лучше, мразь. Потому что, если я, вернувшись, узнаю, что ты обидел хотя бы
одну женщину, я тебя поджарю. На этом самом вертеле. Ясно? Поджарю и съем.
   Хальпек глотал собственную кровь и смотрел на дюймовые клыки, сверкнувшие
белым. Настоящие клыки, мать их. И острые, нечеловеческие зубы. Он смотрел и
понимал - это правда. Это все правда. И никто не поможет ему сейчас. Ни трое
струсивших рядовых. Ни даже вся стража Уденталя. Он остался один на один  со
смертью, которая смотрела на него алыми глазами и скалила белоснежные клыки.
А от  смерти  не  спрячешься.  Ни  сейчас,  ни  потом,  когда  это  чудовище
вернется... Никуда не спрячешься. Никогда...
   Эльрик опустил бесчувственного десятника на  пол.  Поднялся  и  вышел.  В
кабаке испуганно молчали.
   В "Серую кошку" он вернулся не сразу. Сперва  заглянул  к  Дзебеку  Палю,
капитану  баронских  гвардейцев.  Тот  радостно  поднялся  было   навстречу,
потянулся за контрактом, но посмотрел на шефанго и сел обратно:
   - Отказываешься?
   - Отказываюсь. Слушай, Дзебек, тебе меня сегодня  арестовывать  придется,
если у вас законы за десять лет не изменились.
   - Арестами вроде стража занимается... Тебя арестовывать? Ну это, конечно,
к гвардии. Но за что? Подрался с кем?
   - Подрался. - Эльрик хмыкнул. - Морду набил десятнику одному  бравому.  Я
из города после вечерней молитвы уезжаю.
   - И почему ты бабой не остаешься?  -  сердито  буркнул  Дзебек,  доставая
бутылку. - Как мужиком станешь - вечно неприятности.  Давай  хоть  выпьем  с
горя. Такой боец пропадает, а!
   - Ну почему пропадает? - Эльрик взял протянутый кубок.  -  Срок  давности
выйдет, я вернусь, если домой не уеду.
   - Что-то ты раньше домой не торопился.
   - Так то раньше. - Он выпил залпом. Дзебек потянулся налить  еще,  но  де
Фокс покачал головой. - Хватит. Я сюда  не  пить  пришел,  а  сообщить,  что
уезжаю. Да и ты на службе. Кстати, может, Михася сам известишь?
   - Ну не мне, так хоть и не ему. - Капитан налил себе снова. - Что  теперь
со спором нашим делать прикажешь? Мы же на десять золотых спорили! А ты  вон
как.
   - На двоих пропейте. Ладно. Мне пора. - Он легко  поднялся  из  глубокого
кресла.
   - Когда вернешься-то? - тоскливо поинтересовался  Дзебек.  -  Мы,  может,
снова поспорим.
   - Я ж говорю - срок давности выйдет.
   - Только давай ко мне, лады? Ну что тебе у этого водоплавающего делать? А
я тебе сотню дам. Я бы тебе  тысячу  дал,  да  у  меня,  сам  знаешь,  всего
тысяча...
   - Я подумаю, -  честно  сказал  Эльрик  и  вышел.  Домой  он  возвращался
неспешно,  умеряя  обычно  скорый  шаг.  Во-первых,  Кине  нужно  было  дать
выспаться. Во-вторых, принц вспоминал изумительную  красоту  эльфийки  и  не
слишком  рвался  убедиться  в  том,  что   память,   как   обычно,   склонна
преувеличивать увиденное. В-третьих, откровенно говоря, он слегка побаивался
того, что память не преувеличивает. В этом случае Эльрика ожидали  некоторые
сложности морального порядка. Затаскивать девочку  в  постель  после  всего,
чего она натерпелась, он считал не слишком правильным. А не затащить было бы
очень трудно. В конце концов, он  давно  уже  делал  это  инстинктивно,  сам
иногда удивляясь тому, что в очередной раз оказался в  постели  с  женщиной,
которая, по  большому  счету,  не  нужна  была  абсолютно.  Потом  возникали
проблемы с мужьями. Если эти проблемы возникали у женщин, приходилось еще  и
мужьям объяснять, что лучше с женой обходиться поласковее. Словом  -  мороки
выше мачты. А удовольствия от силы на неделю. Потом надоедало.
   Хвала Богам, барон Удентальский так ничего и не узнал  о  выходках  своей
дражайшей юной супруги. Девочку понять можно - клюнула она в первую  очередь
на  его,  Эльрика,  кажущуюся  молодость.  Барону  уже  за  сорок.  А  ей  -
восемнадцать только-только. И что в итоге? Поняв наконец,  что  значит  быть
женщиной, она, вопреки ожиданиям, отнюдь не потеряла интереса к  учителю.  И
отвадить ее от себя стоило шефанго немалых трудов. И с  женщиной  расстаться
не поссорившись. И с мужем ее общаться так, чтоб  ни  полсловом  девочку  не
подставить. Ладно хоть в "Серой кошке" давно молчать привыкли. Даром что  не
первая это на их памяти баронесса.
   Эльрик вошел в гостиницу. Поднялся по  широкой  лестнице.  Постучался  на
всякий случай в собственную комнату, услышал чуть испуганное:
   - Да. - И вошел.
   Кина увидела, как выросла на пороге огромная фигура с  висящим  на  поясе
топором. Белые волосы, красные глаза и черная  маска...  эльфийка  выставила
лютню, словно защищаясь, и медленно отступила к креслу.
   - Я закричу, - звонко предупредила она.
   - Зачем? - удивилось чудовище, закрывая за собой  дверь.  Голос  оказался
неожиданно мягким, эльфийским. - Ах да. -  Сверкнули  страшные  зубы,  когда
черные  губы  раздвинулись  в  улыбке.  -  Извини.  Я  не  подумал,  что  ты
испугаешься. Меня зовут Эльрик. Эльрик де Фокс.
   - Предатель?
   - Да. Если тебе так понятнее.
   - Ты - Тресса... - осторожно,  словно  сама  себе  не  веря,  проговорила
эльфийка.
   -  Ну,  Хвала  Богам.  Теперь  мне  можно   войти?   -   С   ума   сойти.
Эльрик-Предатель! Настоящий. Живой! - Кина упала в кресло, все еще  прижимая
к себе лютню. - Да входи, конечно. Это же твоя комната. А я думала,  что  ты
умер. А у нас о тебе песни поют. Ты же герой, да? Ты  Владыке  поклоняешься,
правда?
   - Не правда, - холодно ответил шефанго. - Это на  Айнодоре  придумали.  И
насчет героя, кстати, тоже. Держи. -  Он  бросил  на  кровать  узел,  -  Это
мужская одежда. Мы уезжаем.
   - Когда?
   - Сегодня. Если тебе еще что-то понадобится, скажи. Я вроде все купил, но
кто вас, эльфов, знает. Может, тебе что особенное нужно.
   - Что особенное? - честно удивилась Кина.
   - Боги, ну откуда мне знать? В общем, у тебя есть три часа на  то,  чтобы
одеться. Есть хочешь?
   - Нет.
   - Смотри. До ночи голодать придется.
   - Да я утром двух цыплят...
   - Ты сама как цыпленок. - Шефанго  снова  улыбнулся.  На  этот  раз  Кина
улыбки не испугалась. - Ладно. Через три часа я зайду.
   В общей зале было безлюдно - час рабочий, постояльцы, кто по  делам,  кто
по безделью своему, разбрелись. В "Серой кошке" останавливались  такие,  кто
мог бездельничать. Славу добрую трактир приобрел давно. В нем даже  вилки  к
столу подавали. Специально для господ, что здесь бывали.
   Тетушка Ганна привычно шуганула Марка, навострившегося было подняться  на
второй этаж - не дает же мальчишке покоя девица, которую Эльрик пригрел, - и
присела на лавку, бездумно расправляя фартук.
   Как объяснял ей Джозеф, давно еще, сразу после свадьбы, шефанго в  "Серой
кошке" вместо ангела-хранителя. И не только потому, что любая шушера уличная
трактир стороной обходит, а еще  и  потому,  что  "Он  тут,  Ганна,  местная
дос-то-приме-ча-тель-ность".
   Слово это молодая Иоганна  Тальская  -  тогда  уже  Иоганна  Джозефова  -
услышала в первый раз и запомнила навсегда. Ведь и  правда,  кто  только  не
останавливался в "Серой кошке" -  бывало,  что  и  знатные  господа,  все  в
бархате да тонком сукне - и все расспрашивали,  а  часто  ли  здесь  шефанго
бывает? Мол, слышали они от знающих людей, что настоящий, живой шефанго сюда
наведывается.
   Когда его добрые хозяева ожидают? Не знают? Ну а  если  подождать-пожить?
Можно надеяться увидеть?
   - Можно, - говорил Джозеф.
   - Можно, - поддакивала Ганна. И нарадоваться не могла  на  шефанго  этого
неведомого, из-за одного имени  которого  богател  трактир  с  каждым  днем.
Легенд она о сэре Эльрике за двадцать лет наслушалась -  ей  мать  о  Святом
Пламени столько не рассказывала. А когда  увидела  воочию,  стыдно  сказать,
испугалась сперва до того, что завизжала,  фартуком  накрылась  и  в  погреб
побежала. Прятаться, значит.  Не  видела  даже,  как  чудище,  что  в  кабак
явилось, на пороге замерло в растерянности. Не видела,  как  Джозеф  к  нему
поспешил, да не дошел, на лавку упал, от смеха скиснув. Думала еще: Ежи бы -
тогда жив еще первенец их был, - Ежи бы с собой успеть захватить.
   Потом, когда муж ее отыскал, да сына отнял, да из погреба вытащил,  когда
гость, губы покусывая, чтоб не смеяться, в извинениях рассыпался,  тогда  уж
Ганна его разглядела. И сквозь страх оставшийся удивилась - мальчишка  ведь.
Даром что огромен и клыки звериные. Маска  лицо  не  все  закрывает.  Вот  и
видно: гость-то долгожданный - пацан пацаном.
   - Лет-то ему сколько? - шепотом спросила Ганна у мужа, когда  вдвоем  они
суетились, стол накрывали, прислугу к такому делу не допустив.
   - Да разве же я знаю, Ганна, - так же шепотом ответил Джозеф.  -  Я  тебе
одно скажу: когда он был, Уденталя еще не было. И империи Готской  не  было.
И... вообще ничего не было.
   - А Муж да Жена Первородные?
   - Ну, мать, ты даешь! - изумленно воззрился на нее муж. - Откуда  же  мне
знать? Хотя... Сэр Эльрик, - гаркнул  он  через  весь  зал,  благо  не  было
никого, - а Муж с Женой Первородные были здесь, когда вы на Материк пришли?
   Шефанго молчал с минуту, позабыв про  трубку.  Потом  помотал  головой  и
удивленно, но, похоже, честно ответил:
   - Не было, Джозеф. Точно не было.
   - Во, - наставительно сказал трактирщик, повернувшись к жене. - Слышала?
   Ганна молча кивнула. Но так и не  улеглось  в  голове,  что  сэр  Эльрик,
мальчишка этот, на которого в "Серой кошке" едва не молятся, стар настолько,
что и представить невозможно. Может, потому и не  улеглось,  что  невозможно
представить.
   - И  чего  ты  беспутный  такой?  Лучше  бы  насовсем  девкой  оставался.
Ты-Тресса, это ж радость просто что за девочка. А как  парнем  станешь,  так
управы никакой нет, - ворчала Иоганна, когда  провожал  постоялец  очередную
свою женщину. - Водишь к себе и  водишь.  Бога  бы  побоялись.  Смотри  вот,
возьмусь я за тебя да охажу ухватом, чтоб неповадно было.
   - Да ладно тебе, тетя Ганна, - смеялся Эльрик,  -  каждой  женщине  нужно
немного счастья.
   - Ты, что ли, счастье-то? - Она сердито бухала на стол завтрак,  садилась
рядом, если не было многолюдно, и, подперев  ладонью  подбородок,  смотрела,
как он ест. Однажды спросила, само как-то вырвалось:
   - И куда мать с отцом смотрят?
   А шефанго отмахнулся легко:
   - Некому смотреть.
   И кольнуло ей сердце. Марк-то - сыночек поздний, долго у них  с  Джозефом
детей не было, да  еще  первенец  умер.  Марк  выжил,  то-то  радости  было.
Кровиночка их. Любовь единственная. Как бы он без отца да без матери?
   А Эльрик ее тетушкой звал. Уважал.  Так  она  его  сэром  величать  и  не
научилась. Да и его-Трессу, если уж на то пошло, госпожой  назвать  язык  не
поворачивался. Девчонка ведь. Какие там госпожи-сэры? И  то  сказать,  когда
привезли его однажды в "Серую кошку",  почитай  без  руки  правой,  кто  его
выхаживал? Не вертихвостки эти, что табунами прорваться пытались. И что она,
Ганна, слышала, когда рычал шефанго в бреду то на непонятном  языке,  то  на
человеческом, никто никогда не узнает. И как плакал он, губы кусая до крови.
И как просил кого-то... непонятно просил, но так... Ганна сама плакала,  как
слышала. Хоть и непонятно. Нет. Никто не узнает, с ней это вместе  и  умрет.
Прикипела она сердцем к шефанго этому страхолюдному,  как  к  сыну  родному.
Словно вернулся тот, первый, что умер.  Ежи.  Три  годика  ему  было.  Долго
умирал.  Плохо.  Также  она  его  выхаживала.  Сутками  у  кровати   сидела.
Молилась... Да не услышал Бот. Что ему, Богу, до Иоганны Джозефовой? Что ему
до Ежи? Столько дел других. Важных.
   - Может, останешься? - спросила она потом, когда собрался Эльрик уезжать.
- Оставайся, право слово. Ты ж мне за сына стал. Ну зачем тебе  ехать?  Куда
ты с одной-то рукой?
   Обнял он ее вдруг. Поцеловал в лоб. Улыбнулся:
   - На Запад мне нужно, - говорит. - Дела.  А  тебе  спасибо.  Ты  даже  не
представляешь, какое спасибо.
   - Да за что? - Ганна отмахнулась,  еще  не  веря,  что  он  действительно
уедет, и зная уже, что уедет. - Великое дело. Марк вон, как  болеет,  с  ним
так же сижу.
   - Вот за это и спасибо, - тихо так сказал. Без ухмылочки обычной.
   И уехал. Она полгода потом ходила как в воду опущенная. Покуда  слухи  не
дошли, что безумец какой-то, шефанго однорукий, в  Готской  империи  рыцарей
убивает. Бичей Божьих. Ревнителей веры, тех, что нечисть истребляют по  всем
землям Опаленным. Ей бы напугаться. А она от радости ревела - живой.  Джозеф
только в затылке чесал. Но тоже рад был - это ж не спрячешь.
   Прошло пять лет. Марку десять исполнилось. Готы, по слухам,  облавы  одну
за другой устраивали, все поймать пытались.  Говорили,  сам  Рилдир  рыцарям
Огненосным помешать пытается. А потом все там затихло. Ганна  с  Джозефом  и
испугаться не успели толком, как Эльрик явился. Живой и здоровый. У  Джозефа
руки дрожат, язык заплетается на радостях. А она, Ганна, все на руку шефанго
смотрит. На правую. На ту, которой не было. И поверить не может. Есть  рука.
Живая. Настоящая.
   Тогда они, помнится,  "Серую  кошку"  перестроили.  И  посуду  серебряную
завели. Эльрик с такими деньгами приехал, сколько  здесь  за  всю  жизнь  не
видели. Ну и настоял, чтобы Джозеф их забрал.
   - Мне они ни к чему, - говорит. - Все равно ведь на  выпивку  да  на  баб
истрачу. А вы с толком используете. Мне же лучше будет.
   Джозеф подивился, но деньги взял. Очень они пригодились.
   Ну а нынче, слава Богу, приехал Эльрик, и вроде насовсем приехал. Сколько
ж он сказал лет ему? Десять тысяч? Придумает же! Ганна улыбнулась и оглядела
пустынный зал. Редко он пустым бывает. "Серая кошка"  -  лучший  в  Удентале
трактир. Эльрик останется, и все теперь совсем хорошо будет.  Такая  радость
на старости-то лет. Видно, помнит про нее Бог. Бог, он про всех помнит.
   Эльрик появился, как всегда, неслышно. Ганна увидела его,  когда  он  уже
поставил на стол пару бутылок вина. Того самого, что она ему утром с  Марком
послала. Уж коли такую красивую девицу нашел, как Марк рассказывает, надо ее
и угостить как подобает.
   - Нет никого, тетя Ганна. - Шефанго прошел к стойке и принес  оттуда  две
глиняные кружки. - Выпьешь со мной, пока делать нечего?
   - Эк ты пьешь, - заворчала она по привычке. - А закусывать?
   - Мне-то? - Он сверкнул клыками.
   - А то. - Она взяла наполненную кружку. - Кто в "Огурце" дебоширил?  Весь
город на рогах ходил три дня.
   - Ну не здесь же мне было пьянствовать.
   - Верно. Был бы здесь, уж я бы тебе прописала по хребту.
   - Что ж утром сегодня не прописала?
   - Да ты, как мышь, проскользнул, я и за ухват взяться не успела. -  Ганна
задумчиво отхлебнула из кружки и поцокала языком.  -  Знатное  вино.  Но  на
кухню ты все ж таки сходи. У меня там мясо холодное в шкафу и хлеб... ну, ты
знаешь где. Принеси-ка.
   - Слушаюсь! - Он выскользнул из-за стола.
   - Да  ладно  ерничать-то.  Чай,  не  развалишься,  сэр,  если  о  старухе
позаботишься.
   - Ах, тетя Ганна, ну какая ты старуха?  -  Мягкий  голос  его  повис  под
каменными сводами, опустился, как пуховое покрывало - Ты - женщина  в  самом
расцвете своей красоты.
   Эльрик вернулся с хлебом и мясом,  прихватив  по  дороге  свежей  зелени.
Почтительно поставил все это перед хозяйкой. Увернулся от  подзатыльника.  И
снова разлил вино.
   Посетителей не было. И так вот, вдвоем,  потягивая  "Молоко  Драконессы",
сидели они, пока не одолел Иоганну приятный, но необоримый хмель.
   - Уезжаю я, тетя Ганна, - услышала она сквозь легкий шум в голове.  -  Ты
извини, так уж получилось. Ганна хотела сказать:
   - Не уезжай. Обещал ведь. - И, кажется, даже сказала, потому что услышала
такое знакомое:
   - Надо.
   Потом ее несли на руках. И ей хотелось заплакать, но слез не было, а было
чуть хмельное - и светлое, и грустное, но не очень - осознание  расставания.
Нового. Но, может быть, однажды он приедет и  останется?  Может  быть.  Даже
скорее всего. Ганна слышала заботливый голос мужа. И Эльрика:
   - Все, Джозеф. Она спит уже.
   Джозеф спрашивал что-то про  коня.  Про  припасы.  Какое  все  это  имело
значение, если Эльрик опять уезжает? Что припасы? У  нее,  у  Ганны,  всегда
заготовлены ему в дорогу и мясо, и сухари, и сушеные фрукты. И овес для  его
лошадей. Но зачем ему уезжать? Зачем?
   - Я тебя очень люблю, -  услышала  она  близко  тихий  голос  Эльрика.  И
заснула.
   - Ты ее до утра не трогай, -  посоветовал  де  Фокс  хозяину,  отходя  от
кровати. - А завтра все в порядке будет.
   - Куда вы уехали-то? - очень серьезно спросил  Джозеф.  -  Когда  ко  мне
спрашивать придут.
   - С чего ты взял, что придут?
   - Сэр Эльрик, - укоризненно протянул трактирщик. - Я ж вас не первый  год
знаю. Шефанго вздохнул:
   - Скажи - на юг поехал. Через Карталь, к исманам, в Мерад.
   - Они же на север искать кинутся.
   - Вот пусть на севере и ищут. Ладно, Пора мне.
   - Когда вернетесь-то? Эльрик пожал плечами:
   - Как получится.
   - Но вернетесь?
   - Вернусь, - уверенно, соврал де Фокс. И вышел.
   Вечерняя молитва - понятие растяжимое. Джэршэиты  проводят  ее  точно  по
расписанию. Но в Эзисе солнце раньше встает и раньше заходит,  так  что,  по
удентальскому времени, эта самая молитва приходилась  как  раз  на  середину
дня. На первый взгляд, конечно, выходить под вечер не  слишком  разумно.  Но
как раз в половине дневного перехода из города возле  дороги  стоял  удобный
караван-сарай. Если отправляться в  путь  с  утра,  останавливаться  там  не
станешь. А до следующего дойти не успеешь. Вот  и  ходили  караваны  на  юг,
выходя из Уденталя после вечерней молитвы.
   Эльрик  с  Киной  выехали  через  северные   ворота.   Принц   язвительно
раскланялся со  стражниками,  до  которых  дошли  уже  слухи  о  безобразном
избиении  Хальпека,  но  еще  не  дошел  приказ  об  аресте  шефанго.   Кина
проигнорировала мрачных солдат.
   Эльфийка очень прямо сидела в седле,  кончиками  пальцев  управляя  своей
неказистой лошадкой. Лошадку звали Мымра. И предназначалась  она  изначально
исключительно для того, чтобы  возить  Эльриковы  доспехи  да  разного  рода
объемистое барахло. Де Фокс купил  ее  перед  последней  войной,  в  которой
довелось ему участвовать - лет пять назад, - и тогда Мымра послужила верой и
правдой. Для наемника, каковым являлся Его Высочество, самым верным способом
заработать деньги был грабеж, а рыжая кобыла Эльрика меньше  всего  годилась
для перевозки награбленного. Вот и таскала послушная Мымра  добычу  хозяина.
До первого перекупщика.
   Кина не очень походила на добычу. Впрочем, приходилось возить  и  женщин.
Правда, ни одна из этих женщин не сидела в седле так легко и незаметно. И ни
одна из них не умела править, не раздирая губы трензелем,  легко  и  ласково
касаясь поводьев.
   - Нам сейчас главное - из Уденталя выехать. - Эльрик критическим взглядом
окинул эльфийку и Мымру. Поморщился. -  А  там  я  тебе  что-нибудь  добуду.
Поприличнее.
   Рыжая, черноносая Греза затанцевала на тонких  ногах,  капризно  раздувая
ноздри. Она застоялась в уютной конюшне. Соседство послушной и  тихой  Мымры
давно раздражало кобылу. А теперь  еще,  извольте  видеть,  хозяин  не  дает
сорваться в галоп,  выбирает  повод,  заставляет  идти  размеренной  скучной
рысью.
   - Я тебе попляшу! - рыкнул де Фокс, и Греза послушно притихла.
   Сулайман  встретил  их  во  дворе  караван-сарая,  посреди  упорядоченной
толкотни  и  шума.  Постоял,  покачиваясь  с  пятки  на  носок,  глядя,  как
спешивается огромный легкий эльф, как подхватывает он на руки  ослепительной
красоты девушку, совершенно не похожую на страшилище-брата.
   "Брат. Как же, - хмыкнул купец про себя, - знаем мы таких  братьев.  Сами
такими были". Впрочем, отношения этих двух эльфов его не  касались.  Девочку
неплохо было бы заполучить в свой гарем,  но  кто  знает,  чего  ожидать  от
эльфиек? Пусть уж лучше остается сама по себе. А  вот  этого,  здоровенного,
если он сумеет понравиться  ему,  Сулайману,  можно,  пожалуй,