Обед
был великолепен, и, когда мы  потом  наслаждались  гаванскими  сигарами  и
кофе, собранным, как он сказал, на его собственной плантации,  я  подумал,
что хвалы моего возницы нисколько не преувеличены, и я никогда не встречал
такого сердечного и гостеприимного человека.
     Но, при всей своей приветливости, он оказался человеком сильной  воли
и клокочущего темперамента. В этом я смог убедиться уже на следующее утро.
Странная  антипатия,  которую  испытывала  ко  мне  миссис  Эверард  Кинг,
оказалась настолько сильной, что ее  поведение  за  завтраком  было  почти
оскорбительным. Открытое столкновение произошло, когда  ее  муж  ненадолго
покинул комнату.
     - Самый удобный поезд - в 12.15, - сказала она.
     - Но я не думал ехать сегодня, - ответил я честно и, возможно, даже с
некоторым вызовом, ибо твердо решил, что выпроводить меня этой женщине  не
удастся.
     - Ну, как знаете, - сказала она и замолчала, дерзко глядя мне прямо в
глаза.
     - Если  мистер  Эверард  Кинг,  -  проговорил  я,  -  сочтет,  что  я
злоупотребляю его радушием, он, я уверен, скажет мне об этом.
     - Что такое? Что такое? - раздался голос, и в комнату  вошел  хозяин.
Он слышал мои  последние  слова  и  по  выражениям  наших  лиц  понял  все
остальное. В один миг его круглое  добродушное  лицо  приобрело  выражение
полнейшей ярости.
     - Не могли бы вы выйти на  минутку,  Маршалл?  -  сказал  он  (должен
пояснить, что меня зовут Маршалл Кинг).
     Он закрыл за мной дверь, после чего какую-то секунду мне  был  слышен
его  тихий  голос,   полный   едва   сдерживаемого   негодования.   Грубое
пренебрежение правилами гостеприимства несомненно сильно  задело  его.  Не
имея привычки подслушивать, я вышел погулять на лужайку. Вдруг  я  услышал
позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидел миссис Кинг  с  бледным
от волнения лицом и глазами, полными слез.
     - Муж просил меня извиниться  перед  вами,  мистер  Маршалл  Кинг,  -
произнесла она, стоя передо мной с потупленным взором.
     - Ни слова больше, миссис Кинг!
     Ее черные глаза вдруг сверкнули.
     - Дурак! - сказала она яростным шепотом и, повернувшись на  каблуках,
ринулась в дом.
     Оскорбление было столь  ошеломляющим  и  возмутительным,  что  я  мог
только стоять и тупо глядеть ей  вслед.  В  таком  положении  меня  застал
хозяин. К нему вернулся прежний приветливый вид.
     - Жена, надеюсь, извинилась за свои глупые слова, - сказал он.
     - О, да, конечно!
     Он взял меня под руку и стал ходить со мной взад и вперед по лужайке.
     - Не принимайте это близко к  сердцу,  -  говорил  он.  -  Я  был  бы
невыразимо огорчен, если бы вы сократили визит даже на час. Дело в  том  -
ведь мы с вами родственники, и между нами не должно быть секретов, -  дело
в том, что моя бедная женушка невероятно ревнива. Если кто-то  -  неважно,
мужчина или женщина, - хоть  на  мгновение  оказывается  между  нами,  она
испытывает настоящие муки. Ее мечта - бесконечный тет-а-тет на необитаемом
острове. Теперь вы понимаете причину ее поступков, которые, надо  признать
в этом пункте приближаются к маниакальным. Обещайте  мне,  что  не  будете
обращать на них внимания.
     - Не буду. Конечно, не буду.
     - Тогда зажгите сигару и пойдемте посмотрим мой маленький зверинец.
     На осмотр всех птиц, зверей и рептилий, привезенных им  из  Бразилии,
ушла большая часть дня. Одни разгуливали на свободе, другие содержались  в
клетках, третьи жили прямо в доме. Он с воодушевлением рассказывал о своих
успехах и неудачах, о рождениях и смертях и, как  мальчик,  вскрикивал  от
удовольствия,  когда  из  травы  вылетала  какая-нибудь  яркая  птица  или
какой-нибудь экзотический зверь убегал от нас в кусты. Напоследок он повел
меня по коридору в один из флигелей. Там я увидел крепкую дверь с окошком,
закрытым  заслонкой;  рядом  на  стене  был  укреплен  ворот  с   железной
рукояткой. Дальше ход перегораживала массивная решетка.
     - Я хочу показать вам жемчужину моей коллекции, - сказал он. -  После
того как умер роттердамский детеныш в Европе остался только один  подобный
экземпляр. Это бразильский кот.
     - Чем же он отличается от обычного кота?
     - Сейчас увидите, - улыбнулся он. - Будьте добры, отодвиньте заслонку
и загляните внутрь.
     Я повиновался и увидел перед собой большую пустую комнату, вымощенную
каменными плитами, с зарешеченными окошками на дальней стене.  В  середине
комнаты, вытянувшись в ярком  солнечном  квадрате,  лежал  огромный  зверь
размером с тигра, но цвета черного дерева.
     Он казался просто безмерно увеличенным и очень холеным черным  котом,
греющимся на солнышке. В нем было столько изящества, столько силы, столько
нежной и вкрадчивой инфернальности, что я долго не мог  оторвать  от  него
глаз.
     - Восхитителен, правда? - с чувством сказал хозяин.
     - Великолепен! Никогда не видел столь благородного создания.
     - Таких иногда называют черными пумами, но это никакая не пума. В нем
почти одиннадцать футов от макушки до хвоста. Четыре  года  назад  он  был
комочком черного пуха с двумя желтыми бусинками глаз. Мне  продали  его  в
верховьях Риу-Негру новорожденным малюткой. Его мать закололи копьями,  но
прежде она отправила на тот свет дюжину человек.
     - Неужели они такие свирепые?
     - Это самые коварные и кровожадные звери на  свете.  Стоит  упомянуть
бразильского кота в разговоре с индейцем из джунглей, как с  ним  делается
припадок. Они предпочитают людей другой добыче. Этот молодчик еще ни  разу
не пробовал живой горячей крови, но, если попробует, ему удержу не  будет.
Кроме меня, он никого не терпит в своем логове. Даже Болдуин,  который  за
ним ухаживает, не осмеливается к нему подойти. Я для него и мать, и отец в
одном лице.
     Тут он внезапно, к моему изумлению, открыл дверь и скользнул  внутрь,
после чего немедленно  ее  захлопнул.  Услышав  знакомый  голос,  огромный
гибкий зверь поднялся, зевнул и стал  влюбленно  тереться  круглой  черной
головой о бок хозяина, который тем временем похлопывал  и  поглаживал  его
рукой.
     - А теперь, Томми, в клетку! - приказал он.
     Гигантский кот тут же двинулся к одной из стен и свернулся  калачиком
под решетчатым навесом. Эверард Кинг вышел из комнаты, взялся за  железную
рукоятку, о которой я упомянул, и начал поворачивать ее. При этом решетка,
находившаяся в коридоре, стала перемещаться в  комнату  сквозь  прорезь  в
стене, замыкая клетку спереди. Закончив, он вновь открыл  дверь  и  провел
меня в помещение, где стоял едкий,  затхлый  запах,  свойственный  крупным
хищникам.
     - Так вот все и устроено, - сказал он. - Днем даем  ему  побегать  по
комнате, а ночь он проводит в клетке. Вращая рукоятку  в  коридоре,  можно
его запирать в выпускать - вы видели, как это происходит.  Осторожно,  что
вы делаете?
     Я  просунул  руку  сквозь   прутья,   чтобы   погладить   лоснящийся,
вздымающийся бок. Он поспешно схватил ее и дернул назад,  лицо  его  стало
серьезным.
     - Говорю вам:  он  опасен.  Не  воображайте,  что,  если  ко  мне  он
ласкается, то и к другим будет. Он весьма разборчив - так ведь, Томми? Вот
он уже услышал, что несут обед. Да, малыш?
     В мощенном  каменными  плитами  коридоре  зазвучали  шаги,  и  зверь,
вскочив на ноги, стал ходить взад и вперед по узкой клетке - желтые  глаза
так и сверкали, красный язык трепетал между неровными рядами белых  зубов.
Вошел слуга с подносом, на котором лежал большой  кусок  мяса;  подойдя  к
клетке, он бросил мясо через прутья. Кот легко ухватил пишу когтями и унес
в дальний угол, где,  зажав  кусок  между  лап,  принялся  его  терзать  и
кромсать, время от времени поднимая окровавленную морду  и  взглядывая  на
нас. Зловещая и завораживающая картина!
     - Разумеется, я души в нем не чаю, - говорил хозяин на обратном пути,
- тем более, что я сам его вырастил. Не так-то просто  было  привезти  его
сюда из самого сердца Южной Америки; ну, а здесь он в тепле и  холе  -  и,
как я уже говорил, совершеннейший экземпляр в Европе. В зоологическом саду
спят и видят его заполучить, но я не в силах с ним расстаться. Впрочем,  я
уже замучил вас своим хобби, так что теперь мы последуем примеру  Томми  и
пойдем пообедаем.
     Мой южноамериканский родственник был настолько поглощен своим имением
и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир
его нисколько не интересовал. То, что интересы  у  него  все  же  были,  и
притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им  телеграмм.  Они
приходили в разное время дня, и  всегда  он  прочитывал  их  с  сильнейшим
волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи  -
во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам  за
пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получал  не
менее трех-четырех телеграмм, а то и семь-восемь.
     Я так приятно  провел  эти  шесть  дней,  что  под  конец  у  меня  с
двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер  мы
допоздна засиживались в бильярдной, где  он  потчевал  меня  рассказами  о
своих невероятных приключениях  в  Америке,  о  делах  столь  отчаянных  и
безрассудных,  что  трудно  было  соотнести  их  со   смуглым   коренастым
человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить
некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так  сильно,
что он выразил твердое намерение приехать ко мне  в  Гроувнор-мэншенс.  Он
говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу
без ложной скромности, что он не смог бы найти  лучшего  гида,  чем  я.  И
только в последний день я отважился поговорить  с  ним  начистоту.  Я  без
прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и  близком  крахе,  после
чего спросил его совета - хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он
внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.
     - Но послушайте, - сказал он, -  вы  ведь  наследник  нашего  родича,
лорда Саутертона?
     - Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.
     - Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно
попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?
     - Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.
     - То-то и оно. Скрипит, скрипит - и проскрипит еще долго. Так что вам
еще ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплет!
     - Я надеялся, сэр, что вы, зная все,  могли  бы  согласиться  ссудить
мне...
     - Ни слова больше, мой мальчик! - воскликнул он, крайне растроганный.
- Вернемся к этому разговору сегодня вечером, и, заверяю вас,  что  сделаю
все возможное.
     Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал,
что, по крайней мере, один из обитателей  дома  всей  душой  жаждет  моего
отъезда. Изможденное лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились  мне
все более и более неприятны. Из страха перед  мужем  она  не  решалась  на
прямую грубость, но ее болезненная ревность проявлялась  в  том,  что  она
избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась  омрачить
мое пребывание в Грей-лэндс. В последний день  ее  поведение  стало  столь
вызывающим, что я непременно уехал  бы,  если  бы  не  обещанный  вечерний
разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.
     Ждать пришлось допоздна, потому  что  мой  двоюродный  брат,  который
получил за день еще больше телеграмм, чем обычно, после обеда  удалился  в
свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я  слышал,  как  он,  по
своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец,  он  вошел  ко
мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в  халат,  а  на  ногах
красовались яркие турецкие шлепанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе
стакан грога, причем, как я успел заметить,  виски  там  было  существенно
больше, чем воды.
     - Господи! - сказал он. - Ну и ночка!
     Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и  завывал,  зарешеченные
окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала
буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утонченнее аромат  наших
сигар.
     - Итак, мой мальчик, - обратился ко мне хозяин, - теперь нам никто не
помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии  ваших  дел,  и
тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать все до мелочей.
     Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения,  где
фигурировали все мои поставщики и кредиторы - от домохозяина до  слуги.  В
блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости  могу  сказать,
что, выстроив факты в единый ряд,  я  дал  весьма  дельный  отчет  о  моем
бездельном образе жизни и  плачевном  положении.  Однако  я  с  огорчением
заметил, что мой собеседник  крайне  рассеян  и  взгляд  его  устремлен  в
пустоту. Если он вставлял  замечание,  то  оно  было  столь  формальным  и
бессодержательным, что становилось ясно:  он  ни  в  малейшей  степени  не
следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал  интерес,  прося
меня  что-нибудь  повторить  или  изложить  более  подробно,  после   чего
немедленно погружался все в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в
камин окурок сигары.
     - Вот что, мой мальчик, - обратился он ко мне. - Я  с  детства  не  в
ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка все  на
бумаге да не забудьте вывести общую  сумму.  Как  увижу  глазами  -  сразу
пойму.
     Предложение было обнадеживающим. Я пообещал изложить все как есть.
     - А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!
     Действительно, сквозь неистовый рев бури послышался бой часов.  Ветер
шумел, как настоящий водопад.
     - Перед сном я должен проведать кота, - сказал хозяин.  -  Он  всегда
беспокоится в ветреную погоду. Пойдете со мной?
     - Конечно, - ответил я.
     - Только тихо и молча, а то все спят.
     Неслышно ступая по персидскому  ковру,  мы  прошли  через  освещенный
вестибюль к дальней двери. В каменном коридоре было темно, но хозяин  снял
и зажег висевший на крюке  фонарь.  Решетки  в  проходе  не  было,  и  это
значило, что животное находится в клетке.
     - Пошли! - сказал мой двоюродный брат, открывая дверь.
     О беспокойстве зверя можно было судить по  встретившему  нас  глухому
рычанию. И вот мы увидели его в мерцающем свете фонаря -  огромным  черным
клубком он свернулся в углу клетки, отбрасывая на  белую  стену  уродливое
пятно тени. В раздражении он бил хвостом по соломенной подстилке.
     - Бедный Томми не в духе, - сказал Эверард Кинг, подойдя с фонарем  к
нему поближе. - Настоящий черный дьявол верно? Ничего, поужинает - и  дело
пойдет на лад. Будьте добры, подержите фонарь.
     Я повиновался, и он направился обратно к двери.
     - Кладовка тут рядом, - сказал он. - Вы не против, если я  на  минуту
вас покину? - Он вышел, и дверь с металлическим лязгом захлопнулась за его
спиной.
     От резкого  звука  я  вздрогнул.  Меня  захлестнула  внезапная  волна
страха.  Смутное  предчувствие  чудовищного   коварства   заставило   меня
похолодеть. Я метнулся к двери, но изнутри она не открывалась
     - Эй! - крикнул я. - Выпустите меня!
     - Все в порядке. Шуметь ни к чему, - произнес из коридора  хозяин.  -
Вы как раз удобно держите фонарь.
     - Но я не хочу оставаться тут один взаперти.
     - Не хотите? - Я услышал его полнокровную усмешку. - Ну, так скоро вы
будете не один.
     - Выпустите меня, сэр! - повторил я гневно. -  Немедленно  прекратите
этот дешевый розыгрыш.
     - Для кого дешевый, для кого нет, - сказал он с новой  отвратительной
усмешкой. И тут, сквозь рев бури, я услышал  протяжный  скрип  крутящегося
ворота и громыхание решетки, двигающейся сквозь прорезь.  Боже  праведный,
он выпустил бразильского кота из клетки!
     В свете фонаря мимо меня медленно двигались прутья решетки. В дальнем
конце клетки уже образовалась щель шириной в фут.  С  воплем  я  ухватился
обеими руками за крайний прут и с безумным упорством принялся  тянуть  его
назад. Я и впрямь был безумен - гнев и отчаяние переполняли  меня.  Минуту
или больше мне удалось продержать решетку в неподвижности. Я понимал,  что
он жмет на рукоятку изо всех сил и что преимущество рычага на его стороне.
Я проигрывал дюйм за дюймом, ноги мои скользили по каменным  плитам,  и  я
беспрерывно умолял безжалостного убийцу избавить меня от ужасной смерти. Я
взывал к родственным чувствам.  Я  напоминал  о  долге  гостеприимства:  я
вопрошал, какое зло я ему причинил.  В  ответ  он  только  сильнее  дергал
рукоятку, и все новые прутья  уходили  в  щель.  Как  я  ни  упирался,  он
протащил меня по всей ширине клетки - и наконец  я  прекратил  безнадежную
борьбу, мои запястья свела судорога,  а  пальцы  были  ободраны  в  кровь.
Решетка последний раз лязгнула, и я  услышал  удаляющийся  шорох  турецких
шлепанцев; затем хлопнула дальняя дверь. И воцарилась тишина.
     Все это время зверь не шевелился. Он лежал неподвижно в своем углу, и
даже хвост его прекратил дергаться. Только что мимо него вместе с решеткой
протаскивали вопящего человека - и зрелище его явно поразило. Его огромные
глаза зорко следили за мной. Хватая решетку, я выронил из рук  фонарь,  но
он все еще горел на полу, и я двинулся было к нему, как бы желая обрести в
нем защиту. Но в тот же миг хищник издал глухое грозное рычание. Я  замер,
дрожа всем телом. Кот (если только к  этому  исчадию  ада  подходит  такое
домашнее слово) был всего в десяти футах от меня. Глаза его  светились  во
тьме, как бы фосфоресцируя. Они  пугали  и  притягивали  меня.  Я  не  мог
оторвать от них взгляда. В  минуты  наивысшего  напряжения  природа  порой
играет с нами странные шутки: мне почудилось, будто эти мерцающие огни  то
разгораются, то пригасают в волнообразном ритме. Вот они уменьшились, став
ослепительно яркими точками - электрическими искорками во  тьме:  вот  они
начали расширяться и расширяться,  заполняя  весь  угол  комнаты  зловещим
переменчивым светом. И вдруг они потухли совсем.
     Зверь закрыл глаза. То ли верна оказалась старая теория о  подавлении
силой человеческого взгляда звериного, то ли  огромный  кот  просто  хотел
спать - что бы ни было, он, не проявляя  ни  малейшего  желания  нападать,
опустил черную лоснящуюся голову  на  могучие  передние  лапы  и,  похоже,
заснул. Я стоял, боясь неосторожным движением  вернуть  его  к  гибельному
бодрствованию. Все же теперь зловредный взгляд не сковывал меня, и  я  мог
собраться с мыслями. Итак, я заперт на всю ночь со свирепым хищником.  Нет
сомнений, что он не менее жесток, чем обходительный  мерзавец,  заманивший
меня в эту ловушку, - тут рассказам хозяина можно верить. Как продержаться
до утра? На дверь надежды никакой, на узкие зарешеченные окна  -  тоже.  В
пустой  комнате  с  каменным  полом  укрыться  негде.  Звать   на   помощь
бессмысленно. К тому же, шум  бури  заглушит  любые  мои  крики.  Остается
уповать лишь на собственную отвагу и находчивость.
     Туг я взглянул на фонарь, и меня  обдала  новая  волна  ужаса.  Свеча
сильно оплыла и еле теплилась. Ей оставалось  гореть  минут  десять  -  не
больше.  Именно  столько  времени  оставалось  мне   на   размышление:   я
чувствовал, что, оказавшись со страшным зверем в кромешной тьме, я потеряю
способность к какому-либо действию. Сама мысль об этом была невыносима.  В
отчаянии я водил глазами по своей пыточной камере  и  вдруг  наткнулся  на
место, как будто обещавшее -  не  спасение,  нет,  но  хотя  бы  не  такую
немедленную и неминуемую гибель, как остальная часть комнаты.
     Я уже говорил, что, помимо передней  стенки,  у  клетки  была  еще  и
крыша, которая оставалась на месте, когда  решетку  убирали  в  прорезь  в
стене. Она была сделана из железных прутьев, отстоявших один от другого на
несколько дюймов и  обтя