рабах,  на
самом себе. И вот наконец я получил вещество, которое,  если  ввести  его  в
кровь, делает организм неуязвимым для старости, болезней,  яда  или  кинжала
убийцы. Правда, человек не обретает бессмертие, но может  прожить  несколько
тысяч лет. Я испробовал раствор на кошке и потом травил ее  самыми  сильными
ядами. Кошка жива и по сей день, она по-прежнему  в  Нижнем  Египте.  Ничего
таинственного или сверхъестественного в моем  открытии  не  было.  Просто  я
создал химическое соединение, его вполне можно повторить.
     Как страстно мы любим в молодости жизнь! Теперь,  когда  в  моих  руках
было средство оградить себя от боли и отодвинуть смерть в неразличимую даль,
мне казалось, что я вознесся над всеми человеческими  страданиями.  И  я  не
задумываясь влил эту проклятую жидкость себе в вену. Потом стал искать, кого
бы мне еще осчастливить. В храме Тога был молодой жрец по  имени  Пармес,  я
был очень расположен к нему - он был  такой  серьезный  и  так  самозабвенно
проникал в глубины наук. И вот я рассказал ему о  моей  тайне,  он  попросил
меня впрыснуть ему в кровь эликсир, и я выполнил его  желание.  Как  хорошо,
думал я, теперь у меня на всю жизнь есть друг, мы одного возраста.
     После этого великого открытия я стал менее усердно  заниматься  наукой,
Пармес же продолжал свои изыскания с еще  большим  рвением.  Каждый  день  я
видел его в храме Тота среди колб и выпаривателей, но  он  почти  ничего  не
рассказывал мне о плодах своих  трудов.  Что  касается  меня,  то  я  вместо
занятий разгуливал по городу, с восхищением его  разглядывал  и  думал,  что
этим домам, дворцам и храмам суждено исчезнуть с  лица  земли,  люди  умрут,
один только я буду жить и жить. Все мне кланялись, ибо слава о моей учености
распространилась далеко по стране.
     В это время шла война с гиксосами, воины великого фараона защищали наши
восточные границы. В Аварис также прибыл новый  правитель  с  повелением  во
чтобы то ни стало удержать город. Я много слышал о красоте дочери правителя,
и вот однажды, когда мы с Пармесом прогуливались по улицам, мы увидели ее  в
носилках, которые несли на плечах рабы. Любовь поразила  меня,  как  молния.
Казалось, мое сердце вырвалось из груди и устремилось к  ней.  Мне  хотелось
броситься под ноги ее рабов, и пусть бы они прошли по мне. Эта  девушка  для
меня - единственная в мире. Жизнь без нее немыслима. И я поклялся Гором, что
она будет моей. Я произнес свою клятву в присутствие жреца Тота. Лицо у него
стало мрачным, как ночь, и он отвернулся от меня.
     Не стану рассказывать вам, как я добивался ее  внимания.  Она  полюбила
меня  так  же  беззаветно,  как  я  ее.  Она  рассказала  мне,  что   Пармес
познакомился с ней раньше, чем я, и  тоже  признался  в  любви,  но  я  лишь
усмехнулся в ответ, ведь я знал, что ее сердце  принадлежит  мне.  В  городе
вспыхнула бубонная чума, она косила людей, но я лечил больных и ухаживал  за
ними, ничего не боясь, да и чего мне  было  бояться?  Она  восхищалась  моим
бесстрашием. Тогда я открыл ей тайну эликсира  и  стал  умолять,  чтобы  она
позволила мне защитить ее с помощью моего искусства.
     - Твоя цветущая красота никогда не увянет, -  убеждал  я  Атму.  -  Все
минует, все исчезнут, но мы с тобой и наша великая любовь переживем пирамиду
Тефрена.
     Она стала робко, застенчиво возражать.
     - Но разве это справедливо? - говорила  она.  -  Разве  ты  не  восстал
против власти богов? Если бы животворящий Осирис пожелал, чтобы мы жили  так
долго, разве не даровал бы он людям сам все эти нескончаемые годы?
     Я опровергал ее сомнения словами самой пылкой  любви,  и  все-таки  она
колебалась. Решение, которое она должна принять, слишком важное. Она  просит
дать ей подумать одну только ночь. Завтра утром она скажет мне, согласна или
нет. Одна ночь - ведь это совсем немного. Она будет  молиться  Исиде,  пусть
богиня ее вразумит.
     Я ушел с тяжелым сердцем, полный мрачных предчувствий, а она осталась в
окружении своих прислужниц. Утром, после ранней службы в храме, я поспешил к
ее дому. На пороге меня встретила испуганная рабыня. Бе хозяйка заболела, ей
очень плохо. Обезумев, я оттолкнул слуг  и  бросился  через  зал,  потом  по
коридору в покои моей Атмы. Она  лежала  на  своем  ложе,  голова  высоко  в
подушках, в лице ни кровинки, пустой  безжизненный  взгляд.  На  лбу  горело
зловещее багровое пятно. Я много раз видел эту зловещую метину,  это  клеймо
чумы, эту печать смерти.
     Что можно рассказать о том ужасном времени? Шли месяцы, а я все метался
в исступлении, все глубже погружался в безумие, но избавиться  от  жизни  не
мог. Ни один умирающий от жажды араб не мечтал так о колодце  с  живительной
прохладной водой, как я мечтал о смерти. Если бы яд или сталь могли прервать
мое постылое существование, я соединился бы с моей возлюбленной  в  царстве,
куда ведет такая узкая дверь. Что я только ни делал  с  собой,  и  все  было
напрасно. Проклятый эликсир был непобедим. Однажды ночью, когда  я  лежал  у
себя в комнате на ложе, истерзанный мукой, ко мне пришел жрец  Тота  Пармес.
Он встал в круг света, который  изливал  светильник,  и  посмотрел  на  меня
глазами, в которых горела сумасшедшая радость.
     - Почему ты позволил ей умереть? - спросил он. - Почему не  оградил  ее
от болезней и старости, как оградил меня?
     - Я не успел, - ответил я. - Ах да, я и забыл - ты тоже любил ее. У нас
общее горе, друг. Какая страшная  судьба  -  знать,  что  пройдут  столетия,
прежде чем мы снова увидим ее. Когда-то мы ненавидели смерть - глупцы, какие
же мы были глупцы!
     - Ты сказал правду, - вскричал  он  и  дико  захохотал.  -  Но  глупцом
оказался только ты.
     - О чем ты? - воскликнул я и приподнялся на локте. - Мне кажется, друг,
ты повредился в рассудке от горя.
     Его лицо сияло радостью, он корчился и трясся, точно его поразило  злое
божество.
     - Знаешь ли ты, куда я сейчас иду? - спросил он.
     - Нет, - ответил я, - откуда же мне знать.
     - Я иду к ней, - сказал он. - Она лежит за городской стеной  в  дальней
гробнице возле двух пальм.
     - Зачем же ты туда идешь? - спросил я.
     - Чтобы умереть! - пронзительно крикнул он. - Слышишь - умереть! Земные
путы меня больше не связывают.
     - Но ведь в твоей, крови мой эликсир! - воскликнул я.
     - Я его победил, - ответил он, - я нашел более сильный состав,  который
разлагает твой эликсир. Уже сейчас он борется с ним в моей  крови,  еще  час
или два - и я умру. Я полечу к ней, а ты останешься здесь, на земле.
     Я внимательно вгляделся в Пармеса и понял, что он говорит  правду.  Его
горящие глаза подтвердили, что эликсир больше над ним не властен.
     - Но ведь ты дашь и мне этот состав! - воскликнул я.
     - Никогда!
     - Молю тебя мудростью Тота и величием Анубиса!
     - Все твои мольбы напрасны, - жестко проговорил он.
     - Так я сам составлю этот раствор!
     - Тебе это не удастся; да, я его получил, но по чистой  случайности.  В
него входит один компонент, но тебе никогда не догадаться, что это. То,  что
осталось от жидкости, я заключил в перстень Тота, но никто никогда больше не
сможет ее получить.
     - В перстень Тота! - повторил я. - А где же он, перстень Тота?
     - Этого ты тоже никогда не узнаешь, - ответил  он.  -  Да,  ты  победил
меня, она подарила свою любовь тебе. Но кому досталась  конечная  победа?  Я
ухожу к ней и оставляю тебя здесь - влачи это горькое земное  существование.
А я разорвал свои цепи! Прощай, мне пора! - Он быстро повернулся и  бросился
прочь. Утром в городе стало известно, что жрец Тота умер.
     После этого я затворился в своей лаборатории. Я  должен,  должен  найти
это сложное соединение, сила которого столь велика, что уничтожает  действие
моего эликсира. С рассвета и до полуночи я проводил опыты  среди  стеклянных
сосудов и горнов. Более того, я взял  все  папирусы  и  алхимические  сосуды
жреца Тота. Увы, они не просветили меня.
     Порой мне казалось, что я вот-вот уловлю намек, случайно оброненное  им
слово вызывало бурные надежды, но ни одна надежда не сбывалась. И все  же  я
месяц за месяцем трудился, как одержимый. Когда я чувствовал, что  впадаю  в
малодушие, я шел к гробнице возле пальм. И  там,  стоя  возле  саркофага,  в
котором покоилась земная оболочка той,  чья  красота  сияла  подобно  редкой
драгоценности и была украдена смертью, я чувствовал,  что  моя  возлюбленная
рядом, она успокаивает меня, и я шептал ей, что соединюсь с ней, если только
смертный ум сумеет разгадать тайну.
     Пармес сказал, что заключил свой состав в перстень Тота. Я  помнил  это
украшение. Массивный обруч, сделанный не из золота, а  из  более  редкого  и
тяжелого металла, который добывают в копях на  горе  Харбал.  Называется  он
платина. В платину, помнится, оправлен полый кристалл  горного  хрусталя,  в
него можно налить жидкость - довольно много капель.  Пармес  вряд  ли  скрыл
свою тайну в металле перстня из одной только платины, таких в храме  великое
множество. Не вернее ли предположить, что эта бесценная жидкость  запечатана
в полость кристалла? Едва я пришел  к  этому  заключению,  как  наткнулся  в
папирусах Пармеса на фразу, которая ясно подтверждала мою  догадку:  значит,
какое-то количество его состава все еще существует на свете.
     Но как найти перстень? Когда Пармеса готовили нести к  бальзамировщику,
на его руках перстня не было. Я специально расспросил тех, кто участвовал  в
процедуре. Не было его и среди вещей умершего жреца. Тщетно я обыскивал  все
комнаты и залы, где  он  работал  или  молился,  тщетно  заглядывал  во  все
шкатулки и вазы, которые ему принадлежали, тщетно осматривал все его вещи. Я
даже просеивал песок в пустыне в тех местах, где он любил прогуливаться;  но
как я ни бился, все мои труды были напрасны, перстень Тота исчез без  следа.
И все же, может быть, мне  удалось  бы  одолеть  последние  препятствия,  не
обрушься на нас еще одно неожиданное бедствие.
     Я уже говорил, что шла великая война с гиксосами, и эти дикари отрезали
войско великого фараона в пустыне - там были военачальники, стрелки из лука,
всадники. Гиксосы напали на нас,  как  саранча  на  поле  пшеницы  во  время
засухи. На огромном  пространстве  между  опустошенным  Тиром  и  безбрежным
горько-соленым озером целыми днями лилась  кровь,  а  ночью  горели  костры.
Аварис был главным оплотом Египта, но мы не смогли отразить натиск  дикарей.
Город пал. Его  правителю  и  воинам  отрубили  головы,  меня  же  вместе  с
множеством других жителей города увели в плен.
     Много лет я пас скот на привольных пастбищах в долине Евфрата. Умер мой
хозяин, стал глубоким стариком его сын, а я был все так же  силен  и  молод.
Наконец мне удалось бежать на быстроногом верблюде, и я вернулся  в  Египет.
Здесь жили завоеватели-гиксосы, Египтом правил их царь. От Авариса  остались
обгоревшие развалины, великолепный храм  превратился  в  руины.  Усыпальницы
ограблены, на месте святилищ груды камней. Я не нашел и следа гробницы,  где
покоилась моя Атма.  Ее  поглотили  пески  пустыни;  пальмы,  которые  пышно
зеленели рядом, давно срублены.  Папирусы  Пармеса  и  реликвии  храма  Тота
уничтожены или погребены в песках Сирийской пустыни.
     И  я  отказался  от  надежды  найти  когда-нибудь  перстень  или  вновь
составить этот коварный яд. Я смирился и решил, что надо покорно жить,  пока
не иссякнет действие эликсира. Увы,  вам  не  дано  понять,  какое  страшное
проклятье - бессмертие, ведь вам отпущен ничтожно краткий срок  от  колыбели
до могилы! Но я-то знаю, я дорого заплатил  за  свое  знание,  река  времени
пронесла меня чуть ли не через всю  историю  человечества.  Мне  было  более
трехсот лет, когда пала Троя. Когда Геродот приехал в Мемфис, я  уже  прожил
около двенадцати столетий. А когда на земле появилось  христианство,  я  был
свидетелем событий,  происходящих  на  ней  вот  уже  шестнадцать  столетий.
Однако, как вы видите, я вовсе не выгляжу  стариком,  потому  что  проклятый
эликсир все еще действует в моей крови и охраняет от смерти, которой  я  так
жажду. Но наконец-то, наконец-то моя нескончаемая, постылая жизнь оборвется!
     Я много путешествовал и был во всех странах мира, жил среди всех племен
и народов. Я знаю все языки. Я выучил их, чтобы хоть чем-то заполнить время.
Вы  сами  представляете,  как  непереносимо  долго  оно  влачилось  -   мрак
варварства, жестокое средневековье, медленный, о,  какой  медленный  расцвет
современной цивилизации. Но что мне все это сейчас? Я никогда  не  посмотрел
глазами любви ни на одну женщину. Атма знает, что я хранил ей  верность  всю
жизнь.
     Я взял себе за правило читать все, что ученые пишут о  Древнем  Египте.
Мои обстоятельства часто менялись, я бывал богат, бывал беден, однако всегда
находил средства, чтобы покупать  журналы,  в  которых  пишут  об  открытиях
археологов. Девять месяцев назад, когда я  жил  в  Сан-Франциско,  я  прочел
статью о находках, сделанных в окрестностях  Авариса.  И  почувствовал,  что
сердце сейчас выпрыгнет у меня из груди. В  статье  рассказывалось,  как  ее
автор исследовал недавно обнаруженные гробницы. В  одной  из  них  он  нашел
невскрытый саркофаг, внутри него, на  внешнем  гробе,  было  начертано,  что
здесь покоится мумия дочери правителя  города,  жившая  во  времена  Тутмоса
Первого. Далее я прочел, что, когда археологи сняли крышку  внешнего  гроба,
они увидели на  груди  мумии  массивный  платиновый  перстень  с  кристаллом
горного хрусталя. Так вот где скрыл Пармес перстень Тота! Он не лгал,  когда
говорил, что мне его никогда не найти,  ибо  ни  один  египтянин  не  снимет
крышку с гроба дорогого ему человека, ведь это  значит  отягчить  свою  душу
великим преступлением.
     Вечером того же дня я отплыл из Сан-Франциско и через несколько  недель
снова оказался в Аварисе, если только можно назвать именем некогда  великого
города остатки разрушенных стен и несколько песчаных холмов.  Я  поспешил  к
французам, которые вели там раскопки, и стал расспрашивать их о перстне. Они
сказали, что и перстень, и мумию передали в Булакский музей.
     Я немедленно отправился в Каир, но в музее лишь узнал,  что  бей  Опост
Мариэтт распорядился отправить их в Лувр. Я  приехал  в  Париж  и  здесь,  в
египетском  зале,  наконец-то  нашел  останки  моей  возлюбленной,  Атмы,  и
перстень, который искал почти четыре тысячи лет.
     Но как до них добраться? Ведь они должны принадлежать мне, только  мне!
На мое счастье  в  эти  залы  требовался  смотритель.  Я  пошел  к  главному
хранителю и стал убеждать его, что хорошо знаком с историей Древнего Египта.
Я так хотел получить это место, что  обнаружил  слишком  обширные  познания.
Хранитель ответил, что я достоин кафедры профессора, мне  решительно  нечего
делать в кресле смотрителя. Ведь я знаю несравненно  больше,  чем  он.  Нет,
нет, он переоценил мои знания, они поверхностны и разрозненны,  стал  горячо
возражать я и в конце концов добился,  что  он  позволил  мне  перевезти  то
немногое, что сохранилось из моих вещей, в эту каморку.  Это  моя  первая  и
последняя ночь в ней.
     Вот,  мистер  Ванситтарт  Смит,  и  вся  моя  история.  Человеку  столь
проницательного ума, как вы, довольно того, что  я  рассказал.  Нынче  ночью
непостижимая случайность позволила вам увидеть лицо женщины, которую я любил
в те далекие дни. В витрине было много перстней с  горным  хрусталем,  но  я
искал платиновый -  тот  самый,  единственный,  и  потому  проверял  металл.
Взглянув на камень, я сразу понял, что жидкость действительно внутри него, -
о, наконец-то  я  избавлюсь  от  постылой  жизни,  от  своего  несокрушимого
здоровья, которое я проклинал горше,  чем  самый  тяжкий  недуг.  Теперь  вы
знаете обо мне все. А я - мне стало  легче  после  моего  признания.  Можете
рассказать мою историю своим  коллегам,  можете  умолчать  о  ней.  Это  вам
решать. Я должен попросить у вас прощения, ведь я чуть не убил вас  в  зале.
Вы встретились там с одержимым страдальцем, который фанатично рвался к своей
цели. Если бы я увидел вас раньше,  до  того,  как  совершил  задуманное,  я
наверняка лишил бы вас возможности помешать мне  или  поднять  тревогу.  Вот
дверь. Она ведет на Рю де Риволи. Доброй ночи.
     Англичанин оглянулся. В узком проходе застыл  худой  высокий  египтянин
Сосра, родившийся чуть ли  не  четыре  тысячи  лет  назад.  Миг  -  и  дверь
захлопнулась, громко лязгнула задвижка, нарушив тишину ночи.
     На следующий день после возвращения в  Лондон  мистер  Джон  Ванситтарт
Смит прочитал в "Таймсе" короткую заметку парижского корреспондента:

                      Загадочное происшествие в Лувре

     Вчера ночью в главном зале крыла, где  размещаются  памятники  Древнего
Востока, произошло очень странное событие. Служители,  которые  приходят  по
утрам убирать залы музея, увидели, что один из  смотрителей  лежит  на  полу
мертвый, обняв мумию. Объятие было таким крепким, что их с величайшим трудом
удалось оторвать друг от друга. Витрина, где выставлены ценные перстни, была
отперта - видимо, ее хотели ограбить, на полках беспорядок. Полиция считает,
что  смотритель  задумал  украсть  мумию  и   продать   какому-то   частному
коллекционеру, но когда он ее поднял и понес, больное сердце не выдержало, и
он умер. Судя по рассказам, это был  человек  неопределенного  возраста,  со
странностями,  одинокий,  без  единого  родственника,  и   его   трагическая
безвременная смерть никому не принесла горя.



   Артур Конан Дойл
   Охотник за жуками


----------------------------------------------------------------------------
     Перевод Е. Нестеровой
     Артур Конан Дойл известный и неизвестный
     Перстень Тота. Сборник рассказов. М., СП "Квадрат", 1992.
     OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------

     - Вас интересует какой-нибудь странный случай? - спросил доктор. -  Что
ж, друзья мои, как-то со мной произошел действительно очень странный случай.
Надеюсь, он не повторится, ибо по всем законам вероятности вряд ли  на  долю
человека выпадает дважды пережить подобное. Хотите верьте,  хотите  нет,  но
все произошло именно так, как я вам рассказываю.
     Я только что стал врачом, но еще не начал заниматься практикой. Жил я в
ту пору в комнате на Гауэр-стрит. Вы и теперь легко найдете этот дом, хотя с
тех пор нумерация изменилась. Если вы идете от станции метро,  то  на  левой
стороне улицы увидите дом с окнами в форме арки. В то  время  домом  владела
вдова по фамилии Мурчисон, и  у  нее  жили  трое  студентов-медиков  и  один
инженер. Я занимал комнатушку наверху - конечно, самую дешевую, но  тогда  и
эта плата казалась мне огромной. Мои скромные ресурсы таяли с  каждым  днем;
нужно было срочно найти  какую-нибудь  работу.  Но  я  не  хотел  заниматься
обычной врачебной практикой, меня привлекали чисто научные  исследования.  С
юных лет я увлекался зоологией. Однако я почти сдался и уже  был  готов  всю
жизнь  тянуть  лямку  врача,  как  вдруг  мои  сомнения  закончились  весьма
неожиданным образом.
     Однажды утром я пролистывал страницы "Стэндард". Ничего нового в газете
не было, и я уже собирался отложить ее в сторону, как  вдруг  мне  на  глаза
попалось любопытное объявление. Вот что там говорилось:  "Приглашается  врач
на один или несколько дней. Он  должен  быть  физически  сильным  человеком,
обладать крепкими нервами и решительностью.  Это  должен  быть  энтомолог  -
предпочтительно специалист по жесткокрылым насекомым.
     Обращаться надлежит сегодня до двенадцати часов по адресу:  Брук-стрит,
77-Б".
     Я уже сказал, что увлекался зоологией. Из всех разделов этой науки меня
больше всего привлекали насекомые, а лучnie всего я знал  жуков.  Существует
великое множество коллекционеров бабочек, но я считаю, что жуки во сто  крат
интер