бросил  на  каменный  пол.  Звякнуло  тонко.
Задребезжало обиженно. Горько.
   И стихло все.
   "Как-то там сейчас Тарсаш?" - подумалось  почему-то,  когда  я  шагнул  в
провал.

***

   День полета, скажу я тебе со всей откровенностью, принц,  это  достаточно
много. А день свободного полета - это намного больше, чем много.  И  вообще,
когда  теория  совпадает  с  практикой,  такое  событие  заслуживает   более
пристального внимания, чем то, что я ему уделил. Хотя у меня есть смягчающие
обстоятельства. Мне было не до сопоставлений.
   Теория же гласит: тело  в  свободном  падении  нагревается  от  трения  о
воздух.
   Я о теории вспомнил, уже когда вокруг полей,  что  я  поставил,  бушевало
пламя - любо-дорого посмотреть. Причем  я-то  смотрел  изнутри.  А  как  оно
выглядело снаружи, могу только представлять. И то с трудом.
   И еще, знаешь, из головы не шли слова  этого  хисстара,  сказанные  перед
смертью. Когда он говорил, что Темный простил бы, он ведь не меня,  он  себя
имел в виду. Свою вину. То, что он считал виной, но что на самом деле ею  не
было.
   Странное это чувство - осознание себя предателем.
   Однако размышления размышлениями, а внизу, трудноразличимые  за  сплошной
стеной огня, замаячили острые каменные  колья.  Не  очень-то  гостеприимные,
несмотря на то, что поставлены они там были специально  для  гостей.  Бывают
такие гости, которые кроме посажения на кол ничего не заслуживают.
   Я бросил себя аккуратненько между  остриями.  Огляделся.  Узрел  узенький
проходец, скорее щель. А за ним открылась просторная пещера. От  высоченного
свода вертикально вниз  уходила  стена.  Раскаленный  докрасна,  но  еще  не
плавящийся камень. Пылающий жар. Оглушающая, чарующая Сила.
   Да.
   И скелет на полу.
   Кто бы он ни был, он сделал все, что сделал я. И умер здесь. Ну,  Эльрик?
И что дальше?

Айнодор. Лассэдэлл

   Скажи мне, мой король,
   Зачем ты рвешься в бой?..

Элидор

   Я оказался в самом центре праздничной кутерьмы. Не  я  создал  ее,  но  я
послужил причиной, и сейчас казалось, что я попал... как это называл Эльрик?
в глаз бури? Что-то такое или очень похожее.
   Плачущая мама.
   Отец, словно светящийся от радости.
   Наргиль, который умудрялся одновременно отдавать кучу приказов,  радостно
наворачивать круги около меня и весело пытаться охмурить мою Кину.
   Ее я представил родителям, как только мне дали вставить хотя бы словечко.
Кина попыталась было стушеваться в обществе их императорских  величеств.  Но
сделать ей этого не позволили.
   Как только прошло первое изумление и  у  встречавших  закончились  первые
слова для дорогого блудного сына, нас отправили приводить себя в  порядок  и
переодеваться с дороги. Как нам  объяснили,  вечером  должно  было  начаться
основное торжество.
   Через полчаса ко мне зашел Наргиль.
   Я к тому времени уже успел вымыться и одеться  и  теперь  сидел  у  окна,
рассматривая толпу эльфов, стремительно собирающуюся  у  дворца,  и  пытаясь
осознать свое новое положение.
   - Будут какие-нибудь распоряжения. Ваше Высочество?
   - Ты в состоянии разговаривать о делах сейчас?
   - Конечно, Ваше Высочество. - Наргиль перестал улыбаться.
   - Насколько я помню, ты отвечаешь за внешнюю политику Айнодора?
   - Верно.
   - Я хотел бы услышать  твое  мнение  о  том,  что  сейчас  происходит  на
Мессере.
   - На Мессере?
   - В мире.  -  Икбер-сарр!  Я  уже  не  замечаю,  что  вставляю  слова  на
зароллаше. Нужно следить за речью.
   - Судя по всему, там начинается очередная заварушка. "Передел мира" - как
это называют люди. Пятый передел на моей памяти. В любом случае Айнодора это
никак не коснется.
   - Мир меняется, Наргиль.
   - Айнодор вечен.
   - Двадцать лет назад был похищен наследник престола. Подожди, - остановил
я уже начавшего говорить Наргиля. - Полгода назад произошел совместный напет
орков и людей на северную часть Айнодора. В Эзисе и Готской империи к власти
пришли люди, получившие страшную магическую силу.  Ты  слышал  что-нибудь  о
Готландии?
   Наргиль отрицательно покачал головой.
   - Ты по-прежнему будешь утверждать, что Айнодора это не коснется?
   - Ваше Высочество. -  Капитан  начал  отвечать  мне,  тщательно  подбирая
слова. - Это слишком серьезный  разговор,  чтобы  начинать  его  немедленно.
Давайте отложим все до окончания празднеств.
   - Сколько они будут продолжаться?
   - Недолго. Месяца полтора-два.
   - Сколько?!
   - Мы были не готовы к вашему приезду,  поэтому  и  праздник  будет  таким
недолгим.
   Я, наверное, минуты три переваривал услышанное.  Все  это  время  Наргиль
стоял рядом и, как мне казалось, сочувственно молчал.
   - Наргиль, будь готов к разговору самое позднее через три дня.

   Что страшного, ответь,
   В покое мирных дней?
   Зачем холодный меч на брачном ложе?
   Зачем так полон рог в безумии пиров,
   А песни бардов так просты и пошлы?
   Что гонит плетью в ночь?
   Чьи призраки тревожат?
   Что страшного быть может
   В уюте и тепле?...

   Горькая и какая-то отчаянная  песня  преследовала  меня.  Кина  спела  ее
однажды на каком-то из наших привалов. Песня о  нас.  О  нас  четверых.  Она
неуместна была на Айнодоре.
   Поначалу я чуть не сбежал отсюда. Весь этот праздник, все это... Это было
настолько не мое, настолько далеко от меня. От монаха ордена Белого  Креста.
От бойца класса "элита". Я так и не смог почувствовать себя принцем.  Я  был
бойцом ордена. Тем, кто приходит куда угодно, выполняет задание и  исчезает.
Здесь же все было наоборот.  Не  я  приходил,  а  меня  везли  ("Дорогу  Его
Высочеству!"). Не я делал что-то,  а  за  меня  делали  ("Первое  блюдо  Его
Высочеству!"). И, самое главное, я не мог  смыться.  Вокруг  меня  постоянно
находилось около двадцати эльфов.
   Дойдя в своих размышлениях до этого, я понял, что так и не  стал  эльфом.
По воспитанию, убеждениям, по всей моей сознательной жизни я был  человеком.
Нет, я, конечно, знал, что я эльф. Но я был им только по крови.

   Прямой не дашь ответ
   Ты даже Божьим слугам,
   Но мне, шуту и другу,
   Ответом твой оскал.
   Когда под лязг мечей
   Вскипает кровь по венам,
   И взгляды бьют по нервам
   Сквозь прорези забрал.

   Все было плохо. И становилось еще хуже.
   А потом я вспомнил слова отца Лукаса: "Если ты ничего не можешь  сделать,
отстранись и просто наблюдай". Я так и поступил. И мне стало гораздо легче.
   Все местные красоты я отодвинул в сторону. Я и раньше знал,  что  Айнодор
красив... М-да. Никакие пересказы не  могли  передать  даже  половину  этого
очарования. Словом, я отодвинул все это на  задний  план  и  начал  собирать
информацию.
   Интересовала меня в первую очередь боеспособность эльфийской империи.
   И очень скоро я понял: она равна нулю.
   Нет, здесь были бойцы, и бойцы неплохие. Вспомним того же Наргиля.  А  на
севере, на границе с орками,  стояли  достаточно  крупные  войска.  Всадники
Ветра. Они, кстати, и разнесли в клочья ту орду, что вторглась на эльфийские
земли весной.
   Но все это было не то. Эльфы не хотели  воевать.  Они  предпочитали  мир.
Все, разумеется, предпочитали мир. Но  на  Айнодоре  старались  вернуться  к
этому состоянию при любой возможности. В эльфах не было той ярости,  которая
заставляла людей поднимать огромные армии в огненосные походы. Они  называли
это безумием, массовым сумасшествием. Они не понимали этого и  смеялись  над
этим.
   Меня часто пытались расспрашивать о моей жизни на Материке. Я  героически
улыбался и молчал или отделывался малозначащими фразами. Если бы я попытался
рассказать  им  все,  что  со  мной  происходило,  и  рассказать  так,   как
воспринимал это я, меня бы не поняли. Не поняли бы ни моей службы в  ордене,
ни того, чем я там занимался. И уж тем более не  поняли  бы  моей  дружбы  с
Эльриком.
   "Шефанго? Вы общались с шефанго? Интересно, а он мог  сказать  что-нибудь
кроме "смерть", "убивай" и "еда"?"

Эннэм. Аль-Барад

   Ахмази не задумывался о поваре-гоббере больше, чем было  это  необходимо.
Раз в неделю Сим получал подарки от хозяина.  Раз  в  месяц  великий  визирь
снисходил до беседы с  искусным  половинчиком.  И  уж,  конечно,  Ахмази  не
задумывался над тем, что мастера-кулинара вопросы войны и политики  тревожат
не меньше, чем его, визиря, фактического правителя Эннэма.
   Это Сим задумывался об Ахмази. И Сим был бы очень удивлен, если бы узнал,
что мысли евнуха обращены не на восток, к Вольным городам, и не на запад,  к
Эзису, и не на юг, где грозил  берегам  Эннэма  сипангский  флот.  На  север
смотрел визирь. В Великую Степь. Странные дела творились там, и даже хитрые,
бесстрашные, тертые  жизнью  эннэмские  купцы  сворачивали  всегда  выгодную
северную торговлю, предпочитая терять деньги на простое грузов, лишь  бы  не
соваться на оживившиеся вдруг земли степняков.
   - Ханы сами отдают власть, -  докладывал  визирю  худощавый,  прокаленный
солнцем караван-баши, развалясь на мягких подушках и вертя в руках пиалу  со
щербетом. - Все они едут на поклон к новому правителю. Тэмир-хану.
   - Что за Тэмир-хан? Откуда он взялся?
   - Я не знаю, визирь. - Караван-баши  отхлебнул  из  пиалы.  -  Чужеземцам
рассказывают очень мало. И выяснять опасно.
   - Рассказывай все, что знаешь. - Ахмази подобрался,  толстый,  обрюзгший,
он тем не менее стал вдруг похож на хищного зверя.
   Караван-баши отставил пиалу и почтительно поклонился визирю.
   - Этот человек  приехал  с  востока.  Со  стороны  Вольных  городов.  Мне
неведомо, что он сделал и что сказал, но все ханы съезжаются в его ставку  у
источника Белой Кобылы и признают его владыкой.
   - Ты видел его?
   - Да, визирь. Он молод... и стар. Я назвал его человеком, но я  не  знаю,
так ли это. Он не похож на нелюдя, однако люди не бывают  юными  и  древними
одновременно.
   - Бывают. - Ахмази бросил собеседнику глухо звякнувший кошель. - Ступай.
   Караван-баши поднялся и ушел, пятясь и кланяясь.
   - Вахрад, - негромко позвал визирь.
   - Да, хозяин. - Невысокий рябой человек возник как будто из воздуха.
   - Следи за ним. - Ахмази кивнул на дверь, за которой скрылся  караванщик.
- Он будет болтать. Не нужно, чтобы ему верили.
   - Да, хозяин. Если все же будут верить?
   - Он любит гашиш. От этого и утонет.
   - Да, хозяин.
   Вахрад исчез так же бесшумно, как появился.
   Мало осталось в Эннэме людей, помнивших древние сказки. Матери еще пугали
детей Дамир-дэвом. Но кто мог вспомнить,  что  титул  "Тэмир"  был  когда-то
просто именем? Что Тэмиром звали  могущественного  завоевателя,  покорившего
половину мира? Никто. Только Ахмази. И уж тем более никто не помнил  о  том,
что Тэмир-хан должен был вернуться. О том, что могилу  Потрясателя  спрятали
от людей и  тысячи  табунов  прогнали  над  ней,  дабы  сравнять  с  землей,
затоптать, навеки укрыть  место  погребения  великого  человека  и  великого
завоевателя.
   Ахмази  помнил.  Знал.  Знал  по  рассказам  того,  кто  видел   похороны
Властелина.
   Могила Тэмир-хана разорена. Дух  его  вернулся.  И  человек  объявился  в
Великой Степи. Человек с лицом юноши и взглядом старца.  Человек,  именующий
себя Тэмиром.
   Случилось  невероятное,  сбылись  древние  легенды,  правдивы   оказались
предсказания. Почему бы не продолжить? Если  меняется  мир,  нужно  помогать
переменам, а не бежать от них. Все равно ведь догонят. И ударят в спину.
   Неохотно, перешагивая через себя, Ахмази подходил  к  мысли  о  том,  что
неодолимую силу может остановить лишь непобедимый человек. Если бывают  люди
непобедимыми.
   Если нет... Что ж, лучше погибать сражаясь. И делать ставки не на милость
Джэршэ, а на собственные силы и волю.
   И на Тэмира. Вернувшегося Тэмира. Великого завоевателя, Потрясателя Мира.
Может быть, легенды не лгут и этот степняк действительно непобедим?

Цитадель Тарсе. Зал Меча

Эльрик де Фокс

   Что, скажите на милость, можно сделать с монолитной стеной?
   Много всего. Воображение у меня богатое. Иногда мне кажется, что чересчур
богатое. Как только я  не  извернулся,  пытаясь  понять,  что  же  открывает
раскаленную преграду. Впрочем, вид костей, мирно лежащих  на  полу,  здорово
охлаждал фантазию. Вне всякого сомнения, тот, чьи кости лежали  здесь,  тоже
попробовал все, что можно было придумать.
   Стена стояла непоколебимо. Преграждая путь к Мечу. Преграждая путь МНЕ!
   И  впору  было  с  разбегу  удариться  в  нее  лбом.  Злость,  уже  почти
нерассуждающая, захватывала, туманила  глаза  темной  пеленой,  клокотала  в
горле смехом. И этот смех пугал меня самого. Когда я начинаю смеяться в бою,
когда  кровь  застилает  глаза,  когда  все  живое  вызывает  лишь   желание
убивать...
   Алый жар. Черный туман. Монолит. Ярость. Меч...
   И взвились птицы над скалами Фокса.  И  сизые  тучи,  опутанные  клубками
молний, шли над морем. Но сначала был ветер. Он  мчался  впереди  грозы,  ее
гонцом, ее предвестником. Он захватил море  дерзкой  ладонью  и  швырнул  на
скалы, расшибая податливую тяжесть воды о твердую несокрушимость камня.
   Ледяная, соленая, пахнущая севером волна ударила в смеющуюся огнем стену.
Треск прокатился по  подземелью,  едва  не  оглушив.  А  на  камне,  змеясь,
проступили черные буквы: "Скажи имя Неназываемого, и ты войдешь".
   - Тарсе! - Эльрик вспомнил своего  Черного  Лебедя,  Убийцу,  Прекрасного
Тигра, Молотобойца, Цветок.
   Бесшумно, гладко, словно по маслу, стена сдвинулась в сторону.

***

   Огромный зал уходил во все стороны, и стены  едва  различались  где-то  в
ровной полутьме. Черные стены  с  белыми  резными  узорами,  свивающимися  в
знакомом, но всегда новом, непривычном, чарующем танце. Так  украшают  храмы
на Анго. Строго и удивительно красиво. Строго, потому что нельзя за  стенами
храма забывать о живом мире вокруг.  А  красота  нужна,  потому  что  она  -
единственное, ради чего действительно стоит жить.
   Здесь, в этом бесконечном зале, было уютно. Так бывало, когда возвращался
Эльрик домой из долгого похода и  родной  фьорт  встречал  побитые  штормами
дарки.
   И было здесь торжественно. Так торжественно,  что  он  невольно  задержал
дыхание, опасаясь звуком, резким движением нарушить святость этого места.  И
даже не сразу понял, что освещался зал не рядом  светильников,  выставленных
на невысоком постаменте. Что не светильники вовсе  это  были.  Свет  шел  от
лезвия. Свет, который простирался на полет арбалетного болта.
   Ослепительно-белый свет, приглушенный размерами зала и оттого не  режущий
взгляд.
   Еще позже увидел он рукоять - золотая и серебряная  полосы  сплетались  в
спираль, уходя в навершие - серебристый шар, цепко  схваченный  четырехпалой
когтистой лапой.
   Эльрик стоял и смотрел.
   Просто смотрел.
   Сердце колотилось где-то под горлом. И колотилось, надо сказать, неровно.
С перебоями.
   В конце концов,  понимая,  что  любоваться  можно  до  бесконечности,  он
положил ладонь на бледно светящуюся рукоять. И, словно только  это  и  нужно
было сделать, клинок вспыхнул, выплескивая в этом  сиянии  все  лишнее,  что
было в нем. И руки шефанго сами сняли с постамента длинный, в его рост,  Меч
с узким белым лезвием.

Империя Айнодор. Лассэдэлл

Элидор

   Как и договаривались, через три дня ко мне зашел Наргиль.  Я  валялся  на
кровати  в  одежде  и  курил.  Кина  вместе  с  мамой  ушла   на   очередное
менестрельское сборище, а слуг не было ни слышно и ни видно.
   Наргиль  в  отличие  от  меня  успел   переодеться   после   сегодняшнего
праздничного набора: танцы, песни, пиры, пиры, песни, танцы.
   - Вы звали меня, Ваше Высочество?
   - Да. Я попросил тебя подумать об угрозе, нависшей над всем миром, и  над
Айнодором в частности. Я тебя внимательно слушаю. Присаживайся.
   Капитан гвардии сел в предложенное кресло и... достал  трубку.  До  этого
момента я был уверен, что я - единственный курящий эльф. Я ошибался.
   - Где ты достаешь табак, Наргиль?
   - Привозят из Грэса.
   Он набил трубку,  раскурил  ее  и  после  недолгого  молчания  заговорил,
осторожно подбирая слова:
   - Ваше Высочество, я  обдумал  все  факты,  изложенные  вами.  Даже  если
рассматривать непредвзято, опасность для Айнодора существует. Если  бы  этот
вопрос решал я, то Несущие Бурю были бы посланы на Материк.  Но  после  того
как век назад часть корпуса была  разгромлена  в  Эннэме,  только  император
может решать вопрос  об  его  отправке  за  пределы  Айнодора.  А  император
обязательно обсудит возникшую проблему в Совете.  -  Наргиль  очень  глубоко
затянулся, а потом медленно выпустил дым. - И Совет  будет  против  подобной
экспедиции. Извините, Ваше Высочество, но там  не  станут  прислушиваться  к
вашему мнению. Вы слишком молоды. И только что приехали с Материка.  Вы  еще
не отошли от восприятия человеческих проблем и забот, как своих. Может быть,
лет через пятьдесят...
   - До свидания, капитан.
   Наргиль, прерванный на половине фразы, недоуменно  посмотрел  на  меня  и
вышел из комнаты.
   Через пару минут я выскочил следом  и  пошел  на  конюшню.  Взял  первого
попавшегося коня и поскакал из  города.  Конюхам  было  велено  передать  их
величествам, что принцу внезапно захотелось побыть в одиночестве. Это  было,
конечно, жутким хамством, но иначе я не мог.
   Рушилось все. Акулы с этим Советом! В конце концов, можно было попытаться
уговорить отца. Но если даже Наргиль не понимает всей серьезности  положения
и предлагает ограничиться отправкой Экспедиционного корпуса...
   Айнодор был обречен. Самое большее через полгода его возьмут штурмом.

Цитадель Тарсе. Зал Меча

Эльрик де Фокс

   Такая Сила, такая мощь исходили от Оружия, что все  другое  как-то  разом
стало незначительным.
   Свет. Тьма. Враги. Друзья. Анго.
   Не было ничего.
   Ничего не было нужно.
   Был Меч. И был Я. И... было что-то еще. Что-то, что не  пускало  вот  так
вот сразу, без возражений поверить Силе и принять ее.
   - Время пришло, да, Фокс? Время умереть! Опасность? Но  я  не  чувствовал
ничего. Ни страха. Ни возбуждения перед боем.
   Голос  незнакомый.  Низкий,  мягкий,  завораживающий.  Мне  не   хотелось
оборачиваться. Почему-то не хотелось. Совсем.
   - Ну так что? Мне в спину бить? Извини, не умею.
   Рывком разворачиваюсь, чтобы увидеть сразу все. Кто это? Кто?!
   Шефанго. Высокий и тонкий, еще выше он кажется оттого, что  белые  волосы
его собраны высоко, приподняты, как хвост эннэмского скакуна, и длинная коса
течет-струится, перекинутая через плечо.
   И я уже не удивляюсь. Ничему. И, кажется, даже понимаю, что происходит.
   Как собака.
   Все понимаю - объяснить не могу.
   - Ну хоть узнаю, чего я стою как боец.
   - Мне всегда это было интересно. - Лезвие его меча становится  черным.  -
Темный и Светлый, как тебе?
   - Я не Светлый.
   - Пока - нет. Знаешь, что самое смешное? Кто бы  ни  победил,  все  равно
погибнешь ты.
   - И ты.
   - Да. И я.
   Разговор безумцев. Вернее, безумца. Сам с собой ведь  беседую,  сам  себе
салютую клинком. Сам себя собираюсь убить.
   Безумие - забавная по-своему штука.
   Боль. Крик. Чей? Звон ломающейся стали.
   Страх такой, какого не было никогда, никогда за всю жизнь.
   Страх, лишающий разума, воли, сил.
   Страх,  оставляющий  только  где-то   глубоко-глубоко   крохотную   искру
сопротивления страху.
   Острое, дикое чувство собственной беспомощности. Пустота, где есть только
сознание, не разум даже - сознание. И снова боль. И снова бесконечный Страх.
   Так я умер в первый раз.
   Так я стал действительно бессмертным.
   Так я стал бояться смерти.

Империя Айнодор. Лассэдэлл

   Ее  императорское  Величество  светлая  госпожа  Лайре  раз  и   навсегда
запретила Кине называть ее полным титулом.
   - Я такого и слышать от тебя не желаю, девочка.  Хороши  же  будем  мы  с
Астором, если даже возлюбленная сына нас титуловать начнет.
   Кина  привыкла  обращаться  к  Лайре  просто  "госпожа".   Это   несложно