Нет, сэр: я покидал свой пост у входа, только когда совершал обход.
     - Каким еще путем можно попасть в музей?
     - Через дверь из квартиры мистера Уорда Мортимера.
     - Ночью эта дверь заперта,  -  пояснил  мой  друг.  -  И  прежде  чем
добраться до нее, злоумышленник должен был бы  также  проникнуть  с  улицы
через входную дверь ко мне в квартиру.
     - Как насчет ваших слуг?
     - У них совершенно отдельное помещение.
     - Так, так, - заключил инспектор, - дело  очень  темное.  Однако  же,
уверяет мистер Первис, похищения не было.
     - Я готов поклясться, что эти камни - подлинные.
     - Итак, дело, похоже, сводится к злоумышленному причинению вреда. Тем
не менее я бы очень хотел облазить здесь все помещения  и  посмотреть,  не
оставил ли ваш ночной посетитель каких-нибудь следов.
     Его расследование, весьма тщательное и умелое, продолжалось все утро,
но в конечном счете так ничего и не дало. Он обратил внимание на то, что в
залы можно проникнуть еще двумя способами, не принятыми нами в расчет,  из
подвала через люк в коридоре и из чулана наверху  через  световое  окно  в
потолке того самого зала, где  орудовал  незваный  гость.  Поскольку  и  в
подвал, и в чулан вор мог попасть только в том случае, если он уже  проник
внутрь запертого помещения, практического значения это все равно не имело.
Кроме того, слой пыли в подвале и на чердаке убедил  нас  в  том,  что  ни
одним из этих путей вор не воспользовался. В конце  осмотра  мы  знали  не
больше, чем в начале. Кто, каким образом и зачем повредил  оправу  четырех
драгоценных камней, так и осталось полной загадкой без единого ключа к  ее
решению.
     Мортимер  решил  воспользоваться  единственной   имевшейся   у   него
возможностью пролить свет на  это  дело.  Предоставив  полиции  продолжать
тщетные поиски, он пригласил меня сразу же  отправиться  вместе  с  ним  к
профессору Андреасу. Захватив с собой оба письма, Мортимер  намеревался  в
открытую обвинить своего предшественника в том, что это его рукой написано
анонимное предупреждение, и потребовать, чтобы он  объяснил,  как  мог  он
столь точно предвидеть то, что произошло в действительности. Профессор жил
на небольшой вилле под Лондоном,  в  местечке  Аппер-Норвуд,  но  служанка
сказала,  что  хозяин  уехал.  Видя  разочарование  на  наших  лицах,  она
спросила, не хотим ли мы поговорить с мисс  Андреас,  и  проводила  нас  в
скромно обставленную гостиную.
     Я  уже  упомянул  мимоходом,  что  дочь  профессора  была   настоящая
красавица - высокая и стройная девушка со светлыми волосами и нежной кожей
того оттенка, который французы называют  "матовым"  и  который  напоминает
цвет самых светлых лепестков чайной розы. Однако, когда она вошла,  я  был
поражен тем, как сильно она изменилась за каких-нибудь полмесяца. Ее  юное
личико осунулось, блестящие глаза потухли, затуманенные тревогой.
     - Отец в Шотландии, - сказала она. - Он переутомился и слишком  много
переживал. Уехал он только вчера.
     - У вас самой, мисс Андреас, утомленный вид, - заметил мой друг.
     - Я так волновалась за отца.
     - Вы можете дать мне его адрес в Шотландии?
     - Да, он гостит у брата, преподобного  Дэвида  Андреаса.  Его  адрес:
Ардроссан, Арран-виллас, один.
     Уорд Мортимер записал адрес, и мы  ушли,  ничего  не  сказав  о  цели
нашего визита. Вечером мы вернулись на  Белмор-стрит  в  таком  же  полном
неведении, в каком пребывали утром. Нашим единственным ключом  к  разгадке
случившегося было письмо профессора, и мой друг решил завтра  же  ехать  в
Ардроссан и узнать всю правду про анонимное письмо, но тут случилось новое
происшествие, которое изменило наши планы.
     Назавтра меня чуть свет разбудил легкий стук в  дверь  моей  спальни.
Это был посыльный с запиской от Мортимера.
     - Приходите, - гласила записка. - Дело приобретает все более странный
оборот.
     Явившись на его зов, я  застал  Мортимера  возбужденно  расхаживающим
взад и вперед  по  Центральному  залу,  в  то  время  как  старый  солдат,
охраняющий музей, стоял навытяжку в углу.
     - Дружище Джексон, - воскликнул Мортимер, - как  же  я  рад,  что  вы
пришли! Тут происходят совершенно необъяснимые вещи.
     - Так что же с