лтарем  человеческую  фигуру  с  головой  козла,  увенчанной
массивными,  острыми  рогами.  Закрыл  глаза.  И  начал  молиться,   шепотом
проговаривая слова на виссанском. Тексты канонических  молитв,  творимых  от
конца к началу, легко слетали с губ.
   Отец Зла - известный насмешник. И нет ему большей радости, чем осквернить
таинство, вволю поиздевавшись над ним.
   Когда повернулись узкие зрачки в глазах козлиной головы, сэр  Зигфрид  не
слишком даже и удивился.
   - Итак, ты получил то, что хотел. - Козлоголовый непринужденно уселся  на
алтарь и закинул ногу на ногу.
   - Я получил лишь средство. - Сэр Зигфрид остался  стоять.  Второй  раз  в
жизни видел он Отца Зла во плоти, и сейчас  напала  какая-то  зябкая  дрожь.
Генерал не хотел поддаться слабости.
   - Да. Средство. - Увенчанная рогами голова качнулась. - Но  путь  к  цели
для тебя так же важен, как сама цель, уж я-то знаю. Хочу предупредить сразу:
те четыре перстня, которые сумели заполучить  твои  противники,  эти  хитрые
Опаленные, тебе сейчас  не  подвластны.  Люди  Белого  Креста  оказались  на
редкость прозорливы, и перстни не обрели владельцев. Они сейчас  принадлежат
всему ордену, ими пользуются по мере надобности.  А  следовательно,  они  не
принадлежат никому. Тебе, полагаю, не нужно объяснять, что это значит?
   - Эти монахи обошли меня, - выдохнул сэр Зигфрид разочарованно и зло.
   - Увы. Впрочем, они ослаблены и лишились почти всего, что  имели.  Можешь
считать, что Белого Креста больше не существует.
   - Значит, сейчас моя цель - Эзис.
   -  Да.  И  один  из  перстней  принадлежит   султану.   Почудилось?   Или
действительно тонкие козлиные губы дернулись, намекая на усмешку.
   - Хорошо. - Генерал  кивнул.  О  том,  что  султан  захотел  сам  владеть
драгоценностью, он знал давно.
   - Еще один перстень носит придворный лекарь императора Сипанго.
   - Да.
   И это было известно генералу.
   - А еще один, - желтые глаза прищурились и - теперь-то уж ясно было,  что
не чудится, - козлиная голова  ощерилась  усмешкой,  показав  плоские  белые
зубы, - еще один перстень принадлежит  некоему  шефанго.  Альбиносу.  Ты  не
знаком с таким, генерал?
   - Он все еще жив?
   - Да.
   Что-то похожее на торжество шевельнулось  в  душе.  Но  это  было  скорее
памятью о победе. Памятью о том, чего не было.
   - Он уже не интересует меня. - Сэр Зигфрид скривил презрительно  губы.  -
Четверо рассеяны,  а  авантюрист-одиночка  -  это  не  цель.  Мне  предстоит
покорять империи.
   - О, разумеется. - Желтые бешеные глаза продолжали смеяться. - И  что  ты
думаешь о покорении империи, которая, единственная в мире, с  полным  правом
называет себя Империей, именно так - с прописной буквы?
   - Ямы Собаки? Козлоголовый молчал.
   - Значит ли это, - медленно подбирая слова, генерал пытался справиться  с
мешаниной мыслей и чувств, - значит ли это, что он не  лгал,  там,  в  Шотэ,
когда объявил себя императором?
   - Торанго. У  них  это  называется  Торанго.  Титул,  который  становится
именем. Да. Он не лгал.
   - И у него перстень?
   - И Сила. И Оружие. И в  открытом  бою  тебе  не  выстоять  против  него,
генерал. Но сейчас он потерял Веру. И со - мнения ослабили  его.  А  у  тебя
Паучий Камень. Да, кстати, этот шефанго знает о перстнях все, что знаешь ты.
   - Он опять оказался сильнейшим из врагов...
   - Вы стоите друг друга. Вы даже похожи в чем-то, уж поверь мне,  генерал.
И послушай совета: после того как насладишься победой и завладеешь Империей,
убей его. Отбери Меч и убей. Уничтожь. Сожги тело и развей  по  ветру  прах.
Чтоб даже памяти не осталось о нем.
   - Надеюсь, спешить с убийством не обязательно, - пробормотал  Зигфрид  не
то себе, не то насмешливому своему собеседнику.
   - Не обязательно. - Рога качнулись. Вниз. И вверх. Но вот Меч  рекомендую
отобрать сразу.
   - Что за Меч?
   - Увидишь, генерал.
   Козлоголовый не потрудился даже  встать.  Как  сидел,  развалясь,  так  и
растаял в воздухе. Только со стены ухмыльнулись на прощание желтые глаза.

Империя Айнодор. Лассэдэли

   Обряд уже начался, когда главные двери храма распахнулись и  в  святилище
вошел принц Элеман.
   Все разом повернулись к нему. Пролетел и смолк  изумленный,  непонимающий
шепот.
   Принц был одет в тяжелые доспехи, а на плече  его  лежал  двуручный  меч.
Эльфы, стоящие  в  задних  рядах,  отшатнулись  от  Элемана.  В  глазах  Его
Высочества тлело безумие.
   Принц улыбнулся всем. Медленным шагом пошел к  алтарю.  Перед  ним  молча
расступались. И в  полной  тишине  слышно  было  только  позвякивание  меча,
лежащего на плече Элемана.
   Принц все так же медленно поднялся на возвышение у алтаря.  Повернулся  к
собравшимся в храме.
   И замерло все.
   Двуручный меч, который Элеман держал одной рукой, взметнулся вверх.
   - Я отрекаюсь, - разнеслось по храму. - Я  отрекаюсь  от  своего  народа,
погрязшего в самолюбовании  и  забывшего,  что  он  живет  в  этом  мире.  Я
отрекаюсь от своего титула, не давшего мне ничего.  Я  отрекаюсь  от  своего
имени, ибо оно мертво вот уже двадцать лет.
   Меч лег на привычное место на плече. Уже не эльф, уже не принц и  уже  не
Элеман пошел к выходу из храма.

Элидор

   Когда я садился на первого попавшегося коня, чтобы ехать в Астальдолондэ,
ко мне подбежала Кина:
   - Элидор, а как же я? Я улыбнулся:
   - Едем.
   - Я с вами. - К нам подходил Наргиль. - Уж не знаю, как вас и называть.
   - Зовите меня Элидор.

Пустые земли

   Утреннее солнце вызолотило нежные вершины  сосен,  искрами  зажгло  капли
росы на высокой траве, разогнало серую хмарь, затянувшую небо.
   Эльрик сидел, прислонившись спиной  к  ногам  Тарсаша,  и  наблюдал,  как
солдаты лорда Альберта сворачивают лагерь.
   Скакун давно привык к тому, что любимый хозяин использует его как  спинку
кресла. Стоял неподвижно, прядая острыми ушами. Похоже, ему нравилось, когда
Эльрик сидел вот так. Конь опускал иногда узкую голову, тыкался  ноздрями  в
волосы шефанго, фыркал негромко.
   Он не любил только, когда Эльрик курил. И де Фокс рядом с  Тарсашем  даже
не доставал трубку.
   - Не сегодня-завтра будем в Гиени. -  Молодой  герцог  присел  на  мокрую
траву рядом с императором. Достал трубку.
   - Сегодня.
   - Вы, как всегда, самоуверенны.
   - Я знаю эти места.
   Когда лорд Альберт затянулся, окутавшись дымом, Эльрик поднялся на  ноги.
Тарсаш тут же развернулся к герцогу  хвостом,  не  отходя,  впрочем,  от  де
Фокса.
   - Складывается впечатление, что ваш конь здорово не любит меня, - заметил
аквитонец. - Право же, будь он разумен, я бы решил, что он  специально  дает
мне это понять.
   - Тарсаш разумен, - очень серьезно сказал шефанго. - И он  вообще  никого
не любит. Особенно тех, кто курит.
   - Ну-ну, - хмыкнул герцог. - Как же вы с ним уживаетесь?
   - Я люблю его. -  Эльрик  пожал  плечами.  Скакун  выгнул  стройную  шею,
потянулся назад и уложил голову  на  плечо  хозяина.  Стоять  так  ему  было
неудобно, но он стоял, замерев, прикрыв чудные зеленоватые глаза.
   Дурея от захлестнувшей с головой волны благодарного изумления,  император
погладил коня по храпу.
   Словно получив то,  что  ему  причиталось,  Тарсаш  вдруг  развернулся  к
герцогу, близко заглянул в лицо и  заржал,  как  засмеялся,  бесстыже  скаля
ровные белые зубы.
   Лорд Альберт отшатнулся, едва не выронив трубку.
   - Ну вас к бесам, со  всей  вашей  магией!  -  буркнул  он.  -  Я  вообще
удивляюсь, как вы, с вашей истинно рыцарской учтивостью, могли выбрать  себе
такого коня.
   - Это у меня учтивость? - искренне удивился Эльрик.
   - У вас. Просто вы ею не пользуетесь.
   - Надеюсь, вы не обиделись на Тарсаша, герцог? - Голос  шефанго  смеялся,
но лицо - та часть, что не закрыта была маской, - оставалось серьезным.
   - Если он действительно разумен, то обиделся. Я подумаю, не лишить ли его
довольствия. Все готовы?! Вперед! - заорал лорд Альберт, вопреки обыкновению
не возложив провозглашение приказа на верного Дика.
   Солдаты снялись с места, и уже скоро небольшая колонна  исчезла  в  лесу,
оставив на поляне следы лагеря и черные раны кострищ.
   Это путешествие через кишащий Тварями лес не шло ни в какое сравнение  со
странствиями в Гнилом мире. Вот только солдатам Аквитона сравнивать было  не
с чем. Они не были трусами, эти вояки, единственные уцелевшие после разгрома
армии герцогства. И  выжили  потому,  что  оказались  более  умелыми,  более
подготовленными, может быть, более дисциплинированными, чем другие.
   Альберт не знал, уцелел ли еще хоть кто-нибудь после боя за столицу.  Они
с Диком и еще  десятком  бойцов  -  все,  что  осталось  от  сотни,  которой
командовал  молодой  наследник  герцогства,  -  сумели  собрать   по   лесам
разрозненные группки и объединить их в отряд.
   Тех, кто не счел нужным подчиняться приказам лорда, убили без  жалости  и
промедления, в назидание  остальным.  После  этого  дисциплина  установилась
железная, и часто только  она  и  выручала  горстку  людей,  бредущих  через
бесконечные, ставшие враждебными и смертельно опасными леса Аквитона.
   Эльрик со своим Мечом, неуязвимый и огромный,  сперва  вызывал  суеверный
ужас, потом, когда к нему привыкли, - сдержанное, но откровенное восхищение.
Кем восхищались больше, им или Оружием, де Фокс не знал, да и  не  задавался
такими вопросами.
   Тарсаш же получал свою долю изумленного восторга с  видом  царственным  и
как-то по-верблюжьи надменным.
   Эльрик потешался над ним, когда некому было услышать - услышали, сочли бы
за безумца (не  слишком,  кстати,  ошибаясь).  Тарсаш  на  насмешки  отвечал
презрительным фырканьем и клянчил сухари, позабыв всякое стеснение.
   Меч же... Меч был страшен.

Империя Айнодор. Лассэдэлл - Астальдолонде

   Снова пыль дорог и латы,
   Снова небо стало ближе,
   Снова мы с тобой солдаты,
   Снова смерь в лицо нам дышит.

Элидор

   Я опять перестал что-либо понимать. Когда я ворвался в  столицу,  у  меня
было одно желание:  послать  всех  куда  подальше  и  лететь  на  Материк  -
попытаться там сделать хоть что-нибудь. Я так и поступил. Но сейчас за  мной
шли полторы сотни бойцов. Они ничего не предлагали и  ничего  не  требовали.
Эти эльфы просто  шли  за  полусумасшедшим  принцем  (а  сейчас  даже  и  не
принцем). Может, они тоже были сумасшедшими? Но среди  них  был  Наргиль.  А
сумасшедшие не бывают капитанами гвардии. По крайней мере, не на Айнодоре.
   А к нам продолжали подходить эльфы, по одиночке и группами, подходить  и,
представившись, оставаться. Когда мы остановились на ночевку,  с  нами  было
без малого четверть тысячи бойцов. Все они были вооружены, и почти каждый из
них успел поучаствовать в какой-нибудь войне.

   В путь, в рассветы и закаты!
   Позабудь балы и роскошь.
   Снова мы с тобой солдаты.
   Меч поет, покинув ножны.

   Начинало темнеть. Наргиль распорядился насчет ужина,  а  я  собрал  своих
самопровозглашенных командиров.
   - Господа, я знаю, зачем я иду на Материк. Меня интересует,  зачем  идете
вы и почему вы идете со мной?
   В ответ раздался нестройный хор  голосов.  Они,  все  как  один,  в  меня
верили, они восхищались моим героизмом, они были  абсолютно  не  согласны  с
политикой Совета, и они хотели убивать орков.
   Последнее меня добило.
   Я дождался тишины:
   - А теперь послушайте меня. Я иду на Материк воевать. Воевать с Мраком  и
со всеми, кто ему  служит.  Я  не  собираюсь  воевать  с  Темными,  если  вы
понимаете разницу. Вполне возможно, что нашими союзниками будут шефанго. Те,
кто согласится идти со мной, должны подчиняться мне беспрекословно.  Если  я
говорю: "идите туда" - вы идете туда. Если я говорю: "убейте этих  людей"  -
вы должны будете убить их. Вы можете потом задавать мне вопросы. Может быть,
я отвечу на них, а может быть,  скажу:  "заткнитесь",  и  вы  должны  будете
заткнуться. Те, кто согласен, могут продолжать путь со мной. Это все.
   Я медленно пошел к костру, достав трубку и  пытаясь  нашарить  кисет.  И,
только усевшись у костерка, я вспомнил, что табак кончился три дня назад.
   В этот момент ко мне подошел Наргиль:
   - Что вы им сказали, Элидор? Они там до сих пор пытаются осознать.
   - Потребовал полного подчинения. У вас есть табак, Наргиль?
   - Я согласен с вашими требованиями. Вот табак, командир.
   Следующие три минуты я был выключен из мира.  Когда  я  вернулся  на  эту
грешную землю, выдохнув  дым  во  второй  раз,  рядом  уже  сидела  Кина.  Я
взлохматил ей волосы:
   - Как дела, малыш?
   - Все замечательно.
   Одного моего короткого взгляда хватило.
   - Пойду посмотрю, что там с  ужином.  -  Наргиль  поднялся  и  зашагал  в
сторону центрального костра.
   - Может, тебе остаться на Айнодоре? - нерешительным тоном начал я.
   Кина молча покачала головой.
   - Нас слишком мало, солнышко. Не исключено, что всех нас положит в первом
же бою какой-нибудь мелкий отряд.
   - А я, значит, должна буду сидеть здесь и покорно ждать исхода войны?
   - Это рискованно. Кина рассмеялась:
   - А раньше мы цветочки собирали. В трех шагах от  родного  замка.  Я  все
равно пойду за тобой. Если ты выгонишь меня из  отряда,  я  пойду  одна.  Но
туда, куда пойдешь ты.
   "Жди нас до утра, малыш. А потом скачи в Аквитон. Встретимся там".
   И ты ничего не сможешь с этим сделать.
   Я молча докурил трубку и так же молча начал ее выбивать.
   - А дисциплине я готова подчиняться. - Озорно сверкнула глазами  Кина.  -
Жду приказаний, мой командир.
   - Брысь!

   Что за радость, я не знаю,
   Но поет душа от счастья,
   Вдаль дорога убегает,
   В небесах звезда не гаснет...

Пустые земли

   Понимание брезжило где-то за гранью сознания уже давно. Но разум гнал его
прочь, пугаясь и закрывая глаза. И  лишь  здесь,  в  бескрайних  и  светлых,
наполненных смертью лесах Зеленого герцогства,  Эльрик  нашел  наконец  силы
увидеть правду.
   Император Ям Собаки сходил с ума.
   Он был болен давно. С самого рождения. И болезнь его  была  не  такой  уж
редкой на Анго.  Бессмертные,  не  знающие  хворей  телесных,  шефанго  были
подвержены болезни души. И рождение ребенка  со  Зверенышем  в  сердце  было
несчастьем для семьи.
   Рос ребенок. Рос и Зверь.
   В империи давно научились побеждать его. Загонять в лабиринты собственных
душ. Давить там, не выпуская на волю. Это знание было  священно  и  жизненно
важно. От него не отрекались, даже уходя на поиски нового мира. Даже  тогда,
когда большую часть памяти о покинутой империи хранил лишь Торанго.  Да  еще
наследник престола.
   Эльрика и самого давным-давно научили бороться со  Зверем.  Он  привык  к
нему. Почти не обращал  внимания,  машинально  укрощая  вспыхивающую  иногда
черную ярость. Однако болезнь начала развиваться, пожирая его изнутри. Зверь
набирал силу, а шефанго слабел.
   Эльрик не  знал,  когда  это  началось.  Но,  вспоминая,  снова  и  снова
пропуская через память события последних лет, месяцев, дней,  он  решил  для
себя, что Зверь набрал силы, когда появилась Кина.
   И испугался по-настоящему. Получалось, что меньше, чем за  месяц  или  за
три месяца, ведь для него, уходившего в Гнилой мир, время текло иначе, Зверь
набрал сил больше, чем за прошедшие  тысячи  лет.  А  магия  подсказала  ему
способ вырываться на волю, вообще  не  чувствуя  преград.  Почему-то  именно
магия. Эльрик-маг был бессилен там, где еще мог что-то сделать  Эльрик-воин.
Простенькие заклинания не несли в себе угрозы. Но стоило решиться на  что-то
большее, и хриплый рык Зверя эхом отдавался в душе, и скрежетали его  когти,
когда рвалось на свободу черное безумие.
   Император боялся собственной магии.
   И боялся себя.
   Но в бою, с Мечом в  руках,  убивая  и  калеча,  он  словно  соскальзывал
сознанием по белой плоскости клинка. И тогда ледяное спокойствие  воцарялось
в душе...
   Точнее, пустота воцарялась там.
   А душа - она исчезала.
   Вместе со Зверем.
   Веселая ярость вырывалась смехом сквозь оскаленные  клыки.  Но  разум  не
захлестывало черной пеленой безумия. Эльрик рубился так, словно Зверь был на
свободе. И все же  он  -  или  Меч  -  сохранял  сознание  ясным,  а  сердце
спокойным. Это было прекрасно. И это тоже пугало императора.  -  Кто  ты?  -
спрашивал иногда Эльрик, касаясь тонкими пальцами  стройного  лезвия.  -  Ты
действительно живой? Или я придумываю себе сказку, чтобы зацепиться хоть  за
что-то? Ты не друг мне, каким был топор. И не враг. Я верю тебе. И не  верю.
Меч молчал. Он был Оружием. Много это или мало - не ему решать.
   Но однажды в бою Эльрик понял, что Меч - это он сам.
   А он - это Меч.
   И вместе они - пустота равнодушия.  И  в  этом  их  сила.  Но  ворочался,
становясь все сильнее, Зверь.  Он  рос.  И  он  требовал  пищи.  Нужно  было
спешить. Домой. На Анго. Чтобы успеть  сделать  хоть  что-то  до  того,  как
перстень императора сам выберет себе нового владельца. Потому что не  сможет
быть императором обезумевшее  от  ненависти  существо,  убивающее  все,  что
живет, пока не остановят его. Только вот Эльрик сильно сомневался в том, что
кто-то сможет его остановить.
   Высланные вперед разведчики вернулись шумно и радостно.  Барон  Гиеньский
сумел отстоять свои земли, когда готы ударили в первый  раз.  Барону  немало
помогли кланы гномов, которые вели на территории Гиени свои  торговые  дела.
Радость победы голову  правителя  не  затуманила.  И  вооруженных  беженцев,
готовых воевать, потому что терять им было уже нечего, он  принимал  охотно.
Маленький отряд аквитонцев едва успел пересечь границу Гиени, а юный  герцог
уже почувствовал себя дейст-вительно герцогом. Хоть и в  изгнании.  Командир
пригра-ничного гарнизона встретил лорда Альберта  с  искренним  уважением  и
повел себя так, как подобает вести дворянину в  присутствии  столь  высокого
гостя. Эльрик собирался ехать дальше, не откладывая.
   Но лорд Альберт уговорил его остаться хотя бы на ночь. - Несколько  часов
не так уж важны,  сэр  Эльрик,  -  резонно  заметил  он.  -  Но,  право  же,
невежливое вашей стороны было бы покинуть нас так вот сразу. Да и мы,  прямо
скажу, будем выглядеть не лучшим образом, если позволим вам уехать,  наскоро
попрощавшись. Как это вы делаете... Этакий высокомерный кивок.  Я  все  хочу
научиться. И Эльрик остался. Он так давно  не  мог  позволить  себе  роскоши
переночевать под крышей. А утром заседлал Тарсаша и - в первый раз за  много
дней - вскочил в седло. Донельзя обрадованный  тем,  что  хозяин  наконец-то
образумился и  больше  не  собирается  плестись  пешком,  приноравливаясь  к
медлительным  людям,  скакун  прогарцевал  по  двору,  выгибая  шею,  дробно
простучал подковами по опущенному мосту и полетел ров-ной иноходью,  радуясь
скорости, ветру, привычной тяжести всадника на  спине.  Помчался  на  запад,
через перекрытый сейчас  гномами  перевал.  В  Готскую  империю.  И  Эльрик,
подгоняя коня, с какой-то насмешливой безнадежностью  пытался  не  думать  о
перстне, что появился на правой руке.
   Перстень в оплавленной серебряной оправе. Тот самый, что  выбросил  он  в
Башне, после того как убил хисстара. Они проскользнули мимо  двух  крепостей
темной ночью. Серые твердыни  гномов  вырастали  из  скал  и  сами  казались
скалами - естественным продолжением  гор,  на  которых  они  стояли.  Эльрик
обвязал копыта скакуна полосами ткани, и Тарсаш, как на цыпочках,  прокрался
под носом у часовых, ступая след в след за тенью скользящим  хозяином.  А  к
утру он заупрямился. Когда  шефанго  вскочил  в  седло,  привычно  направляя
жеребца ногами, скакун захрапел, раздувая ноздри, выгнул шею и затоптался на
месте, не рискуя ослушаться Эльрика - повернуть назад, но  отказываясь  идти
вперед. - Ты чего, малыш?  -  Краем  сознания  де  Фокс  надеялся,  отчаянно
надеялся, что Тарсаш развернется и отправится к  гномьим  заставам,  которые
перехватят дерзкого чужака. Задержат. Или  убьют.  Все  равно,  лишь  бы  не
лететь на запад,