венных?
   Губы Доминика тронула улыбка - ему не составляло никакого труда разгадать
ее мысли. "Рядом с таким милым существом чрезвычайно приятно проснуться",  -
неожиданно подумал он. Для него утро после ночи любви  обычно  было  тяжелым
испытанием. Но кожа  Женевьевы  оставалась  свежей  и  упругой,  спутавшиеся
блестящие волосы очаровательно рассыпались по плечам. Желто-карие глаза были
ясными и блестящими, и, когда он стряхнул крошку с ее губы, Женевьева  очень
нежно посмотрела на него и рассмеялась без всякого жеманства, но с некоторой
робостью.
   - Тебе нечего бояться, - ласково сказал он, проводя пальцем по ее  губам.
- Ты ведь ни о чем не жалеешь?
   Она решительно затрясла головой, отчего ее шелковистые локоны запорхали в
воздухе.
   - Как я могу жалеть о том.., о том... - Она вздохнула, подыскивая  слова,
чтобы выразить невыразимое. - Я не знаю, как объяснить то, что  я  чувствую,
но я напоминаю себе колодец, который наполнили до краев.
   - И будут наполнять впредь, - ласково пообещал Делакруа.  -  Раз  ты  так
быстро научилась получать и дарить удовольствие, никто уже этого у  тебя  не
отнимет. - Он нежно поцеловал ее в висок и протянул пустую  чашку.  -  Налей
мне еще. И нам нужно одеваться. Скоро сюда  придет  Николас,  чтобы  отвезти
тебя домой.
   Безысходное отчаяние вдруг навалилось на Женевьеву. Делакруа говорил так,
словно в дальнейшем "колодец" ее наслаждения не будет иметь к нему  никакого
отношения: роль  наставника  выполнена,  он  подготовил  ее  к  тому,  чтобы
выпустить в новый для нее мир. Но гордость  не  позволяла  ей  спросить.  И,
делая вид, что сосредоточена на кофе, она поинтересовалась:
   - Так зачем Николас сюда придет?
   - Отвезет тебя домой, чтобы все подумали, будто вы с ним просто совершали
прогулку перед завтраком. Даже  если  твое  ночное  отсутствие  кем-то  было
замечено, последствия не выйдут за стены вашего дома.
   - Никто ничего не заметил, - возразила она. - Табита никогда не входит ко
мне в спальню, пока я не  позвоню.  Что  касается  остальных,  то  никто  не
встанет раньше девяти, особенно  после  вчерашнего  бала.  Делакруа  кивнул,
застегивая сорочку:
   - На это я как раз и  рассчитывал.  Если  хочешь  умыться,  в  кувшине  -
горячая вода.
   Поняв намек, Женевьева сбросила с себя покрывало и спустила ноги на  пол.
Однако еще с минуту, сидя на краешке  кровати,  хмурилась,  глядя  себе  под
ноги.
   - Что случилось? - Доминик, закрепляя  кушак,  подошел  к  ней  и  поднял
указательным пальцем ее подбородок. - Тебя что-то беспокоит, фея?
   Ободренная его ласковым тоном, Женевьева нерешительно сказала:
   - Я хочу спросить тебя...
   -  Так  спрашивай.  Ты  ведь  не  привыкла  отступать.  -  Доминик   явно
поддразнивал ее. Она смущенно улыбнулась:
   - Прошлой ночью, когда... -  Ну  что  такого  трудного  в  этом  вопросе?
Женевьева глубоко вдохнула. - Когда в самом конце ты вдруг ушел из меня, это
чтобы я не забеременела?
   - Да, - резко бросил он. - Я  не  заинтересован  в  том,  чтобы  положить
начало племени бастардов.
   - Между прочим, я тоже, - огрызнулась Женевьева, задетая таким тоном.
   - Я и не предполагал, что ты заинтересована. А  теперь  одевайся.  Сейчас
придет Николас.
   - Не обязательно так пренебрежительно разговаривать со мной, - проворчала
Женевьева. - Я не виновата в  том,  что  плохо  осведомлена  в  вопросах,  в
которых, не сомневаюсь, прекрасно разбирается твоя любовница-квартеронка.
   Доминик, к ее все возрастающему раздражению, залился смехом:
   - Поскольку у тебя не было нужды в подобной осведомленности, это  не  так
уж и удивительно. - Все еще  содрогаясь  от  смеха,  он  пошел  к  двери.  -
Оставайся здесь, пока я не приду за тобой.
   Женевьева  не  удержалась  от  детского,  но  принесшего   ей   некоторое
удовлетворение желания показать ему вслед язык и направилась  к  умывальному
столику.  Проводя  губкой  по  груди,   она   вдруг   спиной   почувствовала
устремленный  на  нее  взгляд.  Женевьева  застыла  от  крайней  неловкости.
Стряхнув оцепенение, она обернулась.
   На пороге стояла женщина.  Большие  карие  глаза  спокойно  и  оценивающе
осматривали  Женевьеву,  словно  предмет,  предназначенный  для   аукционных
торгов. Младшей Латур не  раз  приходилось  наблюдать  это  со  стороны,  но
никогда прежде она не могла представить себе, как  чувствует  себя  человек,
которого разглядывают с такой откровенностью.
   Женщина была очень красива: шелковистая кожа, такая  же  светлая,  как  у
самой Женевьевы, и блестящие темные волосы, колечками ниспадающие на  плечи.
На ней был пеньюар темно-синего цвета, отделанный кружевными рюшами; пояс из
тонкой ленты подчеркивал узкую талию, округлые груди и бедра.
   -  Что  вам  угодно?  -  прошептала  Женевьева,  оглядываясь  в   поисках
чего-нибудь, чем можно было прикрыться, но все ее вещи были в  другом  конце
комнаты; под рукой оказалось лишь  маленькое  полотенце,  висевшее  рядом  с
умывальником. В конце концов Женевьева решила, что неловкие попытки прикрыть
свою наготу более унизительны, чем демонстрация самой  наготы,  и  не  стала
суетиться.
   Женщина  ничего  не  ответила  на  ее  вопрос,  но  в  том  и   не   было
необходимости, Женевьева догадалась. Это могла быть только Анжелика, и  было
совершенно ясно, что  ей  угодно:  сравнить  шансы.  Снизу  послышался  стук
дверного молоточка, женщина отскочила, в глазах ее  появился  страх,  и  она
исчезла так же бесшумно, как появилась, тихо прикрыв за собой дверь.
   Потрясенная,  Женевьева  быстро  оделась.  В  том,  как  эта  квартеронка
рассматривала ее, не было ничего дружественного. В огромных  влажных  глазах
таились  неприкрытая  враждебность  и  некоторое  презрение   -   физические
достоинства  Женевьевы  она   сочла   более   чем   скромными.   Разумеется,
"узурпаторше" действительно недоставало роста и округлости  форм,  вынуждена
была признать Женевьева, расчесывая  волосы  позаимствованной  гребенкой.  И
ничего удивительного в том, что Анжелике неприятно ее присутствие  здесь,  в
ее спальне, на ее постели,  с  ее  покровителем.  И  правда,  что  заставило
Доминика привезти Женевьеву именно сюда? Ну да, конечно!
   Он ведь не собирался делить ложе со своей предполагаемой жертвой.  Скорее
всего получил согласие Анжелики на либретто, совершенно не  похожее  на  то,
что тут разыгралось.
   Женевьева подошла к окну. Отдернув штору, она выглянула на улицу, которую
видела прошлым вечером. Было всего семь часов утра, но уже совсем  рассвело,
однако и теперь узнать улицу не представлялось возможным. Впрочем, Женевьева
догадывалась, что это Рэмпарт-стрит - где же еще мог  креольский  джентльмен
поселить свою любовницу-квартеронку?
   - Николас уже здесь, - доложил Доминик, появляясь в дверях.
   - Что ты ему сказал? - Оказалось, что Женевьеве небезразлично, что узнает
ее кузен.
   - Ничего. - Доминик улыбался. - Скажи  сама  что  хочешь.  Я  лишь  велел
сделать так, чтобы по возвращении домой на твоем добром имени  не  появилось
ни единого пятнышка. - Он накинул ей на плечи плащ, тщательно спрятал волосы
под капюшон и, взяв ее лицо в ладони, сказал:
   - Думаю, тебе следует начинать сборы в монастырь урсулинок.
   - Когда?
   Нельзя было не признать: сердце ее забилось сильнее при мысли о том,  что
прошлая ночь не стала началом конца их знакомства. Из-за этого волнения  она
забыла рассказать Доминику о визите Анжелики.
   - Как только ты будешь готова. - Доминик легко коснулся губами ее губ.  -
Приходи сюда завтра после полудня. Я буду тебя ждать.
   - Но я не знаю куда "сюда",  -  напомнила  ему  Женевьева.  -  И  ума  не
приложу, как мне незамеченной выйти из дома средь бела дня.
   У Доминика брови поползли вверх.
   - Мадемуазель Женевьева, не надо кокетничать. На меня это  не  действует.
Если захочешь прийти сюда  завтра  днем  -  найдешь  способ.  Ты,  наверное,
забыла,  что  у  меня  была  неприятная  возможность   убедиться   в   твоих
способностях  добиваться  того,  что  ты  пожелаешь.  -  Он  рассмеялся,  но
по-доброму. - Этой способностью обладаю и я, дорогая фея. Мы с тобой  -  два
сапога пара, так что не пытайся обмануть того, кто знает тебя не  хуже,  чем
ты сама.
   У Женевьевы мурашки пробежали по спине при  этих  словах.  Наверное,  они
действительно  "два  сапога  пара".  Иначе  как  могло  случиться  то,   что
случилось, и что. Господи прости, она здесь делает?
   - Я приду, - тихо пообещала она. - Это ведь Рэмпарт-стрит, правда?
   - Именно так. А дом ты узнаешь,  если  внимательно  посмотришь  на  него,
когда выйдешь. Ну, пора. - И Доминик взял ее под локоть.
   Значит,  страстного  прощания  не  будет?  И  никаких   воспоминаний?   И
романтического обмена признаниями? Каперу предстоял трудовой день, это ясно,
и мыслями он уже был весь  в  делах.  Женевьева  пожала  плечами:  "Я  и  не
собиралась мешать ему!" Они спустились по лестнице, которой она не видела по
прибытии. Казалось, и то одеяло было в какой-то другой жизни, и завернута  в
него была другая девушка.
   Николас стоял в квадратном холле с вытянутым лицом и темными кругами  под
глазами. От тревоги? Нечистой совести? Или просто оттого, что  не  выспался?
Этого Женевьева сказать не  могла.  Но  было  совершенно  ясно  по  взгляду,
брошенному им  на  капера,  что  Сен-Дени  не  намерен  делать  ничего,  что
разозлило бы Делакруа, - например, требовать сатисфакции за подлое похищение
его кузины.
   - Доброе утро, Николас, -  бодро  приветствовала  его  Женевьева.  -  Как
повеселился на балу? Надеюсь, Элиза не обманулась в своих  ожиданиях?  Месье
Делакруа. - Она протянула руку кацеру, стоявшему на лестнице. - Благодарю за
гостеприимство.
   Смешинки плясали в его бирюзовых глазах. Но он почтительно  поцеловал  ей
руку:
   - Это я благодарю вас, мадемуазель. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.
   Склонив голову, Женевьева сделала легкий реверанс и повернулась к кузену.
   Кузен поспешил к двери, чтобы открыть; ее, но Сайлас опередил гостя.
   Они прошли мимо молча провожавшего их слуги  и  вышли  на  Рэмпарт-стрит.
Женевьева инстинктивно натянула капюшон на лицо. Ни у одной  респектабельной
дамы не может быть никаких дел на этой улице. Впрочем,  ее  едва  ли  теперь
можно назвать респектабельной дамой, не так ли? Она  обернулась  и  оглядела
дом, чтобы получше запомнить. Ее взгляд скользнул по третьему этажу к окну -
тому самому, из которого она недавно выглядывала на улицу, - и встретился  с
пристальным, напряженным взглядом квартеронки. У Женевьевы мурашки пробежали
по коже, но в этот момент за спиной у Анжелики возникла фигура и чьи-то руки
обняли квартеронку за плечи. Это Доминик уводил свою любовницу  от  окна.  В
постель?
   "Ну и что, если даже так? - сердито упрекнула себя Женевьева.  -  Это  не
мое дело". Она знала, что отношения  мужчины  с  любовницей-квартеронкой  не
имеют ничего общего с его отношением к креольской даме, будь  то  его  жена,
сестра, тетка, мать или даже любовница.
   - Я не понимаю, что произошло, -  говорил  Николас  низким  взволнованным
голосом. - Почему Доминик, похитив тебя,  не  вынудил  дядю  сотрудничать  с
ним?
   - Капер совершенно справедливо решил, что моя поруганная честь  не  будет
для отца достаточно побудительным мотивом. Но Делакруа согласился оставить в
покое Элизу.
   - И отказаться от своего плана?  -  Николас  остановился  посреди  улицы,
недоверчиво глядя на кузину. - Никогда не видел, чтобы  Доминик  отказывался
от задуманного. Как тебе это удалось?
   - Я сама пообещала ему помочь, - беспечно ответила Женевьева. - Но это не
твое дело, Николас. - Она недовольно посмотрела  на  изумленного  кузена.  -
Тебе лучше ничего не знать. Тебя ведь освободили от всех обязательств. Разве
этого недостаточно?
   Николас вспыхнул от неловкости:
   - Надеюсь, ты понимаешь, что я не спал всю ночь, с ума сходя от страха за
тебя?
   - У тебя не было никаких  причин  для  беспокойства.  -  коротко  бросила
Женевьева. - Разве Сайлас не передал тебе записку?
   - Но она меня мало успокоила. Там содержался приказ явиться к семи утра в
этот дом, однако я понятия не имел, что здесь случилось.
   - Так или иначе, все позади, - объявила Женевьева. - Если  впредь  ты  не
будешь делать долгов направо и налево  и  втягивать  своих  родственников  в
такую трясину, - сказано было, резко, но младшей Датур трудно было  простить
Николаса за то, что могло случиться с Элизой.
   Однако даже когда Женевьева размышляла об этом, внутренний голос,  бередя
душу, напоминал ей, что, если бы не кузен с  его  трусливой  глупостью,  она
никогда не испытала бы такого счастья, столь далекого от  опыта  девушки  на
выданье. И не было бы у Женевьевы волнующей перспективы...

***

   - Кто эта худышка? - спросила Анжелика. - Ты не говорил, что будешь спать
с ней.
   - Я и не собирался, Анж. И  она  не  имеет  к  тебе  никакого  отношения,
поняла?
   - Но ты привез ее сюда, в мой дом, - возразила Анжелика, хотя знала,  что
говорить этого не следует.
   - Это мой дом, - напомнил капер, - и я волен делать здесь  все,  что  мне
заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь,  и,  когда  это  будет
происходить, ты будешь отправляться в гостя.
   Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться  и  принять  ванну.
При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но  Анжелика  выглядела
опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.
   - Скажи Сайласу, что мы уезжаем, - велел он, направляясь к  гардеробу  за
плащом.
   - Ты не останешься позавтракать? - взяв себя в руки, Анжелика  улыбнулась
и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. - Я сама тебя  побрею,  приготовлю
устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.
   Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его  и
Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной
показалась Делакруа неприятной.
   - Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.
   - А вечером придешь? - Анжелика прильнула к  нему.  Доминик  почувствовал
сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему,  пахла
лишь дорогим мылом  и  лавандовой  водой:  незатейливо,  конечно,  но  такая
свежесть.
   - Может быть. Зависит от обстоятельств, - коротко ответил он, разнимая ее
руки. - Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы  тебя  здесь  не  было.
Понимаешь?
   Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость.  Ей  было  все
ясно. Она пробормотала:
   - Как угодно.
   А Доминик был слишком рассеян и не заметил  ничего,  кроме  ожидаемой  им
покорности.
   Он уехал с Сайласом пять минут  спустя,  а  Анжелика  устроила  на  кухне
полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за  полчаса  перебила  почти
всю посуду, чем привела в ужас рабов.  Им  уже  было  известно,  что  хозяин
провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они  считали,  для
квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.
   Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение
такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала  из  шкафа
одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру  и  прочие  косметические
принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на  язык
Анжелика и как скора на расправу. "Кем  бы  ни  была  та,  что  так  страшно
огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет", - подумала девочка. Злопамятная
Анжелика была известна своей мстительностью.
   Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были  носить  -  как
опознавательный знак - все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла  из
дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся  на  набережной  рынок,
свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши,  прогнувшиеся
полы и облезлые стены которых  несли  отпечаток  разрушений  от  наводнений,
страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.
   В этих хибарах теснились  игорные  притоны,  бордели,  кофейни  и  винные
лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие  здесь  последние
деньги  за  сомнительные  удовольствия.  Анжелика  шла  быстро,  не  обращая
внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через
растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева  от  набережной  показалась  насыпь,
покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми  деревьями.
Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.
   Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать,  а  сама
прошла в мрачную конуру, пол  которой  был  покрыт  древесными  опилками.  В
комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев
каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты
уже  была  увлечена  разговором  со  старухой,  завернутой  в  лоскуты  ярко
раскрашенной ткани.
   Волосы у старухи были туго связаны  в  некое  подобие  свиных  хвостиков,
торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким
круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони  какую-то
трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и
обе женщины стали внимательно  рассматривать  причудливый  узор.  Женщины  о
чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками,
резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек  перекочевал  в
руки Анжелики. На мгновение во влажном воздухе сверкнул серебристый блик - и
монетка из кармана Анжелики перекочевала в старухин кулачок.

***

   А Доминик, не подозревая,  какую  панику  в  душе  Анжелики  вызвало  его
поведение, отправился в свой мирный и опрятный дом на Чартрес-стрит.  Принял
ванну, побрился, съел легкий завтрак и предался приятным размышлениям о том,
как хитро воспользуется укромной стоянкой для своих судов под самым носом  у
Виктора Латура при попустительстве его же дочери. Капер  предпочитал  мстить
исподтишка и находил особое удовольствие именно в том, что Латур даже  знать
не будет, что его лишили собственности и невольно станет  участником  планов
презираемого им пирата.
   Ну а дочка? Страстная фея с золотистыми волосами и желто-карими  глазами.
Доминик улыбнулся. Он не причинит Женевьеве никакого вреда,  но,  когда  оба
отдадут друг  другу  все,  что  могут,  она  уже  станет  в  высшей  степени
искушенной и искусной  женщиной  -  подарком  для  любого  молодого  креола,
которому посчастливится  завоевать  внимание  Женевьевы  и  которого  сочтут
достойным войти в семейный клан Виктора Латура.
   После завтрака в саду Доминик прошел через дом в парадный холл,  где  его
ожидал Сайлас, держа наготове шляпу с загнутыми полями и трость.
   - Вы на "Танцовщицу", месье? - В голосе  слуги  нельзя  было  не  уловить
тоску.
   - Нет. В контору на бирже. У меня  там  кое-какие  карты,  которые  нужно
посмотреть.
   - Планируете новый рейд, месье? - заблестели от радости глаза у матроса.
   - Может быть, Сайлас, может быть, - беспечно улыбнулся капер и  вышел  на
Чартрес-стрит, но уже на тротуаре обернулся и посмотрел на слугу, застывшего
в дверях:
   - Если ты не прочь, то прогуляйся до "Танцовщицы" и скажи боцману,  чтобы
собрал полкоманды для короткого перехода на два, а может быть, и три дня  во
внутренних водах.
   - Да, месье. - Сайлас засиял. - С удовольствием, месье. Я мигом, месье.
   Хмыкнув, Доминик ленивой походкой не спеша  направился  на  биржу.  Здесь
вовсю шли приготовления к дневным торгам. Масперо бодро приветствовал своего
квартиросъемщика и предложил ему стакан виски  с  содовой,  льдом  и  мятой,
выразив надежду, что тот придет посмотреть  на  торги,  а  если  его  что-то
заинтересует, то Масперо готов предложить самую разумную цену.
   - Виски я с удовольствием выпью.  Но  в  настоящий  момент  я  ничего  не
покупаю.
   Джин  Масперо  пристально  посмотрел  на  своего  гостя,