на.
Засиженная    мухами   витрина,   выцветшие   фотографии   -   вымученные,
насильственно наклеенные улыбки,  испуганные физиономии, заученные позы. А
те,  кто  забредал  в  "Моменто",  снимались на ветхозаветном диване возле
низкой старомодной тумбочки на рахитичных ножках  с  острыми  краями;  все
больно ударялись о тумбочку коленями.
     Фамилия владельца на вывеске не значилась, и мало кто подозревал, что
у  "Моменто" сменился хозяин.  Синьор Сигизмондо купил это  маленькое,  на
тихом ходу,  ателье у  вдовы незадачливого фотографа,  который до того был
таким же бесталанным живописцем.
     Новый владелец  делал  многое,  чтобы репутация фотоателье-замухрышки
поскорее изменилась. Он решительно выбросил из ателье всю рухлядь, начиная
с  тумбочки,  которая  оставляла  синяки  на  коленях,  и кончая бархатной
скатертью с бахромой  в  виде  шариков.  Теперь  в  комнате,  где  ожидали
клиенты,  на  столике  лежали  не  только  итальянские,  но и французские,
немецкие журналы и целая кипа газет,  начиная  с  местных  "Гадзетта  дель
пополо"  и  "Стампа".  Но  сменить  вывеску  "Моменто"  новый  владелец не
захотел: пусть висит старая.
     - Вывеска -  как купальный костюм молоденькой дамочки, - объяснил при
этом Скарбек своей Анке и лаборанту Помпео.  -  Многое открывает, но самое
интересное держит в тайне...
     Конечно,  Сигизмунд Скарбек мог бы открыть в  Турине богатое ателье в
центре города,  но  его больше прельщала третьеразрядная фотография:  мало
кто интересовался ею в других районах Турина.
     Обычно городские торговцы или  ремесленники хорошо знают друг друга и
все вместе начинают дотошно и назойливо интересоваться новым конкурентом -
что  это  еще  за  птица  прилетела из-за  рубежа,  чтобы  отбивать у  них
покупателей или  заказчиков?  Так  что  фотоателье в  центре  города,  под
враждебными взглядами конкурентов,  было бы  менее надежной "крышей",  чем
захудалое "Моменто".
     Скарбеку  не  нужен  шикарный  салон,   его  вполне  устраивает,  что
фотография  находится  на  заводской  окраине,   а   клиентами  его  стали
преимущественно рабочие с заводов Мирафьори,  Линьотто, с военных заводов,
расположенных по соседству.
     В ту пору многие цехи туринских заводов становились секретными и  там
вводили  пропуска  с  фотокарточками.  Благодаря этим фотографиям-малюткам
Скарбек хорошо осведомлен о секретной сущности заводов.
     Ну,  а кроме фото для пропусков,  для паспортов, для членских билетов
фашистской партии,  кроме семейных фотографий, посылаемых в армию, Скарбек
успешно занимался также  художественной фотографией;  он  был  незаурядным
мастером своего дела, подлинным художником.
     Прошло всего полгода,  и теперь у витрины "Моменто"  торчали  зеваки.
Портреты  красоток заставляли иных прохожих замедлять шаг,  а то и надолго
задерживаться у витрины. И дело не в том, что красотки снимались в платьях
весьма  смелого  покроя.  Новый  владелец  "Моменто"  умел потрафить самым
капризным   клиентам,   и   были   случаи,   когда   к   нему    приезжали
фотографироваться  важные  синьоры  и  синьорины  -  среди  них  известная
киноактриса,  чемпионка города по лаунтеннису,  молодящаяся  и  безвкусная
жена  спекулянта  земельными  участками:  ей  совсем  не  к лицу складки и
морщины,  хорошо бы отделаться от них хотя бы на фотографии... А Скарбека,
когда он мучился с ней,  так и подмывало спросить:  "Скажите, синьора, где
вы заказали свою шляпу - не в артели слепых?"
     Дамским  капризам  Скарбек  не  потворствовал,  держался с  тактом  и
достоинством, но при этом работал мастерски, споро, сыпал прибаутками.
     - Лучше  всего  знают  женщин,  -  утверждал Скарбек,  -  фотографы и
дамские  парикмахеры...  Один  умный  человек сказал,  что  женщина всегда
остается женщиной и  с  этим  нужно  смириться.  Бывают женщины приятные и
неприятные.  Самые приятные -  те,  с  которыми мы  еще не познакомились и
которых еще не фотографировали.
     Иные  клиенты терпеливо ждали своих фотографий по  нескольку недель -
так  много стало заказчиков у  "Моменто".  Тем  же,  кому  нужны фото  для
документов, заказы старались выполнить срочно...
     - Когда будет готово?  -  спросил очередной клиент, сидевший в ателье
перед громоздким аппаратом.
     - Не  раньше вторника.  -  Скарбек сбросил с  себя черное покрывало и
тяжело вздохнул.
     - Где же ваше обещание "сегодня снято -  завтра готово"?  И  как я  в
понедельник попаду на завод?
     - Теперь  всюду  ввели  пропуска,  все  засекречены,  кроме  меня,  -
усмехнулся Скарбек. - И всем нужны фотографии.
     - Ну как же ему быть?  - с наигранной тревогой спросил другой клиент.
- Мирандолина не пустит его в постель без пропуска с фотографией.
     - Ее спальня тоже секретный цех?  -  спросил Скарбек.  -  Ну, в таком
случае я  приготовлю снимки к  субботе.  Помпео!  -  Он вызвал помощника и
отдал кассету. - Заказ особой срочности.
     Когда   Скарбек   появился   в    "Моменто",    городские   фотографы
снисходительно назвали его  "этот  маленький фотограф".  А  сейчас  о  нем
говорили:   "Маленький  фотограф  с  большим  мешком  денег".   Фотоателье
"Моменто" процветало, в этом помогали Скарбеку не только его жена Анка, но
и лаборант Помпео. Пальцы у него желто-коричневые, оттого что вечно мокнут
в ванночках с проявителем-закрепителем и прочими химикатами.
     Конечно,  Помпео не мог сравниться в искусстве с синьором Сигизмондо,
да и  откуда было бывшему фотокопировщику,  работавшему на военных заводах
Ансальдо,  научиться  сразу  таинствам волшебной метаморфозы -  превращать
заурядных  жительниц рабочей  окраины  в  фотопринцесс?  Но  Помпео  очень
добросовестно выполнял поручение,  данное ему товарищами,  он  по-прежнему
входил  в  подпольный антифашистский комитет на  заводе,  хотя  и  работал
теперь в "Моменто".
     Скарбек ни о  чем в  открытую своих клиентов не расспрашивал.  Но его
смелое острословие и  откровенная общительность,  подчеркивающая доверие к
клиенту,  очень часто вызывали ответную откровенность. С помощью Помпео он
всегда знал много заводских новостей,  и это касалось не только Турина, но
в  известной степени также  верфей Специи,  Генуи  и  других пунктов,  где
находились дочерние предприятия германского рейха,  скрывавшего до поры до
времени свой военный потенциал.
     Фотоателье,  так же как,  например,  парикмахерская,  или лавка,  или
часовая мастерская, или врач, практикующий на дому, - очень удобное место,
куда может войти каждый и каждый может выйти,  не привлекая к себе особого
внимания.  Но наивно было бы думать, что ОВРА не знает об удобствах такого
рода "ходких" учреждений и  не держит их под пристальным наблюдением.  Тем
более  удачно,  что  фотоателье "Моменто"  находится  в  руках  опытнейших
конспираторов,  какими являются Сигизмунд Скарбек и  в  не меньшей степени
его жена Анка.
     Удачно была  снята  и  квартира,  она  находилась в  таком доме,  где
швейцар служил в  полиции.  Он  сам доверительно сказал об  этом Скарбеку,
когда тот пришел снимать квартиру:
     - Можете,  синьор,  быть спокойны.  Ни один жулик не посмеет показать
носа в наш подъезд.
     Ежемесячно  Скарбек  платил  швейцару  больше  ста   лир  и   мог  не
сомневаться в том, что справки о нем в полицию тот дает самые хорошие.
     В   те   годы  итальянская  ОВРА  интересовалась,   главным  образом,
анархистскими группировками,  потому что с ними бывают связаны террористы.
ОВРА рьяно охотилась за  вожаками коммунистического подполья,  смутьянами,
которые устраивают на  заводах забастовки,  выступают против войны.  Почти
все   внимание   контрразведки,   фашистской  милиции,   карабинеров  было
сосредоточено на  охране  дуче  от  террористов,  что  несколько облегчало
работу Кертнера, Скарбека и их помощников.
     Нужно отдать должное Скарбеку, он умел создать себе добрую репутацию.
С  радостным удивлением и доброй завистью следил Этьен за тем,  как быстро
Скарбек преуспел в Турине. И все это - без посторонней помощи, без чьей бы
то  ни  было поддержки.  Он  сам  изучил все  особенности акклиматизации в
Италии иностранных подданных и поселился под надежной "крышей".
     Было бы неестественно и даже подозрительно,  если бы поляк Скарбек не
знался в Турине ни с кем из своих сородичей. Пришлось завести знакомство с
тамошними поляками -  поиграть вечером в  бридж или  скат;  эту игру любят
только  в  Силезии и  Познани.  Когда  Анка  играла  удачнее Зигмунта,  он
вспоминал самые язвительные польские присловья: "Редька сказала: я с медом
очень хороша,  а  мед ответил:  я  без тебя куда лучше".  Потом,  конечно,
начинались воспоминания о  Варшаве:  ночное  кабаре "Андриа" в  подвале на
Ясной улице; винный погребок, который все называли "Под серебряной розой",
потому  что  его  содержала  Роза  Зильбер;   турецкая  пекарня  на   углу
Маршалковской и Аллей Иерузалимских.
     Один из  польских гостей осмелился заметить,  что  Скарбек занимается
делом ниже своего плеча;  он мог бы найти себе дело и  прибыльнее.  Хозяин
ответил ему польской пословицей: "Лучше воробей в кулаке, чем канарейка на
крыше",  -  и  напомнил,  что многие миллионеры начинали с  совсем малого.
Когда в  1899  году было основано акционерное общество "ФИАТ",  оно  имело
лишь  пятьдесят рабочих и  три  мотора  по  тридцать шесть  лошадиных сил.
Неизвестно,   как  кто,  а  он,  Скарбек,  верит  в  приметы,  верит,  что
разбогатеет,  - недаром сынусь насыпал ему под Новый год в кошелек чешуйки
зеркального карпа, что, как всем известно, - к богатству...
     Деньги -  вокруг них за карточной игрой вертелись все разговоры,  все
интересы, все планы, надежды и мечты...
     Жизнь супругов Скарбек в Турине была бы еще приятнее и легче, если бы
их  не  допекали  многочисленные родственники в  Германии,  Чехословакии и
Польше,  если  бы  им  так  часто не  нужно было  ездить туда по  семейным
обстоятельствам.  Поездки обходились недешево.  Кроме того,  надо  иметь в
виду убытки,  какие при этих,  пусть даже кратковременных,  отлучках несло
фотоателье "Моменто".
     Конечно,  фотографии для  пропусков,  паспортов и  дежурные  семейные
снимки  лаборант  Помпео  мастерил,   но   что   касается  художественного
портрета...  Иным  клиентам  Помпео  сам  рекомендовал подождать несколько
дней, когда вернется фотохудожник.


                                    13

     Судя по тому,  что в течение восьми месяцев Ингрид четыре раза меняла
комнату,  она  была  неуживчивой,  капризной квартиранткой.  И  каждый раз
переселялась в совершенно другой район города!
     В  последний раз она переехала с  северо-восточной окраины -  мимо ее
дома  проходило шоссе  на  Бергамо -  на  западную окраину и  жила  теперь
недалеко от ипподрома, в конце длинной виа Новаро.
     Ингрид  вполне  устраивали  окраины,   было  бы   удобное  трамвайное
сообщение с  центром города,  в частности с консерваторией и с "Ла Скала".
Комната в центре Милана в два-три раза дороже,  и потому все студенты, как
правило, живут на окраинах, даже в пригородах.
     Она брала частные уроки и собиралась в следующем году держать экзамен
в  консерваторию.  Там училось немало молодых людей из других стран,  всех
прельщала итальянская школа пения "бельканто".  Удобно и то,  что в Италии
для  поступления  в  университет или  консерваторию требуется  минимальное
количество всевозможных документов.
     Ингрид   собрала   богатейшую  коллекцию   граммофонных  пластинок  -
симфоническая музыка,  рояль,  арии и  романсы в исполнении знаменитостей.
Она покупала все записи итальянских певцов,  какие сделала миланская фирма
"Воче дель падроне".  Больше всего ее интересовали записи арий и  романсов
для   лирико-драматического  сопрано.   Ей   важно  было  уловить  нюансы,
особенности исполнения одних и тех же произведений разными певицами.  Так,
например, ария Чио-Чио-Сан из второго акта у нее была в записи семи певиц,
в том числе Джины Чильи, Марии Канильи и Тоти даль Монте, "Песню Сольвейг"
исполняли пятеро.
     Потайной радиопередатчик,  известный Центру под названием "Травиата",
был  вмонтирован в  патефон  устаревшей марки,  несколько  громоздкий,  но
весьма добротный,  безотказный. Это был патефон известной английской фирмы
"Виктор",  марка  "Голос  его  хозяина".  Фабричная марка  изображает пса,
сидящего перед рупором граммофона и внимающего своему хозяину.
     Под аккомпанемент пластинок Ингрид проводит радиосеансы.
     Этьена предупредили, что в Германии появились специальные приборы для
радиопеленгации,  немцы  в  этой  области  радиотехники обогнали  всех,  и
русских в  том числе.  Итальянцы не умели засекать радиопередатчики даже в
радиусе трех километров,  но где гарантия,  что гестапо,  при столь нежной
дружбе с итальянской контрразведкой,  не поделится с ней своими секретными
приборами?
     Этьен  требовал  от  Ингрид  предельной  осторожности.   Это  по  его
настоянию молодая певица стала такой непоседливой квартиранткой.
     Появились  косвенные  признаки  того,   что   радиосыщики  установили
круглосуточную  слежку  на  волне,   которой  пользовалась  Ингрид.  Тогда
"Травиата" применила систему,  которой научил ее опытный Макс Клаузен: тот
менял длину волны через каждые двести пятьдесят слов передачи.  А  так как
"Травиата" отказалась от волны,  на которой работала прежде, контрразведка
ее, по-видимому, потеряла.
     Второй совет  Клаузена также  оказался весьма полезным:  после каждой
радиопередачи,  какой бы короткой она ни была,  "Травиата" меняла код. При
таком условии Этьен мог  быть уверен,  что  итальянские дешифровщики будут
сбиты с  толку,  им  никак не  найти ключ от  шифра,  даже если они  снова
обнаружат "Травиату" в эфире.
     Радиокод,   разработанный  Клаузеном,   представляет  систему  чисел,
которые  перестраиваются в  определенном порядке,  в  зависимости  от  дня
недели.  Шифр,  которым пользовалась Ингрид,  опирался на  слово "Бенито".
Каждая из  этих  шести  букв  несла свою  цифровую нагрузку и  своеобразно
переводила на язык цифр весь алфавит.
     У  Ингрид  и  у  Фридриха  Великого,   работавшего  на  радиосвязи  в
Швейцарии,  был  под  рукой один  и  тот  же  международный статистический
справочник, битком набитый цифирью. Милан и Лозанна заранее уславливались,
с какой страницы,  с какой строчки и с какой буквы в слове начнут они свои
очередные  вычисления.  А  потом  уж  следовало помнить,  на  какой  цифре
окончится последний разговор и  с какого слова начнется новая радиограмма,
по новому коду, обусловленному тем или другим днем недели.
     Но и  это еще не все!  Помимо скользящей волны и  переменчивого кода,
время передач также непостоянное - у Ингрид подвижная шкала.
     Ингрид  появилась в  Милане незадолго до  нового,  1936  года.  Этьен
воспрянул духом -  так долго молчала "Травиата". А радист, который работал
прежде,  мог передавать лишь телеграммы, зашифрованные Этьеном, потому что
шифр тому радисту не  доверяли.  Ингрид же,  несмотря на  молодость,  была
опытным работником, ученицей Клаузена. Этьен не знаком с Максом Клаузеном,
но в  Центре его считают лучшим радиоспециалистом.  Про Клаузена говорили,
что  он  может  смонтировать радиопередатчик в  чайнике,  заварить  в  нем
ароматный чай и напоить им даже самого привередливого англичанина.
     У "Травиаты" существенный недостаток - она обеспечивает радиопередачи
только на  небольшое расстояние,  ее  радиограммы можно  принимать лишь  в
Швейцарии  или  в  Тироле.  Но  разве  расстояние между  "Травиатой" и  ее
радиособеседниками измеряется только  километрами или  высотой  альпийских
гор? Их разделяет граница фашистского государства!
     Встретившись с Кертнером 18 июля, встревоженная Ингрид рассказала:
     - Меня  вызывала сегодня Лозанна.  Фридрих слушал  Испанию.  В  эфире
какая-то неразбериха.  В  Бургосе на полуслове прервали передачу.  В Сеуте
много раз повторяли одну и ту же фразу,  - и произнесла по-испански: - Над
всей Испанией безоблачное небо.
     - Вот оно, "пронунсиаменто", - Кертнер слегка побледнел.
     Фашистский мятеж  в  Испании  увеличил поток  оперативной информации.
"Голос его хозяина" не замолкал подолгу,  пока в  конце августа "Травиата"
не вышла из строя.
     Ингрид  ходила  с   заплаканными  глазами.   Этьен  не   думал,   что
хладнокровная рослая немка так разнервничается!
     Для  того чтобы вылечить "Травиату" от  внезапной немоты,  нужно было
достать четыре новые кварцевые пластины.
     Достать кварцевые пластины в Милане и в Турине не удалось. Ну что же,
пришлось Анке  Скарбек изменить торговой фирме,  где  она  всегда покупала
химикалии для фотоателье "Моменто", и отправиться за химикалиями в Рим.
     Однако кварцевые пластины,  которые Анка привезла из Рима,  не спасли
положения. То ли передатчик требовал пластин другого рода, то ли Ингрид по
радиокоду не смогла получить точных инструкций о том,  как именно пластины
нужно установить и как устранить помехи.
     Центр решил прислать специалиста.  Опытному Редеру,  а  иначе говоря,
Фридриху Великому пришлось на время бросить свой радиопередатчик в Лозанне
и поехать в Милан, благо туристский сезон еще не закончился, а театральный
сезон уже начался.
     Согласно расшифрованной телеграмме,  Ингрид  должна стоять,  держа  в
руках папку с нотами,  8, 12 или 16 сентября в 2 часа дня на пьяцца Доумо,
так,  чтобы иметь в поле зрения фронтон собора, памятник Виктору-Эммануилу
и  пространство между ними.  В  один  из  назначенных дней Ингрид встретит
блондина лет тридцати,  высокого роста, с портфелем из крокодиловой кожи и
с номером газеты "Фолькишер беобахтер", торчащим из кармана.
     Господин спросит Ингрид  по-немецки:  "Не  скажет  ли  фрейлейн,  как
пройти к часовне Сфорцеска?",  на что Ингрид должна ответить: "Я иду в том
направлении и могу вам показать часовню".
     Если свидание в указанные дни не состоится,  Центр дает три резервных
дня: 19, 20 и 21 сентября в тот же час.
     По-видимому, в Центре не знали о давнем и близком знакомстве Ингрид с
Фридрихом Великим,  о том, что кодированная радиосвязь между ними помогает
обоим  переносить разлуку  и  что  Фридрих  Великий  с  помощью шифра  уже
объяснился Ингрид в любви,  а ее ответ, также зашифрованный, вселил в него
надежду: как только обстоятельства позволят, они съедутся вместе, чтобы не
разлучаться...
     Короче  говоря,   не   обязательно  было   тратиться  на   "Фолькишер
беобахтер", Ингрид узнала бы его и без газеты, торчащей из кармана.
     Он  прилежно осматривал достопримечательности Милана.  Кертнер дважды
уступил ему свои билеты в  оперу,  и  дважды соседкой случайно оказывалась
Ингрид.
     А  когда  Фридрих Великий уехал,  хозяйка Ингрид обратила внимание на
то, что ее квартирантка вновь стала усердно заниматься музыкой...
     Вот  и  вчера Ингрид допоздна сидела за  роялем и  разучивала трудный
пассаж в арии.
     Вошла хозяйка и внесла скальдино - жаровню с углями.
     - Погрейтесь,  синьорина Ингрид.  Ветер северный... Про такой ветер у
нас в Милане говорят: свечи не задует, а в могилу уложит.
     - Вы  так любезны,  синьора Франческа.  Не помешаю,  если еще немного
помузицирую?
     - Сделайте одолжение! Мой Нунцио тугоухий, а мне вязать веселее.
     Хозяйка ушла,  Ингрид бесшумно заперла за  ней  дверь  на  ключ.  Она
подсела к  роялю,  несколько раз  подряд спела  арию.  Продолжая напевать,
Ингрид  подошла к  патефону "Голос моего  хозяина" и  поставила пластинку.
Знаменитая певица исполняла ту  самую  арию,  какую только что  ученически
пела   Ингрид.    Она   открыла   заднюю   стенку   патефона,    выдвинула
радиопередатчик,  быстро  настроилась,  нашла  в  эфире  своего Фридриха и
начала передачу...


                                    14

     В   вестибюле  отеля   "Кристина"  толпились  военные  в   испанской,
итальянской, немецкой форме, преимущественно летчики.