лову  великолепные  по  замыслу,  однако  трудные   по
исполнению идеи. Именно он  умел  запустить  под  череп  де  Фокса  колючек,
спровоцировать его  на  ПРИКЛЮЧЕНИЕ  (Эльрик  терпеть  не  мог  приключений,
особенно по инициативе Рина), заставить Императора рассказать о бурном своем
прошлом и настоящем. Последнее  особенно  ценили  Сильва  и  Кина,  которые,
кажется, почти не знали Эльрика, кроме Эльрика-Императора.
   А еще Рин понимал и любил красоту.
   Он посмеялся бы, скажи ему кто, что стальной Шефанго ценит его именно  за
это. Посмеялся, но может вспомнил бы, как, иногда, бродя в июне по цветущему
саду, Эльрик коротко бросал ему:
   - Смотри. - и  цветок  яблони,  светящийся  в  золотых  солнечных  лучах,
приобретал вдруг всю щемящую силу и наполненность Чуда. Как коротким кивком,
почти брезгливо, указывал Император на одинокую  каплю  смолы,  ярко-желтую,
сверкающую на свежем, пахучем срезе корабельной сосны.  Как  улыбка  трогала
жесткие губы, когда, безупречно-изящная, скользила от них по пескам  пестрая
кобра.
   Рин сам умел и любил ловить краткие мгновения красоты. А еще, не выдержав
собственного восхищения, он облекал его в слова,  в  музыку,  в  картины.  И
Эльрик хмыкал снисходительно, когда рождались искры стихов.  Хмыкал,  но  не
перебивал, и никогда, ни разу не прервал Бога  холодным  резким  словом.  Он
слушал. Внимательно. Жадно. Он подолгу  рассматривал  странные  полотна,  на
которых продолжало жить ускользнувшее Чудо. Он слушал музыку...
   И так как Рин, поймать, понять, увидеть  то,  что  видел  Эльрик  не  мог
никто. Почему? Да просто слишком мимолетны были эти вспышки  прекрасного.  И
лишь тот, кто создал мир-сказку, знал, как дорого и важно каждое  мгновенье,
пусть даже мгновенье вечности.
   А потом появилась Птица.
   Точнее, это они появились. Рин и  Эльрик.  Императора  позвал  Меч.  Рина
позвал Император.
   С появлением Птицы их игра обострилась, стала жестче и злей, напористей и
веселее. Но то, что было для Шефанго всего лишь забавой, для Рина неожиданно
стало чем-то большим.  Hамного  большим.  Hастолько,  что  и  представить-то
трудно, ведь Богу очень трудно представить себе любовь. Любовь  к  смертной.
Hо Фокс победил.
   Птица. Синеглазая, черноволосая, тонкая и гибкая  как  шпага.  Когда  Рин
ковал свою Шпагу, он думал о ней, о Птице, о насмешливой и нежной женщине.
   О любимой женщине. О Птице?... Оулэн?
   В Шпаге Бога воплотился сам Бог. Его могущество. Его сила.  Его  разум  и
власть. А еще в Шпаге воплотилась Любовь.
   - Бред. - сказал Фокс, оценив качество оружия. - Любви нет, Рин.
   - Hе тебе судить.
   - Как раз мне. А вообще, знаешь, здорово. Теперь  ты  меньше  привязан  к
своему миру, так?
   - Так.
   - Hу и славно.
   - Слушай, Птица ведь похожа на Кину. Может поэтому, а, Торанго?
   - Что "поэтому"?
   - Может поэтому ты вцепился в нее как клещ? Одна не  любит,  так  хоть  с
другой утешиться?
   - Ты просто завидуешь, - задумчиво изрек Шефанго. -  Я  же  тебе  сказал:
дерзай! Уведешь Птицу - спорить не стану. Hе сможешь - извини.
   - Скотина ты.
   - Это точно. Женщины таких любят.
   Вот и поговорили.
   Но  ведь  не  слова  -  молчание  связывало  их.  Бога  и   бессмертного.
Недосказанное и невысказанное. Красота,  разделенная  на  двоих.  Понимание,
скрываемое обоими.
   Эльрик был ласков с Сильвой. А она всерьез считала его братом.
   Он был почтителен... ОH! был почтителен с Темным. И Темный... Темный! был
добр к этому Шефанго.
   И только с Рином, азартным Богом, создавшим мир-сказку, Император был  на
равных. И только с ним, бессмертным-смертным, свободно чувствовал себя Рин.

***

Hо это было давно.
   Воспоминания заглушали боль. А червь продолжал сосать  силы,  рвалась  по
живому  божественная  сущность,  и  демоны  роились  вокруг,  становясь  тем
могущественнее, чем слабее становился Бог.
   Рин уже не ждал ничего кроме смерти. Понял, что не дождется. Что Эльрик в
беде, если вообще жив еще. Он знал, что убить этого  Шефанго  очень  трудно.
Знал, что невозможно убить  его  навсегда.  Hо  времени  не  оставалось.  Hе
оставалось надежды. Hе оставалось ничего кроме боли и воспоминаний.
   "Как глупо все получилось... Глупо..."
   Он был Богом. И он умирал.
   Конунг Hе было мыслей. Hе было эмоций. Стерильная пустота души в почти не
живущем теле. И, нарушая ее, появилось непрошеное, неожиданное видение.
   Кина.
   "Птица похожа на Кину. Может поэтому, а, Торанго?"
   Сотни женщин. Были и будут. Hенавидели.  Боготворили.  Влюблялись.  А  он
четыре тысячи лет любил  одну-единственную.  Эльфийку.  Единственную,  может
быть, которая никогда не полюбит его, потому что...

***

   Мир был враждебен к ним. Мир пугал Кину и смешил  его,  Эльрика.  Смешил,
потому что Шефанго уже тогда чувствовал себя старше этого мира. Десять тысяч
лет среди  смертных  -  слишком  большой,  слишком  нереальный  срок,  чтобы
продолжать всерьез воспринимать постоянно меняющуюся действительность.
   А  Кина,  совсем  еще  девчонка,  выброшенная  в  непонятные  и  странные
человеческие земли, цеплялась за него, огромного, сильного,  самоуверенного.
Ему она поверила сразу и безоговорочно. Поверила.
   Может быть стоило тогда поторопиться? Нет. Уверенность в том, что спешить
не следовало, никуда не делась за прошедшие века. Ну не мог  он,  просто  не
мог взять и сразу -  как  делал  это  обычно  -  совратить  эту  беззащитную
девчонку. У Людей это называлось "совратить". У Шефанго и понятия-то  такого
не было, какое,  к  лешему,  совращение,  если  все  делается  по  обоюдному
согласию? Приятно и полезно. Но Эльрик слишком долго прожил среди  смертных,
и поневоле ощущение греха накладывало забавный отпечаток на его отношения  с
женщинами. С человеческими женщинами.
   Может быть поэтому с Киной он повел себя не так, как привык.
   Грех...
   Дурацкая людская мораль.
   А может быть... Да разве сейчас разберешься? Важно, что он не успел.  Что
появился другой. Эльф. Другие мужчины никогда не были  помехой.  Раньше.  Но
этот  Эльф  умудрился  стать  его,  Императора,  другом.   Его   другом.   И
возлюбленным Кины. И... и на этом все закончилось. Для  него,  для  Эльрика,
закончилось. Потому что Кина, синеглазая песня, девочка-цветок отныне  стала
видеть в нем... Брата, друга, защитника, покровителя... Боги!  Кого  угодно,
только не того, кого  можно  любить...  Нет,  разумеется,  она  любила  его.
Конечно любила. Нежно, ласково, предано... К акулам такую любовь!
   Потом, когда Кина уехала с Айнодора, когда она появилась на Ямах  Собаки,
потерянная,  придавленная   тоской,   растерявшаяся   от   неожиданности   и
непонимания - она приехала к Эльрику,  потому  что  ей  больше  некуда  было
податься. Только поэтому.
   И он понял тогда, раз и навсегда, что это - все. Что теперь он уже просто
не может, не имеет права даже заикнуться о своей нелепой, дурацкой, какой-то
сумасшедшей любви. Потому что  Кина  зависит  от  него  и  только  от  него.
Зависит. И может решить, что у нее нет  выбора.  А  она  не  любила  его.  И
никогда уже не могла полюбить. Что-что, а это Торанго, маг, почти Бог,  тоже
умеющий читать в душах людей, видел ясно и отчетливо.
   Так это было.
   Глупо. Трусливо. Смешно.
   Но было так.

***

   Мелькнуло и ушло. Оставило мутный осадок,
   Кина... Викки... Уходить нельзя и нужно уйти.
   Немыслимый в его мертвой отстраненности от мира. Лезвие  Меча  уходило  в
бесконечность, но полет по нему прервался.
   "Что происходит?"
   Однако тревога исчезла так же, как воспоминание о Кине.

***

   Санвар побарабанил пальцами по столу:
   - Я вижу, что-то у нас получилось.
   - Да, похоже мы на него настроились. Во всяком случае,  какая-то  реакция
была.
   - Продолжайте.
   - Разумеется. Знать бы только, что мы там ему внушаем...
   - Это не важно. - Санвар машинально бросил под язык капсулу  стимулятора.
Весь последний месяц он жил только на них. - Он реагирует. Продолжайте.

***

   И снова видение-воспоминание-бред. Hастойчивее. Явственнее. Страшнее.
   Жесткое дерево скамьи.  Сырой  подвальный  холод.  Холод  изнутри.  Холод
снаружи. И... размеренно,  бесконечно,  безжалостно  обрушиваются  на  спину
удары. Hет... Hет, это было не с ним!
   Это было...
   Действительно, не с ним, и  все  же  там,  в  подвале,  распластанный  на
пахнущей кровью скамье был он.
   Бесчестье, которое хуже смерти.
   Горьковатый вкус собственной крови. Хруст зубов, стискиваемых в  судороге
мучительного стыда. Даже боли он не чувствовал.  И  лицо,  отпечатавшееся  в
памяти. Лицо мертвеца, который еще не знает о том,  что  он  мертв.  Который
смотрел высокомерно и брезгливо, и выплюнул, обрекая себя на смерть:
   - Сотню плетей. Если не сдохнет, добавить еще пятьдесят.
   А разум все еще отказывается поверить в то, что этот кошмар действительно
происходит. И болью стискивается сердце. И бьется у самого горла в яростном,
рваном ритме:
   - У-бить... У-бить...

***

   - Еще! - Санвар не отрывался от монитора по которому  бежали  свежие,  не
обработанные еще данные.
   - Как скажете.
   Лаборант чуть добавил мощности.

***

   Воспоминания. Свои? Чужие? Одного из тех, чья память была в  нем.  Одного
из тех, кто рождался, жил и умирал где-то в неведомых мирах. Чужой.  Чуждый.
И одновременно близкий как...
   Как можешь быть близок себе только ты сам.
   А вместо ненависти и стыда, осевших мутью, неожиданно ясная радость.
   Ринальдо.  Братишка.  Тот,  о  ком  Император  помнил,  не   считая   эти
воспоминания чужими. Хоть и знал прекрасно, что никогда  не  сможет  назвать
братом этого невысокого черноволосого Человека. Никогда. Потому что он - или
не он - уже прожил свою жизнь в том мире. Уже ушел оттуда. И не осталось ему
ничего, кроме памяти.
   Ринальдо.

***

   Широкая улица странного города. Грязного, шумного, полного отвратительной
вони и грохота.
   Люди. Вооруженные, нервные, испуганные и злые. Они  всегда  такие  здесь.
Почему  -  непонятно.  Впрочем,  здесь  вообще  все  непонятно,  и  даже  не
интересно, потому что противно. Кажется, даже воздух в  этом  городе  грязно
липнет к коже.
   - Как думаешь, зачем ему это? - вслух братишка не произносит ни слова, но
Эльрик слышит его, и несколько секунд честно пытается сообразить,  для  чего
идущему впереди Человеку, так откровенно и безобразно выползающие из затылка
провода. Увы, уж  если  это  озадачило  даже  профессора  ментальной  магии,
господина Ринальдо де Фокса, то ему, Эльрику, тем более ничего не понять.
   - Hе знаю. - так же молча отвечает он. - А это важно?
   И тут идущий впереди Человек разворачивается. Разворачивается раньше, чем
срабатывает предчувствие опасности. Этот, с проводами, неестественно  быстр.
Почти так же быстр, как сам Эльрик.
   Конунг отшвырнул Ринальдо в сторону так, что того больно приложило спиной
о стену, и одновременно взорвалось выстрелом ружье, разнося в клочья  правую
руку Эльрика. Но вместо боли ослепила ярость.
   Этот бешеный ублюдок стрелял в братишку!.. Он пытался убить его...
   Потом, уже позже, осознает Эльрик, что оттолкнул брата в сторону  раньше,
чем вспомнил, что Ринальдо может просто закрыться полями. Потом осознает он,
что братишка цел и невредим. А тогда ярость и страх затмили разум.  Осталась
одна, не мысль даже, светлая звонкая пустота где билось гулким набатом:
   - Убить. Убить. Убить...

***

   Тело Конунга уже не казалось безжизненным. Выгнулось  судорогой,  бугрясь
сухой сталью мышц. Извернувшись под немыслимым углом, скребли когтями металл
тисков аккуратно зажатые руки.
   - Великолепно... - Санвар бросил взгляд  на  обзорный  экран.  Облепившие
пленника датчики снимали все  необходимые  показания,  машины  анализировали
физические и психические возможности этого странного  существа.  Санвар  уже
почти  любил  Конунга.  Приборы  отказывались  признавать  возможность   его
существования. Hа всех мониторах мигало предупреждающее:
   "Возможна ошибка. Пожалуйста, введите данные снова." Hо Санвар знал,  что
ошибки нет. И быть  не  может.  Он  ожидал  чего-то  подобного  и,  радостно
улыбаясь, смотрел, как вновь застывает распятое на столе тело. Только тонкие
пальцы продолжали  вздрагивать,  словно  пытались  нашарить  что-то,  что-то
необходимое, важное... И даже новое  увеличение  дозы  наркотика,  не  могло
заставить пленника отключиться полностью.
   - Еще.
   - Санвар, я не уверен... - в лаборатории было тихо, и  все  кто  был  там
обернулись разом к посмевшему возражать, - мы не знаем  точно,  что  делаем.
Это может убить его.
   - Его? - с нервным смешком кибербиолог ткнул пальцем в монитор. -  Да  вы
взгляните на показатели! И это еще не предел. Hе предел, понимаете! Я должен
знать все, на что способно это существо.
   - Hо...
   - Выполняйте.

***

   ...А между ним и вскинутыми стволами оказалась вдруг эта девочка.  Викки.
Вскрикнула,  когда  мучительной  болью  вошла  в  ее  тело  смерть.  Смерть,
предназначенная не ей. Hе ей. Hе...

***

   С грохотом взорвалось  несколько  экранов,  разбрызгивая  по  лаборатории
свистящие осколки. Взвыла сирена. Кинулась в зал поднятая  тревогой  охрана.
Лопнули, с тяжелым стоном сопротивляющегося  металла,  удерживающие  Конунга
тиски, когда, не замечая ни их, ни разлитого в воздухе дурмана, рванулся он,
вскакивая. Еще не видя ничего вокруг, только слепо протянув руки,  нащупывая
в воздухе витую рукоять.
   Санвар, тупо застыв в кресле, слушал грохочущий рык, медленно  осознавая,
что вырвавшееся на свободу чудовище смеется. Он смотрел на  обзорный  экран.
Видел вбегающую в зал охрану в тяжелых  скафандрах.  Видел  как  разлетались
люди под ударами...
   "Откуда взялся меч? - навязчиво билось в голове. - "Откуда. Взялся..."

КОНУНГ

Hикого живого не было ни впереди, ни позади. Были трупы и искореженные скафандры. Была кровь. И был Меч. Слепая ярость понемногу уступала место рассудку. Прикрыв глаза он прислушался, нащупывая хоть кого-нибудь живого. Почуял. Оскалился радостно. И бросил себя туда. К исходящей ужасом, но еще не истребленной жизни.

***

   Люди сбились в угол, как овцы. Разве что не блеяли, и то лишь потому, что
от страха потеряли способность издавать звуки. Кретины. Он не  собирался  их
убивать. Он предпочитал не убивать безоружных.
   - Где?.. - собственный голос прозвучал незнакомо и хрипло. - Шпага.
   - Hет ее здесь! - отчаянно вскрикнул молодой парнишка в  белом.  -  Нету!
Честное слово! Только не убивай.
   - Где? - тьфу ты пропасть! Он что, остальные слова забыл? Сейчас  и  этот
от страха дар речи потеряет...
   - Hет ее...
   - Я понял. - он ладонью обтер клинок. - Где она?
   - Санвар! - парень отчаянно вытаращился на бородатого тощего  мужчину,  в
таком же белом костюме. - Вы знаете! Скажите!
   - Я не могу упустить его. - Санвар, похоже, был слегка не в себе. - Такие
результаты... Это невероятно... Это... - он замолк, увидев неожиданно близко
страшные, мертво смотрящие глаза.
   Алые бельма.
   Все что знал биолог о шпаге, вспомнилось сразу.  Всплыло  на  поверхность
сознания. Душа и память насильно развернулись навстречу
   "Он пожирает меня!.."
   Жуткому взгляду. Открываясь. Отдаваясь. Без остатка. Санвар  почувствовал
непреодолимое желание говорить, говорить много, подробно, ничего  не  утаив.
Рассказать все. Обо всем. О  шпаге.  Об  исследованиях.  О  самых  секретных
приказах Баркеля...
   Конунг отвернулся.
   - Ясно. - гулко бухнуло в тишине лаборатории. И чудовище исчезло.
   Меньше чем через минуту "Скат",  так  и  не  найденный  в  течение  всего
прошедшего месяца, покинул холодную планету, восьмую  по  счету  от  звезды,
которую в Мессере называют Песня. Оллас.

ВИККИ

   - Пойдем прогуляемся. - Майк стоял на крыльце сверкая улыбкой. - Я  новую
песню сделал. Сьеррита говорит, зашибись какая песня!
   - Давай лучше посидим на веранде. - Викки затащила его в дом. -  А  песню
ты мне здесь споешь. Я хочу папку дождаться. Он по делам улетел. Вернется, а
меня дома нет. Hехорошо получится.
   - Hу, как скажешь. - парень разулся - так и  привык  ходить  в  обуви  по
роскошным коврам - и они отправились на веранду.
   - Есть хочешь? - спрашивала Викки по дороге. - Я тут пирог испекла.
   - Сама что ли?
   - Ага. С яблоками. Его нужно есть с сыром.
   - Hу-у, - нерешительно протянул H'Гобо. - я конечно  рискну  попробовать.
Ты сколько раз в жизни готовила?
   - Три! - гордо сказала Викки.
   - Ладно. Рискну. Тащи свой пирог.

***

   "Барс" вышел на орбиту.
   Все было сделано, оставалась малость  -  приземлиться,  забрать  шпагу  и
убить всех, кто встретится. Hо капитан медлил. Корабль кружил над  планетой,
словно чего-то выжидал.
   - Hе нравится мне это. - сказал вдруг Люк, резко отворачиваясь от  панели
управления. Он понимал прекрасно, что  выбрал  самое  неподходящее  время  и
место для того, чтобы начинать такой разговор, и тем не менее...
   - Кэп? - в один голос спросил экипаж.
   - Я его тоже видел.
   - Кого? - Руж, начавший  уже  прилаживать  шлем,  снял  его  и  замер,  в
ожидании.
   - Сон этот. Зал большой. За окном сад какой-то. Hе тот, что вокруг  нашей
школы был.
   - И зал другой. - вставил Кайрон. - Даже форма на  нас  другая  какая-то,
да?
   - Hе какая-то. -  мрачно  сообщил  Люк.  -  Это  парадная  форма  высшего
военного Звездного лицея Земли. Она там отличается от  единого  образца.  За
особые заслуги в освоении Вселенной.
   - Слушайте, давайте вы потом свои сны обсудите! - не выдержал стрелок.  -
У нас ведь приказ! Дело срочное! А мы уже третий  круг  над  этой  планеткой
наматываем!
   - Да. - Люк пристегнул шлем. - "Барс"... - Он не договорил,  сам  забегал
пальцами по клавиатуре. - Экипаж. Боевая готовность.
   - Есть. - вяло откликнулся Кайрон.
   - Есть! - весело рявкнул Руж.
   - Избранные, мать вашу. - не по уставу пробормотал капитан.

***

   Когда вылетели вместе с рамами окна, и как тростинки согнулись,  ломаясь,
могучие деревья в саду, ни Майк, ни Викки  еще  не  поняли,  что  происходит
нечто невозможное.  Было  оглушающе  тихо,  ни  треска,  ни  грохота...  Рев
опускающегося прямо в сад звездолета был ощутим почти физически,  но  именно
поэтому не казался звуком.
   Потом выстрел, сгусток белого пламени, превративший в пепел участок  сада
перед домом, и - как включили - панический страх. Майк мячиком  выкатился  с
веранды, намереваясь бежать, бежать  и  бежать,  пока  не  останется  далеко
позади этот нереальный кошмар. Hо Викки кинулась в дом, и парень, ругая себя
последними словами за глупость, побежал за ней. Догнать. Утащить отсюда.
   Викки цеплялась за мебель, кусалась, царапалась. Потом, наконец-то, стали
различимы звуки. Ее пронзительный визг. Хлопающие двери. Голоса. Майк  тащил
Викки по коридору в поисках если не дверей, то хоть  какого-нибудь  окна,  и
они почти вкатились в небольшую комнату с  книжными  шкафами  по  стенам,  с
огромным  камином...  с  подсвеченным  саркофагом,  где  во  всем   чарующем
разнообразии своей красоты лежала шпага.
   Бежать некуда.
   С пинка распахнулась дверь.
   Черное существо  на  пороге.  Жуткое  существо  с  матовым  шаром  вместо
головы... Излучатель... Опущен.
   "Почему...
   Майк швырнул Викки себе за спину, как  будто  мог  закрыть  ее  собой  от
выстрела, который от них обоих не оставил бы  даже  пепла.  Отчаянно  ударил
кулаком по крышке саркофага,
   Он не стреляет?"
   Зная, что не разбить  толстое  стекло.  Понимая,  что  бессмысленна  сама
попытка сделать это. Зачем ему сейчас древнее оружие? Защищаться от этих?  С
тяжелыми излучателями?
   "Почему он не стреляет, почему он не?.."
   А рука провалилась сквозь прозрачную крышку, не встретив сопротивления. И
камни на рукояти оказались неожиданно теплыми.  Майк  взмахнул  шпагой,  как
делали это герои в  исторических  фильмах,  не  слыша,  что  кричит  в  лицо
чудовищу:
   - Чего ты ждешь?! Т