не  внушает доверия портной,
который носит уродливо скроенный и мятый пиджак с оборванными  пуговицами;
или  часовщик  с  грязными  руками,  с  глубоким  трауром под ногтями;  не
вызывает у пациента доверия зубной  врач,  у  которого  рот  полон  гнилых
зубов.
     Но внешнее поведение человека,  обязательное и  первое условие игры -
не самое трудное.
     Этьен давно влез в шкуру богатого коммерсанта,  надел маску,  и маска
как  бы  срослась  с  лицом.  Он  выработал  в  себе  естественность  всех
поступков, свойственных преуспевающему коммерсанту.
     Солидный  текущий  счет   в   банке   сказывается  даже   на   манере
разговаривать.  Мало  вообще  знать  правила  хорошего тона,  нужно  знать
повадки богача - как он зовет лакея, носильщика, как дает на чай услужливо
склонившемуся швейцару,  кельнеру,  метрдотелю.  Только  неумные  парвеню,
прирожденные  хамы  или  разбогатевшие выскочки  ведут  себя  с  прислугой
заносчиво,  высокомерно. А человек, привыкший к своему богатству, попросту
небрежен в отношениях со слугами,  на которых не следует тратить внимания,
даже  снисходительности,  вообще -  никаких душевных сил.  Когда-то  Этьен
чувствовал себя  неловко,  если  гардеробщик в  театре ждал  его,  держа в
вытянутых руках шинель. Этьен торопился и не попадал в рукава. Но это было
давным-давно...
     Нужно  уметь  властно  и  пренебрежительно крикнуть  "гарсон"  седому
пожилому человеку.
     И  в  то же время нужно уметь самому элегантно снять шляпу,  отступив
предварительно на шаг:  опытные люди утверждают,  что, отступая на шаг, ты
внушаешь доверие.
     Не легко и  не сразу он научился с изящной небрежностью носить шляпу,
не  чувствовать себя скованно,  как  на  маскараде,  когда на  белоснежной
манишке красуется галстук-бабочка.
     Уже  давным-давно Этьен наблюдает за  Конрадом Кертнером со  стороны.
Вернее сказать - как бы с изнанки, с исподу.
     Поначалу Кертнер был излишне робок,  и его непосредственный начальник
Старик,  хотя  никогда и не видел Этьена в чужом обличье,  посоветовал ему
набраться дерзости,  бесцеремонности,  стать менее брезгливым,  да, именно
менее   брезгливым.   Бывает,   нужно,  не  моргнув  глазом,  чокнуться  с
какой-нибудь сволочью,  пожать его сволочную руку, выпить за его сволочное
здоровье   и  пожелать  этой  сволочи  благополучия  и  успехов.  Не  будь
чистоплюем, умей не морщась вскинуть руку в знак фашистского приветствия и
сказать про себя: "Хайль, сволочь!"
     Грубее отъять Кертнера от  тех навыков,  привычек,  с  какими сжился,
сросся  Этьен!   Не  только  нормы  поведения,  но  совсем  другие  статьи
морального   кодекса   типичны   для   Кертнера,   фашиствующего   пижона,
оборотистого  пройдохи,   дельца,   не  слишком  разборчивого  в  способах
обогащения.
     Поэтому Этьен бывал недоволен Конрадом Кертнером,  когда тот вел себя
чересчур тактично,  излишне порядочно,  не в  меру благородно.  Что еще за
мнительность?!
     Значит,  Этьен утратил незримую границу между собой и  Кертнером,  не
решился,   хотя  бы  на  время,   ему  подчиниться  и  тем  самым  нарушил
натуральность перевоплощения.
     Подделываясь под другого,  в  какие-то  моменты перестаешь быть самим
собой.  Ты  так  часто  сознательно обедняешь  мыслями  и  чувствами  того
человека,  чье имя и  фамилию носишь,  на чьем языке разговариваешь и даже
думаешь,  что  при  подобной многолетней трансформации можешь  растерять и
свои душевные богатства, обеднить самого себя.
     Сложность   перевоплощения   возникает   перед    разведчиками   всех
государств,  в  этом  Этьен отдавал себе отчет.  Но  все-таки есть у  него
дополнительная  трудность:  живя  и  работая  за  границей,  он  не  может
затеряться  среди  соплеменников.  Англичанин или  француз  может  сменить
фамилию,   профессию,   социальное   положение,   но   не   меняет   своей
национальности,  он  не  должен все время следить за  своим произношением,
знать   разные  диалекты  чужого  языка,   прививать  себе   черты  чужого
национального характера.
     Конечно,  бывают и  у  нас  счастливые исключения.  Например,  Рихард
Зорге, товарищ Этьена, служил солдатом в армии Вильгельма в первую мировую
войну,  он  -  немец до кончиков волос,  и  ему не пришлось учиться думать
по-немецки.  А  большинство товарищей,  как  сам Этьен,  отучали себя -  и
отучили! - не только разговаривать, но даже думать по-русски. Они не смеют
произнести что-нибудь по-русски даже со сна,  в полузабытьи,  в горячечном
бреду...
     Зорге признался ему  однажды:  в  последней командировке у  него было
нервное  перенапряжение.  Он  несколько раз  просыпался утром,  беспомощно
лежал в  номере отеля и  не  мог вспомнить -  на каком языке ему предстоит
сегодня разговаривать, кем быть...
     И ночью разведчик не имеет возможности и права снять с себя маску, не
смеет почувствовать себя свободным от жестокой власти конспирации.
     Так изнурительно -  постоянно прислушиваться,  приглядываться к себе.
Он мучительно устал от постоянной слежки за самим собой...
     Да,  на  таком  торжественном банкете нельзя ударить лицом  в  грязь.
Конрад   Кертнер  должен  представиться  своим   патронам  и   шефам   как
верноподданный Третьего рейха,  которому в  этом не мешает его австрийское
гражданство.  Он  готов сказать слово за  праздничным столом,  когда будет
повод.
     Во  вступительной речи  директор-распорядитель счел нужным отметить в
ряду  лучших сотрудников и  друзей фирмы  предприимчивого герра Кертнера и
высокий   национальный   дух,    коим    пронизана   работа   итальянского
представительства.
     Взгляд  у  директора-распорядителя  "Нептуна"  настороженный,   брови
нахмурены,  а  нижняя половина лица все время пребывает в улыбке,  которая
должна изображать добродушие.  У него прямой, коротко остриженный затылок,
усы  он  носит  "а-ля  Вильгельм Второй",  волосы  стрижет  бобриком "а-ля
Гинденбург"; в его физиономии - целая эпоха.
     Несколько  раз  за  столом  с   ожесточением  упоминался  Версальский
договор,  денонсированный фюрером.  Этьен  отчетливо вспомнил разноязычную
перекличку гидов  под  золочеными сводами  Версаля и  выставленный там  на
всеобщее обозрение стол,  за  которым был подписан мирный договор 28  июня
1919 года.
     Вскоре в чопорном застолье наступила неуклюжая пауза - кто произнесет
очередной тост? Кертнер счел момент подходящим и попросил слова.
     - Ваши превосходительства,  высокочтимые дамы и господа! Беру на себя
смелость напомнить,  что  когда  древние боги  поделили между  собой сферы
влияния,  то громовержец Юпитер взял себе небо,  Нептун -  море,  а Плутон
получил подземное царство душ умерших; земля же осталась в общем владении.
С   тех   пор   волны  моря  послушны  малейшему  движению  руки  Нептуна,
вооруженного грозным трезубцем.  Высокочтимые сиятельства, дамы и господа!
Разрешите поднять бокал  и  пожелать,  чтобы  волны  морей и  океанов были
послушны   Нептуну   арийского   происхождения,   преданному  национальным
интересам.  И чтобы никто,  даже бог изворотливости и обмана Меркурий,  не
мог  похитить у  нашего  Нептуна  его  оружие  -  трезубец,  как  об  этом
рассказывает мифология.  Когда  мы  говорим о  жизненном пространстве,  то
имеем  в  виду  не  только сушу,  но  также акваторию.  Трезубец Нептуна -
скипетр  мира!  О  всемогуществе Нептуна полезно помнить каждому,  кто  не
собирается в  протекторат бога Плутона.  В  подземном царстве умерших душ,
где  Плутон является гаулейтером,  есть вакансии для  всех,  кто осмелится
мешать  германскому судоходству.  Этим  безумцам  полезно  напомнить слова
великого Ницше -  берегитесь плевать против ветра!  Беру на  себя смелость
заявить от имени сотрудников моей конторы -  мы будем счастливы и впредь в
доступной каждому  форме  оказывать услуги  нашему  воскресшему флоту.  Мы
вернем немецкому морскому божеству трезубец, похищенный у него в Версале!
     Далеко не  все  участники банкета были  посвящены в  перипетии борьбы
"Нептуна" со  своим  тезкой  "Посейдоном",  не  все  понимали,  сколько  в
застольной речи герра Кертнера проглоченных угроз и угрожающих недомолвок.
Но  директор-распорядитель с  его  эпохальным лицом  понял все,  и  другие
директора тоже благосклонно кивали оратору, а глядя на директора, выражали
одобрение и  все  другие,  кому  смысл речи  был  понятен лишь  постольку,
поскольку они чуяли в ней реваншистский дух.
     Так  как шефы слушали почти с  умилением,  в  конце речи Кертнера все
дружно захлопали. Послышались приветственные возгласы: "Эс лебе?", "Хох!",
аплодисменты,   а   пробки   от   шампанского   хлопали,   как   трескучие
восклицательные  знаки,   заключившие  речь.   Ну,   а  если  бы  не  было
аплодисментов,  приветственных  выкриков,  стрельбы  пробками?  Все  равно
Кертнер почувствовал,  что речь,  которую он  выдал за  экспромт,  -  даже
прищелкивал пальцами,  как  бы  подыскивая нужные слова,  -  имела большой
успех.
     Да,  игра стоила свеч,  не напрасно вчера в  поезде Вена -  Берлин он
прилежно  перелистал  античную  мифологию,  проштудировал куррикулюм  вите
Нептуна.
     Директор-распорядитель,  тронутый застольной речью Кертнера,  еще раз
во всеуслышание отметил его заслуги.
     Позже,   когда  все  поднялись  из-за  стола,  директор-распорядитель
перезнакомил Кертнера с  большой  группой  предпринимателей,  коммерческих
директоров, владельцев фирм, крупных держателей акций, банкиров.
     Конечно,  Кертнер не  мог  запомнить всех,  с  кем  успел  обменяться
церемонными поклонами и  крепкими рукопожатиями.  Но  он  знал,  что среди
новых знакомых был такой туз, как директор "Люфтганзы" Карл Гебарт.
     - Для  меня большая честь пожать вам руку.  -  Кертнер поздоровался с
Карлом Гебартом и почтительно склонил голову. - Поздравляю вас с открытием
регулярного беспосадочного сообщения Штутгарт - Барселона.
     Подошел лакей с подносом.
     - Теперь мы  можем летать на курорты Испании без французской визы,  -
засмеялся Карл Гебарт, деловито чокнулся и отошел.
     - Познакомьте меня,  пожалуйста,  с господином Теубертом,  - попросил
Кертнер минутой погодя "Вильгельма Второго - Гинденбурга".
     Они   подошли  к   Теуберту,   главе  "Центральной  конторы  ветряных
двигателей".
     - Хочу вам представить нашего австрийского друга Конрада Кертнера.
     - А я хочу поблагодарить его за прекрасную речь.
     - Для     меня     много    значит    оценка    старейшего    деятеля
национал-социалистской партии, - сказал Кертнер еще почтительнее.
     - Это  в  полном смысле слова золотой значок,  -  "Вильгельм Второй -
Гинденбург" благоговейно коснулся лацкана на пиджаке Теуберта,  -  он дает
право на  свидание с  Адольфом Гитлером в  любое время.  -  И  обратился к
Теуберту: - Герр Кертнер пользуется нашим полным доверием, и он знает, что
в те страны, где ветры дуют не в нашу сторону, мы продаем и скорострельный
картофель...
     - Вы  хотели  сказать скороспелый?  -  спросил Кертнер,  и  все  трое
расхохотались.
     - Ну  вот,  мы  нашли  общий  язык!  -  сказал  "Вильгельм  Второй  -
Гинденбург".
     Да,  с "Нептуном" начинают все больше считаться.  Фирма попала в один
ряд  с  самыми могущественными концернами,  синдикатами,  трестами и  тоже
приглашена завтра  в  советское посольство;  русские устраивают прием  для
представителей деловых кругов  в  связи  с  приездом торговой делегации во
главе с наркомом торговли.
     "Где-то  на  рабфаке или в  рабочем клубе их  обзывали не иначе,  как
"акулы капитализма",  -  мимолетно усмехнулся про себя Этьен. - А в случае
надобности мы величаем их "представители деловых кругов".
     - Большевики явно  хотят установить деловые контакты.  Если  у  герра
Кертнера есть желание,  ему тоже будет вручен билет на  прием в  советское
посольство.
     Так   хотелось  принять   приглашение,   побывать  в   посольстве  на
Унтер-ден-Линден, услышать родную речь. Только раз в жизни он был в здании
посольства,   помнит  просторный  зал   для  приемов,   столовое  серебро,
знаменитый сервиз из саксонского фарфора на пятьсот персон...
     Но  вдруг  его  увидит  кто-нибудь  из  знакомых и  узнает?  В  числе
сотрудников военного  атташе  может  оказаться  бывший  слушатель  военной
академии.  Недоставало еще,  чтобы кто-нибудь с  радостным воплем:  "Каким
ветром?!  Маневич,  дружище,  сколько лет, сколько зим!" - бросился ему на
шею.
     Нет,   рисковано,  будет  просто  мальчишеством  отправиться  туда  с
директорами "Нептуна".
     Размышление  заняло  какую-то   долю   секунды,   Кертнер,   выслушав
приглашение,  уже почтительно поблагодарил и  отказался.  К сожалению,  он
занят.  Завтра  у  него  важное  свидание с  асом  германского спортивного
пилотажа.
     Вильгельм Теуберт  любезно вручил  Кертнеру свою  визитную карточку и
пригласил посетить его  контору в  любое  удобное для  гостя время.  Может
быть,  "Эврика",  помимо поручений,  столь блестяще выполняемых для  фирмы
"Нептун",  согласится на тех же условиях представить в Италии и его фирму?
А  директор-распорядитель "Нептуна",  стоявший рядом,  не  возражал,  даже
уговаривал принять предложение.
     По-видимому,   герру  Кертнеру  небезынтересно  знать,  что  в  фирме
Теуберта работают только люди,  преданные рейху, исповедующие национальные
идеалы.  Теуберт уверен,  что  герр  Кертнер найдет единомышленников среди
сотрудников фирмы.
     Кертнер поблагодарил за интересное предложение. Он непременно зайдет,
когда   вернется  через   неделю   в   Берлин.   Завтра   по   приглашению
директора-распорядителя  он  отправляется  в  Гамбург,   Бремен,   Осло  и
Кенигсберг,  чтобы поделиться опытом своей работы с коллегами, работающими
в тамошних отделениях фирмы "Нептун".
     Вот  и  хорошо,  пусть герр  Кертнер попутно наведается в  норвежский
филиал "Центральной конторы ветряных двигателей",  ознакомится с работой в
условиях севера.  Казалось бы,  двигателю все равно,  какой ветер приводит
его  в  движение -  холодный или  знойный.  Но  система смазки  и  правила
эксплуатации совсем другие, есть немало тонкостей.
     Теуберт осведомился - не пугают ли герра Кертнера морские путешествия
в штормовую погоду.  Тот ответил,  что к сожалению, его родная Австрия, от
которой отторгли даже Триест, остается пока сугубо сухопутной страной. Но,
право же,  не  все австрийцы отличаются водобоязнью и  страдают от морской
болезни.  Он верит,  что Австрия когда-нибудь приобщится к великой морской
державе.
     Его  намек на  желанный аншлюс был достаточно прозрачен,  собеседники
поняли его с полуслова...
     После ужина заиграл салонный оркестр.  Сотрудники помоложе приглашали
на танцы величественных фрау, увешанных ювелирными изделиями. Герр Кертнер
отличал настоящие бриллианты от фальшивых, но сегодня вечером он не увидел
ни  одной  стекляшки.  Уже  во  второй раз  оркестр сыграл модный фокстрот
"Паприка"  и  танго  "Ночь  в  Монте-Карло",  -  кинематопраф принес  этим
мелодиям всемирную известность.
     Выйдя из ресторана, Кертнер, отказался от автомобиля дирекции, не сел
в  таксомотор.  Он  решил  пройтись перед сном по опустевшему,  притихшему
Берлину.  К тому  же  два-три  бокала  рейнского  оказались,  по-видимому,
лишними, в голове слегка шумело.


                                    7

     К  ночи рекламный румянец столицы слинял.  Почти все  фонари потушены
рачительной рукой бургомистра,  -  в  Берлине жили экономно,  а еще больше
старались показать:  после того  как  у  Германии отобрали колонии,  здесь
вынуждены экономить и отказывать себе буквально во всем.
     Этьен  прошел  по  Тирпицуфер,   в   самый  ее  конец,   прошел  мимо
громоздкого,  мрачного  четырехэтажного дома  ј  74/76;  здесь  помещается
абвер.
     За какими темными окнами - кабинет адмирала Канариса?
     В  стороне  остался  Ландверский канал.  Этьен  поравнялся с  большим
темным зданием.  У парадного подъезда, у ворот прохаживались шуцманы. Хотя
Этьен стоял на противоположном тротуаре,  он прочел вывеску у  освещенного
подъезда: "Союз Советских Социалистических Республик. Полпредство". Кто-то
подъехал в "газике" и вошел в здание.
     Этьен тоскливо поглядел и зашагал к Тиргартену.
     Он  шел по  набережной вдоль парапета,  глядя на  темную воду канала,
покрытую  рябью.  Остановился  и  вгляделся  в  свое  отражение  на  воде,
высвеченное одиноким фонарем...
     И  ему  представилась такая же  ночная,  взъерошенная весенним ветром
вода в  Москве-реке.  Плывут одинокие льдины.  Дворник в  тулупе и  треухе
скалывает лед на набережной. Звонкая капель.
     По  набережной идут Этьен и  Старик.  Оба  в  форме двадцатых годов -
остроконечные шлемы,  шинели с  "разговорами".  У  Старика на петлицах три
ромба.
     Старик   отстает   на   несколько   шагов   от   Этьена,   критически
приглядывается к его походке.
     - А тебе пора отвыкать от строевой выправки, - говорит Старик строго.
     - Стараюсь, Павел Иванович. Не получается.
     - Отвыкнешь.   И  фрак  научишься  носить.   И  цилиндр.   -   Старик
остановился. - А вот притворяться в чувствах потруднее.
     - Ну и дела, - ухмыльнулся Этьен. - Позавчера - комиссар бронепоезда.
Вчера -  слушатель академии.  Сегодня -  летчик.  А завтра - коммерсант? -
Этьен попробовал сменить походку на более свободную. - Ну как?
     - Чуть-чуть лучше,  -  подбодрил Старик и продолжал серьезно:  - Ты и
завтра останешься летчиком.  Летчиком свободного полета!  Ты должен будешь
видеть дальше всех и немножко раньше, чем увидят другие. И коммерсантом ты
станешь не  простым.  -  Старик рассмеялся и  хлопнул Этьена по  спине.  -
Бальзаковский банкир Нюсинжен - щенок по сравнению с твоим коммерсантом!..
- Старик помолчал и спросил потеплевшим голосом: - Сколько дочке?
     - Два года.
     - А Наде сказал? Командировка длительная.
     - Она согласна.
     - Длительная и опасная... Может, еще раз обдумаешь?
     - Я  обдумал еще  семь лет назад.  В  восемнадцатом.  Когда вступал в
партию...
     Подошел шуцман,  подозрительно пригляделся -  не  собрался ли  ночной
прохожий топиться? Слишком долго смотрит в воду.
     Легкая усмешка мелькнула на лице Этьена, и он пошел дальше.
     Навстречу ему,  пристукивая деревянной ногой,  шел  по  аллее пожилой
солдат в кителе, с крестами и медалями времен Вильгельма.
     - Гуте нахт, майн герр.
     - Гуте нахт.
     "Этот доковыляет до  дома,  снимет на  ночь протез,  чтобы культя его
отдохнула,  - невесело подумал Этьен. - А я и во сне не смею забыть, что я
Кертнер".
     Едва войдя в  сад,  он присел на скамью,  снял шляпу и  подставил лоб
теплому ветерку, который доносил дым из печных труб.
     В Берлине еще топили; здешний климат - не чета миланскому...
     Ему  не  следовало сегодня пить на  банкете,  но  прослыть неучтивым,
стать белой вороной...  Не  станет же он жаловаться благосклонному к  нему
"Вильгельму Второму - Гинденбургу" на плохое самочувствие?
     Только Тамара и Гри-Гри знают, что с конца зимы у него сильно колет в
боку,  а во время поездки с секретными материалами из Парижа в Цюрих с ним
случился в  поездке обморок.  Позже он  узнал,  что  во  время обморока не
выпустил из рук своего чемоданчика. И сегодня "скромный товарищеский ужин"
едва  не  довел  его  до  обморочного состояния -  слишком большое нервное
напряжение.
     Размышлениям в  тишине мешал мусорщик,  который топтался где-то рядом
на дорожке,  усыпанной гравием, и в такт своим шагам шваркал метлой, потом
приблизился вплотную к скамейке,  с жестяным грохотом открыл и закрыл ящик
для мусора - наводил в Тиргартене ночной орднунг:
     - Вы сели на чужую скамейку.
     - Разве здесь требуется плацкарта?
     - Скамейка только для евреев. Если вы ариец, то...
     - Откуда мне  было знать?  -  Этьен лениво встал.  Он  знал,  что для
евреев здесь  в  скверах и  парках возле мусорных ящиков выделены скамейки