нервничая,
всхрапывает и прижимает уши,  тараща  выкаченные  фиолетовые  глаза.  Кто-то
игриво скребет зубами стену денника, напоминая симпатичной кобылке  о  своем
присутствии.
   Купцы, издалека  узрев  чужеземца,  начинают  нахваливать  свой  товар  с
удесятеренной силой, рассчитывая на неопытность покупателя.
   И то верно. Любая лошадь, привезенная отсюда, стоит  там,  на  Западе,  в
два-три раза больше. И сравнить ее там будет не  с  кем.  Иные  стати.  Иной
норов. Да, собственно, они и предназначены для иных целей.
   Здесь боевыми лошадьми считают только кобыл. В скотине в  первую  очередь
ценится скорость и выносливость.  Яростная  злость,  свойственная  жеребцам,
одобряется только на Западе. Там - да. Там стычки лоб в лоб. И кони  дерутся
наравне с хозяевами. А здесь: налетели, постреляли, ^ развернулись - ушли.
   Благодать.
   Тишина и спокойствие.

***

   Гульрамские лошади, надо сказать, стали моей навязчивой идеей давно.
   Ну то есть относительно давно.
   Действительно давно, еще  в  бытность  мою  в  Степи,  когда  от  лошадей
зависело все, и в первую очередь жизнь, я всерьез озадачился мыслью  вывести
в тамошних условиях породу, которая  отвечала  бы  всем  требованиям.  Моим,
понятное дело. Дальше мыслей, правда, тогда не пошло. Не до того было. Да  и
коней  мы  с  Тэмиром  брали  -  любо-дорого  поглядеть.  Так  что  насущной
потребности как-то не возникло.
   Потом, в долгой череде столетий, мне еще  не  раз  и  не  два  попадались
отличные лошади. Но век их недолог.  А  потомство,  увы,  Далеко  не  всегда
получалось таким, каким хотелось бы.
   Коневодством всерьез и надолго я занялся, когда жил  на  севере  Виссана.
Сейчас  там  граница  между  Аквитоном  и  Румией.  Увлекательное  по-своему
занятие, скажу я вам, особенно если делать больше нечего. Но потом  ("потом"
всегда наступает, если ты бессмертный) в очередной раз была перекроена карта
мира. Другие  люди  пришли  и  создали  другое  государство.  А  в  процессе
перекраивания и созидания разрушили то, что было до них.
   Они были дикими, эти пришельцы. Пришельцы в  большинстве  случаев  бывают
дикими, не в пример тем, кого они завоевывают. Я-то ушел,  едва  понял,  что
цивилизация не выстоит под напором варварских орд. А выведенные лошади  рано
или  поздно  вымерли.  Некому  было  грамотно  продолжать  развитие  породы.
Скрещивали с кем попало, наивно  веря  в  то,  что  лучшие  черты  родителей
продолжатся в потомстве.
   Ну да акулы с ними со всеми! Речь-то не об этом. А  речь  о  том,  что  в
Эзисе кто-то достаточно умный поработал с тамошними породами, скрестил их  с
лошадьми Эннэма и Сипанго, получив в итоге  нечто  потрясающее.  Гульрамских
крылатых. Кони Владык, так еще называли этих скакунов. Я не могу говорить за
всех, но те твари, что были у меня  перед  Грезой,  без  особого  напряжения
делали по сто - сто  десять  миль  за  переход.  Горячи  все  были,  правда,
непомерно. Но это в какой-то степени можно считать достоинством.
   Нечто подобное я собирался поискать и теперь. Вся беда в  том,  что  кони
Владык сразу стали действительно конями Владык. Редкими и  дорогими.  Купить
их по случаю было практически невозможно. А увести из конюшен  какого-нибудь
эзисского вельможи... Первую свою крылатую кобылку я именно так и добыл,  но
чего мне это стоило!

***

   Нет, естественно, мне не повезет сегодня.
   Да и завтра, я думаю, тоже.
   Но на дворе июль. Молодняк подрос, и его активно везут  на  продажу.  Так
что, с недельку пожив в Гульраме, я (чем Икбер-сарр  не  шутит!),  может,  и
найду что-нибудь подходящее. А - нет, так, глядишь, узнаю,  кто  из  местных
покупал кобылу крылатой породы. Узнаю и уведу.
   "Ой, Эльрик, смотри. Поймают - надерут  задницу!"  Хм.  Внутренний  голос
вылез. С чего бы это? Но, во всяком случае, теперь ясно,  что  лошадь  нужно
уводить. Если, конечно, купить не получится. Но когда, спрашивается, у  меня
что законными методами получалось?!
   А впереди нарастали шум и грохот, слишком уж громкие  даже  для  этих  не
самых спокойных на базаре рядов. Какого Флайфета?
   Несколько лысин под тюрбанами. Подбородки, плавно переходящие в животы.
   - Посторонитесь-ка, почтеннейшие!
   Расталкиваю толпу, ввинчиваюсь в нее, игнорируя злое шипение.
   Кто это грохочет там подкованными  копытами  и  кричит,  как  разъяренная
кошка?
   Что за блики на черном атласе?
   И почему так широк круг любопытных, словно сделать шаг  вперед  и  сузить
его смертельно опасно?
   Ведь он стоит, растянутый на  коротких  ремнях.  Приседает,  бьет  задом,
быстро и легко вскидывая украшенные блестящими подковами копыта.
   Смертоносные копыта, не спорю, но ведь достать-то он никого не  может.  И
бьется, чувствуя видимость свободы. Рвет из растяжек голову, сухую и  узкую,
как у змеи.
   Длинная шея крылатого гульрамца. Высокая холка.  А  сухие  ноги  перевиты
жилами, как веревками.
   Грудь... Конской грудью,  скажуявам,  можно  любоваться  не  меньше,  чем
женской. Такой, во всяком случае. Глубокой и в меру широкой.
   Отливающий синим хвост чуть приподнят над  крестцом.  Вот  он  -  признак
эннэмских лошадей. Единственный в гульрамской крылатой породе. И в сочетании
с длинной шеей он говорит сам за себя.
   Боги...
   Я поймал себя на том, что стою меньше, чем в  шаге  от  дивного  жеребца,
таращась на него, как младенец на погремушку.
   Копыта взбили землю, швырнув в меня тяжелые сухие комья.
   Нет, это даже не крылатый. Это... Я не знаю, откуда взялось эти чудо.
   Чудо захрапело, скаля снежно-белые зубы. Раздуло ноздри и глянуло на меня
выкаченным зеленоватым глазом с явственно намеченным кругом белка.
   "Сорочий  глаз".  Ну-ну.  Не  завидую  я  тому,  кто  купит  эту  злобную
скотину...
   То есть сам себе не завидую, а?
   Видимо, моя откровенная заинтересованность как-то подстегнула  заробевших
было обладателей животов и подбородков. Один из них назвал цену.
   Я услышал ее и засмеялся.
   Про себя.
   А торговец, исман в кошмарном ярко-красном колпаке, засмеялся вслух.
   Другой покупатель назвал сумму побольше.
   Третий, не дав второму договорить, тоже вклинился. Торг быстро становился
стихийным аукционом.
   Вообще, красная цена лошади - пятьдесят  -  семьдесят  серебряных  диров.
Хорошая лошадь может стоить пару сотен серебром.  Обученный  боевой  жеребец
(здесь, на Востоке, кобыла) дотягивает до пятисот. Целое состояние.  Столько
стоит небольшой постоялый двор где-нибудь на окраинах.
   Плюясь  от  возбуждения  и  размахивая  руками,  покупатели  и   продавец
подбирались уже к семистам серебряных, когда мне это надоело:
   - Тысяча.
   Это услышали сразу, даром что гомон вокруг стоял - куда там нашим птичьим
базарам. Заткнулись все одновременно, глядя на меня, как на сумасшедшего.
   - Т-тысяча чего? - робко поинтересовался продавец, явно  прикидывая,  как
бы ему половчее меня спровадить.
   - Дохлых гадюк!  Не  оскверняйте  золото  мудрой  речи  ржавчиной  глупых
вопросов, почтеннейший. - Во сказал-то! А ведь два года в Эзисе не был!
   Я шевельнул плечом (основательно надоевшее движение), и плащ распахнулся,
открывая серый шелк доспехов из лунного серебра. Убедительное доказательство
моей состоятельности, даже когда в кармане  ни  медяка.  Медяка,  кстати,  и
сейчас ни одного не было. Даже серебряной монетки ни  одной  не  завалялось.
Одно золото, так его разэтак!
   - Тысяча? Я согласен. - Продавец от волнения даже забыл  о  необходимости
поторговаться. И то сказать, какой торг в таких условиях? Ему только снижать
цену остается, потому что завышать ее дальше некуда.
   Толстяки в чалмах и халатах посопели в черные усы. Но, видимо, хозяева не
давали им полномочий особо расшвыриваться деньгами. Так что они молча начали
расходиться.  Телохранители  смотрели   на   меня   блестящими   глазами   и
разворачивались вслед за клиентами.
   Вот и правильно, мальчики. Идите-идите. Нечего вам здесь делать.
   - Но где же ваши люди, уважаемый? - огляделся продавец,  когда  убедился,
что мешочек с золотыми монетами надежно припрятан приказчиком.
   - Какие люди?
   - Но ведь это дитя Икбера, то есть Джэршэ, нужно кому-то вести. С ним  не
сладить в одиночку! Если желаете, за отдельную плату...
   - Как его зовут?
   - Вам нужна кличка?
   - Мне нужно имя. Есть у него имя?
   - Кончар. Но он не приучен к нему.
   - Логично. - Я снова  посмотрел  на  жеребца.  Глаз,  обведенный  белком,
таращился на меня дико и зло. Зло. Дико, но... Захотелось тряхнуть  головой,
чтобы избавиться от наваждения. Однако испытанный метод не помог. За зеленым
огнем зрачков, за пеленой яростного безумия тлел разум.
   Все, император, свихнулся. На солнышке перегрелся. Я  смотрел  в  зеленый
огонь влажного конского глаза. Кончар. Конечно, он не приучен к этой кличке.
Он - воплощенная гордость. Он - жгущее унижение оков. Он - смерть,  страх  и
красота.
   - Темный. Неназываемый Ужас. Тарсе. Тьма. Я  стянул  маску,  краем  глаза
увидев, как оседает в пыль побелевший,  как  мои  волосы,  торговец.  Все  к
акулам. Мир сконцентрировался в отливающем зеленью и страхом зрачке.
   - Тихо. Тихо, малыш. Темный. Тарсаш... Я  говорю.  Я  говорю,  а  жеребец
слушает меня. Я говорю ему, что восхищаюсь его силой и красотой. Что я искал
его десять тысяч дет по всем землям этого мира.  Что  мы  созданы  друг  для
друга, Воин, Конь и Оружие. Я говорю ему, что он  -  Черный  Лебедь.  Черная
жемчужина. Он - боец, он - танец, он - смерть, он - победа.
   И Тарсаш услышал меня. Не сразу, но начал поддаваться словам испуганный и
озлобленный мозг. Бедный жеребец, выросший в приволье пустынных  степей,  он
был  страшно  напуган  сменой  обстановки,  громкоголосыми,  сильнопахнущими
людьми и тесными стенами каменных домов на невыносимо узких улицах.
   Я поднял к вздрагивающим ноздрям раскрытую ладонь с соленым сухарем.
   Хлеб не предлагают врагу. Хлеб не отвергнет тот, кто верит. Так  заведено
у людей. Но, честно говоря, лошади - настоящие лошади - для меня тоже входят
в число тех, с кем заключают союз. Полноправный для обеих сторон.  И  мягкие
губы осторожно взяли сухарь, чуть пощекотав ладонь.
   Странно. Я почему-то думал, что мои мозоли уже не способны  почувствовать
такое мимолетное прикосновение.
   Ладно. Можно и маску надеть:
   - Уважаемый, вам плохо? Это все солнце. Такое жаркое солнце...
   Продавец посмотрел на спокойно стоящего скакуна.
   На меня.
   Снова на коня.
   Видимо, пришел к выводу, что я  не  собираюсь  его  жрать  прямо  сейчас,
потому что сел, нахлобучил на голову свой ужасный колпак и слабо промолвил:
   - Да, уважаемый. Вы совершенно правы. Это солнце...
   - Седло и уздечка у вас найдутся?
   Ошеломленный кивок.
   - Прикажите... принести. Заседлаю я его сам. И, кстати, вы получили  свои
деньги, теперь вам лучше забыть о нашей сделке.
   - Я буду нем! Клянусь Озаряющим! Мой язык под гнетом молчания!
   "Как же! Знаем мы этот гнет! Весом аж в двадцать золотых".
   - Молчание - золото, - глубокомысленно  изрек  я,  только  сейчас  оценив
двусмысленность этой поговорки.
   Запыхавшийся парень  принес  легкую,  красивую  сбрую.  Тисненая  кожа  и
серебряные привеси... Вот ведь что за  характер  у  меня  паскудный.  Седло,
полученное вместе с Пеплом, я охаял как излишне изукрашенное. Эта, эзисская,
сбруя изукрашена ничуть не меньше. Так ведь нет - красиво мне.
   Исключительно вредность и ни намека на вкус. Вот так-то, Торанго!
   А вообще, все это попахивает  уже  даже  не  безумием.  У  меня  и  слов,
пожалуй, нет таких, чтобы правильно мое; состояние охарактеризовать.  Начать
с того, что я заседлал Тарсаша. Взнуздал его. Выехали мы с базара,  наплевав
на толпу и недовольные  взгляды.  И  только  на  постоялом  дворе  Яшлаха  я
осознал, что, по идее, лебедь мой черный к седлу-то не приучен.  И  всадника
на себе отродясь не носил.
   Вот поди объясни самому себе, как ты на  этакой  твари  хотя  бы  усидеть
умудрился.
   По-моему, Тарсаш понял, о чем я думаю, даже раньше, чем я  начал  думать.
Во всяком случае, он отчетливо и насмешливо фыркнул.
   Яшлах еще удивиться не успел тому, что я оставил Пепла ему в  подарок,  а
мы с Тарсашем уже летели к городским воротам. Вещи собраны. Топор  у  седла.
Что еще нужно? И путь наш лежит через  теплые  степи,  на  северо-восток,  к
берегам Внутреннего моря.
   В Эрзам! Через золотой Мерад.
   Мессер от зеш, тассел  верех  гратт  зеше.  Это  так.  И  все-таки  жизнь
отличная штука.

***

   Мы не торопимся. Нет, мы  совсем  не  торопимся.  Из  Гульрама  следовало
уехать поскорее, потому как даже золотой "гнет молчания" не  бывает  вечным.
Да и о покупателях, которым не достался чудесный конь, забывать не стоит.  А
я не хочу светиться здесь, вдали от Эрзама. Слух о моем  появлении  в  Эзисе
разойтись, конечно, должен. Но чем ближе к цели буду я в  это  время  -  тем
лучше. Чтобы те, кто должен бояться, успокоиться не успели.
   Но пока мы не торопимся.
   А Тарсаш идет ровной, размашистой иноходью. Все время иноходью,  ни  разу
не сбившись на галоп. И за ночь мы проходим даже не по сто десять -  по  сто
пятьдесят миль. Мы идем от заката до рассвета и останавливаемся, лишь  когда
солнце становится  обжигающе-опасным  для  скакуна.  А  он,  накрытый  белой
шелковой попоной, уносится в пески  и  еще  несколько  часов  проводит  там,
возвращаясь ко мне время от времени, глухо топая копытами и радостно фыркая.
   Иногда с губ его капает вода.
   Где он находит воду? Здесь,  в  пустыне,  все  колодцы  учтены  и  других
источников нет.
   Тарсаш тыкается мордой в плечо и уносится снова.
   Кажется, он вообще не устает.
   Этот конь определенно не гульрамец. Да и конь ли он вообще?
   Не знаю.
   Почему-то меня это не волнует.
   Совсем.
   Мы слышим друг друга. Мы понимаем друг друга.  А  одиночество,  не  успев
начаться, закончилось.
   И я давно уже не надеваю узду на Тарсаша. Ни к чему она. Разве что, когда
придем мы в обжитые места, нужно будет соблюсти видимость приличий. Не стоит
привлекать к себе лишнее внимание.
   Я часто спрыгиваю с коня, и мы бежим рядом. Бежим на восход.  В  багровое
полукружье солнца, заливающего горизонт кровью из распоротого неба. И  я  не
знаю, что лучше - мчаться, сидя в седле, вливаясь в стремительный  бег-полет
моего скакуна, или вот так вот бежать рядом с ним, слыша, как в такт с  моим
бьется его сердце.
   Зная, что оно бьется в такт.
   Солнце, жаркое, горячее солнце наконец-то отогрело меня. Изгнало  угрюмый
сумрак и вечную зябкость Западных земель.
   Солнце.
   Боги, как мне-не хватало его!  Как  мне  всегда  не  хватает  его,  когда
покидаю  я  этот  раскаленный,  выжженный  беспощадным,  смертельным  теплом
благословенный край.
   И пришли воспоминания о недавнем. По сравнению с прожитыми  тысячелетиями
все последние приключения уложатся в секунды. Но зацепило и не отпускает.
   Смешно. Ну что мне какие-то эльфы, а тем паче  гоббер?  Скорее  всего,  я
никогда уже больше, не увижу никого из нашей четверки...
   Из их тройки!
   Никогда.
   Слово пугает. Пора бы уже привыкнуть.  И  ведь  думал,  что  привык.  Так
почему?
   Да пошло все к акулам! Не в первый и не в последний раз  жизнь  сводит  с
кем-то, к кому успеваешь привязаться, и раскидывает потом.
   Навсегда.
   Мир велик, хоть и кажется маленьким.
   Сумасшедшая  встряска  прошедшего  месяца  стала  прошлым.  Нужно  только
привыкнуть к этой мысли. Разобраться с делами в Эрзаме. Вернуться домой...
   Найти Князя. Элидор обещал ему смерть.
   Элидор...
   Кина...
   Сим.
   И мысли, как по заколдованному кругу, снова и снова возвращаются  к  трем
именам. К трем существам. К последнему бою, там, в лесу.  И  снова  внушаешь
сам себе, что все ушло. Что просто не привык еще, не втянулся в одиночество,
которое теперь и не  одиночество  вовсе,  потому  что  есть  Тарсаш,  Черный
Лебедь, Ужас Неназываемый...
   А все-таки, как ни крути, я рад был бы увидеть красноглазого  эльфийского
урода.
   И Кина...
   И Сим...
   Ну да ладно. Это пройдет.
   Все проходит. Жизнь - это ведь постоянная смена впечатлений,  которые  на
самом деле являются лишь вариациями пяти затасканных сюжетов.

Эзис. Мерад

   Мерад вырос на горизонте сперва  неясным  облачком,  потом  оформившимися
очертаниями массивных стен, а потом, как во сне, взметнулись в горячее  небо
стройные башни, оживилась белокаменная дорога,  закричали  вокруг  верблюды,
заблеяли злобные козы, загомонили люди, и вот уже огромный всадник въезжал в
исманский город-столицу, а  стража  в  воротах  с  подозрением  смотрела  на
тяжелый топор, на арбалет у седла, на поблескивающие из-под плаща доспехи.
   Доспехи блестели странно.. Словно сделаны были из серебра.
   Эльрик ехал по узким  улицам,  направляя  коня  ногами.  Осматривался,  с
удовлетворением замечая, что за время  его  недолгого  отсутствия  ничего  в
городе не изменилось. Во всяком случае, в этой части города.
   Тарсаш фыркнул в лицо осанистого бородатого исмана. Чем уж не  понравился
тот скакуну - осталось  неясным.  Бородач  наладился  дать  коню  по  нежным
ноздрям. Эльрик вежливым пинком  отодвинул  человека  с  дороги.  Улыбнулся,
услышав поток разъяренных, милых сердцу ругательств на исманском.  И  поехал
дальше.
   Знал прекрасно, что дальше ругательств дело не пойдет.  Они  направлялись
через центр города, к его северной окраине, в кварталы мастеровых. Туда, где
в паутине пересекающихся улочек притулился  то  ли  постоялый  двор,  то  ли
харчевня,  где  можно  было  заодно  снять  комнату.  Унылое  заведение,  не
пользующееся особенной  популярностью  среди  горожан.  Среди  тех  горожан,
которые знать не знали,  что  уныло  оно  только  снаружи.  Эльрик  к  таким
горожанам не относился.
   Шефанго никогда не жалел времени и сил на отыскание в любом  из  городов,
где приходилось ему бывать, самой лучшей гостиницы, трактира, караван-сарая,
хана - название зависело от местоположения города. Император любил комфорт.
   На эту  же  харчевню,  которую  знали  в  Мераде  как  "Участь  грешника"
настолько давно,  что  историческое  ее  название  успело  забыться,  Эльрик
натолкнулся совершенно случайно. Даже не то чтобы натолкнулся. Если  честно,
его привел туда в свое время Бешеный Мамед, сообщив приватно, что в "Участи"
танцовщицы лучше, чем у самого султана. Де Фокс оценил тогда и танцовщиц,  и
заведение, взяв с тех пор за правило останавливаться там, и только там.
   Кстати сказать, обычно "Участь грешника" использовалась  не  столько  как
гостиница, сколько как место для различных  встреч  и  неприглядных  делишек
сильных города сего, на чем хозяин огребал неплохие деньги.
   Это Эльрик тоже знал. И отнюдь не понаслышке.
   Просто  удивительно,  чем  только   не   приходится   заниматься   иногда
сотнику-нелюдю на службе султана.
   Харчевня была на месте. Да и что могло с ней случиться? Хорошее место,  и
охраняют хорошо.
   Император спешился. Провел  коня  в  перекосившиеся,  но  на  деле  очень
крепкие ворота.  У  единственной  коновязи  понуро  стояли  три  заседланных
скакуна. Хрустели зерном. Друг на друга внимания не обращали.
   Подоспевший конюх потянулся было принять у шефанго  поводья.  И  признал.
Поклонился. Сверкнул в улыбке кривоватыми зубами:
   - Мир вам, сотник. Коня, как всегда?
   - Как всегда. Здравствуй, Юсуф. - Эльрик сам подвел Тарсаша  к  коновязи.
Снял уздечку. Конюх подоспел с мешком зерна. Засыпал  в  ясли,  не  скупясь,
бросая на скакуна оценивающие взгляды:
   - Сказка-конь. Но вы ведь, если память не изменяет  недостойному,  всегда
предпочитали кобыл. Рыжих. Последняя, я помню, горяча была.
   - Греза-то? - Эльрик протянул Юсуфу золотой и  повесил  уздечку  на  крюк
рядом с яслями. - Разве ж она горяча?
   - А у нас хозяин новый. Правда,  слова  условные  те  же,  -  пробормотал
ошалевший конюх, разглядывая монету. Жадность боролась в нем с честностью,