Этьен  получил нелегальным путем  через  курьера
крупную сумму в  валюте,  да  еще  в  купюрах по  одному фунту стерлингов.
Вложить деньги на свой валютный счет в  "Банко Санто Спирито" или в другой
банк  нельзя  -  требовалась отметка о  провозе валюты  через  итальянскую
границу.  Как  поступить,  чтобы валюта стала легальной?  Приняв все  меры
предосторожности, Этьен передал тогда увесистый пакет Анке; она "случайно"
оказалась рядом в  кино.  Анка выехала в Лугано,  остановилась там в отеле
"Бристоль",  внесла валюту в  Швейцарский кредитный банк и  перевела ее  в
Италию,  в  миланское отделение "Банко Санто Спирито",  на  счет Кертнера.
Если  паспорт  в  порядке,  то  сама  поездка ерундовская:  от  Милана  до
швейцарской границы ближе, чем от Москвы до Вязьмы.
     Ну,  а  сейчас,  когда Этьен убедился,  что итальянская контрразведка
ведет   на   него   облаву   и   признаков   опасности  все   больше,   он
предусмотрительно  решил  перевести  всю  валюту,   до  последнего  пенса,
сантима,  цента,  в  Швейцарский  кредитный  банк  и  одновременно оформил
нотариальную доверенность на  имя  Анки.  Он  как  бы  возвращал  какой-то
состоятельной госпоже,  проживающей в Швейцарии,  деньги, какие получил от
нее взаймы полтора года назад; так это должно выглядеть...
     В  станционном буфете многолюдно,  хотя время не сезонное,  в  дачных
пригородах затишье.
     Этьен уже  доедал свою пиццу,  перед ним стоял недопитый стакан вина,
когда в буфете появилась Анка с мальчиком. В ответ на ее вопрос: "Свободны
ли места?" -  Этьен безмолвно кивнул.  Они втроем посидели за столиком, не
заговаривая.
     Подошел поезд в сторону Милана, буфет опустел, всех как ветром выдуло
на платформу.
     Перед тем как встать,  Этьен бросил на стол бумагу,  бросил небрежно,
как старый ресторанный счет, который случайно завалялся у него в кармане.
     А после этого торопливо, не оборачиваясь, вышел на платформу.
     На  четвертом  стуле,   задвинутом  под  столик,   лежали  сверток  и
фотоаппарат.  Анка,  оглядевшись, взяла сверток, а "лейку" надела мальчику
на шею.
     Затем Анка расторопно сунула к себе в сумку бумагу,  скользнув по ней
беглым взглядом.
     По  лицу  ее  прошла  тень  тревоги.  Анка  знала,  что  получит  эту
доверенность только в  самом  крайнем случае,  если  опасность для  Этьена
станет реальной.
     Анка отлично понимала,  что Этьен ни  в  коем случае не  явился бы на
свидание с  нею,  а тем более ничего бы не стал ей передавать,  если бы за
ним тянулся "хвост". Так что само по себе свидание в станционном буфете ее
не очень встревожило. Но вот то, что Этьену пришлось взять на себя функции
курьера и он явился сюда вместо Тамары...
     Пожалуй, Анка права в своих мрачных прогнозах.


                                    29

     Этьен  вышел  из  вагона,  прогулялся по  перрону миланского вокзала,
подождал,  пока схлынет поток пассажиров,  и лишь после этого направился к
выходу в город.
     Медлительность его и  осторожность были вовсе не лишними.  На перроне
околачивался  синьор  неопределенного  возраста,   без  особых  примет,  в
новеньком канотье.  Этьен почувствовал на себе его пристальный,  изучающий
взгляд.  Было что-то неуловимо знакомое в синьоре без особых примет; чутье
подсказало Этьену,  что  за  ним  следят.  Это  весьма тревожно:  Кертнера
логично было бы поджидать и  ловить на генуэзском вокзале,  а  он вернулся
через Турин и прибыл на другой вокзал.
     Слежка вдвойне опасна, потому что Тамара, освобожденная от свидания в
буфете на станции близ Турина,  сама решила встретить этот поезд -  на тот
случай,  если  Кертнеру нужно  будет  передать ей  какие-нибудь материалы,
которые ему небезопасно носить при себе, а тем более держать в конторе или
дома.  Ведь Тамара не знала -  увиделся он вместо нее с  Анкой или нет.  К
тому же он передал бы только материалы, которые нуждаются в фотообработке,
которым еще предстояло купаться в  ванночках с проявителями-закрепителями,
а иным еще и ложиться под свет увеличителя...
     "Однако где  и  когда уже мельтешило перед моими глазами это канотье?
Да  при  чем  здесь канотье?!  Никакого канотье не  было  и  в  помине,  -
размышлял Этьен,  шагая  по  площади.  -  Синьор  без  особых  примет и  в
дождливую погоду ходил с  непокрытой головой.  Канотье у  него  новенькое.
Плетеная соломка блестит,  будто  смазанная бриллиантином.  Но  вот  серые
брюки обтрепались..."
     Тамара уже не раз встречала здесь Кертнера -  ему лишь нужно пересечь
привокзальную площадь, повернуть направо на виа Боккаччо и пойти по четной
стороне улицы до часовни на перекрестке.
     Он  увидел  Тамару  за  полквартала.  Замедлил шаг,  приостановился у
витрины обувного магазинчика, затем нетерпеливо двинулся дальше, рассеянно
посматривая на противоположную сторону улицы.
     Сейчас им  нужно притвориться незнакомыми!  Он не хотел оборачиваться
назад,  но  физически ощущал на  своей  спине  взгляд синьора в  новеньком
канотье.
     Этьен не  смотрел на  Тамару и  все же каким-то боковым зрением успел
увидеть,  что ее голубой плащ застегнут на все пуговицы и не скрадывает, а
подчеркивает ее статную, спортивную фигуру.
     Идет она, высоко подняв голову, губы решительно сжаты.
     Тамара догадалась,  что  за  Кертнером следят,  если  он  ведет  себя
подобным образом.  Тем более ему опасно тогда являться к  себе домой или в
контору.
     А  Этьен понимал:  если Тамара вышла к этому поезду,  значит,  за его
домом и  за  конторой следят.  Нужно во  что бы  то  ни  стало улизнуть от
охотника,  который считает, что держит дичь на прицеле, нужно затеряться в
городе,  сделать все,  что можно успеть,  из  тех самых важных дел,  какие
накопились.  И  только к  концу делового дня,  не прежде чем избавиться от
секретного багажа, он смеет появиться в конторе "Эврики" или дома.
     Он  поравнялся с  будкой  телефона-автомата,  ему  хотелось позвонить
Джаннине,  узнать,  вернулся ли компаньон Паганьоло,  узнать, что нового в
"Эврике". Но он, конечно, проследовал мимо будки.
     Он  шагал  по  улице,  обсаженной толстыми  буками.  Когда  его  стал
нагонять  трамвай,  Этьен  резко  обернулся,  якобы  привлеченный грохотом
трамвая, а на самом деле - чтобы проверить: шпионит ли за ним канотье?
     Он успел заметить - кто-то спрятался за могучий ствол бука.
     На пьяцца Пьемонте стояли извозчики и тут же рядом - таксомоторы.. Он
остановил таксомотор на подходе к стоянке, торопливо сел и попросил шофера
как можно быстрее доставить его на стационе Централе,  это на другом конце
города.  Когда  просишь ехать  быстро,  как  можно  быстрее,  лучше  всего
называть вокзал или пристань.
     Этьен  заглядывал в  зеркальце к  шоферу и  все  отлично видел сквозь
заднее стекло - канотье преследует его по пятам в автомобиле серого цвета.
     Проезжая мимо парка, Этьен неожиданно попросил шофера:
     - Стойте, я забыл купить сигареты.
     Шофер резко затормозил, их таксомотор как вкопанный остановился возле
табачного киоска, а позади с натужным скрипом тормозов, едва не врезавшись
в зад таксомотора, остановился серый "опель".
     Этьен невозмутимо купил сигареты и вновь сел в таксомотор. Он изменил
первоначальный маршрут и, не доезжая до вокзала, сошел на виа Москова.
     "Поскольку они считают,  что я  у  них в  руках и  никуда скрыться не
могу,  им  нет  смысла задерживать меня  на  улице,  -  рассудил Этьен.  -
Наверное, им приказали только не терять меня из поля зрения..."
     Улица  Москова названа,  чтобы отметить победу Наполеона.  Именно так
французы и вся Европа расценивали когда-то его вступление в Москву...
     "Кто  сейчас  ближе  к  конечной  победе  -   защитники  Мадрида  или
франкисты, которые наступают на Мадрид? Или история снова ошибется".
     А  пока он обязан вести себя на этой тихой виа Москова так же смело и
решительно как вел бы  себя сейчас в  Университетском городке Мадрида,  на
мосту  Принцессы или  в  кварталах Верхнего  Карабанчеля,  залитого кровью
республиканцев.    Сейчас   он    обязан   предпочесть   риск    всяческой
предосторожности.   Конечно,   риск   должен  быть  не   безрассудным,   а
осмотрительным  и   умным.   Он   всегда   придерживался  строгих   правил
конспирации, но бывает такое стечение обстоятельств...
     Вот   так  же   фронтовой  лазутчик  должен  жертвовать  жизнью  ради
добываемых им  разведданных,  если  они  могут  решить  судьбу завтрашнего
сражения.
     Он  вышел из  таксомотора на Корсо Семпионе и  пошел вдоль трамвайной
линии.  Он  так рассчитал шаг,  чтобы поравняться с  остановкой в  момент,
когда отходил трамвай, и вскочил во второй вагон.
     Задняя площадка была отличным пунктом для наблюдения.
     Пассажир в  сером  "опеле" тоже  понял  это  и  прекратил откровенную
погоню за трамваем. Так как трамвай шел по направлению к конторе "Эврика",
в сером "опеле", по-видимому, решили, что Кертнер направляется к себе.
     Однако он  сошел,  не  доезжая одной остановки до конторы,  шмыгнул в
боковую  улочку,  вышел  проходным двором  на  бульвар,  вскочил в  другой
трамвай и поехал в центр.
     Ему обязательно нужно было наведаться в  "Банко ди Рома",  и не в зал
банковских операций,  а  в  подвальную кладовую,  где  под защитой стали и
бетона стоят сейфы, а в их ряду - сейф "Эврики".
     Вкладчик не  может ни  закрыть,  ни открыть свой сейф без банковского
ключника,  а  тот  в  свою  очередь  лишен  возможности открыть  сейф  без
вкладчика.  Но  как  только  ключник вслед  за  вкладчиком производил свои
секретные манипуляции и замок с секретами,  наконец, открывался, - ключник
тут же отходил в сторону.
     В  "Банко ди  Рома"  строго сохранялась тайна  вкладов,  и  никто  не
подглядывал за тем, кто и что кладет в свой сейф или вынимает оттуда.
     Сегодня Кертнер ничего не  намеревался прятать,  он  пришел для того,
чтобы изъять из  сейфа некоторые бумаги,  -  осторожность совсем не лишняя
при   сложившихся  обстоятельствах,   хотя   речь  идет  о   зашифрованных
материалах,  которые  притворялись безобидными коммерческими письмами.  Но
сейчас лучше, чтобы эта коммерческая корреспонденция была сдана на почту и
пошла по своему адресу.
     Он вышел из банка, завернул по дороге к почтовому ящику и пригородным
трамваем,  который отправляется с Корсо Семпионе,  поехал по направлению к
Галларате.  Настолько важно передать сегодня радиограмму,  что он в первый
и,  наверное,  в  последний раз  решился взять на  себя функции связного с
Ингрид.
     В  коммерции,  в экономике есть понятие "убыток" и понятие "упущенная
выгода".  Бывает,  от  прямого убытка ущерб куда меньше,  чем от  неумения
воспользоваться ситуацией на  рынке,  на  бирже.  А  кому нужен даже очень
точный прогноз погоды на  позапрошлый четверг,  кого интересует устаревшая
театральная афиша или билет давно разыгранной лотереи,  который не  принес
выигрыша?!
     Почему нужно послать радиограмму сегодня?  Дело в  том,  что радиокод
менялся в зависимости от того,  в какой день недели шла передача.  Сегодня
на рассвете в тихом пансионе под Генуей Этьен зашифровал донесение Эрминии
об отправке войск и  вооружения через генуэзский порт,  а  также подробное
письмо товарищу, который замещал Старика, в расчете на то, что радиограмма
будет передана именно сегодня,  во  вторник.  Иначе ее  пришлось бы заново
шифровать...
     Перед тем как войти в парадный подъезд, Этьен осмотрелся. Он поднялся
на последний этаж,  поглядел с  лестничной площадки в  окно,  выходящее на
улицу, - ничего подозрительного. Прислушался к двери в квартиру, позвонил.
     Дверь открыла пожилая благообразная синьора.
     - Добрый день, джентилиссима синьора. Здесь живет фрейлейн Ингрид?
     - Проходите,  пожалуйста. - Хозяйка постучала в дверь. - Синьорина, к
вам.
     - Вы  легко меня  нашли?  -  Ингрид удалось скрыть крайнее удивление,
даже  растерянность.   -   Познакомьтесь.   Синьора  Гуттузо,  моя  добрая
покровительница.  Конрад Кертнер,  друг  моего отца,  коммерсант,  тоже из
Вены.
     Она пригласила гостя к  себе,  он вошел,  оглядел богато обставленную
комнату,  прежде всего непроизвольно бросив взгляд на  рояль,  на патефон,
затем подошел к окну.
     - Какой прекрасный вид!  И озеро совсем близко. Полагалось поздравить
тебя с очередным новосельем, но я безнадежно опоздал...
     - И не дождались моего звонка? - спросила Ингрид с тревогой.
     - Захотелось  послушать  хорошую  музыку.   -   Этьен  устало  сел  в
вольтеровское кресло.  - Ты, кажется, купила последние пластинки Тоти даль
Монте?
     Вскоре Ингрид и  в  самом  деле  завела патефон,  и  весь  дальнейший
разговор шел под аккомпанемент арии Амелии из "Бала-маскарада".
     - За  одни  сутки три  свидания с  тремя женщинами в  трех городах...
Помнишь,  у  вашего Генриха Гейне?  Блаженства человек исполнен,  но очень
человек слабеет,  когда имея трех любовниц,  он только две ноги имеет... -
Этьен грустно улыбнулся.  -  Трижды за эти сутки я нарушил конспирацию.  И
каждый раз  это было необходимо.  Понимаешь,  Ингрид?  Иногда высший закон
конспирации заключается как раз в том, чтобы его умело нарушить...
     - Что произошло? - спросила она, понизив голос.
     - Без риска в  нашем деле нельзя.  Но риск должен быть обеспеченный и
умный!..  И поэтому сегодня вечером "Травиата" выйдет на связь в последний
раз. - Этьен достал из кармана бумагу, сложенную вчетверо.
     - Давно знаю, что я для вас не Ингрид, а только "Травиата", - сказала
Ингрид обиженным тоном.
     - А  еще  передай  в  Центр,  я  не  успел  зашифровать:  мною  точно
установлено,  что контрразведки Франко, Муссолини и адмирал Канарис держат
между собой тесную оперативную связь.
     Она торопливо зашифровала последнюю фразу, а Этьен сказал вполголоса:
     - Тебе нужно срочно уехать в Швейцарию.  Завтра же. Комнату оставь за
собой. Передатчик разбери. Сама знаешь, куда его девать... Озеро рядом.
     - А как моя встреча с Анкой в среду?
     - Я уже вызвал Анку на свидание из Генуи и съездил вместо тебя.
     - И я не услышу больше голос моего хозяина?
     - Во всяком случае - в ближайший месяц.
     - А разве вы не уезжаете?
     - Я уехал бы,  срочно уехал,  если бы не война в Испании. Но во время
боев такой наблюдательный пункт не  оставляют.  Не  дай бог,  пропадут все
наши труды и кому-нибудь придется начинать все сначала.
     - Вам здесь опасней оставаться, чем мне...
     - Да что ты меня хоронишь! Если бы они хотели меня арестовать... - Он
махнул рукой.  -  Им нужны мои связи,  нужна "Травиата". - Этьен поднялся,
мимолетно прислушался к пластинке и сказал громко,  подойдя к самой двери:
- Какой тембр!  Какое дыхание!  Есть у  кого учиться...  Музыку не бросай,
тебе еще поступать в  консерваторию...  Ауфвидерзеен,  ауфвидерх„рен,  моя
милая Травиата!  -  Он  поцеловал ее в  лоб.  -  Сердечный привет Фридриху
Великому... А сейчас, - он взглянул на часы, нахмурился, - угости меня еще
какой-нибудь арией из своего будущего репертуара...
     Он  вдоволь  наслушался патефонных пластинок  и  вокальных экзерсисов
Ингрид,  вышел от  нее  и,  соблюдая все  мыслимые меры  предосторожности,
подался в обратный путь.
     Он шел,  ехал и снова шел с чувством всеохватывающего облегчения - не
только потому,  что в  случае ареста и  обыска лишал своих преследователей
каких бы  то  ни было улик и  вещественных доказательств,  но прежде всего
потому что, независимо от исхода событий, выполнил свой долг...


                                    30

     Кертнер застал Джаннину за  машинкой.  По обыкновению,  она мурлыкала
себе  под  нос  что-то  легкомысленное  и  при  этом  перепечатывала копии
банковских счетов.  Вручила почту за эти дни, доложила, что вчера прислали
заказанные шефом  новые  визитные карточки;  карточки лежат наверху в  его
кабинете, на письменном столе. Сообщила, кто звонил по телефону.
     Кертнер рассеянно поблагодарил и спросил:
     - А совсем недавно, за последний час, кто-нибудь звонил в контору?
     - По делу?  Никто.  Впрочем,  один звонок был. Женский голос. Просили
позвать  синьору  Анжелу.  Очередная ошибка.  Какая-то рассеянная особа не
умеет правильно набрать пять цифр.
     Вздох  облегчения.   Значит,  Ингрид  передала  материал  без  помех.
Джаннина не обратила внимания на то, что при ошибочных вызовах по телефону
всегда называли синьора или синьорину, чье имя начинается с гласной буквы.
     Этьен был так измучен, что с трудом скрывал это от Джаннины.
     Он давно  уже  решил  уйти из конторы и отдохнуть дома,  но продолжал
сидеть в кресле, бессильно опустив руки, склонив голову.
     - Жаль, - сказал он наконец после трудного молчания. - Жаль.
     - О чем вы, шеф?
     Он сокрушенно махнул рукой:
     - Понимаете,  Джаннина,  иногда мы делаем в жизни ошибки,  совершенно
одинаковые по  масштабу...  Но  некоторые ошибки можно легко исправить,  а
другие,  такие же, - невозможно. Как на пишущей машинке. Легко переправить
ошибочную точку на запятую или букву "с" на "о". Никто и не заметит. А вот
когда нужно переправить "о"  на  "с"  или вместо запятой поставить точку -
ничего не получается...
     Джаннина ждала, что шеф скажет что-нибудь еще, но он сосредоточенно и
угрюмо молчал,  а мешать его молчанию она не хотела.  Она хмурила красивые
брови, но лоб при этом оставался чистым, без единой морщинки.
     Перед уходом из  конторы,  уже стоя в  дверях,  он  попросил Джаннину
позвонить из телефона-автомата в  учреждение,  где служит русская по имени
Тамара,  срочно  повидаться с  ней,  соблюдая обычную предосторожность,  и
передать его  просьбу:  если  она  может,  пусть придет завтра к  нему  на
свидание.
     Джаннина  понимающе кивнула.  Она  никогда  не  задавала своему  шефу
лишних вопросов,  касающихся его работы в антифашистском подполье. А он по
молчаливому уговору ничего не объяснял,  уверенный в ее понятливости, в ее
преданности и в том, что она заслуживает его доверия...
     Дома  он  еще  раз  пересмотрел  все  свои  бумаги,  книги  -  ничего
компрометирующего.
     "Почему меня не  арестовали сегодня?  Преследуют по  пятам не  первый
день.  Решили собрать против меня  побольше улик?  Значит,  таких улик  не
должно быть вовсе".
     Под   диваном  лежал   свиток  чертежей  и   технических  документов,
касающихся самолетов русского происхождения. Чертежи и документы предельно
безобидные,  но  на них стоят русские штампы "Совершенно секретно".  Этьен
держал  свиток  у  себя  дома  неспроста -  русские "совершенно секретные"
чертежи могут помочь ему в случае надобности.
     Единственное, что он забыл уничтожить,  - русский журнал  "Техника  -
молодежи"  ј  2  -  3 за 1936 год,  он берег журнал из-за письма академика
Ивана Павлова к молодежи.  "Мы все впряжены в одно общее  дело,  и  каждый
двигает  его  по  мере  своих  сил  и  возможностей.  У  нас зачастую и не
разберешь - что "мое",  а что "твое",  но от этого наше общее дело  только
выигрывает",   -  наскоро  перечитал  сейчас  Этьен.  Будто  не  про  свою
физиологию пишет Павлов,  не про обезьян Розу  и  Рафаэля,  но  о  военной
разведке!   Еще   много   ценных   мыслей   было   в  письме  -  и  насчет
последовательности, и насчет того, что нужно всегда иметь мужество сказать
себе - "я невежда",  и насчет страстности в работе...  Перед тем как сжечь
журнал в камине,  Этьен еще раз пробежал глазами письмо Павлова,  стараясь
запомнить как можно больше.
     Теперь при  обыске в  его квартире можно было найти только два слова,
написанных по-русски: "Совершенно секретно".
     - Жаль,  до слез жаль,  -  сказал Этьен самому себе по-русски.  - Все
рушится, и ваши старания, уважаемый герр Кертнер, больше ни к чему...
     Он  потерянно повертел в  руке  свою  визитную карточку,  вынутую  из
коробки, и машинально положил ее в бумажник.
     Перед тем как лечь, он не забыл закрыть жалюзи на окнах