Один - шестерых,  помнишь?  Держал,  пока  меня  не
унесли. Тебя потом тоже пришлось нести. Отец ввел тебя в род. Или  ты  забыл
это, Эльрик Большой Топор?
   - Нет... д-да. Нет.
   - То-то. Это ты твердил, что все позабудешь. А я не верил. Ну  и  кто  из
нас прав оказался?
   - Ты представить себе не можешь, до чего же я рад, что ошибся.
   - Я-то могу. Ладно,  у  друзей  твоих  что?  -  Брайр  вновь  перешел  на
деловитый гномийский говор. - Меч, говоришь, подлечить? И  у  вас,  господин
эльф?
   Сим, все еще ошалевший, рассеянно потянул из ножен. свой клинок.
   Элидор просто кивнул, не отрывая взгляда от мягко сияющего серебра:
   - Вот что, Эльрик, - поглядев на них повнимательнее, заявил гном. - Я  не
первую тысячу лет на свете живу. Меняется мир. Да ты, наверное,  заметил.  И
перемены эти ой как с вами повязаны! Так  что,  если  у  твоих  друзей  есть
деньги...
   - Есть! - вскинув на Брайра заблестевшие глаза, заявил Сим.
   Эльф опять промолчал.
   Гном протопал в угол мастерской. Долго звенел  там  железками,  кряхтя  и
ругаясь, а потом вернулся, неся  в  руках  завернутые  в  промасленную  кожу
длинные предметы.
   В количестве трех.
   - Вот. - Он развернул один.  Серый  шелк  клинка.  Изящная,  как  молодая
змейка, рукоять. Меч был длиной побольше самого Брайра, но кузнец держал его
легко, как перышко. Да  клинок  и  казался  легким.  Такое  уж  оно,  лунное
серебро. Красивый меч, только руны по лезвию. Странные руны.  Я  никогда  не
видел таких.
   - Работа не моя. - Проследил гном мой взгляд. - Так что не знаю, чего тут
написано и как оно действует. Но магия эта сильна.
   -  Сколько?..  -  Голос  Элидора  неожиданно  охрип.  Эльф  откашлялся  и
повторил:
   - Сколько вы хотите за этот меч?
   Совсем спятил, парень!  На  такой  клинок  не  наберется  денег  во  всей
аквитонской казне...
   - Две трети того, что есть у  вас,  -  невозмутимо  ответил  Брайр.  -  И
оставшуюся треть за них.
   Два меча. Небольших, легких и узких.  Словно  специально  откованных  для
верткого, не отличающегося силой гоббера.
   - Эльрик... Элидор... - Сим отчаянно посмотрел на  нас,  словно  мы  были
способны отказаться от такого оружия.
   - Возьмите.
   Эльф протянул гному три небольших кошеля. С золотом. Все деньги, что были
у нас.
   Брайр пристально посмотрел  на  него.  Взвесил  кошели  в  своих  широких
ладонях. И... два отдал Симу.
   - Эльф-то ты, конечно, эльф, - буркнул он в сторону Элидора. - Но  нет  в
тебе жадности. Нету-нету, не спорь! - прикрикнул он, когда монах  попробовал
возмутиться, оскорбленный в лучших чувствах.  -  Так,  видимость  одна.  Ишь
чего! Да разве эльфийский скупердяй отдаст все деньги за оружие? Он по башке
даст, клинок заберет и поминай как звали, верно, Эльрик? - Брайр расплылся в
улыбке. - Этот знает. Он эльфов бивал. А клиночек тебе пригодится.  Не  раз.
Сердцем я это чую. Ну ладно, ребятки, пора вам. А ты задержался бы, родич. У
нас с тобой разговор долгий будет.
   Монахи попятились к выходу. Вид у обоих  был  абсолютно  ошеломленный.  У
меня, кажется, тоже.
   - Мы ждем в "Розе Тальезы", -  уже  от  выхода  сообщил  Элидор,  пытаясь
вернуть  себе  нормальное  -  скептическое  -  выражение  лица.  У  него  не
получалось.
   Сим спиной толкнул дверь. Споткнулся о порог. Едва не сел на  задницу.  И
только потом сообразил, что не обязательно идти задом наперед.
   Ни эльф, ни гоббер даже не вспомнили об обычном "спасибо". Не от хамства.
От полной неспособности воспринять происходящее.
   Так они и ушли.
   Один из подмастерьев побежал проводить монахов, а гном, взяв  мой  топор,
принялся сам раздувать мехи.
   Сидя на ящике с  заготовками,  Эльрик  смотрел,  как  Брайр  готовится  к
работе. Принцу доводилось видеть оружейников в  деле.  Но  в  деле  простом.
Обыденном. Настолько, насколько вообще может быть обыденной  тайна  рождения
оружия.
   Сейчас же у него на глазах затевалось нечто особенное. И причина была  не
только в том, что гном собирался работать с лунным серебром. А в чем? Эльрик
не  знал.  Но  странная  атмосфера  затаившейся,  словно  притихшей   кузни,
освещенной сполохами огня; кузни, где по стенам метались - словно жили своей
жизнью - в бесшумной пляске черные тени,  эта  атмосфера  и  еще  дурманящий
сознание  поток  воспоминаний   придавали   всему   происходящему   ощущение
удивительно четкой ирреальности.
   Или ускользающей, как морок, действительности.
   Оружейник выставил  из  кузни  оставшихся  подмастерьев.  Закрыл  тяжелую
дверь, сел напротив шефанго.
   - Вот такие дела, родич, - сказал он, помолчав. - Стар я. Очень стар.
   И Эльрику стало страшно.
   Принц помнил ту холодную зиму  в  Великих  горах.  Сейчас,  через  долгую
вереницу тысячелетий, он помнил ее отчетливо и ясно. Словно  совсем  недавно
завывала метель, швыряя снегом в темное  жерло  пещеры,  и  горел  огонь,  и
ползали где-то неподалеку непонятные твари - не люди,  но  и  не  нечисть  -
что-то среднее, вымершее чуть позже, а тогда намеревавшееся всерьез закусить
наследником империи.
   Не  следовало,  конечно,  разводить  огонь  -  Твари  чуяли  тепло,   как
Ржавильщик железо, но Эльрик продрог до костей, и зубы у него  стучали  так,
что, кажется, слышно это было по всей округе. К тому же костер, весело  и  с
треском  пожирающий  сухие  ветки  -  когда-то  над  самой   пещерой   росла
здоровенная сосна, рухнувшая потом внутрь, - жаркий, пляшущий костер отгонял
вновь нахлынувшую тоску по дому.
   Гиблое дело такая тоска, особенно посреди зимы, когда ты один,  а  вокруг
ничего, кроме вьюги и голодных, почти безмозглых чудовищ.
   К тому моменту, как первые из них заглянули  на  огонек  -  в  буквальном
смысле  слова,  -  принц  отогрелся  уже  настолько,  что  желание  жить,  а
следовательно, желание драться вернулось к нему  почти  в  полной  мере.  Но
Тварей оказалось слишком  много,  чтобы  прорубаться  к  выходу.  И  Эльрик,
отмахиваясь топором и костеря противников - а заодно и все окружающее  -  на
чем свет стоит, отступал в глубину  пещеры.  Зверь  тогда  в  очередной  раз
сыграл с ним плохую шутку - он  вырвался-таки,  и,  когда  кровавая  муть  в
глазах схлынула, а вокруг не осталось ровным счетом никого живого,  де  Фокс
понял, что не знает, где выход. Еще он, помнится,  обнаружил  тогда  горного
медведя.
   Мертвого.
   Долго смотрел на срезанный наискось череп  зверя  и  гадал,  в  силах  ли
человеческих сотворить такое. Гадал, пока на собственном топоре не обнаружил
прилипшие клочки бурой жесткой шерсти.
   Медвежатины хватило бы надолго. Но ждать чего-то, сидя у медленно гниющей
туши, не было никакого смысла. Поэтому принц пошел вперед. Решив  для  себя,
что вряд ли медведь выбежал из  глубины  подземелий,  значит,  где  у  зверя
хвост, там и выход на волю.
   О том, что медведь во время боя мог развернуться - и  не  раз,  -  Эльрик
подумал лишь после нескольких дней пути в непроглядной стылой тьме.
   Черные пещеры, где отказалось служить даже его  кошачье  зрение;  где  не
было видно звезд, по которым так легко определить направление;  где  страшны
были бездонные мертвые реки, а Твари, жившие в темной воде, смотрели на  мир
белесыми выпученными глазами -  эти  пещеры  едва  не  доконали  его.  Принц
понимал, что начинает понемногу сходить с ума от вечной  тьмы  и  тишины.  А
потом и от голода. Он гнал от себя растущую уверенность в том, что весь  мир
- одно бесконечное подземелье, а солнечный свет, высокое небо, звезды, ветер
- не более чем прекрасный, но прерванный сон.
   Потом - провал.
   Нашел его отряд гномьих рудознатцев. Обнаружив  в  гигантском  зале  труп
(так  подумали  гномы  поначалу)  огромного  существа,  с  лицом   настолько
чужеродным, что даже мертвое  оно  напугало  их  больше,  чем  живой  демон,
разведчики хотели сперва обойти зал стороной.  А  потом  -  так  рассказывал
Эльрику Брайр - один из них разглядел древко топора.
   И если  оставить  без  внимания  труп  чужака  гномы  еще  могли,  то  не
посмотреть топор... Это было выше их сил.
   Они подошли поближе. Попробовали сдвинуть тело. Но - опять же  по  словам
Брайра - мертвец тут же железной рукой  вцепился  в  древко  и  послал  всех
непонятно, но явно далеко. А когда гномы разглядели лезвие топора и  оценили
его размеры...
   В жилые помещения их несли очень осторожно, но с большой помпой.
   Вдвоем на одних носилках, потому что вынуть  оружие  из  рук  шефанго  не
получилось.
   Сам принц ничего подобного не помнил.
   Были бесконечные пещеры, а потом, почти сразу - огонь в  очаге,  какое-то
пахучее питье. Широченный бородатый гном,  медленно  гудевший  на  неведомом
языке. И выглядывающий из-за его спины гномий подросток.
   Топор - Эльрик сразу потянулся найти его  -  лежал  рядом.  И  юный  гном
переводил изумленный взор с оружия на владельца и - обратно.
   Это и был Брайр.
   Принц оставался у гномов до середины лета. Он мог бы уйти  раньше  -  уже
через неделю суровый горный лекарь вынужден был согласиться с тем,  что  его
невероятному пациенту можно встать с постели. Шефанго общался с  лекарем  на
невообразимой смеси нескольких -  еще  тех  времен  -  человеческих  языков,
зароллаша,  орочьего  и  выразительной  жестикуляции.  Но   свое   последнее
заявление о том, что он - давно! -  здоров,  принц  произнес  на  уже  почти
чистом гномийском.
   Судя по всему, именно это лекаря и убедило.
   Он мог бы уйти. Но ему предложили остаться хотя бы до весны. Гномы  очень
гостеприимный народ, просто они не любят,  когда  гости  начинают  приходить
часто и помногу. А один-единственный шефанго, да еще с диковинным топором  -
старейшины решили, что этот гость из тех, кого стоит привечать.
   Брайр таскался за Эльриком как хвост.  Стоило  парнишке  освободиться  от
работы, как он возникал на пороге отведенного принцу помещения,  маячил  там
застенчиво, но стараясь попасться на глаза, а получив  приглашение  входить,
радостно улыбался и тут же приставал с вопросами.
   Собственно, вопросами одолевал  не  только  Брайр.  Привязанные  к  своим
горам, домоседы по натуре, гномы, оказывается, страсть как любили  послушать
чужие рассказы о дальних землях, удивительных народах, разных обычаях.
   Еще их очень интересовал топор принца. Здесь не было таких.  Оружие  это,
привезенное в мир шефанго, использовалось лишь на Ямах Собаки, да и  там,  в
империи, немногие бойцы способны были управиться с этакой махиной.
   Эльрик, которому так и так нужно  было  тренироваться  и  восстанавливать
форму, не скупился. Показывал,  рассказывал,  объяснял.  И  жутко  удивился,
когда узрел однажды средних лет гнома, вооруженного таким же топором.
   Он перестал удивляться лишь после того,  как  к  нему  пришел  делегацией
десяток самых крепких воинов.
   Тогда за тренировки пришлось взяться всерьез.
   И все равно принц  долго  не  понимал,  зачем  гномам,  которые,  похоже,
действительно рождаются с топорами в руках, перенимать чужое  умение,  чужое
искусство, чужое оружие. О том, что этим народом движет  постоянная  тяга  к
познанию, он узнал намного позже.
   А тогда... Тогда, узнав, как переводится с зароллаша имя Фокс, его раз  и
навсегда окрестили Эльрик Большой Топор.
   - Понимай как хочешь, - грустно жаловался принц верному Брайру, -  то  ли
из-за оружия. То ли потому, что я... гм. Да.
   Трори, отец Брайра, глава рода, заглядывал к  своему  гостю  пореже,  чем
сын, но зато расспрашивал куда  более  обстоятельно.  Особенно  интересовали
старейшину другие горные массивы Материка. Кряж, способный  посоперничать  с
Великими горами, Эльрик видел лишь далеко на востоке. Он так и сказал.
   - Значит, легенды не врут! - тяжело прогудел гном. - Железный кряж,  Горы
Смерти, действительно существует.
   - Почему "смерти"? - спросил де Фокс.
   - Там Зло, - ответил Трори. Ответил так, словно этими двумя словами  было
сказано все.

Эльрик де Фокс

   Распрощался я со своими гостеприимными хозяевами только в конце июля.
   Распрощался вроде как навсегда. Брайр  меня  провожал  до  самой  границы
владений рода. И потом долго еще вслед смотрел.
   Я не видел.
   Я взгляд чувствовал.
   А на поясе у парня топор висел. Такой же, как у  меня.  Только  поменьше,
понятно. Гномы все ж таки, по себе оружие куют. А ростом они не вышли.
   Да.
   Брайра я долго еще потом вспоминал. Но никак не думал, что доведется  нам
снова встретиться.
   Однако довелось.
   Большой отряд гномов вышел к моему дому на берегах  .  Внутреннего  моря.
Как раз туда, где сейчас Луциг, единственный удентальский  порт.  Место  там
больно красивое.
   Нет, они, естественно, не ко мне в гости решили зайти.  Тысяча  бородатых
дядек, в кольчугах и при оружии, как-то слабо тянут на гостей.
   Они шли в Железный кряж.
   В моих делах как раз тогда наступило очередное затишье. Заняться было  ну
абсолютно нечем, и я вызвался проводить разведчиков до гор.
   Проводил.
   Тогда и понял, почему их  Горами  Смерти  называли.  В  подземельях  этих
обосновалось такое количество всякой мерзости, что каждый топор там  был  на
вес лунного серебра. Во время войны за территорию я и  оказался  принятым  в
род.
   Вот так все и было.
   А теперь, в квартале оружейников человеческого города, передо мной  сидел
Брайр. Мой родич - гном. И он  был  стар.  Очень  стар.  И  очень  далек  от
Железного кряжа.
   - Была война, Эльрик. Ты знаешь?
   - Я слышал об этом. Но когда она началась, я жил далеко на Западе.
   - Война. - Брайр сцепил узловатые темные пальцы. - Нас было десять тысяч.
А ушло чуть меньше трех.
   - Ушло?
   - Да. Железные горы снова пусты. Наш род... мы с тобой - последние.
   - Как?
   - Вот так. Все погибли. Отец. Братья. А теперь и я. Первым моим  желанием
было обругать его. Что за бред?!
   Ему ли говорить о смерти?! Но... понял я, что Брайр прав.
   Он действительно подходил к пределу.
   - Ты знаешь, - тяжело продолжил кузнец, - что мы могли бы жить вечно.  Но
Мастерство требует  многого.  И  в  каждое  изделие,  выполненное  с  душой,
вкладываем мы часть своей жизни. Я могу отковать еще лишь одну вещь.
   И тут до меня наконец дошло. Брайр, единственный оставшийся  в  живых  из
древнего рода (единственный, потому что какой из меня, к акулам, сородич?!),
хотел отдать остаток своей жизни на мой топор. Потому что я... Я все  же  не
был чужаком.
   И старый гном жил среди людей.
   Сколько лет?
   Жил и ждал. Ведь он мог существовать так до  бесконечности.  Ждал,  зная,
что рано или поздно наши пути вновь пересекутся. Он хотел умереть. И  выбрал
смерть сам.
   Все  инстинкты,  появившиеся  у  меня  за  время  жизни  среди  смертных,
противились этому решению. Люди цепляются за свою  короткую  жизнь.  Зубами.
Руками. До крови обдирая ногти. А этот гном...
   И все же он был прав.
   А я не имел права отказываться от  чудовищно-прекрасного  последнего  его
дара.
   - Знаю, что ты думаешь, - угрюмо сказал мне Брайр. -  Жить.  Любой  ценой
жить. Но ведь и вы, бессмертные - ты же сам  рассказывал  мне,  -  когда  не
остается выбора, предпочитаете умереть достойно. Для вас это - гибель в бою.
С оружием в руках. А для меня - так. Ты иди сейчас. - Гном тяжело  поднялся,
и под взглядом зеленоватых его глаз распахнулась дверь  кузни.  -  А  завтра
приходи. Топор будет готов. Дом и мастерская  тебя  признают.  И  пропустят.
Только, Эльрик, ты должен успеть вынести оружие  до  восхода,  чтобы  лезвия
коснулись первые лучи солнца.
   Я промолчал. И пошел к выходу. Грустно было и темно.  Совсем  темно,  как
тогда, в пещерах Западных гор. Потому что жизнь Брайра, вложенная в  оружие,
не будет частью Мастера. Она будет частью Мастерства. Силы. Стихии.
   А Брайр уйдет.
   Совсем.
   Странно. Как, оказывается, важно было для  меня  сознание  того,  что  он
есть. Странный мой родич, казавшийся  забытым,  но  на  деле  просто  прочно
слившийся с моей  собственной  душой  (если  есть  она  у  меня),  а  теперь
уходящий.
   Это больно, когда уходит часть души.
   - Прощай, Эльрик Большой Топор, - на родном языке сказал Брайр.
   - Прощай.
   Я не выдержал - обернулся, уходя. Но старый гном быстро захлопнул узорную
дверь.
   Узкие улицы, задавленные высокими холодными домами. Мусор и грязь. Сапоги
противно хлюпали в скользком месиве,  покрывавшем  мостовую.  У  аквитонских
властей  было  достаточно  денег,  чтобы  вымостить  города,  но  у  горожан
оказалось недостаточно чистоплотности.
   Эльрик брезгливо обошел кошачий трупик, на котором сидела унылая ворона.
   Принц был мрачен, но еще не зол и очень хотел разозлиться.  Он  ненавидел
это состояние безысходной тоски, от которой становилось холодно  и  какая-то
мутная тяжесть ложилась на сердце. Злость  была  ближе  и  понятней.  Злость
давила, но она оставалась живой и горячей. Злость находила себе выход.
   Тоска - никогда.
   А  грязь,  вонь  и  обычная  человеческая  неопрятность  Эльрика   обычно
раздражали. К тому же по таким  вот  проулкам  можно  было  дойти  до  "Розы
Тальезы", где поджидали принца монахи, намного быстрее.
   Бледное лицо в сероватом вялом чепчике выглянуло из окна:
   - Какой большой! Загляни в гости, красавчик... Широкая улыбка  обнаружила
отсутствие нескольких зубов.
   Эльрику стало смешно. Омерзительность гостеприимной шлюшки была настолько
очевидной, что девица действительно могла рассчитывать лишь на чудовищ вроде
него.
   Он щелчком забросил в окно монету в  десять  серебряных  и  прошел  мимо,
проигнорировав растерянное:
   - Спасибо, добрый господин.
   Кем-кем, а добрым громадный беловолосый шефанго был сейчас меньше всего.
   До трактира оставалось немногим больше квартала, когда сквозь  закипающую
злость пробилось резко и оглушительно: Опасность... И Эльрик  замер,  словно
уткнувшись в невидимую стену. Такого с ним еще не случалось.  Он  чувствовал
опасность. Опасность смертельную, но... Она угрожала не ему.
   "Какого Флайфета?"
   Принц   глубоко    вдохнул    и    медленно    выдохнул,    успокаиваясь,
сосредотачиваясь. Бывало так, что он не  мог  сразу  определить  направление
угрозы или понять, кто угрожает. Но  вот  затруднений  с  тем,  кому  грозит
опасность, у него не было никогда. Кому же, как не ему, любимому?
   А сейчас?
   "Элидор!" - взорвалось сполохом. Забилось. Заметалось, разгоняя по  жилам
кровь. Тело само перешло  в  режим  боя,  и  медленными,  отчетливыми  стали
движения редких прохожих,  коснулся  дрогнувших  ноздрей  запах  их  страха,
недоумения, растерянности.
   Они  боялись  его,  огромного  нелюдя,  замершего  вдруг  посреди  узкого
проулка.
   А в следующий  миг  люди  воробьиной  стаей  брызнули  в  стороны,  когда
беловолосая громада, закованная  в  булат,  сорвалась  с  места,  совершенно
бесшумно скользнула вдоль серой стены и... кажется, исчезла.
   Только белым бликом мелькнула на темном плаще длинная коса.
   Он вошел в "Розу Тальезы" - вошел, а не  ворвался,  хотя  очень  хотелось
смести и дверь перед собой, и  парочку  вышибал,  стоящих  за  дверью,  -  и
остановился, обводя взглядом притихший зал. Несмотря на  ранний  час,  здесь
было многолюдно.
   Прислуга, сновавшая с подносами в руках, высокий дворянин,  наклонившийся
к своей даме, два моряка, оживленно обсуждавшие что-то за угловым столом,  -
все замерли, уставившись на шефанго.
   Монахов не было.
   Принц мягко скользнул вперед, к занавешенным кабинкам - именно из-за  них
"Роза Тальезы" пользовалась в городе  бешеной  популярностью,  -  и  ничтоже
сумняшеся отдернул бархатную портьеру.
   Из уютного полумрака донесся визг. Но шефанго  уже  перешел  к  следующей
занавеси. А потом к третьей. И к четвертой.
   Ничего.
   Не считая перепуганных дам и возмущенных кавалеров.
   Но Элидор был где-то здесь.  Где-то  совсем  близко,  и  в  то  же  время
казалось, что он очень далеко.
   Неспособность разобраться в собственных ощущениях стала последней каплей.
Клубящаяся злость преврати