ые Ренато.
     Скарбек счастлив был услышать,  что Ренато и  другие политзаключенные
говорят о  Кертнере с глубоким уважением.  Все восхищаются его стойкостью,
его неуступчивостью в конфликтах с тюремной администрацией, его эрудицией,
его заботливым отношением к другим заключенным.  Он пользуется авторитетом
даже среди уголовников, с ним вынужден считаться сам капо диретторе.
     Ренато  распорядился,  чтобы  Орнелла и  впредь  выполняла поручения,
которые  могут  послужить на  пользу  Кертнеру.  Самая  большая  помощь  -
передавать записки ему и от него.  Пусть друзья австрийца и Орнелла вместе
обдумают, как это безопаснее делать.
     - Обдумаем и  забудем,  -  сказал  Скарбек.  -  Китайцы говорят,  что
длинный язык жены -  лестница,  по которой в дом входит несчастье. Хочется
думать, что очаровательная Орнелла такой женой не станет.
     Ренато в тюрьме не на плохом счету, он приговорен всего к двум годам,
и  такая к  нему приезжает красивая невеста,  что  администрация разрешает
свидания с ней без решетки, лишь в присутствии "третьего лишнего".
     Передать записку из  рук  в  руки  опасно,  обычно  за  руками следят
внимательнее всего.  Но даже при режиме Муссолини не осмелились упразднить
старое тюремное правило -  надзиратели разрешают целоваться при  свидании,
притом дважды - при встрече и при расставании.
     Скарбек начал опыты с непромокаемой бумагой и несмываемыми чернилами.
Анка  помогала.  Лучше всего вела  себя  вощеная калька и  китайская тушь,
которую Скарбек привез с Востока.  Он продержал во рту записку два часа, и
бумага не  расползлась от  слюны.  Приклеить же  бумажный комочек к  десне
удобнее всего американской жевательной резинкой. В этом убедилась Орнелла,
когда тренировки ради ходила с бумажным комочком во рту.
     А на каком языке написать первую записку?
     Если  считать,  что  передача записки пройдет благополучно и  никаких
осложнений не вызовет, есть доводы в пользу русского, потому что тогда при
получении ответа будет уверенность,  что записка не побывала в чужих руках
и   что  ответ  исходит  от  самого  Этьена.   Но  в  случае  каких-нибудь
неприятностей с запиской русский язык противопоказан, он никоим образом не
должен связываться с Кертнером.
     Значит,  остаются немецкий и итальянский языки.  Жаль,  что Анка не в
совершенстве знает  итальянский,  не  рискнет писать слова  сокращенно,  а
писать придется очень мелко, на клочке бумаги.
     Анка   написала  записку   своим   каллиграфическим  почерком.   Если
перехватят, пусть ОВРА думает, что записка - австрийского происхождения.
     Орнелла знала,  что  выбор языка для  записки может играть роль  лишь
после ее передачи Ренато,  при хранении записки у  него в  камере и  после
того,  как вручит ее  Кертнеру.  Что касается самой Орнеллы,  то  даже при
намеке на опасность она бумажный комочек проглотит.
     Скарбек  настоял  на  том,   чтобы  записка  все-таки  была  написана
по-немецки, и Орнелла послушно кивнула.
     Осталось только выверить техническую сторону этого поцелуя - передать
Ренато комочек бумаги в начале свидания или  в  конце?  Ну  конечно  же  в
конце,  потому  что  у  Орнеллы  он  приклеен к десне.  Орнелла к нему уже
привыкла, а Ренато начнет перекатывать его языком, ему с непривычки трудно
будет говорить, поведение его потеряет естественность, он не сможет думать
ни о чем, кроме как об этом неожиданном угощении.
     Не  всегда  "третий  лишний"  ведет  себя  тактично.  Вдруг  свидание
придется  на   дежурство  хромоногого,   страдающего  тиком   надзирателя?
Хромоногий всегда мешает сердечному уединению молодых людей,  и  на случай
его  дежурства Орнелла  заучила  наизусть перевод  записки с  немецкого на
итальянский:

     "Секретарша ждет  вашей  открытки с  просьбой срочно  продать костюм.
Надежда всегда с вами. Старик желает бодрости.
                                                    Вїеїрїнїыїйї дїрїуїг".

     По  словам  Орнеллы,  передача записки  прошла  преотлично.  "Третьим
лишним" при их свидании оказался сонливый,  нелюбопытный толстяк, которого
все время клонит ко сну; боишься, как бы толстяк не упал со стула.
     О самом заветном Орнелла разговаривала с Ренато взглядами и намеками,
а во всеуслышание - о разных пустяках.
     - Я  почти  ничего  не  помню  из  последнего разговора с  Ренато,  -
призналась Орнелла.  - Мы сидели на скамье, тесно прижавшись друг к другу,
со сдвинутыми локтями,  а мое плечо таяло под сильной рукой Ренато...  Мне
так мешала неотвязная мысль,  что минуты бегут,  бегут,  бегут.  Все время
мысленно считала -  сколько минут осталось до того,  как я  унесу на губах
его  прощальный поцелуй?  Мысль,  что  свидание вот-вот  кончится,  мешала
насладиться им вполне...  Мне кажется,  я  только слушала его голос,  сама
говорила  мало.   А  прощальный  поцелуй  помогает  дожить  до  следующего
свидания...
     При  расставании,  полном немой  боли,  вся  жизнь  души  может  быть
выражена страстным,  долгим поцелуем.  И  в  это  мгновение Орнелла успела
втолкнуть в  рот Ренато липкий секретный комочек;  каждую секунду свидания
она ощупывала его языком.
     - Долго,  долго  стояла  я  потом  за  воротами тюрьмы,  -  вздохнула
Орнелла. - Стояла, как тумба, как пень, и не могла сдвинуться с места.
     Скарбек  смерил  Орнеллу  взглядом  профессионального  фотографа,   -
синьорину с  такой фигурой,  с  такими красивыми ногами надо было снять во
весь  рост и  вывесить ее  фотографию в  витрине.  Не  одна сотня прохожих
задержится на дню у  витрины "Моменто",  и все будут пялить глаза на такую
тумбу, на такой пень...
     Открытка Джаннине с  просьбой о продаже личных вещей и присылке денег
пришла из тюрьмы через пять дней -  подтверждение того,  что записка дошла
по назначению. Двусторонняя операция прошла блестяще!
     В  следующий раз через Орнеллу -  Ренато передали записку,  в которой
Кертнеру   рекомендовалось  внимательно   прочитать   в   посылаемом   ему
католическом журнале все страницы, оканчивающиеся цифрой шесть.
     На этот раз связным Скарбека не повезло.  В  комнате свидания дежурил
хромоногий с  подергивающейся щекой.  Он  сразу  уселся на  скамейку между
молодыми людьми и  с  удовольствием играл роль решетки.  Не  позволил даже
обняться!  Им так хотелось сплести пальцы рук,  а  еще больше тосковали их
губы.
     Как тут передать записку?
     Такое  осложнение  было,   однако,   предусмотрено.  Орнелле  удалось
пересказать   содержание   записки   благодаря   тому,    что    бездушный
офицер-решетка -  южанин,  уроженец Калабрии,  а молодые люди - северяне и
оба нарочно утрировали особенности пьемонтского диалекта.
     Орнелла  содержание записки  вызубрила,  но  Ренато  не  был  к  тому
подготовлен.  Он же все-таки пришел на свидание с  любимой,  а не на явку!
Чтобы Ренато запомнил записку, пришлось ее содержание незаметно вплетать в
ткань разговора и повторить несколько раз.
     Орнелла  все  время  помнила  о  предупреждении  Скарбека:  в  случае
каких-либо осложнений записку проглотить.
     Записка на русском языке:

     "Приказываю подписать прошение о  помиловании,  это  ускорит  течение
болезни.    Превращать   твою   болезнь   в   политическое   дело   сейчас
нецелесообразно.  Продолжай отрицать связь с нами.  Тюремную администрацию
без надобности не  дразнить и  тем бесцельно не ухудшать своего положения,
вызывая к себе репрессии. Извини за начальнический тон.
                                                             Сїтїаїрїиїк".

     И эта записка нашла адресата,  в чем Скарбек убедился через несколько
дней, когда Орнелла зашла в фотоателье "Моменто".
     Но  мог ли  Скарбек знать,  какую драгоценную обратную почту доставит
невеста Ренато?


                                    63

     В одной камере с Ренато сидели совсем "свежие" заключенные -  молодые
парни с верфей Специи,  с заводов Ансальдо под Генуей, Мирафьори в Турине,
"Галилео" во Флоренции,  с  завода в Фиуме,  где изготовлялись торпеды,  с
заводов  "Капрони"  и  с  других  предприятий,  работавших на  Франко.  На
прогулках узники рассказывали много такого,  чего  Этьен не  мог  вызнать,
находясь на свободе.
     Молодой коммунист,  занимавший койку в  углу камеры,  рядом с Ренато,
работал в цехе,  где устанавливал новые прицелы для бомбометания,  которые
незадолго до того поступили под видом примусов:  на коробки наклеены яркие
картинки с изображением горящего примуса.  Наклейки шведские,  а "примусы"
из Германии, с завода Цейса.
     Новые прицелы значительно точнее прицелов "галилео". Этьен установил,
что "примус" -  заимствованное изобретение американца Сперри,  которым так
интересовался,  судя  по  секретной  переписке,  лорд  Бивербрук.  Министр
авиационной промышленности Англии Бивербрук хотел снабдить этими прицелами
для  бомбометания английские  самолеты.  Он  просил  американцев  сообщить
техническую  характеристику  прицела,   прислать  чертежи.  Американцы  же
тянули,  не  хотели расстаться со  своим  секретом.  А  секрет прицельного
устройства, оказывается, уже у немцев! Да, кухарки с подобными "примусами"
не возятся, не много на них настряпаешь...
     Помимо  шифровки  о  прицелах  Этьен  переслал  еще  одно  сообщение:
авиазаводы "фиат", "Капрони" и "Бреда" получили большой и срочный заказ на
самолеты из Японии.
     Японцы особенно интересуются тем,  как  самолеты будут вести себя при
морозах.  Какое масло не боится мороза в  двадцать градусов?  Как меняется
смазка всего  управления?  Режим  работы мотора при  сильных морозах?  Как
предохранить от  обледенения бомбовый прицел?  Не нужно ли изменить состав
горючего?  Как  утепляется кабина?  Защитный костюм для пилота?  Как ведет
себя кислородная маска при низких температурах?
     В  Центре сами  сделают выводы о  том,  чем  вызван заказ  японцев на
самолеты, не боящиеся мороза в двадцать градусов, и где японцы в ближайшем
будущем собираются вести боевые действия.
     Какое счастье, что Этьен не забыл своего последнего шифра!
     Да,  он  обязан бороться в  тюрьме за  свое существование.  Но он так
истосковался по  настоящей работе,  ему так надоело тратить все силы души,
всю изобретательность,  смекалку только на борьбу за существование.  И как
хорошо,  что  у  него  появились профессиональные заботы  и  хлопоты,  они
наполнили его  постылое тюремное прозябание новым  сокровенным смыслом.  И
уже  далеко-далеко,  куда-то  на  задний план  отступили мелкие тревоги по
поводу продажи какого-то костюма, который секретарша ухитрилась включить в
опись вещей.
     Важно,  что сведения,  которыми с ним поделился молодой оружейник,  -
совсем свежие: три месяца назад этот парень оснащал самолеты "капрони-113"
приборами и вооружением.
     Этьен надеялся отправить важное донесение в самое ближайшее время.  У
него сразу улучшились настроение и самочувствие.
     После  прилежных упражнений Этьен составил шифрованное письмо и  стал
нетерпеливо ждать оказии.
     Не  забыть той  счастливой минуты,  когда  Ренато подошел к  нему  на
прогулке и сообщил о своем завтрашнем свидании с Орнеллой. Еще неизвестно,
кого  Орнелла осчастливит своим  свиданием больше  -  любящего жениха  или
незнакомого ей заключенного 2722.
     Ренато отправился на  свидание,  а  Этьен не  находил себе места.  Он
волновался больше, чем если бы сейчас сам передавал этот секретный комочек
бумаги с чертежиком и схемой.
     В  подтверждение того,  что  послание дошло  по  назначению,  Кертнер
получил открытку из Швейцарии.  Странно,  что тюремное начальство, вопреки
правилам,  вручило  эту  открытку  адресату.  Неизвестная  корреспондентка
мобилизовала весь  запас  немецких любезностей,  чтобы сообщить:  она  уже
купила очки с цейсовскими стеклами и надеется их вскоре выслать.
     Этьен никогда очков не  носил и  с  подобной просьбой ни  к  кому  не
обращался.  Он  угадал  руку  Анки  и  понял,  что  его  информация насчет
оптических   прицелов,   техническая  характеристика  и   микроскопический
чертежик дошли по назначению.


                                    64

     Скарбек  увеличил фотографию Орнеллы  и  выставил портрет  в  витрине
"Моменто".  На  прохожих  смотрела  очаровательная  синьорина  в  открытом
платье,  смело облегающем фигуру.  Теперь в  какой-то мере были обоснованы
новые  визиты  Орнеллы  в  фотографию.   А  для  Ренато  хозяин  "Моменто"
приготовил полдюжины кабинетных фотографий,  все разные, ни одна не похожа
на другую.
     - Вы бы смогли зарабатывать деньги как манекенщица, - сказал Скарбек,
откровенно любуясь Орнеллой,  и  таким  тоном,  будто  только  что  сделал
открытие. - У вас не меньше шансов, чем у моей Анки!
     - Я  это знаю,  -  согласилась Орнелла просто и улыбнулась Анке,  еще
молодой приземистой женщине,  страдающей ревматизмом со  времен Варшавской
цитадели.
     - Он часто смешивает капусту с горохом, - вздохнула Анка.
     Дома  у  Орнеллы  над  кроватью  висела  цветная  фотография какой-то
знаменитой кинозвезды -  не  то Греты Гарбо,  не то Лиа де Путти.  Актриса
была снята в весьма откровенном купальном костюме,  а фотография испещрена
стрелками и  цифрами,  так  что  больше  походила на  какую-то  таблицу из
учебника анатомии.  По  мнению знатоков,  у  кинозвезды этой  -  идеальная
фигура.  Вся  ее  божественная  красота  и  гармония  переведена  на  язык
сантиметров.  При росте 166 см она обладала следующими достоинствами: бюст
90 см, талия - 58 см, бедра - 91 см, длина ноги - 92 см, длина голени - 40
см, икра - 33 см.
     Лишь  по  нескольким пунктам Орнелла уступала той  девице  с  цветной
фотографии,  причем отклонения ерундовские -  два-три сантиментра в ту или
другую сторону. Она призналась Анке, что ей давно предлагали сниматься для
рекламы,  но Ренато воспротивился,  а что касается предложения конфекциона
рекламировать корсеты и бюстгальтеры, то Орнелла отказалась сама. И деньги
можно  было  заработать  сразу  на  четыре  поездки  к   Ренато,   но  она
постеснялась таких съемок - лучше в чем-нибудь откажет себе.
     Несмотря на трагедию с женихом,  Орнелла продолжала тщательно следить
за  собой.  Весь  рабочий  день  на  ногах,  за  прилавком  мануфактурного
магазина,  да  еще  участвует в  гребных гонках.  Она и  в  тюрьму послала
скакалку, заставила Ренато заниматься гимнастикой.
     Ренато сообщил в  открытке,  что  фотографии Орнеллы висят на  стене,
возле его тюремной койки,  ими любуются даже тюремщики, и сам капо гвардиа
спрашивал - кто снят?..
     Но  разве дело  только в  опасности,  которой подвергали себя жених и
невеста?  Конспиратор Скарбек думал лишь об этой стороне дела,  а  ведь во
всем поведении молодых людей была еще и другая,  этическая сторона,  о ней
не    переставала   думать   Анка:    "Может,    мы    лишаем   влюбленных
непосредственности чувств?  Ворвались в их интимную жизнь. Даже поцелуи их
отныне отравлены конспиративными требованиями".
     Да,   прежде  Ренато  ждал   свидания  с   радостным  и   беззаботным
возбуждением,  а  сейчас  сильно  нервничал,  потому  что  каждый раз  ему
предстояло выполнить нелегкое и  опасное поручение.  Ведь  перед  тем  как
передать ответ  Орнелле,  нужно еще  получить его  из  второй камеры через
рыжеволосого мойщика  окон,  нужно  надежно спрятать до  того  дня,  когда
Ренато поведут в  комнату свиданий.  А  затем  кто-то  из  двоих уносил со
свидания записку за щекой.
     Позже Орнелла призналась Анке,  что недолго были им  в  тягость новые
тайные  обязанности.   Каждое  свидание  отныне  больше  волновало,  лучше
запоминалось,  поцелуи  окрасились новым,  надежным чувством.  К  согласию
любящих сердец  и  к  нежной чувственности добавилась обоюдно переживаемая
тревога,  гордое сознание,  что  они стали точкой соприкосновения каких-то
сил, борющихся на воле, с силами, которые продолжают борьбу в тюрьме.


                                    65

     Этьен еще раз перечитал записку, переданную через Ренато:

     "Приказываю подписать прошение о помиловании..."

     Отдавая приказ, Старик был знаком с донесением Гри-Гри:

     "...Этьен ведет себя в тюрьме геройски. Его побаивается дирекция, его
уважают другие заключенные.  По сообщению итальянских друзей,  был случай,
когда заключенные объявили голодовку,  и за это вожаки получили пятнадцать
суток карцера.  Этьен в это время лежал в тюремном лазарете.  Но он оттуда
обратился к директору тюрьмы и потребовал,  чтобы и ему дали карцер в знак
солидарности с остальными".

     После  очередного свидания  Ренато  с  Орнеллой Этьен  получил  новую
записку:

     "Прошу  подтвердить получение приказа.  Напомни мне,  сколько месяцев
тебе осталось сидеть.  Пойму этот как знак,  что приказ получен и принят к
исполнению.  Отказ подать прошение многое испортит.  Шкурничества в подаче
прошения никакого нет. Объясни это всем товарищам по камере.
                                                             Сїтїаїрїиїк".

     Приказ Центра совпал с новым вызовом в дирекцию тюрьмы по поводу того
же самого прошения о  помиловании.  После первого предложения,  сделанного
капо диретторе две недели назад, номер 2722 ответил:
     - Просьбу  о  помиловании может  подать  виновный,  когда  он  просит
милости. А я виновным себя не признаю.
     И  снова  Джордано  был  приторно  учтив  и  любезен,   снова  угощал
заключенного 2722 сигаретами, снова уговаривал:
     - Мы  вас поддержим.  Мы  даже напишем,  что вы себя примерно ведете.
Хотя мы  оба  знаем,  это  далеко не  так.  Мы  уже  несколько раз с  вами
ссорились.
     - Значит,  вы считаете,  что мы несколько раз мирились? Нет, я с вами
не  мирился.  Я  с  вами в  вечной ссоре на  все  оставшиеся мне  семь лет
пребывания под вашей крышей.
     - Семь лет  могут превратиться в  несколько месяцев.  Нужны лишь ваше
раскаяние,  правда  о  самом  себе,  и  тогда  вы  можете  рассчитывать на
милосердие.
     - Чем более нелепы законы и чем более жестоки судьи, тем нужнее знаки
королевской милости осужденным,  -  Кертнер насмешливо глянул  на  портрет
Виктора-Эммануила,  висящий на стене напротив дуче. - Это случается, когда
король  начинает  тяготиться своей  репутацией деспота  и  хочет  прослыть
милосердным...
     - Номер  2722,  я  запрещаю  неуважительно говорить  о  короле!  -  У
Джордано побагровела морщинистая лысина.  -  Еще одна фраза -  и...  -  он
указал пальцем на дверь.
     - Вы меня не поняли.  Милосердие - это добродетель, которая прекрасно
дополняет строгость короля.  Но при чем здесь законодательство? Это только
при  беспорядочной судебной практике король или дуче даруют прощение тому,
кого суд  признал преступником.  По-моему,  у  вашего Чезаре Беккариа тоже
что-то говорится по этому поводу.
     - Мы, итальянские юристы, чтим мудрого Чезаре.
     - А я уверен в том,  что дуче,  -  Кертнер небрежно кивнул на портрет
Муссолини,   висящий  против  портрета  короля,   -   невнимательно  читал
миланского  мудреца.   Или  вы  полагаете,   Беккариа  не  был  участником
фашистского похода на Рим только потому,  что жил в  восемнадцатом веке?..
Прощение,  помилование -  весьма  желанные  атрибуты  верховной фашистской
власти.  Но хорошо, когда милосердие становится добродетелью законодателя,
судьи,  тюремщика,  а  не  снисходит  свыше  по  прихоти  или  по  капризу
властителя.  Хотите убедить себя,  меня и  всех,  что только двое в Италии
способны делать добро - король и дуче. Вы не находите, что я прав?
     - Мне трудно с вами согласиться, хотя с юридической точки зрения...
     - А  что  значит  -   простить  преступление?   -   перебил  Кертнер,
возбужденный спором.  -  Значит признаться, что мера наказания не являлась
необходимой.  Значит подлинным злодеям вселить надежду на безнаказанность.
Если одних простили,  то  сурово наказывать тех,  кого не простили,  -  не
столько оберегать правосудие, сколько злоупотреблят