л, чего мне надо опасаться.
     "Наверх я не пойду, - сказал я. - Все, что мне нужно, и тут есть".
     Презрительно она на меня взглянула, а потом так-то просто, как  ни  в
чем не бывало, и говорит:
     "Очень хорошо. Можете взять эти медали. Я буду рада, если вы  начнете
с этого конца. Если их переплавить, то ведь цена им всем, вероятно,  будет
одинаковая. Но здесь лежат  самые  редкие,  а  потому  и  самые  для  него
дорогие. Нет  надобности  ломать  замков:  если  нажмете  вот  эту  медную
пуговку, то под ней окажется секретный механизм. Вот так! Возьмите  сперва
вот эту маленькую; она для него дороже зеницы ока".
     Один ящик был уже открыт, и медальки сверкали передо мною. Я уж  взял
было ту, на которую она  указала,  как  вдруг  она  переменилась  в  лице,
подняла палец и шепнула:
     "Тсс! Что это?" Где-то далеко в доме слышен  был  легкий  шум,  точно
кто-то шел, волоча ноги. В одну минуту она прикрыла и заперла ящик.
     "Это мой муж! - шептала она.  -  Ничего,  не  тревожьтесь.  Я  сейчас
устрою. Сюда!  Живо,  за  шпалеры!"  Она  толкнула  меня  за  раскрашенную
занавеску на стене. Пустой мешок был у меня  в  руках.  Взяв  свечку,  она
быстро пошла в ту комнату, откуда мы раньше выходили. Со  своего  места  я
видел ее через отворенную дверь.
     "Это вы, Роберт?" - крикнула она.
     В конце длинной комнаты, за второй дверью,  показался  свет,  который
становился все ярче. Потом увидел я в двери лицо, большое и толстое, все в
морщинах, с золотыми очками на большом горбатом носу. Чтобы лучше видеть в
очки, человек этот откинул голову назад, так что нос его торчал, словно  у
какой-то птицы. Росту он был высокого и  толстый,  да  халат  на  нем  был
широкий; как встал он в двери, так  почти  всю  ее  загородил.  Волосы  на
голове были седые, курчавые, а лицо все выбрито. Губы  небольшие,  тонкие;
мало их и видать под этаким-то носом.
     Он стоял там со свечою и злобно, подозрительно  глядел  на  жену.  По
одному этому взгляду было видно, что он любит ее не меньше, чем она его.
     "Что там такое? - спросил он. - Еще новые капризы? Зачем  вы  бродите
по комнатам? Отчего не ложитесь спать?" "Я не могла заснуть",  -  ответила
она ленивым, усталым голосом. Если  была  она  актрисой,  так,  видно,  не
забыла еще своей науки.
     "Я позволил бы себе заметить, - отвечал он с язвительной вежливостью,
- что чистая совесть есть лучшая помощница сна".
     "Это неправда, потому что вы-то спите очень хорошо".
     "В моей жизни есть только одно обстоятельство, за которое  я  мог  бы
себя упрекнуть, - сказал он, и  его  волосы  как-то  сердито  нахохлились,
точно перья у старого попугая. - Вы сами отлично знаете,  что  это  такое.
Моя ошибка повлекла за собою и соответствующее наказание".
     "Для меня так же, как и для вас. Не забывайте этого".
     "Вам-то нет причины жаловаться. Я пал, а вы возвысились".
     "Возвысилась?"  "Конечно.  Полагаю,  вы  не  станете  отрицать,   что
переменить кафе-шантан на замок Маннерингов - немалый шаг вперед.  Глуп  я
был, что извлек вас из свойственной вам сферы".
     "Если вы так думаете, то почему не разведетесь?" "Потому что  скрытое
несчастье лучше общественного унижения. Потому что легче страдать от своей
ошибки, чем признаться в ней. А также и потому, что мне  нравится  держать
вас у себя перед глазами и знать, что вы не можете вернуться к нему".
     "Вы злодей. Вы гадкий злодей!"  "Так,  так,  сударыня!  Я  знаю  ваше
тайное желание, только, пока я жив, оно не исполнится. А уж  если  суждено
тому быть после моей смерти, то во всяком случае я со своей стороны  приму
все меры, чтобы вы вернулись к нему не иначе, как нищей. Вы  и  ваш  милый
Эдуард никогда не будете иметь удовольствия проматывать мои сбережения.  В
этом, сударыня, вы можете быть вполне уверены! Почему это  окно  и  ставни
открыты?" "Ночь слишком душная".
     "Это  небезопасно.  Почему  вы  знаете,  что   тут   поблизости   нет
какого-нибудь бродяги. Разве вам неизвестно, что моя коллекция  медалей  -
самая дорогая во всем мире? Вы и дверь не закрыли тоже.  Так  очень  легко
могут обокрасть мои ящики".
     "Ведь я же тут была".
     "Я знаю, что вы были; я слышал, как вы ходили в медальной комнате,  а
потому и спустился вниз. Что вы там делали?" "Рассматривала медали".
     "Эта любознательность есть нечто для меня новое". - Он  посмотрел  на
нее подозрительно и пошел в следующую комнату.
     Она шла рядом с ним.
     В это время увидал я такое, что меня  поразило.  Ножик  мой  складной
остался на крышке одного из ящиков и лежал как раз на виду.  Она  заметила
это раньше его и с женской хитростью протянула свою свечу  так,  что  свет
пришелся между ножом и глазами лорда Маннеринга. Левой рукой взяла она нож
и спрятала в складках платья. Старик переходил от одного ящика  к  другому
(была одна минута, когда я мог схватить его за нос), но  не  было  никаких
следов, что медали кто-нибудь трогал. Продолжая  ворчать  и  брюзжать,  он
опять уполз в другую комнату.
     Теперь я должен рассказать о том, что я скорее слышал, чем видел.  Но
клянусь вам Создателем, что говорить буду истинную правду.
     Когда они вышли в другую комнату, я видел, как он поставил  свечу  на
угол стола, а сам сел, но так, что мне уж его не было  видно.  Она  ходила
сзади него; думаю это потому, что большая широкая  тень  ее  двигалась  по
полу передним; значит, свечка, с которой она ходила, была за его спиной.
     Опять начал он говорить о том человеке, которого называл Эдуардом,  и
каждое его слово было словно едкая капля  купоросного  масла.  Говорил  он
тихо, и я не мог всего расслышать, но некоторые слова до меня доходили, и,
должно быть, они ее как плетью хлестали. Сперва она горячо  ему  отвечала,
потом смолкла. А он тем же спокойным, насмешливым голосом все  тянул  свою
песню, подразнивая, оскорбляя и терзая свою жену. И даже удивительно  было
мне, как это она могла молча его слушать.
     Вдруг слышу я, он этак резко говорит:
     "Не стойте за моей спиной! Пустите  воротник!  Что?  Смеете  вы  меня
ударить?" Был тут какой-то звук вроде мягкого удара и, слышу, он кричит:
     "Боже мой, это кровь!" Зашаркал он ногами, как будто хотел встать.  А
тут другой удар и опять его крик:
     "А, чертовка!" И затих. Только на пол что-то капало да шлепало.
     Выскочил я из своей щели и кинулся в другую комнату, а самого  так  и
трясет от страха.
     Старик как-то провалился в кресле; халат его сбился кверху,  точно  у
него на спине огромный горб вырос, голова с золотыми очками,  которые  все
еще на носу сидели, наклонилась набок, а  рот  открыт,  словно  у  мертвой
рыбы. Я не видел, откуда шла кровь, но слышал, как она еще капала на пол.
     За спиной старика стояла она, и свет падал прямо ей в лицо. Губы были
сжаты, глаза сверкали, и на щеках даже краска появилась.  Только  этого-то
как раз ей и не хватало, чтобы стать самой красивой из всех барынь,  каких
мне только на своем веку видать приходилось.
     "Покончили с ним?" - спросил я.
     "Да, - ответила она совсем спокойно, - теперь я с этим покончила".
     "Что  вы  будете  делать?  Ведь  вас  осудят  за  убийство,  это   уж
наверняка".
     "За меня не беспокойтесь. Мне незачем жить и не  все  ли  мне  равно!
Помогите мне посадить его в кресле прямо. Очень уж страшно  видеть  его  в
таком положении".
     Так я и сделал, хоть и похолодел весь, как  до  него  дотронулся.  На
руку мне попала кровь, и жутко мне от нее стало.
     "Теперь, - сказала она, -  вы  можете  владеть  этими  медалями,  как
всякий другой. Берите их и уходите".
     "Не надо мне их! Только бы мне отсюда выбраться поскорее.  Никогда  я
еще я в такие дела не попадал".
     "Вздор! - сказала она. - Вы пришли сюда за  медалями,  и  вот  они  в
вашем распоряжении. Почему вам их не взять? Никто ведь вам не мешает".
     Мешок еще был у меня в руке. Она  открыла  ящик,  и  мы  живо  вместе
набросали в мешок штук сотню. Все они  были  из  одного  ящика;  но  ждать
других я уж был не в силах и бросился к окошку. После всего, что я в  этом
доме видел и  слышал,  мне  казалось,  что  и  воздух-то  в  нем  какой-то
отравленный. Глянул я назад, смотрю, стоит она - высокая, стройная,  точно
такая же, как в первый раз я ее увидал. Махнула она мне приветливо  рукой,
я ей тоже - и выпрыгнул в окно на песчаную дорожку.
     Благодарю Бога,  что,  положа  руку  на  сердце,  могу  считать  себя
невиновным в убийстве; но если бы я умел читать в сердце и в  мыслях  этой
женщины, то, пожалуй, было бы иначе. Если бы я понимал, что было  спрятано
за ее последней улыбкой, то в доме вместо одного трупа  наверное  осталось
два. Но в ту пору у меня в мыслях только и было, как бы поскорее удрать да
подальше. А что она мне петлю на шею надевает, - этого мне и в  голову  не
приходило. Не успел я и пяти шагов отойти от дома по знакомой дорожке, как
вдруг слышу крик, да какой! Кажется, весь приход от него проснуться мог.
     Да еще, да еще!
     "Разбойники! - кричит, - Убийцы! Убийцы! Помогите!" В  тихую-то  ночь
эти крики летели, летели и звонко разносились по всей округе. Визгом  этим
ужасным мне голову  так  и  просверлило.  Мигом  замелькали  огни,  начали
хлопать окна и не только в доме, что был позади, но  и  в  службах,  и  на
конном дворе, которые были передо мною. Как пуганый заяц пустился я наутек
по аллее, но не успел еще добежать до ворот, - слышу там стук:  их  кто-то
запирает. Сунув мешок с медалями под кучу хвороста,  попробовал  я  бежать
через парк; но кто-то увидел  меня  при  свете  месяца,  и  человек  шесть
погнались за мною, да еще собак пустили. Залез я под терновник,  скорчился
там и лег, но собаки проклятые и  там  достали;  даже  и  рад  был,  когда
набежали люди и помешали в клочки меня разорвать.
     Конечно, меня схватили и потащили назад в ту комнату, откуда я только
что ушел.
     "Не этот ли, ваша светлость?" - спросил старший, как потом оказалось,
дворецкий.
     Она сидела, наклонясь над трупом и прижав платок к глазам. Обернулась
она на меня и лицо сделала, что твоя ведьма. Эх, да и  ловкая  же  актриса
была эта барыня!
     "Да, да! Этот самый! - закричала сна. - О, злодей,  жестокий  злодей!
Так поступить с  бедным  стариком!"  Был  там  один  человек,  похожий  на
полицейского стражника. Он положил руку мне на плечо и спросил меня:  "Что
на это скажете?" "Не я это сделал, а она сама!" - крикнул я, показывая  на
женщину, которая смотрела прямо  на  меня,  и  хоть  бы  что!  И  глаз  не
опускала.
     "Ну,  ну!  Попробуйте  соврать  что-нибудь  поскладнее",   -   сказал
полицейский, а один из слуг треснул меня кулаком.
     "Говорю вам, что я видел, как она это сделала. Она два  раза  ударила
его ножом. Сперва она помогла мне его обокрасть, а потом его убила".
     Лакей хотел ударить меня снова, но она подняла руку:
     "Не трогайте его! Закон и без нас его накажет".
     "Я приму меры, ваша светлость! - сказал полицейский. - Ваша светлость
изволили видеть, как было совершено преступление?" "Да, да! Видела  своими
глазами. Это было ужасно! Мы услыхали шум и спустились  вниз.  Бедный  муж
мой шел впереди. Этот человек стоял у открытого ящика  и,  держа  в  руках
черный кожаный мешок, бросал туда медали. Он бросился бежать мимо  нас,  а
муж его схватил. Произошла борьба, и он дважды  ударил  мужа  ножом.  Вот,
видите, у него кровь на руках. Если я не ошибаюсь, нож  так  и  остался  в
теле лорда Маннеринга".
     "Да взгляните вы на кровь на ее-то руках", - сказал я.
     "Она держала голову его светлости,  негодяй  ты  этакий!"  -  крикнул
дворецкий.
     "А вот и тот самый мешок, о котором ее светлость говорила,  -  сказал
полицейский, увидав, как конюший мальчишка втащил  мешок,  брошенный  мною
при бегстве. - Тут и медали в нем есть. Этого для меня  достаточно!  Ночью
мы его здесь будем  караулить,  а  утром  с  надсмотрщиком  свезем  его  в
Солсбери".
     "Бедный! - сказала женщина, - я со своей  стороны  прощаю  ему  вину,
которую  он  совершил  против  меня.  Как  знать,  что   довело   его   до
преступления. Совесть и закон покарают его достаточно; и ни  единым  своим
упреком я не хочу отягчать горькую его участь".
     Я ничего и сказать не мог.  Поверьте,  господин,  так-таки  ни  слова
больше сказать не мог. До того меня пришибла самоуверенность этой женщины.
А по молчанию моему, конечно, люди поверили, что  она  и  правду  говорит.
Дворецкий да полицейский уволокли меня в погреб и заперли там на ночь.
     Так вот, сударь, рассказал я вам доподлинно всю историю, как  в  ночь
на 14 сентября 1894 года лорд Маннеринг был убит своей женой. Быть  может,
вы не пожелаете и внимания обратить на  мои  слова,  как  то  уже  сделали
сперва полицейский, а потом судья. А быть может вы найдете в  них  кое-что
похожее на правду, произведете дознание и навеки  приобретете  себе  славу
человека,  который  не  боится  личных  неприятностей,  лишь   бы   только
правосудие восторжествовало. На вас одного вся моя надежда,  сударь.  Если
снимете вы с меня клеймо убийцы, буду я вам предан так, как  никогда  один
человек другому предан не был. А если вы меня покинете,  так  вот  клянусь
вам спасением души своей, что через месяц от  сего  числа  повешусь  я  на
оконной решетке своей камеры, и если только мертвецы могут возвращаться на
землю, буду приходить я к вам каждую ночь, и не найдете вы покоя во сне.
     О чем я вас прошу, - совсем простое дело. Наведите  справки  об  этой
женщине, последите за ней, узнайте  о  ее  прошлом,  разведайте,  как  она
распоряжается деньгами, которые ей достались, и  нет  ли  там  Эдуарда,  о
котором я поминал. Если из всего этого вы узнаете,  какова  она  на  самом
деле есть, или увидите, что история, которую я вам  рассказал,  чем-нибудь
подтверждается, то я уверен, что ваше доброе сердце не  позволит  оставить
меня без внимания. Я знаю, вы тогда придете и спасете невинного человека.
     Copyright (c) 2002 Электронная библиотека Алексея Снежинского



   Артур Конан Дойл
   Черный доктор


--------------------------------------------------------------------------
     Оригинал здесь - http://www.sbnet.ru:8081/books/eng/Doyle/index_ot.ru.html
--------------------------------------------------------------------------

     Бишоп  Кроссинг - деревушка, лежащая в десяти милях к юго-западу   от
Ливерпуля. В начале семидесятых годов здесь поселился врач, которого звали
Алоиз Лана. В деревне ничего не знали ни о его  прошлом,  ни  о  причинах,
побудивших его переехать в этот затерянный утолок Ланкашира.  О  нем  было
известно только две вещи: первое - что он  получил  медицинский  диплом  с
отличием в Глазго; второе - что он, без сомнения, принадлежал южной  расе.
Кожа его была очень темной, и он наверняка имел примесь  индусской  крови.
Однако  в  его  внешности  преобладали  европейские  черты;  он  отличался
хорошими  манерами  и  умением  держаться   в   обществе,   это   вызывало
предположение, что в его жилах была и капля испанской крови. Смуглая кожа,
волосы цвета воронова крыла, темные глаза, сверкающие из-под густых бровей
- все это резко  контрастировало  с  соломенными  волосами  и  грубоватыми
манерами местных жителей. Нового врача вскоре прозвали "Черным доктором из
Бишоп Кроссинга". В начале это звучало пренебрежительно и с насмешкой,  но
шли годы, и это прозвище стали произносить как почетный титул. Вся  округа
знала доктора, и слава о нем разнеслась далеко за пределы деревни.
     Новый доктор оказался способным хирургом и прекрасным врачом. До  его
приезда в этом местечке практиковал Эдвард  Рау,  сын  сэра  Вильяма  Рау,
ливерпульского консультанта. Однако он  не  унаследовал  таланта  отца,  и
доктор Лана, благодаря своей внешности и учтивым манерам,  скоро  потеснил
своего конкурента. Он быстро добился успеха и в обществе.  После  успешной
операции достопочтенного Джеймса Лаури, второго сына  лорда  Бельтона,  он
был  представлен  своим  пациентом  местному  светскому  обществу.  Скоро,
благодаря хорошим манерам и умению вести беседу, он повсюду стал  желанным
гостем. Иногда отсутствие родственников и груза прошлого скорее  помогает,
чем мешает  в  продвижении  по  социальной  лестнице.  Так,  незаурядность
личности доктора, его внешность и обаяние  служили  лучшей  рекомендацией.
Его пациенты находили в нем один - всего один! -  недостаток.  Он  казался
убежденным холостяком. Это было особенно  удивительно  и  потому,  что  он
занимал большой дом и всем было ясно, что  его  успешная  практика  давала
возможность скопить значительное состояние. Вначале местные свахи  строили
планы насчет той или иной барышни. Но шли годы, а  доктор  Лана  оставался
холостяком, и все поняли, что по какой-то  причине  он  избегал  женитьбы.
Злые языки утверждали, что он уже был женат, и дабы  избежать  последствий
неравного брака и решил похоронить себя в Бишоп Кроссинге. И вдруг,  когда
свахи уже в отчаянье отвернулись от него, объявили о его помолвке  с  мисс
Фрэнсис Мортон из Лей Холла.
     Мисс Мортон была молодой леди, хорошо известной в  округе.  Ее  отец,
Джеймс Холден Мортон, владел большими землями в Бишоп Кроссинге. Однако  к
этому времени родители ее умерли, и она жила с единственным братом Артуром
Мортоном, наследником поместья. Мисс Мортон выделялась  высоким  ростом  и
держалась с достоинством. Это была натура живая и  порывистая,  с  сильным
характером.  Она  познакомилась  с  доктором  Лана  на   приеме,   который
устраивали для гостей в саду. Между ними вспыхнула дружба, которая  быстро
переросла в любовь. Ничто не  могло  сравниться  с  их  преданностью  друг
другу. Правда, между ними была разница в возрасте: ему - тридцать семь,  а
ей - двадцать четыре; но, кроме этого, не было никаких препятствий для  их
брака. Помолвка состоялась в феврале, а  свадьбу  было  решено  сыграть  в
августе.
     Третьего июня доктор Лана получил письмо из-за границы.  В  маленькой
деревушке начальник почтового отделения является и  начальником  отделения
сплетен; и мистер Бэнки из Бишоп Кроссинга мог бы многое порассказать  про
секреты своих соседей.  Об  этом  письме  он  сообщил  следующее:  конверт
выглядел странно, был надписан  мужским  почерком,  письмо  отправлено  из
Буэнос-Айреса, на нем была аргентинская марка. Насколько ему известно, это
было  первое  письмо  доктору  Лана  из-за  границы;  вот  почему  он  так
внимательно рассмотрел его, прежде чем вручить почтальону. Вечером того же
дня его доставили доктору Лана.
     На следующее утро - то есть четвертого июня - доктор  Лана  навестил,
мисс Мортон и долго говорил с ней. Было замечено, что  он  вернулся  домой
очень взволнованный. Мисс  Мортон  весь  день  провела  в  своей  комнате;
служанка несколько раз заставала ее  в  слезах.  Через  неделю  в  деревне
только и говорили, что о разрыве помолвки. Поговаривали, что  доктор  Лана
недостойно обошелся с мо лодой леди, и Артур  Мортон,  ее  брат,  грозился
отхлестать его плеткой. В  чем  именно  проявилось  недостойное  отношение
доктора, было неизвестно. Многие  ломали  голову,  выдвигая  те  или  иные
соображения. Доктор Лана часами бродил вокруг Лей-Холла, не пытаясь  войти
в дом. Это было всеми замечено и воспринято как доказательство  того,  что
совесть его неспокойна. Он перестал посещать воскресную  службу,  где  мог
встретить молодую леди. В журнале "Ланцет" появилось объявление о  продаже
практики, и, хотя не называлось никаких имен, многие посчитали,  что  речь
идет о Бишоп Кроссинге, и доктор Лана собирается уехать из деревушки,  где
пользовался почетом и уважением. Таково было положение дел, когда  вечером
в понедельник, 21 июня,  произошли  события,  которые  превратили  простой
деревенский скандал в трагедию и приковали к себе внимание всей Англии. Но
сначала нужно рассказать о некоторых деталях, ибо они очень  важны,  чтобы
понять все события того вече