канчик фраскатти.
     Через   Гаэту  прошли  части  немецкой  15-й   мотодивизии.   Нацисты
разоружили итальянцев в казармах Неаполя,  в субботу 11 сентября на улицах
Неаполя видели много танков и броневиков.
     По ночам те,  за кем охотятся нацисты и местные фашисты,  улепетывают
из Гаэты, легче спрятаться в Неаполе.
     Если ночь темная,  а гребцы хорошие -  можно скрыться.  Конечно,  при
условии,  что лодку не  высмотрит луч прожектора.  А  для этого нужно уйти
далеко  в  море  на  парусе  или  на  веслах.  Моторные лодки  для  такого
путешествия не годятся, далеко бежит над водой звук мотора.
     Этьен  весь  день  околачивался на  пристани,  пытаясь  вызнать -  не
собирается ли отчалить какая-нибудь лодка,  бот,  баркас?  Может, найдутся
добрые люди и примут участие в его судьбе?
     Но  сколько  Этьен  ни  приглядывался,   ни  расспрашивал  -   ничего
обнадеживающего. Впрочем, разве сборы к отплытию шли бы среди бела дня, на
глазах у  зевак?  А владельцы лодок,  не имеющих паруса,  еще до разговора
успевали  бросить  на  бродягу  оценивающий  взгляд  -  гребец  из  такого
пассажира никудышный.
     Ночь -  уже третью - он проведет, теперь в одиночестве, под той самой
перевернутой шлюпкой,  от  которой разит  перегретой смолой.  Может,  ночь
окажется сговорчивее и милосерднее, чем день?
     Он не прочь бы вечером еще раз наведаться в  "Фаустино",  чтобы легко
поужинать,  но  сегодняшний бюджет исчерпан.  Вместо того  чтобы  зайти  в
тратторию,  он  постоял возле мясной лавки -  "мачереллии".  Из  раскрытой
двери доносился круживший голову запах мяса.  Но тут он заметил, что рядом
с  ним  на  тротуаре стоят привлеченные тем  же  запахом бездомные собаки,
итальянские Шарики,  Жучки и  Полканы.  Невесело усмехнулся и  вернулся на
пристань.
     Третья  ночь  на  берегу  прошла еще  более  тревожно.  Несколько раз
поднималась стрельба,  прожекторы шарили,  высвечивали горизонт,  а  перед
утром весь район порта, все набережные и пристани были оцеплены патрулями.
Этьену  удалось  ускользнуть  лишь  потому,  что  он  прошел  мимо  самого
прожектора.  Прожектористы не  обратили  внимания  на  спокойно  шагающего
прохожего, а патруль, ослепленный светом, его не увидел.
     Ночью немцы обнаружили и  настигли в  открытом море несколько лодок с
перебежчиками.  Лодки потопили,  а беглецов расстреляли. Наутро последовал
приказ  потопить все,  что  только  держится на  плаву,  всю  разномастную
рыбачью эскадру.  Весь день взрывали и  топили в  порту суда,  суденышки и
лодки Гаэты.
     Немцы боялись десанта с  моря.  Погасли красные фонари на  волнорезе.
Потух  проблесковый  маяк  на  мысе  Орландо.   В   городе  ввели  строгое
затемнение.  На набережной установили батарею тяжелых орудий. Возле здания
муниципалитета спилили раскидистые платаны - они мешали береговой батарее.
     Из района,  прилегающего к  порту,  еще раньше выселили всех жителей,
там расположились на постой немецкие солдаты. Печально пустели заброшенные
виноградники:   листья  пожелтели,  а  гроздья  потемнели,  начали  гнить,
переспели, изъеденные осами и ящерицами.
     Немцы  объявили Гаэту прифронтовым городом,  ввели комендантский час.
Этьен еще  вчера заметил,  что в  городке прибавилось солдат и  офицеров в
эсэсовской форме.
     Этьен подслушал, что такой же комендантский час установлен в Неаполе,
там  были  стычки  между  жителями и  солдатами эсэсовской дивизии "Герман
Геринг".  После  какой-то  диверсии патриотов нацисты  оцепили улицу,  где
находился университет, устроили повальный обыск и подожгли университетскую
библиотеку.  Нацисты заставили стоять на коленях пять тысяч неаполитанцев,
какого-то моряка расстреляли,  а комендант пригрозил:  за каждого раненого
или убитого немецкого солдата он  расстреляет сто итальянцев.  Может быть,
при таком терроре было к лучшему, что лодочники отказались увезти Этьена в
Неаполь?
     Наутро осложнилась обстановка и  в Гаэте:  фашисты из республиканской
гвардии устроили облаву на мужчин.  Тех, кто помоложе, собирали в маршевые
роты  для  отправки  на   фронт,   иных  посылали  на  рытье  окопов,   на
строительство  оборонительных сооружений,  на  восстановление разрушенного
бомбами волнореза.
     Фашисты методично прочесывали квартал за кварталом.
     Теперь Этьен на  берег не  выходил,  бродил по  улицам,  удаленным от
моря.  Но  после второго скудного обеда в  "Фаустино" он все-таки угодил в
облаву, когда вышел из траттории.
     Все ближе выстрелы, крики "мани альто!", что означает "руки вверх!".
     Куда бежать?  Превозмогая одышку, он побежал вверх по улице Фаустино.
Но патруль уже перекрыл впереди перекресток.
     Этьен оказался в западне.  Он распахнул ближайшую калитку и шмыгнул в
тенистый двор.
     На крыльце сидела женщина и колола молотком миндаль,  кидая ядрышки в
ведро,  ног  ее  не  было видно за  кучей скорлупы.  При  виде беглеца она
испугалась.  Этьен приложил палец к губам,  и женщина безмолвно скрылась в
доме, а он пробежал к сараю в глубине двора.
     Хорошо бы  перемахнуть через каменный забор,  перебраться в  соседний
двор,  а  оттуда  выйти  на  другую  улицу.  Но  забор  слишком высок,  не
перемахнет через него недавний Чинкванто Чинкве,  а за забором надрывается
от лая собака.
     В  сарае пахло козьим молоком,  дымом и  кислой шерстью.  Когда глаза
привыкли к  темноте,  он  увидел  в  углу  козу.  Прислушался -  на  улице
зазвякали подковки сапог,  натужно проскрипела калитка,  несколько человек
протопали по ступенькам крыльца.
     Через  раскрытое окно  из  дома  донеслись выкрики,  отборная ругань,
детский  плач.  В  смутной  невнятице,  заглушаемой лаем  соседней собаки,
удалось кое-что разобрать.  В  доме шел допрос,  кто-то  кричал сдавленным
гортанным голосом,  грозился начать обыск. Если найдут посторонних, хозяев
расстреляют.
     Хозяйка клялась,  что  в  доме  посторонних нет.  Откуда ей  знать  -
прячется кто-нибудь во дворе или нет? Пусть ищут!
     Этьен знал,  как  проводят такие обыски -  прошивают из  автомата все
укромные углы, перед тем как туда заглянуть.
     Хорошо,  что  хозяйка его  не  выдала,  но  если от  угроз перейдут к
действиям...  Кто  станет  подвергать себя  смертельной опасности,  спасая
бродягу? И имеет ли он право обрекать на расстрел обитателей этого дома?
     Все  равно  его  обнаружат через  минуту-другую живого или  мертвого:
собака чуяла его и надрывалась все сильнее.
     Он  вышел из  своего ненадежного убежища,  пересек двор,  поднялся на
крыльцо,  насыпал себе полный карман миндаля,  набрал еще пригоршню и,  не
входя в дом, куда набились фашисты, спокойно окликнул их по-немецки.
     Этьен  грыз  миндаль  и   властно  требовал  по-немецки,   чтобы  его
немедленно доставили к  германскому консулу или  к  коменданту города,  но
только к немцу.
     Ему  не  убежать  от  такой  оравы  гончих,   бегун  теперь  из  него
никудышный.  Но местные фашисты, пожалуй, не решатся расстрелять немца, не
понимающего по-итальянски.
     Прежде  всего  Этьен  заверил старшего,  с  повязкой на  рукаве  (тот
немного  понимал  по-немецки),  что  хозяева  дома  не  подозревали о  его
появлении во дворе,  а зашел он, чтобы переждать, пока утихнет стрельба на
улице. Злым гортанным голосом старший отдал команду обыскать двор.
     Кто-то подошел к  сараю и старательно прострочил его из автомата,  не
заглядывая внутрь.  В  сарае было тихо -  то  ли  козу не  задело,  то ли,
наоборот, убило наповал.
     Этьена увели со  двора,  перед тем  грубо обыскали.  Счастье,  что он
расстался со своими документами.
     Он неплохо играл роль немца, не понимающего по-итальянски. Фашисты не
скрытничая говорили о  задержанном и  на  ходу решали -  куда именно вести
"тедеско", то есть немца.
     - С гестапо нам лучше не ссориться,  - сказал тот, кто шагал у Этьена
за спиной,  играя затвором карабина;  может,  у  конвоира заело затвор,  а
может, он гремел для устрашения.
     Шагая под  конвоем,  Этьен снова и  снова обдумывал каждый свой  шаг.
Можно ли было избежать нового ареста?
     Нет, просто-напросто обстоятельства повернулись против него...
     Разлука с Марьяни.  Смерть Лючетти.  Несчастливый маршрут парусника в
Гаэту.  Трусливый и жадный шкипер, которому пришлось отдать чуть ли не все
лиры.   Приступ  слабости,   вызванный  непосильной  греблей  и   голодным
бродяжничеством.   Эх,  если  бы  он  был  в  силах  уйти  в  горы  с  тем
крестьянином-здоровяком!
     Но  где  ему  взбираться по  крутогорью,  когда  забор средней высоты
теперь для него -  горный хребет,  более неприступный, чем горы Чочарии. В
былые годы он лихо перемахнул бы через каменный забор,  задушил бы собаку,
вырвался бы из облавы, а сейчас...
     Сколько  веков  назад  он   молниеносно  раскрутил  пропеллер  своего
спортивного самолета,  когда  нужно  было  избежать  преследования агентов
Интеллидженс сервис  на  аэродроме в  пригороде Лондона?  Сколько  раз  он
оставлял в дураках сыщиков из Сюртэ женераль,  из сигуранцы, из абвера, из
дефензивы только потому,  что не боялся физических испытаний, умел заплыть
далеко в  море или выжать из мотора своего мотоцикла все силенки до единой
и даже те,  о которых не подозревал сам конструктор. Разве не он прыгал на
ходу поезда, чтобы отвязаться от назойливых "усиков" в Болонье?
     Все это было давным-давно,  еще до  знакомства с  Раком-отшельником и
Кактусом...
     Задержанного привели на улицу Катена,  но тут выяснилось, что гестапо
переехало отсюда в монастырь ирландских сестер.
     Тащись теперь по проклятой жаре на другой край города,  в этот чертов
монастырь...  Проще  всего  прикончить "тедеско" на  месте.  Но  вдруг это
какая-то нацистская птица. Неприятностей не оберешься.
     - Если в гестапо не удостоверят твою личность,  - сказал тот, который
играл затвором карабина, - я не дам за твою голову и пуговицы от брюк.
     Наконец добрались до монастыря. Чин гестапо небрежно допросил Этьена.
Тот настаивал,  что он  австриец,  хотя может подтвердить это только своим
венским произношением.  Документы у него отобрали фашистские гвардейцы еще
утром, при первой облаве. Задержан по недоразумению, просит его освободить
и помочь добраться на родину.
     - Все  заботы  о  вашем  отъезде  в  Австрию мы  возьмем на  себя,  -
ухмыльнулся гестаповец, заканчивая блицдопрос.
     Кертнер притворился,  что  его устраивает такое решение вопроса,  при
условии, если ему вернут свободу.
     Но гестаповец отрицательно покачал головой, вызвал часового и коротко
распорядился:
     - В крепость!


                                   115

     Только тот,  кто после длительного заточения оказался на  свободе,  а
затем  вновь  ее   лишился,   может  понять  меру  страдания  Этьена.   Но
ожесточенная воля и долг твердили ему:  "Ты можешь,  ты должен выдержать и
это..."
     Несколько  дней,   которые  он   прожил   свободным  человеком,   уже
представлялись сном.  Свобода дважды промелькнула,  как призрак:  в первый
раз -  в таком близком, но несостоявшемся будущем, а теперь - в мимолетном
прошлом. Этьен не успел надышаться ее живительным воздухом.
     Снова нормальным его состоянием стала жизнь за  решеткой,  под дулами
конвойных,  под ключом. Снова с мучительным нетерпением ждал раздачи пищи.
Он  оголодал,  шатаясь по  Гаэте,  все  искал  оказии,  чтобы выбраться из
городка.
     В  камере  горячо обсуждали военные и  политические новости,  которые
заодно с волнами бились прибоем о каменное подножие крепости.
     И  сюда  долетали  запоздалые  отзвуки  грандиозной  Орловско-Курской
битвы.   Как   ни   лгали   официальные  телеграммы,   как   виртуозно  ни
изворачивались военные обозреватели, было очевидно, что немцы потерпели на
Восточном фронте жестокое поражение.
     Интересно бы  знать,  где сейчас проходит линия фронта и  по какую ее
сторону находится Рыльск?  Насколько Этьен помнит,  Рыльск лежит строго на
запад  от  Курска.  После  окончания первой академии и  до  поступления во
вторую Маневич был  командиром роты,  затем  начальником полковой школы  в
55-й стрелковой дивизии и служил тогда в Рыльске.
     Что  сохранила память о  жизни  в  этом  городке?  После занятий всей
семьей катались на лодке, ездили верхом. Иногда ходили по грибы. И во всех
прогулках его,  Надю,  маленькую Тусеньку безотлучно сопровождала кудлатая
собака Дианка дворового происхождения.  Сколько километров и  лет отделяют
Рыльск от Гаэты? Другая эра, другая планета.
     В   камере  бурно  обсуждали  похищение  Муссолини  из  отеля  "Кампо
императоре" 12  сентября.  Весть об  этом  событии быстро проникла на  мыс
Орландо.  Только и  говорили о Скорцени -  организаторе похищения.  А ведь
какие-то  военные  чины  отвечали  перед  итальянским  народом  за  охрану
Муссолини и  при попытке к бегству или к похищению обязаны были его убить.
Через несколько дней стало известно,  что  Муссолини вернулся в  Италию на
автомобиле, подаренном ему фюрером.
     "Какая  все-таки  несправедливость,  -  горько  усмехнулся  Этьен.  -
Муссолини был под стражей всего полтора месяца,  и  его выкрали.  А мне не
могли устроить побег за семь лет!"
     Соседом Этьена  по  нарам  оказался  английский  летчик,   сбитый   в
воздушном бою над островом Вентотене. Как знать, не тот ли воздушный бой и
наблюдал  Этьен  из  камеры  на  Санто-Стефано?  Англичанин  спустился  на
парашюте,  потом долго мотался по морю в надувной лодке. Хорошо еще, что у
него в аварийном бачке были спирт, пресная вода, галеты.
     На вопрос англичанина о том,  как сосед попал в плен,  Этьен ответил,
что  был  пленен немного раньше в  Испании.  Больше Этьен на  эту  тему не
распространялся,  а  англичанин не расспрашивал.  Долговязый и  белобрысый
отпрыск каких-то  там  сэров  или  пэров  отличался хорошими манерами и  в
тюрьме  был  вежлив,  как  в  Оксфордском университете.  Тюремный день  он
начинал  молитвой  и   заканчивал  ею.   Как-то  он  признался  австрийцу,
смутившись:
     - Мне  намного легче переносить удары судьбы,  чем вам,  потому что я
верующий. Мне даже неловко, что у меня такое преимущество перед вами.
     У  Этьена  с  англичанином  завязались  приятельские отношения,  чему
способствовал взгляд того на второй фронт. Этьен загодя готов был вступить
в  спор и обрушить на оппонента немало злых упреков,  но белобрысый летчик
не  дал  для  этого  повода,  сам  возмущался  бесконечными  проволочками,
искренне   считал,    что    затягивать   открытие   второго   фронта   не
по-джентльменски и не по-солдатски.
     Этьен был  единственным  человеком  в  камере,  с  которым летчик мог
поддерживать  разговор,  итальянского  он  совсем  не  знал.  А  Этьен   с
удовольствием  говорил  по-английски,  и  его  ничуть не коробила,  а лишь
удивляла набожность летчика. Может, это началось у англичанина после того,
как   его   сбили,   после   купания   в   Тирренском   море?   Вот  же  и
шестидесятилетнего Муссолини  потянуло  к  исповеди  только  в  ссылке  на
острове Понцо.
     Соседом Этьена по  нарам с  другого боку был капрал берсальеров,  без
формы,  уже в летах,  по самые глаза заросший смоляной бородой; он местный
уроженец и  дезертировал из  армии,  следуя  приказу маршала Бадольо.  Его
поймали во  время облавы и  препроводили в  лагерь на  окраине города,  за
монастырем  ирландских сестер.  Лагерь  на  скорую  руку  огородили  двумя
квадратами  колючей  проволоки,   между  ними  оставалась  четырехметровая
полоса.  Подходили матери,  жены  арестованных и  перебрасывали через  две
высокие колючие изгороди свертки, кульки, узелки с провизией. Жена капрала
не  смогла так далеко забросить узелок,  он  упал между изгородями.  Когда
часовой повернулся спиной,  капрал вылез  через проволоку на  "нейтральную
полосу" и  торопливо подобрал узелок.  Но  в  этот  момент  раздался окрик
конвойного, проходившего по колючему коридору:
     - Назад! За проволоку не заходить! Буду стрелять...
     Парень из  фашистской милиции принял бородатого капрала за обывателя,
который принес кому-то передачу,  -  может быть,  сыну, - не добросил свой
узелок и  полез  за  ним  в  запретную полосу.  Конвойный сердито вытолкал
капрала за внешнюю изгородь, на свободу.
     Но  через три дня капрал попал в  новую облаву и  оказался за  той же
самой колючей изгородью.
     - Вам не понять чувство,  которое я переживаю сейчас,  после того как
прожил  три   дня   на   свободе,   между  двумя  арестами,   -   вздохнул
капрал-бородач.
     Кертнер промолчал.
     Капрал сокрушенно во всеуслышание сказал:
     - Вот    нелепость!    Именно   тогда,    когда   Италия   попыталась
воспользоваться свободой  и  вернуть  себе  достоинство,  она  оказалась в
неволе.
     - С  некоторыми из  присутствующих здесь  произошло то  же  самое,  -
отозвался Кертнер. - Иные так жадно тянулись к свободе, что именно поэтому
вновь оказались за решеткой.  Недавно я  убедился,  что прямая линия -  не
всегда кратчайшее расстояние между двумя точками.
     - О  каких точках вы  говорите?  -  спросил капрал.  -  Я  вас  плохо
понимаю.
     - Я  говорю о  двух  географических точках.  Одна  из  них  -  остров
Санто-Стефано, а другая - Гаэта...
     После того как  был  назван остров дьявола,  даже недогадливый капрал
понял, откуда пролегла дорога Кертнера в эту крепость.
     До трагического полета над Вентотене англичанин участвовал в  боях за
Пантеллерию,  и  австриец часами обсуждал с ним ход операции,  связанной с
десантом на  Сицилию.  Этьен знал,  что до  вторжения на  Сицилию союзники
овладели островами Пантеллерия и  Лампедузо,  оба  острова -  в  Тунисском
проливе. Он был потрясен, когда узнал, что за три недели, предшествовавшие
десанту,  союзники  сбросили  на  Пантеллерию  семь  тысяч  тонн  бомб.  А
результаты массированной бомбардировки? Они выяснились сразу после занятия
острова.  Из  54  береговых батарей противника вышли из  строя только две,
потери гарнизона на Пантеллерии были поразительно малы.
     Слушая англичанина,  Этьен даже разволновался,  потому  что  все  эти
данные  подтверждали  его  выводы и давали пищу для серьезных размышлений.
Вот пример неверной наступательной тактики,  когда избыток методичности  и
боязнь  риска  приводят  к  потере  инициативы!  Потому-то вся тактическая
подготовка  Монтгомери  перед  наступлением  не  принесла  его  8-й  армии
ожидаемого преимущества.  В чем дело?  И можно ли критиковать фельдмаршала
Монтгомери,  армия которого,  начиная от Эль-Аламейна, не знала поражений?
Да,  можно  и нужно,  потому что Монтгомери слишком часто упускал шансы на
крупную победу,  а в  других  случаях  победа  доставалась  ценой  слишком
больших жертв.
     Англичанин  упрямо  не  соглашался со  своим  возбужденным соседом  и
спорил до того,  что его белесое лицо становилось красным.  Но австриец во
многом  убедил  своего  оппонента,  во  всяком случае над  многим заставил
задуматься.  Десант на Пантеллерию после трехнедельной бомбардировки -  не
единственный пример порочной тактики при наступлении.  К сожалению, есть и
более свежий пример.
     - Какой?
     - Не следовало высаживаться в  тылу у немцев в Салерно,  так близко к
Сицилии,  южнее Неаполя.  Выгоднее было высадиться глубже в немецком тылу,
ближе к  Риму.  Вот  тогда можно было  бы  быстро нанести решающий удар по
войскам Кессельринга!
     Этьен догадывался,  чем  была  обусловлена  высадка  в   Салерно,   -
наверное,   этот  пункт  еще  оставался  в  зоне  досягаемости  английских
истребителей прикрытия.
     Англичанин кивнул.
     - Значит,  у вас здесь нет авианосцев,  -  сделал вывод Этьен. - Ваши
истребители базируются только на суше.
     - Вы правы, сэр.
     - Плохо, что разгадка лежит так близко. Еще до меня загадку разгадали
немцы.  Они  заранее  установили  адрес  вашего  десанта,  предугадали ход
событий...
     Район  Салерно -  один  из  тех,  какие