ель Сервантес де Сааведра?
     До  краев  загрузить каждый  день  делами  и  занятиями -  так  легче
предохранить душу и тело от гибельного влияния тюрьмы, ее гнетущих невзгод
и  лишений.  Бруно по  этому поводу заметил:  вот так же шелковичный червь
окутывается коконом, чтобы выжить в неблагоприятной среде.
     В  середине апреля  1938  года  тюремщик Примо  первым  сообщил,  что
испанские фашисты  вышли  у  Винароса  к  Средиземному морю  и  тем  самым
разрезали  территорию  республики  надвое.   От   него  же   узнали,   что
республиканцам не  удалось занять город Авилу,  их  наступление окончилось
неудачей. Газета приписала чудо покровительнице города Терезе де Хесус. Со
дня на день можно было ждать новых поражений.
     Не  одну  бессонную  ночь  принесли  Кертнеру  печальные  новости  из
Испании.  Но  не  меньше  тревоги  вызывали  сообщения об  арестах  видных
государственных деятелей и военачальников в Советской России.
     С  тяжелым чувством прочел Этьен заметку о предании суду Тухачевского
и большой группы военных.  Тухачевский издавна был любимцем Этьена,  он не
мог примириться с мыслью о том, что Тухачевский - враг народа, он не хотел
верить этому  сообщению.  Тухачевский во  время мировой империалистической
войны был в  плену у немцев,  совершил несколько попыток побега.  Кажется,
только пятый побег был успешным - удалось вернуться на родину и вступить в
Красную  Армию.  Кажется,  Тухачевский томился  в  немецком  плену  два  с
половиной года. Неужели ему поставили в вину плен?
     А  вдруг кто-нибудь обвинит Этьена в  том,  что он оказался в плену у
фашистов?
     Но  об  этом думать не хотелось,  тем более что между камерой ј  2  и
родиной лежали длинные-предлинные годы заточения.
     В  начале августа "Примо всегда прав"  показал сквозь решетку газету,
где сообщалось о нападении японцев на советскую границу.  Японцы захватили
сопки  Заозерная,  Безымянная  за  озером  Хасан,  продвинулись на  четыре
километра в  глубь  советской территории.  А  вот  когда  японцев  разбили
наголову,  когда  японский  посол  Сигемицу запросил в  Москве  пардону  и
предложил начать переговоры о мире - об этом тюремщик умолчал.
     В сентябре Кертнер, а вместе с ним вся камера ј 2 с тревогой узнали о
мюнхенском сговоре,  возмущались поведением Чемберлена и Даладье.  Кертнер
тогда сказал,  что их  трусость вызовет больше жертв и  повлечет за  собой
большее кровопролитие, чем любая жестокость Гитлера.
     - Верно  сказано,  что  глупость играет  в  истории не  меньшую роль,
нежели ум.
     Осенью  38-го  года  Кертнер прочитал лекцию  об  интернационализме в
связи с тем, что Муссолини начал антисемитскую кампанию. В начале сентября
появились первые  антисемитские законы,  вылупился журнал  "Защита  расы",
открылся институт под таким же названием. В своей лекции Кертнер, опираясь
памятью на статьи Максима Горького,  написанные в царские годы, доказывал,
что тот, кто проводит дискриминацию, наносит себе моральный урон. Конечно,
вред, приносимый антисемитизмом или презрением к черной расе, больше всего
ощущается теми,  кто стал жертвой дискриминации.  Но  разве не  становится
жертвой  грязных  предрассудков  и  предубеждений тот  итальянец,  который
считает себя выше араба,  еврея или эфиопа? Даже если этот итальянец - сам
дуче, который всегда прав...
     Примо кривлялся за решеткой и орал:  "Мадрид на коленях!" Он сообщил,
что  во   Франции  устроены  лагеря  для  интернированных  республиканцев,
размахивал газетой -  Англия и Франция официально признали генералиссимуса
Франко, это было в конце февраля 1939 года.
     Все  еженедельники поместили фотографии -  немцы  ломают  на  границе
шлагбаумы,  рушат пограничные столбы.  Кертнер и его соседи по камере были
потрясены вторжением фашистов в Чехословакию.


                                    80

     Кертнер получил от  профессора из  Модены  лекарство и  попросился на
прием к  тюремному врачу.  Ему прислали двадцать ампул,  нужно пройти курс
лечения.
     Чувствовалось, что тюремный врач не очень-то хочет так долго возиться
с  узником 2722.  А  Этьен был  раздражен тем,  что его повели в  лазарет,
стоящий на отшибе, в наручниках.
     Укол болезненный,  можно подумать,  что в  руках у врача не шприц,  а
шило.  Или  все  от  плохого настроения,  оттого,  что Кертнер мерзнет без
рубашки? А рядом торчит и, по обыкновению, молчит Рак-отшельник.
     Тюремный врач,  не желая признаться себе в  том,  что уколы он делает
скверно, неумело, все больше раздражался и начал пациенту "тыкать".
     В   каждой  тюремной  камере  висит  таблица  с  правилами  поведения
заключенных, в ней указано, как узник должен обращаться к персоналу тюрьмы
и  как персонал -  к  узнику.  В  первом случае требовалась самая вежливая
форма обращения - "леи", а во втором случае - более демократическая "вои".
При "леи" к  собеседнику обращались в  третьем лице.  Например,  не "прошу
вас,  синьор дотторе", а "прошу синьора дотторе". Позже Муссолини, играя в
демократию,   обрушился  на  эту  аристократическую  форму  обращения.  Но
называть узника на "ты" вообще против правил.
     Узник 2722 заметил:
     - Синьор дотторе обращается ко мне не по правилам.
     Врач сварливо продолжал "тыкать".
     - Еще раз прошу синьора дотторе придерживаться устава. Иначе вынужден
буду тоже перейти на "ты".
     Они повздорили,  и узник 2722 попросил немедленно отправить его назад
в камеру.
     На  следующий день нужно было сделать второй укол.  Как быть?  Идти к
этому хаму,  который не  умеет держать шприц в  руках?  Этьен решил к  его
услугам  вообще  не  прибегать.  Но  врач  вспомнил  про  укол  и  прислал
стражника.  Узник 2722 идти отказался.  Его вызвал капо гвардиа. Перед ним
лежала жалоба врача, но капо гвардиа не торопился давать ей ход.
     - Может, вы извинитесь перед синьором дотторе?
     - Нет, я придерживался вашего устава. Вы же блюститель порядка. Зачем
нарушать порядок?
     - Ты,  вы,  ты... Разве в этом дело? Вот у меня служанка. Я говорю ей
"вы",  но в  любое время могу пнуть ее в  задницу.  Если бы синьор дотторе
оскорбил вас действием. Всего-навсего сказал "ты"...
     - Требую соблюдения правил...
     - Лишь бы  он  хорошо лечил вас...  В  этом выражается его уважение к
пациенту.
     - Если бы  он был старше меня годами -  другое дело.  А  так -  пусть
ведет себя согласно правилам.
     - Ну вот, согласно правилам и получите карцер.
     Наедине с собой Этьен признался,  что вел себя неразумно, погорячился
и  легкомысленно прервал начатый курс лечения.  Может,  он из упрямства не
пошел бы  на  второй укол,  но как раз в  тот день Ренато получил для него
писульку.
     Нужно принять все  меры,  чтобы попасть в  ближайшие дни  в  лазарет,
находящийся во  флигеле с  внешней стороны тюремной стены.  Нужно изучить,
как  там  поставлена охрана  арестантов,  и  сообщить  свои  соображения о
перспективах побега при условии, если будет оказана помощь с воли. Гри-Гри
переслал последний наказ Старика:

     "...перевод для  специального лечения в  частную клинику или тюремный
лазарет, откуда можно сбежать..."

     Через несколько дней  синьор дотторе получил от  узника 2722 вежливое
письмо  с  извинениями.  Он  попросил,  в  связи  с  ухудшением  здоровья,
безотлагательно  продолжить  курс   лечения  и   сделать  все   оставшиеся
девятнадцать уколов в тюремном лазарете.  Как ни трудно при таком скверном
самочувствии ходить  взад-вперед в  наручниках,  он  согласен,  если  того
требует закон.  Французская пословица правильно говорит,  что  "терпение -
медицина бедных". Синьор, как деятель медицины, конечно, знает, что тюрьма
даже у  очень уравновешенных людей рождает раздражительность,  а тем более
ей подвержены больные.
     Доносчик дотторе  тюрьмы  Кастельфранко,  конечно,  не  догадывался о
причинах,  которые побудили узника 2722 стать таким послушным. Ведь только
что по настоянию дотторе его больной "заработал" восемь суток карцера.
     Оба - врач и его пациент - сделали вид, что все забыли, никакой ссоры
не было.  Врач написал справку о  плохом состоянии здоровья и удостоверил,
что сейчас заключенного 2722 в карцер переводить не следует.
     Только уколы он,  к сожалению,  делать так и не научился: каждый укол
по-прежнему подобен болезненной операции.
     Когда  Этьена одолевали страдания,  он  мечтал увидеть у  своей койки
самых близких ему людей -  Надю или Зину Старостину,  жену Якова Никитича.
Вот  если  бы  кто-нибудь из  них  делал уколы или  ставил компрессы,  его
выздоровление сразу  бы  ускорилось.  Правда,  Надя  давно не  работает по
специальности,  но  ведь не  может фельдшерица забыть все,  что  она умела
когда-то!
     Он  надеялся,  что  лекарство,  присланное из  Модены,  снимет боль в
груди,   поможет  ему  совладать  с  приступами  злого  кашля,  когда  так
мучительно першит в горле, скребет, царапает, дерет.
     Этьен, при его профессиональной наблюдательности, уже через несколько
дней изучил всю обстановку -  как поставлена охрана лазарета, распорядок у
часовых,  график их дежурств,  какой толщины железные прутья, сплетенные в
ржавую решетку на окне, на сколько замков заперта от него свобода.
     Наверно,  потому,  что Этьен очутился в тюремном лазерете и был занят
мыслью о побеге, он много думал о старшем брате.


                                    81

     О  том,  что арестанты из  тюремных лазаретов убегали,  Этьен узнал в
детстве.  Ему было девять лет,  когда старший брат,  осужденный на царскую
каторгу, совершил побег из Бобруйской крепости.
     Жак  Маневич  был  арестован за  хранение  гектографа,  прокламаций и
оружия -  шестнадцати фунтов динамита,  браунинга и патронов к нему. И все
это солдат штрафного батальона Маневич прятал в казарме..
     Он  сидел на  крепостной гауптвахте.  В  камере тридцать пять человек
осуждены по делу о восстании в штрафном батальоне в Бобруйской крепости 22
ноября 1905 года.  Тринадцать приговорены к смертной казни,  остальные - к
каторге или арестантским ротам на большие сроки.
     После  суда  группа  каторжан  начала  готовить  побег.  Но  один  из
осужденных оказался провокатором.  В  камере произвели тщательный обыск  и
под  каменным  полом  нашли  бурав,  ломик,  а  также  нюхательный  табак.
Провокатора в  камеру уже не  привели.  Вскоре выяснилась и  цена доноса -
пятнадцать лет каторги ему заменили шестью годами арестантских рот.
     Маневич и его товарищи не оставили мысли о побеге,  но им стало ясно,
что  с   крепостной  гауптвахты  теперь  не   убежать.   У   солдатика  из
"сознательных" Маневич узнал,  что  несколько лет назад какой-то  смертник
удачно бежал  из  лазарета при  крепости.  Но  как  туда  попасть здоровым
арестантам?
     Трое удачно притворились умалишенными. Еще двое попали в лазарет, они
заварили в  чайнике махорку,  выпили настой и  вызвали у  себя мучительную
рвоту с зеленой пеной на губах.  Еще двое оказались в лазарете после того,
как  достали шприц и  впрыснули себе деревянное масло,  -  у  них распухли
лимфатические железы.
     Симулянты  ждали  в  лазарете  Маневича,  он  был  связан  с  местной
организацией социал-демократов (большевиков).
     Как же ему попасть в лазарет? Уговорили товарища по процессу стукнуть
Маневича  увесистой  кружкой   по   голове,   вызвать   обморок.   Товарищ
переусердствовал,  Маневич упал,  обливаясь кровью,  и  его долго не могли
привести в чувство.
     Жандармы боялись какой-нибудь провокации,  побоища и подняли караул в
ружье.  Начальнику караула доложили,  что у осужденного Маневича припадок.
Вызвали фельдшера, санитаров с носилками и отправили его в лазарет.
     Так к семи симулянтам присоединился восьмой.
     Лазарет на  четвертом этаже.  Палаты выходят на  вал  крепости.  Окна
зарешечены, и поэтому наружных часовых нет.
     Два  жандарма несут внутренний караул,  и  еще двое стоят при входе в
коридор четвертого этажа.
     Арестантам удалось связаться с  сестрой милосердия и фельдшером.  Оба
сочувствовали  революции  и   вызвались  помочь  в  подготовке  к  побегу.
Немаловажное обстоятельство:  медиков при  входе в  арестантское отделение
лазарета и при выходе из него не обыскивали.
     Передали записку местным подпольщикам-большевикам, те обещали помочь.
Нужно достать белье, так как арестанты надевают больничные халаты на голое
тело.  Нужна  обувь,  так  как  больные ходят  в  шлепанцах.  Кроме  того,
требуется хоть  какая-нибудь верхняя одежда,  немного денег,  и,  конечно,
нужны явки, где можно было бы укрыться.
     Осужденные долго держали совет,  прежде чем  выработали план  побега.
Решили  ножовкой распилить решетку,  выломать ее,  а  крепостных жандармов
усыпить опиумом. Бежать придется через палату, где лежат тяжелые больные.
     Долго не приходил ответ из города.  Наконец фельдшер передал посылку:
слесарная ножовка, лобзик, тонкие пилочки, а также пузырек с опиумом.
     Как усыпить жандармов,  которые несут караул внутри?  Воспользовались
тем,  что  жандармам полагается тот же  самый ужин,  но  ужинают они после
больных.  В  бак  с  пшенной  кашей  влили  пузырек с  опиумом.  Все,  кто
приготовился к побегу,  украдкой, скрывая волнение, следили за жандармами.
Вскоре те начали зевать,  а к полуночи лежали на койках арестантов и спали
глубоким сном.
     Времени  терять  нельзя  было.   В  записке,  полученной  из  города,
сообщалось,  что  боевая дружина будет ждать беглецов в  условленном месте
около трех ночи.
     Матрос Петров-Павлов, один из смертников, приготовил инструменты.
     Он бесшумно выдавил два стекла и начал пилить массивную решетку.
     Кто-то  высунул  голову  в  новоявленную  форточку,   убедился,   что
наружного караула нет, и тихо свистнул два раза.
     Раздался ответный свист - помощь ждет.
     Подвязали одну к другой восемь полотняных простынь и этот белый канат
спустили в окно. Первым полез Петров-Павлов. Ему достали солдатскую блузу,
штаны  и  сапоги,  а  семеро  остались  в  больничных  халатах,  пропахших
карболкой.
     За Петровым-Павловым вылезли и спустились остальные.  Маневич покинул
палату предпоследним.
     Горячая встреча с товарищами из  боевой  дружины  -  объятия,  слезы,
поцелуи.  Их  встретили  и невеста Петрова-Павлова и сестра Маневича.  Они
припасли узел с одеждой и бельем.
     С  переодеванием нельзя  мешкать,  беглецам нужно  как  можно  скорее
скрыться из города.  Увы,  паспортов для всех не хватило. Бежать решили по
двое. Каждая пара беглецов получила карту губернии, компас и деньги.
     Путь на  станцию был  беглецам заказан,  дороги тоже не  для них,  им
предстояло бродяжить по лесам.
     В ту ночь из крепости бежали восемь человек, из них четыре смертника.
     Двоих,  в  том числе Петрова-Павлова,  поймали (их подвели матросские
татуировки на руках) и водворили обратно в крепость.  А шестеро, среди них
Маневич, спаслись.
     Брат и  его  спутник долго скитались по  литовским лесам,  прежде чем
вышли у Эйдкунена к немецкой границе.
     Нескольким беглецам,  в том числе брату, удалось во время перестрелки
убежать от жандармов за границу.
     Но  разве Этьен мог бы сейчас выдержать даже значительно более легкие
испытания?
     Чем  больше прояснялись обстоятельства,  весь распорядок в  лазарете,
тем сильнее Этьен мрачнел.  Мысленно он  уже отказался от побега.  Сейчас,
когда он  так  ослабел,  что  задыхается при  быстрой ходьбе,  побег может
состояться только при условии, если его похитители применят оружие.
     А  вариант побега,  при котором ради его жизни могут быть принесены в
жертву другие жизни, Этьен считал для себя непреемлемым...


                                    82

     Бруно  хорошо запомнил занятие,  когда Кертнер повел речь  о  тактике
борьбы и поведении в тюрьме.
     Он свел бесконечное многообразие характеров политзаключенных в четыре
основные группы.
     1. Те,  кто  не  соразмерил  своих  сил  с  тернистым,  крутым  путем
революционной борьбы, кого тюрьма согнула в три погибели, они уже не могут
распрямиться и поднять голову.  Иные из них попали в  Особый  трибунал  по
недоразумению.  Иные подавали прошение о помиловании, но им было отказано.
Они понуро держались своей компанией,  с ними не  хотели  якшаться  другие
политические,  боялись доверять им тюремные тайны и подозревали,  что в их
среде доносчики, стукачи - "манчуриани".
     Проводя занятие,  Этьен с  ужасом представил себя  в  роли  человека,
который подписал прошение.  Нет, не знает Старик здешних условий, иначе не
дал бы такого приказа и не заставил бы Этьена ослушаться.
     Эти узники не брезгают посылками к  фашистским праздникам.  А фашисты
любят, когда политические унижаются, просят о поблажках.
     Бывает,  политические мертвецы  ведут  себя  на  словах  как  крайние
революционеры,  но  слова их  ничего не стоят.  Еще во время следствия эти
люди становятся покладистыми и болтливыми, а на суде, желая облегчить свою
участь, дают самые "чистосердечные" показания и немало навредили товарищам
по процессу, даже если не опустились до прямого предательства и клеветы.
     2. Те,  кто  прошение  о помиловании не подавали и ничем не запятнали
себя в тюрьме.  Но узники этой категории  так  отчаянно  устали  от  всего
пережитого, так исстрадались, что уже не помышляют о дальнейшей борьбе. Их
мечта - поскорее отбыть срок заключения и вернуться к семье,  с которой их
разлучило антифашистское движение. Увлечение борьбой уже миновало.
     Когда  неустойчивого  человека  изо  дня  в   день  одолевают  мелочи
тюремного быта,  ему становятся свойственны мелкие мысли, мелочные заботы,
крошечные радости, и в конце концов он мельчает сам. Не так легко человеку
преодолеть состояние вечной неопределенности и неуверенности,  которое ему
прививают в  тюрьме,  и так легко свыкнуться с сознанием,  что он -  ничто
перед тюремной машиной.
     Да, не все, кто сидит долго, выйдут из тюрьмы революционерами. Сейчас
трудно сказать,  кто сохранит душевные силы для борьбы с фашизмом,  а кто,
надломленный, сдастся. Вот так же зимой не сразу отличишь живые деревья от
засохших.  Все прояснится весной,  когда одни деревья наденут свои зеленые
одежды, а другие навсегда останутся голыми.
     3. К  следующей  категории  узников Кертнер причислял тех,  кто готов
перенести все тюремные мучения,  лишь  бы  сохранить  себя  для  борьбы  с
фашизмом.  Глупо  было  бы  погибнуть  в  тюрьме  из-за зловредной ерунды,
пустопорожних мелочей и потерять возможность вернуться в строй. То была бы
легкомысленная  и  непростительная  растрата  сил!  Характерно,  что  этих
политических не так подавляют сроки заключения,  как других.  У них больше
выдержки. Такой подпольщик мог сказать самому себе: "Я вынужденно нахожусь
на консервации.  Центральный комитет еще сможет на меня рассчитывать. Сижу
в  резерве,  коплю силы для завтрашних боев".  Этьен был счастлив отметить
про себя,  что почти все его товарищи по камере относятся именно  к  такой
категории политических.
     Кертнер  попросил  всех  задуматься  над  таким  вопросом:  может  ли
революционная энергия сохраняться и  накапливаться в условиях бездействия,
когда человек ни  в  чем не проявляет своей активности?  Ведь их занятия в
камере,  чтение,  дискусии, взаимопомощь - только одна из форм активности.
Неверно думать,  что  сберегать силы для будущей работы в  подполье значит
избегать всяких столкновений с начальством. Так можно нечаянно подчиниться
тюремному  начальству,   прийти  к   выводу,   что  вести  с   ним  борьбу
нецелесообразно.  Рассуждение как  будто  логичное,  но  уводит на  весьма
опасный   путь.   Не   переродятся  ли   такие   беззубые   антифашисты  в
приспособленцев?  Есть ли  уверенность,  что такие коммунисты не растеряют
своего боевого запала до будущих стычек и битв с фашистским режимом?
     Логически очень трудно найти ту грань,  на которой ну