сь до самого тротуара, а легшие на землю замки
принимались  стеречь  опустевшие  притихшие  магазины.   В  других  местах
железные шторы были приспущены не  до самого низа,  в  щели еще пробивался
яркий свет, но увидеть Этьен мог только ноги лавочников.
     Старички букинисты складывали в  пакеты и перевязывали бечевками свою
обтрепанную,  зачитанную кочевую библиотечку.  Рядом  стояла  тележка,  на
которую они  грузили книги.  Каждый вечер  старички увозили библиотечку на
ночлег,  чтобы утром впрячься в тяжелую тележку снова, снова распаковывать
и  раскладывать еще  более постаревшие книги.  И  так каждый день,  каждый
день, кто знает, сколько лет подряд...
     Узенькая  улочка  св.   Луки   пересекает  старый  город  параллельно
набережной. Высоко над головами прохожих сохнет разноцветное белье. Улочка
сдавлена высокими домами,  и  каменные плиты,  которыми она  выстлана,  не
видят солнечных лучей.
     Улочка вымощена так, что желобки для стока воды тянутся вдоль стен, а
мостовая посередке,  она же тротуар,  чуть почище и посуше.  Но нет такого
ливня, который мог бы промыть улицу и унести все нечистоты, все помои, всю
вонь, всю грязь, все миазмы.
     К стойкому запаху гнили и тухлятины примешаны запахи прокисшего вина,
немытого  тела  и  дешевых  духов.  Где  и когда Этьен еще бродил по такой
убогой и нечистоплотной улочке?  Пожалуй,  только в Неаполе.  А где  такие
улочки содержатся в музейном порядке? Пожалуй, в старой Вене, в Кракове. А
где и когда он разгуливал по еще более узкой улочке? В Германии, в старом,
уютном  Бонне.  Там  улочка так и называется Мышиная тропка.  В Праге,  на
Градчанах, выжила со времен средневековья франтоватая Злата улочка. Однако
современные  алхимики  живут  вовсе  не  в домиках,  сошедших со старинной
гравюры или декорации,  а под охраной часовых,  за семью замками... Даже в
Париже  сохранился узкий-узкий переулок Кота-Рыболова.  Там в угловом доме
приютилась самая маленькая парижская гостиница,  она выходит на набережную
Сены.  В  гостиничке  всего две комнаты.  Этьен слышал,  что комнаты очень
дорогие:  богачи заказывают их за много месяцев вперед.  У аристократов  и
миллионеров  считается  модным  останавливаться  в  гостинице  в  переулке
Кота-Рыболова.
     "Сегодня я за модой не гонюсь.  Хоть какую-нибудь комнатенку! Но даже
в  самую  захудалую гостиницу,  вроде "Аурелио",  дверь закрыта.  Найти бы
какие-нибудь меблированные комнаты, что ли? Но в подобном заведении нельзя
переночевать одному и при этом не вызвать подозрения..."
     Горланят продавцы контрабандных сигарет,  сигар,  табака. Из-под полы
продают часы,  бритвы и бритвенные лезвия "жиллет", продают все, вплоть до
коллекций порнографических открыток.
     Где-то играет шарманка,  в  дверях винного погребка и  на подоконнике
второго этажа наперегонки шипят-хрипят граммофоны,  а  сквозь шипение-хрип
откуда-то  из-за  гирлянд сохнущего белья,  чуть ли не с  неба,  доносятся
звуки печальной мандолины. Колокол старинной церкви, грубо зажатой домами,
почти сплошь публичными, зовет на вечернюю молитву.
     Он совсем забыл про репутацию улочки св.  Луки. Подошел час, когда на
промысел выходят проститутки.  Они стоят на углах улицы, у подъездов домов
и бросают зовущие взгляды.  Как обычно в портовых  городах,  они  окликают
мужчин  интернациональным "алло".  Не разберешь,  кто тут синьор,  мистер,
месье, герр, пан, господин, да это вовсе и не важно.
     Стайкой прогуливаются французские военные моряки  в  синих  беретах с
красными помпонами.  Проходя мимо проститутки,  сухопарый матрос сказал ей
что-то оскорбительное.  Он ждал ответа,  предвкушая возможность посмеяться
самому и посмешить всю компанию. Но проститутка не удостоила его ответом и
лишь громко рыгнула в  лицо.  Сухопарый отпрянул,  он так растерялся,  что
ушел  молча,   провожаемый  насмешками  дружков  и  проституток,  ругавших
французских матросов и французскую болезнь.
     Этьен знал   понаслышке,   что  в  Генуе  на  улице  св.  Луки  живет
приятельница Блудного Сына.  Еще  молоденькой  девушкой,  когда  Муссолини
праздновал   десятилетие   похода   на   Рим,  она  угодила  в  тюрьму  за
распространение прокламаций.  В женской тюрьме ей обманным  путем  удалось
получить желтый билет проститутки,  и она попала в группу женщин,  которых
высылали под присмотр полиции в местности,  откуда проститутки были родом.
Она  не  погнушалась  путешествием в такой компании,  не испугалась желтой
репутации.
     После  начала испанской войны она  приехала в  Геную и  поселилась на
улице св.  Луки.  Она одевалась и красилась с вульгарностью, присущей тем,
кто зарабатывает на своей миловидности.  У нее не раз скрывались дезертиры
из дивизий, которые Муссолини направил к Франко; они прятались, пока их не
снабжали подложными паспортами.
     Жаль, Этьен не знает адреса, не может укрыться у нее этой ночью...
     Однако,  как ни многолюдно и толкотно на улице св. Луки и как ни мало
опасение,  что  его станут здесь разыскивать,  Этьен уже начал обращать на
себя внимание костюмом с  иголочки,  шляпой,  габардиновым плащом на руке,
внешностью.  Он  разумно не показывался в  центре города,  а  тем более на
пристанях,  откуда  пароходы  отчаливают.  Но  одежда  у  него  совсем  не
подходящая  для  улицы  св.   Луки.  Сколько  можно  фланировать,  вызывая
недоумение проституток,  сутенеров, уличных продавцов, зевак, может быть и
карабинеров,  которые тоже фланируют по улице из конца в конец?  Никто так
не  настораживает  праздношатающегося,   как  другой,  незнакомый  уличный
гуляка.
     Сколько он уже снует в  толпе?  Посмотрел вверх -  узкая полоска неба
между домами потемнела.  Сохнущее белье сделалось серым,  почти черным,  а
лампы, светящиеся в окнах, становились все ярче.


                                    26

     Ему  пришла в  голову неплохая мысль:  отправиться в  справочное бюро
порта  и  узнать,  какие  пароходы  ожидаются  сегодня  ночью.  Там  висит
грифельная доска,  похожая на  школьную,  и  мелом  пишут -  когда,  какой
пароход,  откуда прибывает.  Прикинуться встречающим легче  легкого.  А  в
минуту,  когда пароход пришвартуется и  первые пассажиры сойдут с  трапа -
стать оборотнем, выдать себя за пассажира, который только что приплыл.
     "Усики" понимают,  что Кертнеру опасно оставаться в Генуе,  когда все
гостиницы перестали для  него  существовать.  Значит  Кертнер  обязательно
попытается поскорее  уехать.  Скрыться за  границу  он  не  может,  тайная
полиция  знает,  что  визы  он  не  получал.  Значит,  "усики"  взяли  под
наблюдение вокзалы,  дальние поезда,  а  также пристани,  откуда отплывают
пароходы в другие порты Италии.
     Но  его не  станут искать на пристанях,  когда пароходы встречают.  В
этом Этьен был твердо убежден...
     Он позвонил в гостиницу,  где оставил вещи,  из телефона-автомата  на
набережной,  сообщил,  что говорит с вокзала,  неожиданно уезжает,  просит
выслать в его контору чемодан,  а также счет для оплаты  номера  и  других
расходов...  На все утренние покупки в "Ринашенте" наплевать, но брошенный
в номере новехонький чемодан с вещами вызвал бы  кривотолки  в  гостинице,
дал пищу для подозрений...
     Пароход из Марселя "Жанна д'Арк" опаздывал на полтора часа.
     Из  осторожности Этьен  обошел  стороной  зал  ожидания,  завернул  в
таможню,  в  пустующую,  но  хорошо освещенную комнату для осмотра багажа,
уселся на скамью и раскрыл записки Коллинза.
     "Спасибо  старичкам  букинистам,   желаю  им   отпраздновать  золотую
свадьбу, припасли для меня такую книжку!"
     Все-все  бесконечно интересно -  каждый испытательный полет Коллинза,
все, что относится к поведению и самочувствию летчика при исполнении фигур
высшего пилотажа.  Этьен настороженно вчитывался в строчки, где упоминался
Чарлз Линдберг.  Тот был когда-то кумиром Этьена, а сейчас Этьен относился
к нему с брезгливым недоумением. Как же такой выдающийся человек мог стать
фашистом?  Или человек он заурядный,  а только летчик выдающийся? Загадка,
которую Этьен тщился разгадать...
     На  грифельной доске  появилась поправка:  "Жанна  д'Арк"  опаздывает
дополнительно на  сорок минут.  Ну  и  пусть,  Этьен даже рад провести еще
сорок минут в обществе летчиков-испытателей.
     Особенно  сильное  впечатление произвело  на  него  завещание  Джимми
Коллинза.  Тот отправился в Буффало испытывать для военно-воздушного флота
бомбардировщик Кертиса.  А перед отъездом Коллинз пообедал со своим старым
другом  Арчером Уинстеном,  который вел  в  газете "Пост" колонку "Новости
дня".  Уинстен просил  Коллинза рассказать об  испытаниях в  Буффало после
возвращения оттуда.  Коллинз заявил,  что  эти испытания -  последние,  он
согласился только ради  того,  чтобы обеспечить семью.  А  после полетов в
Буффало   Коллинз   намеревается  всецело   посвятить  себя   литературной
деятельности. Уже после обеда с Арчером Уинстеном он написал сестре:

     "Мне пришло в голову, что я могу и не вернуться, работа ведь опасная,
- и тогда бедный Арчи останется без заметки...  На всякий случай я,  шутки
ради,  написал заметку о  том,  как я  разбился.  Предусмотрительно с моей
стороны,  не так ли?.. Я никогда еще не разбивался. И напрасно, потому что
Арчи отлично бы на этом заработал..."

     В   конце  книжки  Этьен  прочитал  эту  заметку-завещание,   которая
называется "Я  мертв".  Джимми  Коллинз описал гибель летчика-испытателя с
подробностями, трагически схожими с теми, при которых вскоре сам погиб...
     Помимо  знакомых и  близких,  прибытия "Жанны д'Арк" ждала  суетливая
толпа  агентов  из  городских  отелей,  а  также  из  окрестных  курортных
местечек, где полным-полно пансионов и санаториев.
     Агенты,  комиссионеры соревновались между  собой в  яркости формы,  в
количестве галунов  и  золотых  пуговиц,  в  величине козырьков у  цветных
фуражек с названиями отелей,  санаториев на околышах. Ничего не поделаешь.
Конкуренция!  Агент того отеля, в котором Этьен бросил утром свой чемодан,
был даже с аксельбантами, лампасами и очень походил то ли на бранд-майора,
то ли на генерала игрушечной армии.
     Этьен смешался  с  толпой  вновь  прибывших  пассажиров,  только  что
сошедших  с  палубы "Жанны д'Арк".  Жаль,  ему пришлось расстаться утром с
чемоданом желтой кожи.  Не очень-то солидно выглядит пассажир  с  бумажным
свертком в руке.
     Он  выбрал дорогой пансион в  предместье Генуи,  близ железнодорожной
станции на ветке Генуя - Турин, это вторая или третья остановка от города.
     Ему еще раз удалось сбить со следа ищейку с усиками, взятыми напрокат
у Гитлера, и в шляпе, надвинутой на самые глаза.
     "А еще подался,  олух, в сыскные агенты! Как же этот шустрый дурачок,
который так ловко прыгает на ходу в поезд,  не понимает, что его короткие,
почти  квадратные усики бросаются в  глаза,  потому что  сразу приходит на
память физиономия Гитлера?! А сыскному агенту необходимо бывает затеряться
в толпе еще более умело, чем тому, кого сыщик разыскивает. Вот для этого и
нужно отказываться от всех крикливых примет...  - рассуждал Этьен, глядя в
черное окно и ничего не видя там, кроме отражения нутра самого автобуса. А
когда они проезжали мимо фонарей или освещенных витрин, в окне смешивались
отражение автобуса и мимолетный пейзаж ночного пригорода.  -  Я,  кажется,
перебрал в  строгости.  Раздражение против "усиков" мешает мне  рассуждать
объективно.  Олух,  олух,  а догадался искать меня -  и нашел!  -  в самом
дорогом отеле города.  Если бы я туда сдуру не сунулся,  а сразу подался в
гостиничку третьего разряда,  может,  и не устроили бы на меня облаву,  не
объявили бы аларм во всех отелях,  не разослали бы всем портье в Генуе мою
фотографию, не подстерегали бы всюду, в том числе и в "Аурелио"... Так что
неизвестно, кто из нас двоих олух царя небесного..."
     Спустя полчаса маленький юркий автобус подвез его к пансионату.
     Достаточно  было  войти  в  вестибюль,   чтобы  убедиться:  пансионат
поставлен на солидную ногу.  Этьен попросил комнату с  ванной,  а  хозяин,
слегка обидевшись, ответил, что в его пансионате нет комнат без ванных.
     Этьен предупредил хозяина,  что багаж придет попозже,  уплатил вперед
за  трое суток полного пансиона,  попросил прислать ему пижаму и  прошел к
себе в комнату.
     Вот когда он  с  удовольствием принял ванну,  от  которой отказался в
"Аурелио",  вот когда с  наслаждением лег в  постель!  В необъятной перине
можно утонуть.
     Он  так измучился,  будто его в  самом деле мотало по штормовому морю
много суток подряд, будто он и в самом деле только недавно ступил с шаткой
палубы  "Жанны д'Арк" на  твердую землю.  Он  был  уверен:  едва  коснется
головой  подушки,  сразу  заснет  сном  человека,  принявшего тройную дозу
снотворного.
     Вот  не  думал,  что  к  нему  привяжется бессонница,  да  еще  такая
неотвязная!
     Летчик-испытатель  смог  точно  предугадать все  обстоятельства своей
гибели,  мог,  хотя  бы  после  смерти,  рассказать  об  опасностях  своей
профессии.
     Этьен  отлично  знает,  что  перегрузку,  действующую на  самолет при
выходе  из  пике,  показывает  акселерометр;  перегрузка эта  выражается в
единицах тяжести,  Коллинз шел на  такие испытания,  что его при выходе из
пике  прижимало к  сиденью  в  девять  раз  сильнее  нормального.  Значит,
центробежная сила в  девять раз  превышала силу тяжести!  И  когда Коллинз
брал ручку на себя,  то громко кричал,  напрягал мускулы живота и шеи, это
помогало сохранять сознание.
     У Этьена возникло ощущение, что ему тоже пришлось сегодня выходить из
смертельного пике,  что он тоже испытал многократную перегрузку,  его тоже
прижимало к сиденью с невероятной силой. У летчиков есть акселерометр, они
имеют  возможность все  точно  подсчитать с  помощью  "g"  -  единицы силы
тяжести.   А  какова  единица  измерений  тех  перегрузок,  которые  несет
разведчик?
     Да, Коллинзу удалось рассказать об опасностях своей профессии. Но это
никак не разрешается военному разведчику,  потому  что  все  его  находки,
открытия, так же как ошибки, просчеты, оплошности, промахи, провалы, - все
секреты работы должны умереть вместе с ним, секреты не должны его пережить
- нет у него такого права и такой возможности...
     "Я мертв!.."
     И  вот уже не  на "Жанне д'Арк" приплыл Этьен сегодня на ночь глядя в
этот  пансионат,  а  только  что  прилетел  из  заокеанского Лонг-Айленда,
потрясенный авиационной катастрофой.  Он сам,  сам,  сам был ее очевидцем.
Бомбардировщик Кертиса падал с десяти тысяч метров, а когда Этьен подбежал
к  обломкам,   Джимми  Коллинз  был  мертв,  тело  скрючено,  исковеркано,
изуродовано.
     "А поскольку мое завещание - не для публикации, лучше с ним вообще не
торопиться,  -  усмехнулся Этьен.  -  Для  дела  во  всяком  случае  будет
полезнее".
     И сказал себе вполголоса:
     - Я жив...
     Он  еще раз взглянул на  ночной столик,  где вместе с  книжкой Джимми
Коллинза лежал сверток,  похожий на  рулон обоев,  дотянулся до  ночника и
потушил его.  Последнее,  что он с удивлением увидел,  -  маникюр на своих
ногтях.


                                    27

     Судя  по  осадке,   погрузка  "Патрии"  была  закончена.  Вся  палуба
заставлена огромными ящиками.
     Корабельный  прожектор  освещал   трап,   по   которому   поднимались
итальянские солдаты. Может, пополнение для экспедиционного корпуса?
     Тщедушный солдатик с  трудом  вырвался из  объятий  могучей синьоры и
побежал к трапу,  но синьора догнала его на полдороге - новая остановка по
требованию.
     - Скорей,  скорей!  -  покрикивал капрал. - Осталось пять минут. - Он
увидел солдатика в объятиях любвеобильной синьоры и крикнул: - Благородная
синьора! Вы рискуете стать женой дезертира!
     Солдатик  воспользовался заминкой,  ловко  вывернулся  из  объятий  и
помчался  к  трапу,  придерживая одной  рукой  заплечный мешок,  а  другой
прижимая к груди карабин.
     Отгрохотала лебедка, подняв последние звенья якорной цепи.
     К  трапу подошел запыхавшийся Паскуале.  В  руках у  него  портфель и
чемодан.  Он  предъявил  вахтенному документы.  Рядом  с  вахтенным  стоял
молодой человек с усиками.
     - Синьор Эспозито? - обратились к Паскуале "усики". - Прошу пройти со
мной в таможню.
     - Но "Патриа" сейчас отплывает, - заволновался Паскуале.
     - Успеете.
     - Только оставлю вещи в каюте.
     - Они вам понадобятся в таможне. Если тяжело нести, я помогу.
     Паскуале  и  "усики"  пересекли  железнодорожные пути,  идущие  вдоль
причала, и товарный состав скрыл от них корпус "Патрии", видна была только
труба и султан черного дыма над ней, а также палубные надстройки.
     Прощальный гудок. Товарный состав остался позади, и Паскуале увидел -
с  кнехтов сбросили канаты,  трап отделился от набережной и  стал медленно
подыматься вверх.
     - "Патриа" уходит! - рванулся через рельсы Паскуале.
     - Вам некуда торопиться,  -  сказал человек с  усиками и быстро надел
наручник на руку, которой Паскуале держал чемодан.


                                    28

     Время  от  времени Анка  получала из  Милана открытку с  каким-нибудь
видом города. Открытка не содержала ничего, кроме привета, нескольких слов
по-польски,   заготовленных  впрок   самой  Анкой  и   подписанных  именем
несуществующей Терезы.
     В  Милане много достопримечательностей,  и туристам продают множество
видовых открыток. При желании можно составить богатую коллекцию - Дуомо во
всяческих ракурсах,  церкви,  часовни,  монастырь,  чью трапезную украшает
картина Леонардо да  Винчи "Тайная вечеря",  памятники,  театр "Ла Скала",
кладбищенские ворота,  могила Верди,  могила Бойто,  здания многих банков,
кафе Биффи, галерея Виктора-Эммануила.
     Место   очередного  ожидания  подсказывала  сама   видовая  открытка.
Свидание назначалось на третий день,  не считая даты на почтовом штемпеле.
Час встречи также был оговорен заранее -  середина обеденного перерыва для
банковских служащих,  когда  на  улицах Милана очень оживленно,  когда все
озабоченно спешат в кафе,  в траттории, остерии, пиццерии и назначают друг
другу свидания.
     Ко  дню свидания с  Тамарой приурочивала Анка все дела,  в  частности
покупала в  Милане всевозможные фотоматериалы для ателье.  Совсем не такие
утомительные поездки:  от  Турина до  Милана полторы сотни километров,  не
больше.
     В  исключительных случаях они встречались не в  Милане,  а на узловой
железнодорожной станции близ Турина,  в два часа с минутами, перед отходом
поезда на Милан.
     Скользящие  встречи  были  умело  обставлены  вешками  секретности  и
безопасности. Мало кто мог сравниться со Скарбеком в конспирации.
     Никто из  помощников Этьена,  кроме Тамары,  жены Гри-Гри,  не знал о
существовании фотоателье "Моменто" и  уж  во  всяком случае не имел с  ним
никаких контактов.  Предстоящее свидание Этьена с  Анкой  -  вынужденное и
небезопасное исключение из  правила,  и  лишь  чрезвычайные обстоятельства
оправдывали это свидание.
     Анка и  не подозревала,  что вместо Тамары увидит сегодня в необычной
роли связного самого Этьена.
     Не только сверток,  вынесенный из фруктовой лавки,  не только листки,
испещренные  цифрами,   беспокоили  Этьена.   Он   все   время   помнил  о
доверенности, которую оформил в нотариальной конторе.
     У Этьена в "Банко Санто Спирито" есть два текущих счета: обыкновенный
счет  в  лирах и  счет  в  иностранной валюте.  На  второй счет может быть
зачислена только валюта,  зарегистрированная в  таможне при переезде через
границу.  Ввоз  и  вывоз  валюты регламентировали еще  до  начала войны  в
Испании:  предупредительная мера  против  прогрессирующего  падения  лиры.
Официальный курс доллара составлял тогда девятнадцать - двадцать лир, а на
"черной" бирже в Милане за доллар платили двадцать пять - тридцать лир.
     Года  полтора назад