с
какой-нибудь иной, невидимой пока стороны. Сверкнет неожиданной  гранью.  И,
может быть, найдется выход?
   Выход должен быть.

Готландия. Сипанго. Эзис. Готская империя...

Четверо

   Солнце заливало сад ослепительным светом. Секира, вернувшись  из  империи
готов, целые дни проводил в саду, замерев под жаркими солнечными лучами.  Он
напоминал тогда визирю змею, свернувшуюся в  кольцо  на  раскаленном  склоне
бархана.
   Что-то случилось с ним за пять  лет,  прожитых  там,  далеко  на  Западе.
Что-то превратившее всегда довольного  жизнью  и  собой  Секиру  в  каменное
изваяние. Ахмази  не  решался  спросить.  Просто  заходил  иногда  в  гости.
Прятался в тень, куда-нибудь поближе к фонтану, и сидел так  же  молча,  как
Секира. Только нелюдь тянулся к солнцу. А визирю даже в прохладном шуме воды
было тяжко.
   Сорок лет дружбы - достаточный срок, чтобы научиться просто молчать рядом
с другом. Но тогда это молчание казалось невыносимым.
   И нарушил его первым все-таки Секира, а не Ахмази.
   - Я много дал бы за то, чтобы вернуться в Степь, - сказал он  однажды.  И
евнух  вздрогнул  от  неожиданности.  Как  будто  действительно   заговорила
каменная статуя.
   - Разве тебе плохо здесь? - осторожно поинтересовался визирь.
   - Там все иначе. Было иначе. Другие люди. Другие обычаи. Другой мир. Чище
и лучше, хоть и кажется Степь со стороны дикой и жестокой.
   - Ты жил и там тоже?
   - Давно. У меня был друг, Тэмир. Он первый  объединил  племена  степняков
под своей рукой.
   - Потрясатель?!
   - Ты что-то знаешь об этом?
   - Только то, что написано в книгах. Потрясатель мира, он прошел войной до
древнего Виссана, покоряя все народы, что встречались на его пути.  Имя  его
было забыто - его просто боялись вспоминать. Осталось только прозвище.
   - Его имя стало титулом. Тэмир-хан. Властелин Степи.
   - Но это было еще во времена Муджайи.
   - Чуть раньше.
   - Степь сейчас другая, ты ведь знаешь это. Секира.
   - Знаю. Когда-то про  Тэмира  говорили,  что  он  вернется.  Зеш-ш.  Люди
придумывают себе сказки и верят в них. А я вот не умею. Так  хочется  верить
иногда!
   Ахмази решительно выбрался из тени. Заглянул в лицо шефанго:
   - Что с тобой случилось, Эльрик? Что там было, на Западе?
   - На Западе? - Секира пропустил в пальцах пушистый кончик  длинной  своей
косы. - На Западе... Когда я приехал?
   - Месяц назад.
   - Старею, что ли? - Белая  коса  змеей  метнулась  за  спину.  -  У  тебя
проблемы в Эзисе, Ахмази?
   - Их договор с Сипанго.
   - Я еду в Мерад.

***

   Война.
   Теперь   это   слово   сплелось    со    словом    "Степь".    И    начал
выстраиваться-сплетаться узор мыслей, пока еще неопределенных,  тычущихся  в
стороны, как слепые щенки.
   Степь и Война.
   Ахмази знал о Степи немного. Но все-таки больше, чем другие, даже больше,
чем книжники.
   Знал он и о хане Тэмире, именем которого пугали детей после его смерти. И
о  Потрясателе  знал  Ахмази  больше  любого  историка  или   книгочея.   По
возвращении Секиры из Мерада, за те несколько  дней,  что  прожил  нелюдь  в
Аль-Бараде, Ахмази постарался вытянуть из него как можно больше.
   Зачем?
   Да ведь Степь была врагом Эннэма куда  более  страшным  и  реальным,  чем
Эзис, где жили все-таки братья по вере.
   Итак, Война и Степь. Степь и Война.
   Сим  перечитал  донесение,  порадовавшись  тому,  что  не  разучился  еще
излагать факты и только факты, опуская домыслы и выводы,  не  подтвержденные
ничем кроме собственной интуиции.
   Впрочем,  ему-то  самому  домысливать  никто   не   запрещал.   Наоборот,
поощрялось в ордене умение делать самостоятельные выводы. Вот Сим  и  делал.
Только выводы получались какие-то странные.
   Может быть, потому, что факты между собой никак не связывались?
   Вольные города охватила война. Неожиданная и какая-то  нелепая.  Началось
все с того, что несколько бродяг из Бериллы, промышляющих разорением древних
упокоищ, нашли немыслимой ценности клад в древнем-древнем захоронении.
   Не простого человека приняло когда-то это последнее пристанище. Знатным и
богатым воином был мертвец. Может  быть,  даже  одним  из  ханов.  Грабители
разоряли могилу, а хозяин ее, на удивление не тронутый разложением, улыбался
загадочно, глядя на незваных гостей.
   Уже уходя, берилльцы  собрались  с  духом  и  выдрали  из  застывших  рук
мертвеца саблю. Жутковато было. Покойник казался живым: вот-вот  встанет  да
поотрубает головы дерзким пришельцам.
   Однако не встал. И то сказать, мертвый все-таки.
   Сокровища  честно  между  собой  разделили.  Погрузили   на   лошадей   и
отправились в Бериллу, счастливые, надо полагать, и  довольные.  Каждому  из
них причиталась из клада такая доля, что  хватило  бы  прожить  безбедно  до
конца дней, да еще и оставить неплохое наследство детям, внукам и правнукам.
   По дороге пропала из клада та самая сабля.
   Нет, сабля, говорят, была не простая.  Знатный  был  клинок,  без  лишних
украшений, но ковки такой, что с нынешним  оружием  и  не  сравнить.  Может,
гномийской древней работы? Может, колдовской? Сейчас уже и не выяснить.
   Пропала сабля и пропала. Велика ли потеря, если во вьючных мешках не одно
состояние спрятано? Видно показалось, что  велика.  Потому  что  передрались
поделыдики между собой, не успев  даже  от  упокоища  разграбленного  далеко
уехать.
   Три десятка их было.
   А выжили двое.
   Самых разумных или трусливых самых - кто теперь скажет? Никто, потому что
стоило этим двоим в Берилле объявиться, как с них головы и сняли.
   Достался клад, весь как есть, за исключением пропавшей сабли, бургомистру
Бериллы, бандиту известному, не так уж и давно на покой ушедшему. Бургомистр
честь по чести разделил сокровище  промеж  своих.  Никого  не  обидел.  Всем
досталось, и все вроде довольны были. Но не долго.
   Вести о богатой добыче быстро по Вольным городам разошлись. А  народ  там
тот еще - оторви да брось. Всякое отребье  с  земель  окрестных  к  вольнице
разбойной прибиться норовит. И прибиваются.
   На Бериллу глядя, Тир с Согодом обзавидовались.  Ну  и  не  поленились  -
ленивые в Вольных городах долго не задерживаются -  договорились  быстренько
да с двух сторон и ударили.
   Была Берилла. И нет Бериллы.
   И Господь бы с ней, с Бериллой, сегодня сожгли - завтра отстроят, но надо
же было Согоду и Тиру между собой  тут  же  и  передраться.  А  на  них,  за
Бериллу, надо думать, обидевшись, и Нордвиг с Соттерном навалились. И Джемис
с Ос-Ригу в стороне не остались. Перегрызлись все между  собой  из-за  клада
неслыханного. Никогда не было такого, чтобы Вольные города друг против друга
вставали, однако встали ведь!
   И дерутся сейчас. Только пыль летит.
   "Дерутся - это  хорошо,  -  отстраненно  размышлял  Сим.  -  Пускай  себе
дерутся. Но, скажите на  милость,  почему  драка  эта  так  Барадского  Лиса
обеспокоила? Или он,  зараза,  по  звериной  своей  привычке  следы  путает,
глазами к Вольным городам оборотившись, а носом вынюхивая, что там  в  Эзисе
делается?"
   Интерес Ахмази к войне в Вольных городах действительно был  странен.  Как
будто мало было великому визирю угрозы с Запада. Куда более реальной угрозы.
Гнилой мир

   Любой путь имеет начало и завершение. Когда, шатаясь от усталости, Эльрик
собирался устроиться на очередную, Бог весть какую по счету ночевку,  что-то
настойчиво и неотступно поманило его вперед.
   Еще чуть-чуть.
   Несколько шагов.
   Несколько мгновений, сбившееся дыхание, шум крови в ушах...
   Еще немного.
   Он взобрался на холм и увидел горы. И башню в  горах.  И  небо  там  было
синим. А под небом было море. Невидимое,  прячущееся  за  горами.  И  солнце
светило там, над стремительной иглой башни, уходящей в звонкую синеву.
   Эльрик  пошел  к  этому  небу,  к  солнцу,  к  ветру,  дыхание   которого
чувствовалось даже здесь, в прогнившей духоте. И,  наверное,  упал  в  конце
концов, потому что даже он  не  мог  идти  до  бесконечности.  Но  когда  он
проснулся, была ночь. Настоящая ночь. И сверху смотрели звезды.
   Что-то мешало под боком. Что-то  твердое,  угловатое,  плоское  лежало  в
рюкзаке. Очень неудобно лежало.
   Эльрик лениво сел. Зевнул. Убрал с лица спутанные волосы.  И  заглянул  в
рюкзак.  Выпирая  окованными  в   золото   углами,   поблескивая   вычурными
накладками, лежала там, поверх  тщательно  упакованного  барахла,  небольшая
тонкая книга.
   - Библиотека, м-мать, - невпопад ругнулся шефанго. И машинально полез  за
трубкой. Он все еще не привык к тому, что табак давно кончился.
   Выругавшись еще раз, Эльрик закусил мундштук зубами и,  посасывая  пустую
трубку, осторожно раскрыл манускрипт.
   Мягкий, удивительно  мягкий,  светлый  пергамент  страниц.  И  черным  по
желтовато-белесому, нервным, летящим почерком - слова.  На  языке  погибшего
народа. На языке, ставшем потом языком магов. Слова складывались в  созвучия
фраз. В строфы:

   "Внемлите мне, ибо знаю я, что будет и как будет.
   Внемлите мне, ибо поведаю вам то, что предначертано звездами.
   Внемлите мне, ибо то, что я расскажу, свершится..."

   Наверное, нужно было что-то сказать по этому поводу. Но ничего приличного
в  голову  не  приходило.  Эльрик  бездумно  пролистывал  тонкие   страницы,
выделанные из  человеческой  кожи,  читал  знакомые  до  оскомины  строки  и
подумывал, а не выкинуть  ли  нежданно  появившийся  подарочек  в  ближайшее
болото. В самый глубокий омут.
   Вот только болот поблизости не было. Ни единого.
   Каменный карниз нависал над горной тропой. А над карнизом нависала сосна.
Обычная   сосна,   не   пытающаяся   опутать   корнями,    высосать    кровь
ветками-щупальцами.  Сосна  с  пышной  кроной  и   с   коричневым   стволом,
искривленным ветрами.
   Карниз был засыпан сухой хвоей, валялись  на  нем  шишки,  и  сидеть  над
тропой было мягко и удобно.
   Эльрик и  сидел.  Наслаждался  прозрачным  воздухом,  ветром  и  солнцем.
Запахом хвои. Пересвистом невидимых птиц. Жизнью самой наслаждался.
   Единственное, что портило настроение, -  это  отсутствие  табака.  Курить
хотелось страшно, но кисет давно опустел.
   Шефанго грыз новую, но уже изрядно побитую трубку  и  смотрел  на  Башню.
Совсем уже близкую. Черная твердыня устремлялась в синие небеса, казалась не
правдоподобно высокой и тонкой.
   Снизу послышались шаги, уверенные, тяжеловатые. Бряцание металла.  Кто-то
шел по пыльной дороге, зная, что здесь он - дома  и  некого  бояться,  да  и
незачем.
   Император неспешно поднялся на ноги. Вытянул из  ножен  саблю,  взятую  в
какой-то из стычек, он не помнил в какой, и не помнил,  кто  был  владельцем
оружия, но сабля была славная. Из хорошей стали.  Сразу  пришлась  по  руке.
Напомнила далекие, страшно далекие времена жизни в Великой Степи...
   Сунув трубку в кисет, Эльрик спрыгнул на дорогу.
   Высокий, но вооруженный длинным мечом воин  обернулся  к  нему,  даже  не
потрудившись обнажить клинок. И де Фокс застыл растерянно, разом  позабыв  о
том, что в этих краях есть только враги. Готовность  к  бою,  уверенность  в
себе, радость от того, что путь к цели почти завершен, -  все  это  исчезло,
ушло, сгинуло, оставив звонкую пустоту.
   На дороге перед ним, гордо вскинув голову, глядя в лицо  мертвыми  синими
глазами, стоял шефанго.
   Первый шефанго, которого увидел Эльрик со времен своего изгнания.
   - Гратт геррс, Торанго. - Воин улыбнулся. Сверкнули длинные клыки.  -  Мы
давно ждем тебя.
   - Гратт геррс.
   - Пойдем. - Воин кивнул на тропинку, огибавшую скалу, уводящую в  сторону
от дороги к Башне. - Мое имя Хальд. Люди зовут меня Корабелом.
   - Мое имя Эльрик. И люди зовут меня Предателем. - Император вложил  саблю
в ножны. - Куда ты зовешь меня?
   - Домой.
   - Что?
   - Сначала в наш фьорт, а оттуда ты сможешь уйти на Анго.
   - Откуда здесь шефанго?
   - Мы служим Темному. Мы пришли  сюда  добровольно,  чтобы  дождаться  его
возвращения и помочь ему после.
   - Ше тарры? Значит, вы уходите сюда?
   - Разумеется. Пойдем же.
   Эльрик покачал головой.
   Ше тарры. Так называли тех, кто верил, что после смерти попадут  в  края,
где стоит цитадель Темного Бога. Их уважали на Анго. И немного боялись.  Как
всегда уважают и боятся тех, кто способен отдать себя без остатка Вере.
   - Я не могу пойти с тобой, Корабел. Моя цель - там. - Де Фокс показал  на
Башню.
   - Твоя цель недостойна шефанго.
   - А это мое дело.
   - Эльрик-Предатель. - Хальд нахмурился, глядя на императора. - Твое слово
- закон, но не здесь. Не отягощай себя новыми преступлениями, ты сделал  уже
достаточно. Измена Вере, служба  Свету,  друзья,  которые  заслуживают  лишь
смерти.
   - Разве судят у нас за доблесть в бою, неважно, на чьей стороне? И  разве
карают за верность в дружбе?
   - Мы уважаем тебя. - Корабел кивнул все так же хмуро.  -  Но  не  простим
отступничества.
   - Ваше право. Шаххе гратт. - Эльрик отвернулся, и слова ударили в спину:
   - Ты не дойдешь, Предатель. Дорога одна, и мы не позволим тебе пройти  по
ней.
   - Как, интересно? - Де Фокс  медлил  обернуться.  -  Шефанго  не  убивают
шефанго.
   - А зачем нам убивать тебя, император? Ведь и ты не поднимешь меч на свой
народ. Если понадобится, мы силой приведем тебя во фьорт. И возможности уйти
оттуда у тебя не будет. Никогда. Даже если ты найдешь способ погибнуть.
   - А  народ  поднимешь  ты,  я  правильно  понял?  -  Эльрик  вздохнул  и,
развернувшись, смерил Корабела взглядом. Потом лениво, даже как-то  небрежно
ударил шефанго в висок. Человека убить можно и меньшим. Хальда отшвырнуло  в
сторону, и он, бесчувственный, растянулся в пыли.
   Шефанго и большим не убить.
   - Так-то лучше. - Император  поднял  своего  незадачливого  соплеменника.
Перетащил поближе к скале. И принялся связывать,  используя  для  этой  цели
Хальдовы же плащ и ремень, - Измельчали нонче ше тарры, - бормотал он слегка
разочарованно.
   - Дурак, - ответил Корабел, которому полагалось пробыть без сознания  еще
минут десять. И ремень вспыхнул в руках де Фокса.
   - Тебе не остановить меня, Предатель. Это я остановлю тебя.
   Перстень Джэршэ на руке Эльрика тускло зардел, поглощая чужую магию.
   Затрещал, расползаясь на части, крепкий кожаный плащ.  Хальд  вставал  на
ноги, сплетая из воздуха "ловчую сеть".
   Эльрик ушел от первого броска.  Принял  на  перстень  второй.  Знал,  что
магией звенит сейчас на всю округу, что любой, кто  не  чужд  Силы,  слышит:
здесь, под скалой, где  сворачивает  к  морю  узкая  тропинка,  маг  шефанго
пытается задержать дерзкого пришельца. Слышит. И спешит сюда сам.
   Шефанго не убивают шефанго.
   Сабля чуть присвистнула, вылетая из ножен. Ей, сабле, было не привыкать к
крови. Алая или черная - не все ли равно?
   А руки сами повели-направили узкое лезвие,  сами,  привыкнув  к  убийству
больше, чем к дружеским поединкам.
   И Эльрик не ужаснулся содеянному.
   Шефанго не убивают шефанго. Шефанго много чего не делают из того, что уже
сделал и еще сделает их император.
   Скалы не рухнули. И не раскололось  небо,  осыпаясь  в  море  прозрачными
льдистыми осколками. И оружие не повернулось  в  руках,  чтобы  поразить  за
преступление, неслыханное, невероятное, невозможное.
   Птицы продолжали  петь,  словно  не  случилось  ничего,  словно  не  было
бесконечного мгновения убийства, словно не нарушены заповеди  и  не  попраны
законы.
   Эльрик бросил  саблю  в  ножны.  И  пошел  к  Башне,  оставив  за  спиной
обезглавленное тело.

Эльрик де Фокс

   Ну вот я и выбрал. Выбрал и подписался, и право же, лучше бы я подписался
собственной кровью, собственной жизнью, чем вот так...
   Не люблю выбирать.
   С того самого первого выбора не люблю.
   Но ведь никуда от этого не деться.
   Либо Меч и Свет. Либо Тьма, справедливая, могущественная  и  -  отказ  от
Пути. Отказ от Оружия. Оружия, которое лежало  заточенное  где-то  в  недрах
башни-иглы. Оружия, которое лежало бесполезное и ненужное уже сотни веков.
   Предательство.
   Нарушение законов.
   Самых важных законов.
   Тех, которые не смеет отменить даже император.
   Не смеет.
   Запертые двери уже не были преградой. Магией были пропитаны эти места.  И
магия бушевала во мне. Сила сметала все на своем пути, снимала блоки, будила
знания, которых не было никогда и не могло быть.
   Я знаю, откуда это пришло.
   Райяз Харрул,  Постигший  Тайное,  действительно  вложил  в  "Прорицание"
знания и могущество, свое и своих предшественников.
   И это стало моим. И не было больше преград.
   Эй, Величайшие! Как промахнулись вы, наделяя меня своим Даром!  Могли  ли
вы предположить, что  случится  такое?!  Не  могли.  И  я  не  мог.  А  ведь
случилось.
   Сила. Магия. Вихрь. Ураган.
   Всемогущество...
   Я исчез туда, откуда несло Тьмой. И возник в коридоре. Широком.  Светлом.
Изузоренном резьбой по черному камню.
   Чувствуя себя последним подонком, толкнул без стука дверь, возле  которой
оказался. Хисстар, что сидел там в глубоком кресле перед камином, с  тяжелой
книгой в руках, поднял рассеянно глаза.
   - Где Меч? - спросил я, направляя Силу в пылающий перстень.

***

   Багровый огонь стонал и бился у меня в руках. И так же стонал и  бился  у
стены воин Тьмы, один из тех, кого почитали на  Ямах  Собаки,  как  почитают
анласиты своих Хранителей. Один из тех, перед кем преклонялся даже  я.  Один
из тех воинов, магов, ученых, кто оставался с Темным и в дни его могущества,
и в дни его поражения.
   Он пытался сдержать стон. Но ему было больно. Так больно, что задавленный
крик перерос в отчаянный вой, и не мог хисстар скрыться, уползти, спрятаться
от бьющих из камня безжалостных, жестоких лучей.
   И он заговорил.
   Он сказал, что в одном из залов есть провал. Что нужно  шагнуть  в  него.
Что сутки, полные сутки, вниз и вниз будет падать дерзнувший. И что никто не
переживет этого падения.
   - Показывай зал.
   Страшно было смотреть, как корчится в муках тот, на кого  еще  недавно  я
мог смотреть лишь снизу вверх. Я и сейчас не был  достоин  большего.  Скорее
наоборот. Но я был сильнее.
   Он не смог встать, когда придержал я свою магию. Не смог. Но  пытался.  И
даже сделал несколько шагов. Однако ноги отказались держать,  и  хисстару  -
боги, хистару! - пришлось ползти по коридору. Я не помогал ему.
   Я не настолько спятил, чтобы коснуться его. Узкая дверь  -  не  заметишь,
если не будешь искать специально, - открылась бесшумно, когда мой  проводник
царапнул тонкой бледной рукой по узору, нажав что-то в замысловатых завитках
- Открылась, и Сила дохнула на меня,  как  недавно  дохнул  ветер,  разгоняя
мороки гнилого мира. Дохнула, сплетаясь  с  моей  собственной  мощью.  Сила,
исходившая из темного провала в центре.
   Клинок был там, без сомнения. А здесь, возле  двери,  опираясь  спиной  о
косяк, сидел хисстар. Я увидел его лицо.
   До этого он отворачивался, да и судороги, что били  это  сильное,  гибкое
тело, не давали приглядеться. Он сидел, опустив глаза. Почти не  дыша.  Губы
были искусаны, и кровь  испачкала  узкий  упрямый  подбородок.  Алая  кровь.
Хисстар был человеком.
   А потом, то ли отдышавшись, то  ли  осознав  наконец  тишину,  он  поднял
глаза. И такая мука была в них, такая боль... То, чем терзал я его плоть, не
шло в сравнение с пыткой, которая терзала сейчас его душу.  -  Предатель.  -
Веки опустились. Острые черные ресницы, мокрые от невольных слез, бросили на
скулы полукружья теней. - Темный поймет - Он-то  простил  бы.  Я  не  прощу.
Убей. Ты знаешь как.
   И зачерпнув той Силы, что хлестала  из  глубины  горы,  скрутив  ее,  как
скручивал собственную, я ударил в хисстара  всей  мощью,  какую  только  мог
осилить сам. А мог я много. И воин  вспыхнул,  огненным  смерчем  пройдя  по
комнате, сметая все на своем пути, выплавляя в камне стеклянистую дорожку.
   Обожгло пальцы - это расплавилась, потекла серебряная  оправа  рубинового
перстня. Я снял драгоценность и