подгоняя и подгоняя коня.  Безоглядно.  И  беспомощно.  Так
летит мошкара на огонь свечи. Эльрик не  мог  заставить  Тарсаша.  Приказать
мог. Мог попросить. Но скакун ясно дал понять,  что  ни  ему,  ни  де  Фоксу
нечего делать там, во враждебных готских землях.  Император  спешился.  Конь
тут же загородил ему дорогу. Сердито  фыркнул.  Потом  заржал  пронзительно,
раздувая ноздри и скаля белые зубы. Эльрик обошел его. И снова Тарсаш  встал
на пути. Он уже не сердился. Он испугался, сильный и непокорный, как пугался
всегда, когда видел, что Эльрик, любимый его хозяин, не может  справиться  с
опасностью. И не важно, что не Тарсашу грозила эта  самая  опасность.  Какая
разница? Чувствовал конь, понимал, без слов уже понимал, что шефанго в беде.
   Вот и пытался помочь.
   Как мог.
   Как умел.
   Да только здесь он мог и умел немного. А Эльрик и хотел бы  остановиться,
но не мог. Тело отказывалось подчиниться. А разум, он словно  раздвоился.  И
часть сознания кричала от ужаса перед тем, что случилось,  не  решаясь  даже
подумать о том, что случится дальше.
   Другая же часть знала: нужно  попасть  в  Готхельм.  Любой  ценой.  Любым
путем. Добраться до Готхельма, до курии ордена Бича Божьего. И не снять было
проклятый перстень. Уж если нашел он владельца, вернувшись к нему из Гнилого
мира, то здесь от него и вовсе  невозможно  было  избавиться.  Тарсаш  вновь
стоял на дороге. - Уходи, - попросил Эльрик. -  Уходи,  малыш.  Или  я  убью
тебя. Глаза скакуна стали дикими, совсем дикими, ярко-ярко наметился  ободок
белка вокруг  глубоких  зеленых  омутов.  Жеребец  тряхнул  длинной  гривой,
развернулся и сгинул в утренних сумерках. Только  дробный  топот  копыт  еще
долго эхом отдавался в ущелье. - А до  Готхельма  я  не  скоро  доберусь,  -
пробормотал шефанго вполголоса. - И я ли туда доберусь, это еще  неизвестно.
Зверь благодарно заурчал. Впрочем, уже  в  Граасе  Эльрик  купил  себе  пару
сильных коней и помчался в столицу, не жалея ни себя, ни своих лошадей.

Великая Степь. Ставка

   Тэмир ехал по Степи. По родной Степи, где он не был  уже  полторы  тысячи
лет. Степь стала теперь иной. Это было не важно.  Он  вернулся  в  Степь.  К
своим воинам. И воины  были  рады  его  возвращению.  Орда  уже  собиралась,
готовая обрушиться на  ничего  не  подозревающий  мир.  Орда  снова  жаждала
дымящейся крови на своих саблях. Жаждала горящих городов.  Жаждала  скрбжета
клинков, дальних походов и  великих  побед.  Тэмир  купался  в  этой  жажде,
наслаждаясь ею и набираясь от нее сил. Он судорожным вздохом втянул  в  себя
родной горьковатый запах и послал коня галопом. - Хан, тебя  ждет  правитель
Эннэма. Тэмир спрыгнул с коня. - Кто он? - Его зовут Ахмази. Он скопец.  Хан
брезгливо поморщился:
   - Что нужно этому бесполому?
   - Он отказался говорить с  кем-нибудь,  кроме  тебя.  Тэмир  пару  секунд
постоял, покачиваясь с пятки на носок и обратно, раздумывая, не отправить ли
обратно наглеца. Но любопытство пересилило:
   - Приведи его ко мне.
   Эннэмец был толст. Отвратительно, безобразно толст. И довольно высок.  Он
вошел в просторную юрту, перешагнув веревочный порог,  и  Тэмир  поморщился.
Хан не любил скопцов. И еще больше он не любил людей, которые не следили  за
собой, позволяя телу расплываться в бесформенную тушу.
   "Его и лошадь не унесет", - мелькнула брезгливая мысль.
   Ахмази поклонился. Тяжело опустился на войлочную кошму.
   - Дела подождут, чужеземец, - процедил хан. - Сначала поешь и выпей.
   - Благодарю, - тонким голосом, совершенно не подходящим к его  огромному,
оплывшему телу, ответил скопец.
   И Тэмира снова передернула брезгливая дрожь.  Степняки  убивали  евнухов.
Такие люди не стоили того, чтобы жить. Жизнь была им ни к чему.
   Ахмази сидел напротив Тэмира и рассказывал что-то легкомысленное,  вполне
приличествующее беседе за столом.
   Тэмир наблюдал за скопцом  и  разочаровывался  чем  дальше,  тем  больше.
Любопытство исчезло, а брезгливость лишь усиливалась, хоть и  был  правитель
Эннэма аккуратен в еде, знал, как вести себя, не позволял себе обожраться до
скотского состояния, когда переполненный желудок мешает не то что  дышать  -
думать.
   Нет, хан жалел уже о своем решении принять его. Обычный раб города. Еще и
скопец к тому же.
   Обед закончился. Подали сладости, напитки и кальян.
   Тэмир глотнул вина и посмотрел на Ахмази:
   - Говори, джэршэит. Только покороче. Визирь отложил вяленую грушу:
   - Ты собираешься снова обойти полмира. Обойти с Ордой. Я хочу  стать  под
твой бунчук. Встать вместе со всем Эннэмом.
   Он поднял взор на хана.
   И Тэмир увидел в его глазах знакомый огонь. С таким огнем в глазах  воины
шли в последнюю безнадежную атаку.  С  таким  огнем  его  багадуры  покорили
когда-то полмира.
   Перед Тэмиром сидел воин. Воин,  с  которым  не  страшно  пойти  в  самый
отчаянный бой. Хан улыбнулся:
   - А не боишься гнева своего Джэршэ? Ведь мы - язычники.
   И Ахмази улыбнулся в ответ:
   - Нет, хан, не боюсь.

Империя Айнодор. Астальдолондэ

   В Астальдолондэ входил трехтысячный военный отряд. Никто  не  обратил  на
это внимания. Сюда часто  заходили  отряды  -  погрузиться  на  корабли  для
военных операций на море.
   Два дня  назад  Эльтару,  коменданту  порта,  пришла  срочная  депеша  из
Лассэдэлла.  Депеша  за  личной  подписью  императора.   А   вчера   все   в
Астальдолондэ узнали сногсшибательную весть из столицы: принц Элеман проклял
страшным проклятием всех и каждого на Айнодоре. А потом, видимо,  в  запале,
проклял и сам Айнодор. Никто ничего не понимал.  Но  моряки,  приехавшие  из
столицы, клялись и божились, что все так и есть. Астальдолондэ с нетерпением
ждал новостей. А тут какой-то отряд. Естественно, что его не заметили.
   Депеша  же,   доставленная   коменданту,   состояла   из   одной   фразы:
"Предоставить  бывшему  принцу  Элеману   столько   кораблей,   сколько   он
потребует".
   Эльтар перечитывал депешу, наверное, уже в сотый  раз,  когда  дверь  его
кабинета распахнулась. В дверях стоял капитан гвардии Наргиль.
   - Капитан. - Эльтар поднялся навстречу столь высокому гостю.
   - Наргиль,  тысячник  отряда  Элидора,  -  небрежно  отсалютовал  тот.  -
Комендант, нам нужны корабли для переправки нашего отряда в Грэс.
   - Какого отряда?
   - Отряда Элидора.
   - Ничего не понимаю. Кто отдал  приказ  об  отправке  на  Материк  такого
крупного отряда?
   - Никто. Мы добровольцы. Эльтар запутался окончательно:
   - Какие еще добровольцы? Кто такой этот Элидор? Почему  вы  находитесь  в
этом отряде? Его Величество и Совет знают об этой экспедиции? Они согласны?
   Наргиль дождался, пока комендант выдохнется, и честно попытался  ответить
по порядку:
   -  Обычные  добровольцы.  Элидор  -  наш  командир.  Я  тоже  доброволец.
Император и Совет о нас знают. А согласны они или нет - нас не волнует.
   Эльтар опустил взгляд на депешу,  которую  он  все  еще  держал  в  руке,
пытаясь найти поддержку хотя бы в бумаге, подписанной императором.
   - Постойте! Элидор - это бывший принц Элеман?
   - Верно, - доброжелательно улыбнулся тысячник.
   - Корабли будут. - Комендант облегченно вздохнул и махнул рукой в сторону
кресла. - Присаживайтесь, капи... э-э, тысячник.
   - Благодарю, но я спешу. Командир попросил передать вам, что будет  очень
признателен, если мы выйдем завтра на рассвете.
   - Но у меня нет столько свободных кораблей.
   - Вы что-то не поняли, комендант. - Собравшийся уже уходить Наргиль снова
повернулся к Эльтару. - Мы выйдем завтра  на  рассвете  в  любом  случае.  И
командир в любом случае будет вам очень признателен. Даже мертвому.

***

   Через час Астальдолондэ напоминал  захудалый  монастырь,  осчастливленный
посещением Хранителя.  Правда,  это  сравнение  приходило  в  голову  только
Элидору. Все остальные сравнивали город исключительно с потревоженным ульем,
взбесившимся табуном или разворошенным муравейником.
   Проклявший всех принц был в городе. Да не один, а в компании  трех  тысяч
бойцов. Которые, похоже, тоже сошли с  ума.  Все  как  один.  Они  требовали
кораблей. И комендант дал им все, что смог найти.

Готская империя. Путь в столицу

   Приказ был ясен. В Готхельм. Любой ценой в Готхельм.
   Его нельзя было выполнять, этот  приказ.  Но  и  не  выполнить  его  было
нельзя.
   А "любой ценой" истолковал шефанго так, как счел нужным. На  это  у  него
еще хватало сил. И свободы хватало.  Независимости  отпустил  ему  неведомый
владелец Паучьего Камня ровно столько, сколько нужно  было,  чтобы  понимать
весь ужас своего положения.
   - Летя на запад по ухоженной, мощеной дороге, Эльрик  заставлял  себя  не
думать о том, что ждет впереди.
   "Любой ценой". Вот это ему понравилось.  И  попытки  солдат  на  заставах
остановить несущегося на обезумевших лошадях всадника заканчивались...
   Для них - совсем заканчивались.
   И ничего уже не было потом.
   Добираясь до столицы империи, Эльрик убил больше людей, чем за  два  года
службы в Эзисе. И потерял счет загнанным лошадям.  Он  спешил.  И  слухи  не
успевали  опередить  его.  И  некому  было  предупредить  дисциплинированных
готских вояк о том, что не шефанго это мчится по дороге, в грохоте  копыт  и
хрипе  задыхающихся  коней.  Что  смерть  это   летит,   принявшая   обличье
красноглазого нелюдя.
   И длинные, не заплетенные в косу  -  просто  собранные  в  "кентаврийский
хвост" - волосы бились за спиной императора, как хвост кометы, сеющей  ужас,
несущей проклятие.
   Когда до Готхельма оставалось  несколько  часов  пути,  Эльрик  остановил
очередную пару скакунов. Выводил, их. Расседлал. Дал остыть и напиться.
   Потом побрился. Вымылся в холодном лесном ручье. Вычистил одежду. И  стал
заплетать волосы в высокую косу. Тщательно. Аккуратно. Как  будто  это  было
самым главным в его жизни.
   В Готхельм въедет шефанго. Это он уже понял. Не хватило  сил  сознательно
отпустить Зверя.
   Испугался?
   Может быть.
   Ведь любой шефанго с молоком матери впитывает ужас перед черной яростью.
   А может быть, надежда действительно умирает последней.
   Эльрик почистил коней. Одного отпустил. Второго  заседлал.  Расчесал  ему
хвост и гриву. Сел верхом и ровной рысью отправился в город.
   Стража на воротах пропустила его, не задавая вопросов. Хуже того, солдаты
отсалютовали копьями  и  взяли  "на  караул",  когда  шефанго  проезжал  под
высокими каменными сводами.
   Готхельм был обнесен тремя стенами. Столица империи росла  постоянно,  но
готы никогда не ленились укреплять новые кварталы.
   И через вторые ворота Эльрик проехал как почетный  гость,  в  перекрестье
взглядов, под сдавленный шепот в спину.
   Если бы он мог видеть себя со стороны, он понял бы, почему гордые готские
бойцы так почтительны к нелюдю. Но он не видел.
   Перстень императора грел  левую  руку,  магия  его  начала  работать  без
приказа, окружая шефанго ореолом Власти и Могущества.
   Эльрик не чувствовал этого.
   Зато чувствовал, как леденит другой перстень,  в  оплавленной  серебряной
оправе. Холод этот пронизывал до самого сердца. И била невольная дрожь. И  с
пронзительной, до воя, до крика, тоской вспоминалось солнце в Степи.
   Эльрик ухмыльнулся, проезжая под третьими воротами. И  копья  дрогнули  в
руках стражников.
   Мимо них проследовал властелин, как видение, как тягостный кошмар. А ведь
в Готхельме никогда не боялись Властвующих.
   Во дворе курии шефанго спрыгнул с коня, бросил повод в руки  подоспевшего
конюха, проигнорировал вежливые - почему-то напомнившие Ямы Собаки - поклоны
встречных рыцарей. Он вошел в каменный холл, из которого поднималась  наверх
широкая мраморная лестница, не застеленная ковром.
   К тому времени как "Бичи" поняли, кто миновал  их,  к  тому  времени  как
вспомнили они цвет мертвых глаз и белую, змеящуюся по плащу, длинную косу, к
тому времени как сопоставили рыцари увиденное с тем, что пережил орден всего
пять лет назад - пережил или выжил, это трудно было решить с ходу, -  Эльрик
уже входил в кабинет сэра Зигфрида.
   И сумрак, царящий здесь, в северной части здания, за задернутыми  темными
шторами, сумрак этот заледенил.
   Не сознавая, что делает, шефанго зябко запахнулся в широкий кожаный плащ.
   - Что, холодно? - участливо поинтересовался  сероглазый  человек,  удобно
устроившийся в высоком резном  кресле.  -  Рад  наконец-то  познакомиться  с
тобой, нелюдь. А ты и вправду похож на демона.  Интересно,  демоны  способны
чувствовать боль?
   Способны. Чувствовать боль способны все.  И  все  стало  болью.  И  пытка
длилась вечность. А потом еще вечность. И сознание рвалось  в  окровавленные
клочья, но не могло покинуть тело и билось в судорогах, раздираемое ледяными
осколками пронзительной, чистой боли.
   - Примитив, -  прохрипел  Эльрик,  слыша,  как  хрустит  во  рту  крошево
собственных зубов. Попытался встать. Не смог. И весь сосредоточился на  том,
чтобы заставить тело подчиниться.
   Поднялся, цепляясь за стену.
   - Ты... мог бы выдумать что-нибудь... получше. Смертный.
   Зигфрид молчал. Смотрел с интересом.
   Эльрик понимал прекрасно, что если отлепится от стены - ноги не  удержат.
Но и стоять так, вцепившись пальцами в резьбу на  деревянных  панелях,  было
унизительно.
   "Вспомни хисстара, Торанго".
   Гот воспользовался перстнем точно так же, как Эльрик в  Башне.  Пытать  с
помощью магии проще и эстетичнее.
   Император хмуро улыбнулся. Сделал шаг к генералу. Качнулся, но устоял.
   -  Кресло  Его  Величеству,  -  вполголоса  произнес  Зигфрид.  И  кресло
действительно появилось. - Садись, - кивнул гот.
   Эльрик не сел - упал, скривившись от новой вспышки боли. Холодным  ужасом
накатило:
   "Опять?!"
   Он даже не заметил, что стиснул зубы,  готовый  удержать  крик.  Впрочем,
кажется, это у него не слишком получалось. Вспомнить не смог.
   - Да не бойся. - Гот покачал головой. - Уже все. Мне  просто  нужно  было
наказать тебя.
   - Надо думать, я сильно тебя обидел, - медленно проговорил шефанго. Слова
давались трудно, как будто позабылись все разом. - Хорошо, если так.
   - Знаешь, - задумчиво сказал генерал, и серые глаза  его  стали  мягкими,
словно потеплели, - мы с тобой и вправду похожи.
   - Я никогда не пытал. - Подкатила тошнота, и Эльрик  на  секунду  прикрыл
глаза. - У меня для этого всегда были палачи. Рабы.
   - Хочешь сказать, что  я  тоже  палач?  Или  раб?  -  Зигфрид  кивнул.  -
Опрометчивое заявление.
   За окнами была ночь. И свет  уже  не  просачивался  в  узкие  щели  между
портьерами.
   Генерал поднялся из кресла. Достал из резного, красного  дерева  шкафчика
бутылку с вином и два кубка. Разлил. Протянул один из кубков де Фоксу:
   - Это хорошее вино. Эллийское.
   - Да пошел ты, - вяло посоветовал Эльрик. - У тебя ко  мне  дело  или  ты
заставил меня скакать через всю страну, чтобы "наказать"?
   - Пей, - спокойно сказал генерал. И все встало на свои места. Точнее,  де
Фокс вспомнил свое место. Потому что не смог отказаться и  даже  отвернуться
не мог, чтобы не видеть, как он, он сам, послушно берет кубок.
   - Молодец. - Зигфрид с удовольствием сделал глоток. - Теперь к делу. Тебе
нужно подлечиться, сам понимаешь. Но это сделают здесь, в  Готхельме.  После
ты отправишься к себе в  империю.  Хватит  уже  шляться  по  Материку,  пора
вспомнить, что ты правитель. А сейчас мне нужен твой Меч. Мне  плевать,  что
он там собой представляет, но Рилдир зря не посоветует. Отдай мне клинок.
   И это тоже был приказ.
   Но выполнить его Эльрик не мог. Ведь Меч остался  притороченным  к  седлу
Тарсаша. А скакун сгинул где-то на перевале Великих Западных гор.
   Только вот не выполнить приказ Эльрик тоже не мог.
   Зигфрид  еще  успел  бросить  на  шефанго  изумленный   взгляд,   пытаясь
сообразить, не потерял ли Торанго разум от боли и отчаяния...
   Один только взгляд.
   Пальцы сжались на витой рукояти, пачкая ее черным.
   И сгинуло наваждение.
   Но последний приказ генерала еще звучал, не успев рассыпаться в  прах,  в
сиянии стройного лезвия. Приказ гласил:
   "Отдай". Острием вперед, колющим  ударом,  грубым,  страшным  при  работе
двуручным мечом, Эльрик двинул клинок вперед и вверх, нанизывая Зигфрида  на
пылающее лезвие.
   - Тасх рессе! - И перевел, глядя в широко  распахнувшиеся  ледяные  серые
глаза:
   - Возьми. Только тогда гот закричал.
   - Я никогда не пытал. - Эльрик медленно поворачивал Меч в теле  Зигфрида,
и ноздри его раздувались, вдыхая запах  крови.  -  У  меня  были  для  этого
палачи...
   Охрана беспомощно била в тяжелую  двустворчатую  дверь.  Зигфрид  кричал.
Крики раздражали, и Эльрик сделал так, чтобы голос гота не был слышен.
   - Но здесь у меня нет палачей. - Шефанго двинул Меч вверх, расширяя рану.
Серые глаза человека были полны боли  и  безумия.  -  Кроме  тебя.  -  Новый
поворот клинка. - А ты немного занят.
   Он рывком выдернул Оружие из тела генерала. Тот упал на пол.  Живой.  Все
еще живой. Хотя казалось, что крови из него вытекло уже  больше,  чем  может
быть в одном человеке.
   - Кровь - это жизнь, - равнодушно заметил де Фокс. По-прежнему не вставая
с кресла, он одним движением клинка отрезал Зигфриду руку.  Ту,  на  которой
был старший перстень.
   - Очень хороший Меч, - тихо сказал Эльрик генералу. -  Он  режет  камень,
как масло. Я уж не говорю про живую плоть. Да ты и сам видишь...
   Вряд ли Зигфрид слышал его. А если слышал, то вряд ли понимал.
   Но шефанго не думал о таких мелочах.  Он  думал  о  том,  что  шевелиться
слишком больно. А  без  этого  не  поднять  с  пола  отрезанную  кисть.  Под
пристальным взглядом алых глаз рука, украшенная Перстнем, повисла в воздухе.
   А сознание привычно скользнуло по плоскости Меча. И ждущий у выхода Зверь
понял, что выхода больше нет.
   Паучий Камень, когда Эльрик стянул его с  пальца  Зигфрида,  распался  на
четыре перстня, из которых лишь один  был  отмечен  черной  кляксой,  словно
внутри камня и впрямь распластался паук.
   - Гадость какая. - Все так же спокойно император провел камнем по  лезвию
и высыпал на ковер щепотку пыли. Все, что осталось от старшего перстня.
   С оставшимися он поступил точно так же. Потом поднялся, опираясь на  Меч.
И клинок, словно был он обычным  оружием,  уперся  в  мраморный  пол,  а  не
вонзился в него. Эльрик посмотрел на все еще живого генерала.  Отрезал  готу
голову и "исчез" из холодного, сумрачного, залитого кровью кабинета.

Эльрик де Фокс

   Доходило до меня медленно.
   Сначала появился Тарсаш. Просто вышел из леса,  ткнулся  мордой  в  лицо,
вздохнул тяжело и жалобно. Мол, что же ты,  Торанго,  бросил  меня  в  горах
одного? Друзья так не делают. Может, хоть сухарик дашь?
   Сухарика у меня не нашлось.
   Потом стало доходить остальное.
   То, что из холодного замка я попал на продуваемую мокрым ветром  просеку.
Именно просеку, а  не  поляну.  То,  что  здесь  относительно  светло,  а  в
Готхельме был уже поздний вечер. И еще -  что  где-то  совсем  рядом  шумело
море.
   Потом я пробовал встать. Раза три, наверное. И в конце концов  передумал.
Так и остался валяться, лениво размышляя, замерзну я  еще  больше  или  нет,
когда придет ночь. Она ведь придет. Попозже, чем в Готхельм, правда, но  тем
не менее.
   И только сообразив, что выбирать  все  равно  не  приходится,  раз  уж  я
валяюсь на травке и встать не могу, я вспомнил про Меч.
   А он лежал рядышком. Тихий такой.  Обычный-обычный.  Разве  что  красивее
всех других виданных  мной  клинков.  И  не  верилось  -  хоть  и  помнилось
прекрасно, - что из пустоты возник он у меня в руках, стоило позвать. Стоило
лишь представить его в ладонях.
   Я погладил Меч. Лезвие было теплым.
   Тарсаш хрустел травой и, кажется, не очень на меня обижался. Ну и хорошо.
   А Зверь, тварь такая, притих. Озадачился,  надо  полагать.  Только-только
нашел он себе выход в магии, а тут и его перекрыли.
   Может, и стоило мне побояться, хотя бы для