окатов в  Милане!  Как  мне  было  уехать  сюда,  в
Кастельфранко?   Потребовал  от   властей,   чтобы  мне  выдали  служебный
железнодорожный билет.  И  вот только на  днях получил его в  министерстве
юстиции.
     Фаббрини показал служебный билет,  потом хлопнул себя по лбу,  ругнул
за  забывчивость,  полез  в  объемистый портфель с  раздувшимися боками  и
достал оттуда какие-то бумаги конторы "Эврика". То были счета и векселя ко
взысканию, Кертнеру надлежало их подписать.
     - Текущий счет  в  "Банко ди  Рома"  и  счет  в  сберегательной кассе
Ломбардии  теперь  в  единоличном  распоряжении вашего  компаньона.  Но  я
рассчитываю  взыскать  деньги  с  дебиторов  фирмы,   -  ободряюще  сказал
Фаббрини.  -  Полагаю, половина тех денег будет вашей... Есть у вас деньги
сейчас?
     - Осталось двести лир. Если питаться очень скромно и расходовать пять
лир в  день,  можно растянуть деньги недель на пять.  Тем более,  почтовых
расходов у меня не предвидится.
     Кертнер пошутил,  что тюрьма принесла с  собой не только ограничения,
но и преимущества.  Например,  он пользуется привилегией и посылает письма
бесплатно. Такого права нет даже у депутатов английского парламента! Таким
правом  пользуются только члены  конгресса Соединенных Штатов Америки:  им
достаточно поставить свою подпись на конверте вместо почтовой марки.
     Фаббрини снова напомнил,  что у него нет на руках копии приговора, ее
отказались  выдать  -  требуется  официальная  доверенность  лица,  кровно
заинтересованного в судьбе подзащитного. Кто даст подобную доверенность?
     Точно так же  ему необходимо иметь доверенность близких родственников
для  устройства финансовых дел  подзащитного.  Пришлось  по  этому  поводу
вступить в спор с одним влиятельным лицом в министерстве юстиции.  Хоть он
там и  большая шишка,  но  Фаббрини не  побоялся с  ним спорить на равных.
Оказалось,  они когда-то учились вместе в гимназии в параллельных классах.
Не  виделись  много  лет,   чуть  ли  не  со  школьной  скамьи.   Начались
чувствительные воспоминания,  оба долго и  мечтательно смотрели в  окно на
набережную Тибра.  Но  как  только воспоминания иссякли,  влиятельное лицо
снова взяло в разговоре сухой тон и заупрямилось:
     - При  таком обвинении и  при таком сроке заключения твой подзащитный
не  имеет  права предъявлять векселя фирмам,  которые находились с  ним  в
деловых  отношениях.  Или  ты  думаешь,  можно  зачислять такие  суммы  на
тюремный счет?
     Фаббрини схитрил:
     - Речь  идет  не  о  переводе этих сумм на  счет Кертнера в  тюремной
конторе,  денег у  него вполне достаточно.  Однако на  какой бы срок и  за
какие бы  преступления Особый трибунал ни  осудил Кертнера,  мы  не  смеем
лишать его чести.  А  у Кертнера есть долги,  которые его угнетают и будут
тем больше угнетать, чем длиннее срок заключения.
     При этих словах влиятельное лицо вздохнуло и сказало:
     - Только теперь я вспомнил, что ты в гимназии был всегда спорщиком...
     Вот каким образом Фаббрини выхлопотал, правда пока устное, разрешение
и надеется, что поправит финансовые дела своего подзащитного.
     - А сейчас держите свои счета, держите векселя и подписывайте!..
     Фаббрини  оглядывался на  "третьего  лишнего",  но  тот  не  проявлял
интереса к беседе.  Глаза полуприкрыты, его можно принять за спящего, если
бы  он  то и  дело не доставал платок и  не вытирал обрюзгшее лицо.  Этьен
невольно улыбнулся,  заметив,  что  сонливый надзиратель как бы  подражает
Фаббрини,  который тоже  мнет  в  руке  большой платок и  точно  такими же
кругообразными движениями стирает пот с круглого лица...
     Будничным тоном Фабрини передал привет от  какого-то Альтерманна;  он
очень старательно,  отчетливо произнес эту немецкую фамилию. Если бы Этьен
знал,   как  прилежно  Тамара  вдалбливала  слово  "Альтерманн"  в  память
Джаннины, чтобы та в свою очередь могла передать пароль через Фаббрини.
     Как только прозвучала эта немецкая фамилия,  Этьен понял, что получил
привет от Старика.
     Прозвенел колокол,  звон показался Этьену пронзительным и  тревожным,
как на вокзальном перроне перед отходом поезда: свидание подошло к концу.
     Кертнер хотел еще что-то спросить у адвоката,  но тот приложил жирный
палец к  своему женскому ротику -  не  говорить ничего лишнего.  Сам же  с
помощью иносказаний и намеков напомнил,  что нужно всеми силами добиваться
свидания без "третьего лишнего", с глазу на глаз.
     Неужели Кертнер не понимает, насколько это важно?
     Фаббрини    согласен   написать   капо    диретторе   тюрьмы    самое
верноподданническое прошение,  пусть оно даже будет с фашистским душком, -
лишь  бы  войти  в  доверие к  тюремному начальству.  Ради  дела  Фаббрини
согласен пожертвовать своей репутацией в  глазах тюремщиков Кастельфранко.
Он заготовит такое фальшивое прошение и принесет его на следующую встречу.
А  вручит  его  лишь  после  того,  как  получит  одобрение  подзащитного.
Следующее  свидание  будет  подобно  сегодняшнему,   но  зато  на  третьем
свидании,  после  вручения ходатайства,  когда они,  как  можно надеяться,
останутся  вдвоем,  они  разработают план  дальнейших  действий.  Прошение
должно понравиться не только капо диретторе,  но и там - при этом Фаббрини
показал на  потолок в  грязных подтеках так  почтительно,  будто все самые
высокие власти Италии сидели на втором этаже тюрьмы...
     Кертнер с готовностью кивнул.  К черту все условности, если они могут
стать препятствием на пути к свободе!
     Надзиратель уже встал со стула и  выражал признаки нетерпения -  пора
расходиться.  И  тут  Фаббрини  громогласно,  театральным  тоном  попросил
синьора Кертнера чистосердечно признаться в  своих преступлениях -  и ради
интересов Италии, и ради облегчения собственной участи.
     Кертнер ответил молчанием...
     После свидания Этьен не раз перебирал в памяти, фраза за фразой, весь
разговор с  Фаббрини.  Он  преисполнился к  нему благодарности и  неохотно
вспоминал  его  оплошности и  промахи  на  суде,  его  тогдашнее суетливое
равнодушие.
     В сегодняшнем рассказе адвоката все выглядело достоверно.
     Пожалуй,  кроме сущей мелочи:  не может быть,  чтобы он только сейчас
вот,  случайно,  узнал,  что  его  школьный товарищ  -  какая-то  шишка  в
министерстве юстиции.  Ведь они и на юридическом тогда должны были учиться
вместе и  все  время пути  их  пересекаются.  Но  зачем так  строго судить
Фаббрини?
     "Нехорошая у  меня  привычка  -  попусту  придираться к  человеку.  И
присочинил-то Фаббрини самую малую малость..."
     А  достаточно ли осторожны оба были сегодня на свидании?  Не понял ли
"третий лишний",  о  чем они условились?  А как отнесется капо диретторе к
прошению Фаббрини?
     Едва  Кертнер  вернулся  в  камеру,  его  принялись  расспрашивать  о
свидании.
     - А кто за вами подглядывал и подслушивал? - спросил сосед по камере,
Джованни Роведа.
     - Не присматривался к  нему,  -  ответил Этьен беззаботно,  но тут же
спохватился: он был невнимателен, позорно невнимателен к надзирателю.
     Увлекся разговором с  Фаббрини,  которого не видел так давно,  и мало
следил за поведением "третьего лишнего". Лишь смутно помнил, что тот сидел
тихо, опустив грузные плечи. И голоса его Этьен не запомнил.
     - Значит, дежурил Скелет.
     - Скелет?
     - Это его кличка,  -  кивнул Роведа. - Толстяк с двойным подбородком,
который все время потеет. Он?
     - Он.
     - Повезло вам. Скелет - самый безвредный.
     Этьен  расспросил соседей и  узнал:  на  свидания выделяют одного  из
четырех  тюремных младших офицеров.  Кто  же  они  такие  и  что  из  себя
представляют?
     Согласно собранным приметам,  первый из  четверых слегка припадает на
левую ногу  и  страдает тиком -  будто время от  времени вам  подмигивает.
Ходит  во  время свидания без  устали,  как  узник,  которого выпустили на
прогулку после большого перерыва.  Он важничает,  любит делать замечания и
все  время мельтешит перед глазами тех,  кто сидит на  скамьях друг против
друга.  Нахально встревает в интимные объяснения, гогочет, гримасничает. С
удовольствием и вдохновением пишет доносы.
     Второй тюремный   офицер  -  низенький,  из  тех,  кого  неаполитанцы
называют "пичирилло",  а родом из Лигурии.  Ну как же,  лигурийца нетрудно
распознать по его своеобразному произношению.  Может,  даже не отец его, а
прапрадед перекликался с другими моряками, когда лодки были далеко одна от
другой,  или кричал против ветра,  или доставал зычным голосом до верхушки
мачты,  до соседнего причала в порту.  Умение говорить и  превозмогая  гул
волн,  когда рот набит ветром,  и перекрывая крики торгашей в Генуе, - эта
привычка вырабатывалась веками,  и от нее не просто отделаться даже весьма
сухопутным потомкам.  Сын Лигурии,  нашедший себе тихую пристань в тюрьме,
по слухам,  якшался когда-то  с  анархистами,  считается  вольнодумцем.  К
разговорам не прислушивается,  но ревностно следит, чтобы его поднадзорные
ничего не передавали друг другу.  А вот уголовным за нарушение  режима  от
него достается изрядно.
     Третий надсмотрщик -  седоусый,  лысоватый,  говорит низким басом, но
рот  открывает только  в  случае  крайней  необходимости.  Тактичен,  если
свидание проходит в рамках правил.  Очень самолюбив. Если к нему отнестись
без должного уважения - злопамятен, мстителен.
     А  четвертого  Этьен  уже  видел.  Конечно,  это  он,  согнув  спину,
мешковато сидел на стуле.  Скелет сонлив,  нелюбопытен,  у него такой вид,
словно он перетрудился и  на этом свидании наконец-то может отдохнуть.  На
мелкие нарушения смотрит сквозь пальцы.
     Интересно -  кто  окажется "третьим лишним"  на  следующем свидании с
адвокатом?


                                    56

     Гри-Гри  был  сильно озабочен положением Этьена.  Скоро тот останется
совсем без денег.  А политический узник, если он к тому же слаб здоровьем,
обречен фашистским тюремным режимом на медленную голодную смерть.
     Кто может помочь Кертнеру?  Ведь судя по  его австрийским документам,
он холост, семьи у него нет.
     Гри-Гри получил указание из Центра:

     "Чаще помогайте Этьену материально,  но  так,  чтобы это  не  вызвало
подозрений насчет того, кто именно ему помогает.
                                                             Сїтїаїрїиїк".

     От  кого  же,  в  таком  случае,  может  исходить помощь?  Только  от
Джаннины, тем более, что Тамара поддерживает с нею постоянную связь.
     Джаннина враждебно относится к  черным рубашкам и к самому дуче.  Она
помнит,  кто погубил ее отца. Сыграла свою роль и грязная провокация ОВРА,
которая стоила отчиму чести и  жизни.  А  ее заботы о бывшем шефе Кертнере
объясняются тем,  что он стал жертвой Паскуале.  Тот не выдержал испытаний
судьбы, сделался предателем и принес Кертнеру столько страданий...
     Кто бы мог подумать,  что Джаннина окажется способной актрисой?  Сама
не знала за собой такого таланта.
     В  первый  раз  она  отправилась  в  Кастельфранко на  прием  к  капо
диретторе Джордано принаряженная и попросила у него отеческого совета.
     Дело в том,  что нынешний шеф международного бюро  патентов  "Эврика"
синьор  Паганьоло  отрекся  от  своего  бывшего компаньона герра Кертнера,
осужденного за шпионаж и сидящего в тюрьме, вверенной христианским заботам
капо  диретторе.  Сама она после всего,  что выяснилось на суде,  также не
может симпатизировать герру  Кертнеру.  Но  шеф  Паганьоло  считает,  что,
поскольку  личные  вещи Кертнера остались в комнатах при конторе,  следует
озаботиться их реализацией и пересылкой  Кертнеру  денег.  Еще  кто-нибудь
упрекнет  Паганьоло,  что  он  присвоил  чужие вещи!  До сих пор случаются
расчеты по старым операциям,  векселям,  когда по закону требуется подпись
Кертнера.  И тот всегда идет навстречу фирме. А все средства Кертнера, как
вложенные в дело, так и лежавшие на его личном счету в банке, конфискованы
в  пользу  государства.  Эта  сумма была точно подсчитана в день ареста 12
декабря 1936 года.
     Джаннина доверительно сообщила капо диретторе,  что  она советовалась
со  своим падре Лучано -  не  богопротивно ли  помогать по  долгу службы в
устройстве дел  преступника?  И  падре Лучано ответил,  что  Джаннина лишь
выполняет свой христианский долг.
     Капо   диретторе  умело  притворялся  либералом.   Он   был   польщен
искренностью  и  доверием  очаровательной  синьорины  и,  когда  аудиенция
кончилась,  даже вышел из-за стола и  проводил посетительницу до двери.  С
тех  пор Джаннина,  отлично зная,  что все письма перлюстрирует лично капо
диретторе, передавала ему приветы, поздравления с наступающими праздниками
и  поэтому  при  отправлении посылок  находилась в  наиболее благоприятных
условиях.
     Благодаря  служебному поручению  "Эврики",  Джаннине  разрешено  было
отправлять Кертнеру посылки и пересылать деньги.
     В   приговоре  указано,   что  конфискации  подлежит  все  недвижимое
имущество Кертнера,  которого,  кстати сказать, у него не было. А движимое
имущество ему оставили.  Какая-то одежда нужна человеку на случай, если он
доживет до того дня,  когда его придется,  согласно приговору,  выслать из
пределов государства. Не отправлять же его до границы полуголым, тем более
что освобождению он подлежит в зимний день - 12 декабря 1948 года.
     Из  вещей,  какие  значились в  описи,  Джаннина прежде всего продала
фотоаппарат "кодак",  подвесной мотор  "цундап"  для  прогулочной лодки  и
перламутровый театральный бинокль. Эти деньги позволили отправить Кертнеру
посылку еще  до  суда,  в  римскую тюрьму "Реджина чели",  а  кроме  того,
перевести на его счет в тюремной лавке 800 лир.  Денег должно было хватить
месяца на четыре.
     Но в тюрьме Кертнер заболел,  много денег ушло на дорогие лекарства и
на вызов доктора по легочным болезням.  В первом письмеце из Кастельфранко
на  имя Джаннины Кертнер попросил прислать рыбий жир -  ему необходимо для
курса лечения 3  -  4  литра.  По его сведениям,  в  связи с  ограничением
импорта рыбий жир достать очень трудно...
     В  правом верхнем углу письмеца значился его  тюремный номер 2722.  А
внизу стоял штамп, который напоминал, что

"запрещается отправлять  заключенным продукты и всевозможные предметы,  за
исключением нижнего белья,  носков и - на случай  освобождения  -  верхней
одежды".

     Джаннина теперь знала  весь  почтовый порядок тюрьмы в  Кастельфранко
дель  Эмилия.  Продукты,  кроме  скоропортящихся,  разрешается  отправлять
заключенному лишь  на  рождество  и  на  пасху.  Заключенный  имеет  право
отправлять  два  письма  в  неделю,   а  получать  почту  -   без  всякого
ограничения.  Получать книги от  родственников запрещено.  Но издательство
может  высылать непосредственно в  тюрьму новые книги,  если  дирекция эти
книги разрешила.
     Джаннину беспокоила посылка к  пасхе.  Она надеялась,  что рыбий жир,
который ей  удалось достать и  отправить,  не  будет  рассматриваться капо
диретторе как посылка и она сможет отправить к пасхе что-нибудь повкуснее.
     Можно было обратиться к администрации тюрьмы с ходатайством разрешить
посылку к одному из фашистских праздников -  таких праздников в году пять.
Но коммунисты, антифашисты, отказывались от посылок, например, к годовщине
похода  на   Рим.   Этьен   также   считал  для   себя   подобные  просьбы
безнравственными.
     27 марта Джаннина получила из тюрьмы второе письмо:

     "...С каким удовольствием я выкурил бы сейчас хорошую сигарету!
     Просьба сообщить,  в каком издательстве можно приобрести книгу Крокко
(сейчас он  уже академик) об  авиации.  Книга эта,  точного названия ее не
знаю, вышла в двух томах в 1932 году.
     Оказывается,  вес посылки не регламентирован строго и устанавливается
дирекцией в зависимости от того, как ведет себя заключенный, но не менее 4
кг.  Для  меня  установили вес  праздничной посылки  в  4  кг.  (Приписка,
сделанная  синим  карандашом  рукой  Джордано:   "до  5   кг".)   Дирекция
своевременно сообщит мне,  когда можно будет отправить посылку". (Приписка
тем же карандашом: "Посылка разрешена, отправляйте к пасхе").

     К письму была сделана приписка тем же карандашом, той же директорской
рукой:

     "Благодарю  синьору  за  любезное  поздравление и  поздравляю синьору
взаимно".

     Наконец-то  Этьен  получил  долгожданную пасхальную  посылку!  Ящичек
вскрыт, крышка с обратным адресом и фамилией отправителя куда-то девалась,
но Этьен знает,  кто отправитель.  А посылка богатая!  Коробки с печеньем,
шоколад в плитках, яичный порошок, оливки в масле, орехи в меду, сигареты.
     Однако почему содержимое посылки в таком ужасающем виде?
     Надзиратель по  кличке  "Примо всегда прав"  признался,  что  это  он
проверил содержимое посылки - в тюрьме такое правило.
     - Посылка побывала в руках варвара! Ломать, крошить? Не имеете права!
     - По закону я могу растереть все в порошок.
     - Я такой посылки не возьму.
     Видимо,  "Примо всегда прав" опасался,  что новый заключенный напишет
на  него  жалобу,  а  потому сам  поспешил подать рапорт.  Он  хорошо знал
неписаный закон: прав тот, кто первым пожаловался.
     Капо  диретторе с  неприязнью оглядел вновь  прибывшего заключенного,
погладил себя  по  лысому морщинистому черепу и  попросил рассказать,  как
было дело.
     Вновь прибывший с  нотками сожаления в  голосе сказал,  что  слышал о
тюрьме  Кастельфранко много  хорошего  и  тем  обиднее  в  первые  же  дни
обмануться. Надзиратель добивается того, чтобы Кертнер изменил свое мнение
об этой тюрьме к худшему.
     - Какое он имел право ломать и крошить содержимое посылки? А может, у
него грязные руки? Ну-ка, покажите свои руки! - Кертнер резко повернулся к
надзирателю, который так растерялся, что простер руки. - Ну, вот видите...
А  я  человек брезгливый.  Вы искали в  посылке крамолу,  а  я нашел в ней
грязный мусор.
     - Вы правы,  - неожиданно поддержал капо диретторе и строго посмотрел
на  "Примо  всегда  прав".  -  Не  руками  полагается при  проверке ломать
печенье, шоколад, орехи, а резать ножом, дробить.
     Надзиратель украдкой посмотрел на  свои  чистые руки и  разозлился на
нового заключенного еще  сильнее.  Так  глупо и  безвольно ему подчинился!
Мстительный огонек уже горел в глазах с грязными белками.  А на лице можно
было прочесть:  "Кажется,  иностранец -  важная птица.  Но я  обкорнаю ему
крылышки".
     - Я  отказываюсь от  такой посылки.  Мой адвокат отправит ее министру
юстиции,  пусть полюбуется! - заявил Кертнер с напускным высокомерием. - А
ваш  рапорт  насквозь  лживый...  Мне  рассказывали  в  "Реджина  чели"  о
надзирателе,  который строчил доносы на  всех  подряд.  А  знаете чем  это
кончилось?  -  Кертнер оглянулся на  надзирателя,  адресуя вопрос  ему.  -
Кончилось  расстройством его  умственных способностей.  Написал  донос  на
самого себя! Вы этого не боитесь?
     Кертнер резко повернулся и  самовольно направился к  выходу,  где его
ждал стражник.  В тот момент он пожалел,  что не видит,  какое впечатление
произвели его  слова.  Но  Кертнер был  уверен,  что  как  только  за  ним
закроется дверь, капо диретторе сделает выговор надзирателю...


                                    57

     Перед тем как написать Джаннине очередное письмо, Этьен призадумался:
писать "синьорина" или "синьора"? Она ходит в невестах, познакомила его со
своим  женихом,  интересным молодым  человеком из  богатой  семьи,  жгучим
брюнетом,  который все время старательно зачесывает назад волосы, открывая
небольшой лоб.  Значит,  "синьорина"? Но солиднее, с точки зрения тюремной
администрации, если он будет находиться в деловой переписке с синьорой.

     "Джентиллиссима синьора, мне, как Вы знаете, сильно повезло, я просто
счастливчик среди других заключенных, - писал Этьен 21 апреля 1937 года. -
Какая удача,  что  меня так  поспешно суди