алось хоть пятнышки грязи.
   Собственной койки у нее не было, поэтому  приходилось  спать  свернувшись
клубочком в каком-нибудь зловонном углу на нижней палубе,  в  то  время  как
вокруг стоял страшный гвалт -  матросы  использовали  несколько  дозволенных
часов для  отдыха.  Постепенно  Женевьева  перестала  обращать  внимание  на
мужскую наготу, хотя старалась все время лежать, уткнувшись лицом в стену  и
закрыв глаза. Но вот посещение общественного гальюна превращалось в истинную
пытку. Необходимо было осторожно пробираться туда  среди  ночи,  моля  Бога,
чтобы там никого больше не оказалось. Ну почему  она  не  подумала  о  такой
очевидной проблеме, когда задумывала свое безумное,  идиотское  путешествие?
Нет, когда-нибудь Женевьева все же научится думать, прежде чем очертя голову
кидаться туда, где интересно ее любопытному носу.
   Присутствие Доминика она ощущала постоянно, хотя  была  уверена,  что  он
едва замечал неопытного юнгу. Однажды, когда Женевьева в  шестой  раз  после
того, как рассвело, драила палубу и холодная, мутная вода хлюпала и пенилась
вокруг ее щиколоток, капер  прошагал  прямо  по  только  что  вымытому,  еще
мокрому участку, оставив на нем грязные следы. Пришлось все начинать заново,
пока не увидел боцман - тот никаких оправданий не принимал  во  внимание,  в
этом юнга уже убедился на горьком опыте. Соблазн  выплеснуть  ведро  мыльной
воды прямо в эту надменную, обтянутую  безукоризненно  белоснежной  рубашкой
спину хозяина был почти непреодолим.
   Но время для того,  чтобы  открыться,  пока  не  настало:  они  были  еще
недостаточно далеко в море. Женевьева верила:  после  всего,  через  что  ей
пришлось пройти, Доминик не посмеет высадить "юнгу" на берег.
   Но на третий день плавания случилось роковое происшествие, вынудившее  ее
выбросить белый флаг.  Стоял  жаркий,  ленивый  полдень,  веял  лишь  слабый
ветерок, похожий на дыхание ребенка, флот дрейфовал на  неподвижной  голубой
глади, а матросы, перегнувшись через  перила,  громко  смеясь  и  аплодируя,
наблюдали  за  представлением,  которое  устроили   вокруг   кораблей   стаи
грациозных дельфинов, исполнявших забавные трюки. Женевьева сидела  в  давно
облюбованном  ею  укромном  уголке  за  рубкой,  куда  не  проникали  прямые
солнечные лучи и куда общительные товарищи-матросы жаловали нечасто.
   - Эй, парень! - ударил ей в ухо громкий голос. - Иди сюда. Пора  устроить
тебе боевое крещение.
   Женевьева подняла голову и  увидела  ухмыляющиеся,  бронзовые  от  загара
лица. Сердце у нее сжалось при мысли о том, что  это  не  предвещает  ничего
хорошего. От праздности не знавшие чем заняться, матросы решили покуражиться
над робким тощим юнгой.
   - Хочешь искупаться, а? -  Рука,  покрытая  черными  вьющимися  волосами,
схватила  ее  за  предплечье  и  рванула  вверх.   -   Иди-ка   поплавай   с
дельфинчиками.
   - Нет! - обезумев от страха, Женевьева затрясла головой.
   "Неужели они собираются бросить меня за борт?!" Но кто-то уже поднял ее в
воздух, и в следующий миг она увидела под собой простиравшуюся далеко  внизу
синюю океанскую бездну. Женевьева словно  со  стороны  услышала  свой  дикий
вопль, сопровождавшийся громким матросским гоготом. И вдруг  каким-то  чудом
снова оказалась на палубе.
   Доминик, наблюдавший за происходящим с капитанского  мостика,  улыбнулся,
пожал плечами и повернулся к рулевому. Мол,  если  матросы  зайдут  в  своих
буйных шутках слишком далеко, боцман всегда успеет их  остановить.  В  конце
концов, на корабле не было ни одного человека, включая  и  самого  капитана,
кто не прошел бы в свое время через подобное "боевое крещение".
   - Ну если ты, парень, не хочешь поплавать для нас,  тогда  придется  тебе
сплясать, - объявил кто-то, и прямо под ноги Женевьеве  полетела  абордажная
сабля, а юнга, снова  закричав,  отпрыгнул.  -  Давайте-ка  снимем  с  парня
одежду, а то он не сможет как следует танцевать. К тому же она ему все равно
велика. - И матросы опять закатились от смеха.
   Женевьева бросилась бежать, прорываясь прямо через гогочущий круг  и,  ко
всеобщему удивлению, ухитрилась увернуться от  всех  пытавшихся  поймать  ее
рук. Матросы рванули вслед за ней, смеясь  и  зная,  что  погоня  все  равно
увенчается успехом: корабль был  слишком  мал,  чтобы  парнишка  мог  где-то
спрятаться. Но, к их пущему изумлению, юнга рванул не куда-нибудь,  а  прямо
на капитанский мостик. Боцман - за ним.
   Ни одному матросу не позволялось подниматься туда, если его специально не
звали или не посылали с поручением. Угрожающе размахивая веревочным  концом,
боцман взбежал по трапу вслед за нерадивым учеником.
   Доминик резко обернулся  на  шум  за  спиной  -  его  брови  были  сурово
сдвинуты, бирюзовые глаза зловеще потемнели. Боцман, продолжая  тянуть  руку
за ускользающим мальчишкой, начал извиняться.
   -  Доминик,  не  позволяй  им  этого!  -  Юнга  кричал  голосом,  который
невозможно было не узнать.
   Маленькая фигурка в матросской одежде пулей  пролетела  мимо  капитана  и
спряталась у него за спиной. Боцман остановился, словно пораженный  молнией,
веревка замерла в его руке. Он так же хорошо,  как  и  хозяин  "Танцовщицы",
знал этот  голос.  У  лестницы,  ведущей  на  мостик,  столпились  онемевшие
матросы. Затем, словно единое существо, они отступили  на  середину  палубы,
продолжая оттуда наблюдать за драмой, разыгрывавшейся наверху.
   Весь корабль застыл в ожидании, как поступит месье  Делакруа.  Тот  очень
медленно, почти лениво, поднял руку, ухватился за воротник куртки  и,  резко
дернув, поставил съежившуюся Женевьеву прямо перед собой.
   - Так-так, - задумчиво  произнес  капер,  не  без  интереса  рассматривая
"юнгу". - Кажется, ничто и ничему не способно тебя научить, не так ли? - Еще
крепче сжав руку, Доминик  приподнял  Женевьеву  за  воротник  так,  что  ей
пришлось встать на цыпочки.
   Судорожно сглотнув, она пожалела о том, что ее  не  бросили  за  борт,  к
добрым дельфинам. Казалось, повисшей над кораблем мертвой  тишине  не  будет
конца. Куда-то исчезло все, кроме пронзительной бирюзы этих строго мерцающих
глаз, безоблачного неба и гладкой поверхности моря.
   - Если руководствоваться здравым смыслом, я должен был бы отдать тебя  им
на растерзание и отвернуться, чтобы ничего не  видеть,  -  наконец  произнес
спокойно Доминик, однако Женевьеве показалось,  что  в  мертвой  тишине  его
голос гремел оглушительно. - Ты можешь привести хоть один довод против того,
чтобы я именно так и поступил? - Новый рывок вверх  был  как  вопросительный
знак в конце фразы.
   Женевьева заставила себя взглянуть капитану прямо в глаза,  однако  горло
так перехватило, что она не могла  произнести  ни  слова.  Но  в  глазах  ее
читалась та самая убежденность, которая, во-первых,  подвигла  ее  на  столь
отчаянное предприятие, а во-вторых, позволила вынести все, что  произошло  с
ней за последние несколько дней. И это Женевьеву спасло. Начни она  умолять,
плакать, оправдываться, не  сумей  спрятать  своего  страха,  -  разъяренный
пират, наверное, бросил бы ее на произвол судьбы.
   Делакруа долго смотрел на "юнгу", потом, склонив голову, произнес:
   - Ладно, дам тебе шанс.  -  И  Доминик  взглянул  мимо  нее  на  боцмана,
стоявшего все еще неподвижно и  удивлявшегося  тому,  как  это  он  мог  так
вляпаться, а главное, понимая, какую несет ответственность за случившееся. -
Вам, боцман, придется обойтись без юнги, быть  может,  это  заставит  вас  в
будущем лучше проверять кандидатов в матросы.
   Месье улыбался, голос его звучал ласково, интонация была  вопросительной,
но все это  не  могло  обмануть  бывалого  боцмана.  Он  пробормотал  что-то
нечленораздельное и нырнул вниз по лестнице.
   Доминик, все еще одной рукой держа Женевьеву за воротник, другой  схватил
за пояс и потащил так, что ее каблуки  лишь  скребли  по  доскам  пола.  Под
изумленными взглядами капер стащил "юнгу" по лестнице и унизительно проволок
сквозь толпу матросов.
   Когда  дверь  с  треском  распахнулась,  Сайлас,  полировавший  стол   из
вишневого дерева в каюте хозяина, встревоженно  поднял  голову  и  замер.  В
последние дни он почти  не  замечал  новичка-юнгу.  Теперь,  уставившись  на
хрупкую  фигурку,  которую  держал  хозяин,  начал  узнавать  ее  и   только
присвистнул.
   - Выйди, Сайлас, - приказал Доминик.
   - Да, месье. - Матрос схватил тряпку и выбежал из каюты, тихо  закрыв  за
собой дверь и стараясь не слышать того, что за ней происходило.


Глава 13

   Щелкнул замок, в каюте повисла тишина. Доминик отпустил  воротник  куртки
и, медленно пройдя в другой конец комнаты, подошел  к  секретеру,  стоявшему
под иллюминатором. Несколько долгих минут он быстро делал какие-то  подсчеты
на листке бумаги и был так поглощен своим  занятием,  что,  казалось,  вовсе
позабыл о неподвижной Женевьеве, застывшей посредине каюты перед столом.
   Женевьева терзалась неопределенностью своего положения,  но  ей,  однако,
ничего не оставалось делать,  кроме  как  безропотно  стоять  на  месте.  Ей
казалось совершенно невозможным даже подойти к стулу  и  сесть,  хотя  и  не
могла объяснить почему. Поэтому она  сосредоточенно  уставилась  на  обшивку
стены, словно пытаясь в ее затейливом узоре разгадать вечную тайну бытия.
   - Итак, - вдруг сказал совершенно обыденным тоном Доминик,  -  ты  решила
вступить в братство пиратов, как я понимаю.
   Он неспешно подошел к столу и сел с противоположной его стороны,  не  без
любопытства глядя на Женевьеву. Спокойствие Доминика, однако, ее не обмануло
- она, сохраняя осторожность, предусмотрительно продолжала молчать. Делакруа
сцепил руки на затылке, откинулся на спинку стула и закинул  ногу  на  ногу.
Солнечные лучи пересекали сложный узор ковра и деревянных  стенных  панелей.
Из-за двери и из открытого иллюминатора доносились обычные звуки корабельной
жизни, но они, казалось, не имели никакого отношения к пропитанному зловещим
ожиданием замкнутому пространству, в котором сейчас находились двое.
   - Однако в твоем плане есть один серьезный недочет, -  продолжал  Доминик
все тем же бесстрастным тоном. - На "Танцовщице" никогда не бывает балласта.
   Делакруа вежливо улыбнулся, и Женевьева почувствовала, как взмокли волосы
у нее на затылке. Она много раз воображала себе эту сцену, знала, что  будет
испытывать страх, знала, что придется  оправдываться,  подлизываться,  но  и
помыслить не могла о ситуации, в которой ей нечего будет сказать. Ей, гордой
Женевьеве Латур,  пришлось  стоять  молча,  словно  кролик  перед  лисой,  в
ожидании, когда Доминик - автор этого действа - решит выпустить на сцену  то
ужасное, что - она это чувствовала - уже изготовилось к прыжку.
   - Итак, что ты можешь делать, Женевьева, чтобы оказаться полезным  членом
экипажа? - с той же вежливой улыбкой задал  вопрос  Доминик.  -  Обязанности
юнги, кажется, показались тебе несколько рискованными и, похоже, не  слишком
понравились. - Летящие брови вопросительно поднялись. - К тому же я не  могу
каждые пять минут отвлекаться, чтобы спасать тебя.  Может  быть,  ты  умеешь
готовить еду? - Бирюзовый взгляд стал задумчив.
   Покачав головой, Женевьева сдержанно ответила:
   - Я никогда не пробовала.
   - Ну разумеется, нет, - тут же подхватил Доминик. - Трудно ожидать, чтобы
эти нежные креольские ручки...
   - ..скребли палубу последние три дня, - перебила Женевьева,  не  в  силах
больше  переносить  холодное  презрение,  сквозившее  в  голосе  и   взгляде
Делакруа. - Но если ты хочешь, чтобы я стряпала, я научусь.
   Доминик ухмыльнулся и покачал головой:
   - Не думаю, что будет справедливо подвергать команду подобному  испытанию
только ради того, чтобы дать тебе возможность чем-то заняться.  -  И  окинул
взглядом сверкающую чистотой каюту, в которой царил безупречный  порядок.  -
Может, ты способна прибирать у меня в каюте? Или хотя бы шить умеешь?
   Чувствуя себя как  червяк  па  крючке,  Женевьева  отрицательно  затрясла
головой.
   - Я так и думал. Столь ничтожные занятия должны были пройти мимо тебя.  В
любом случае... - Доминик равнодушно пожал плечами, - Сайласу,  конечно  же,
не понравится, если кто-то перехватит его обязанности.  К  тому  же  он  так
хорошо и так давно ухаживает за мной, что я наверняка не смогу привыкнуть  к
перемене - уверен, перемене явно к худшему.
   Женевьева с тоской подумала о синих глубинах моря там, за  иллюминатором,
о беззаботных дельфинах и о морских птицах, свободно  парящих  над  волнами.
Она мысленно молилась, чтобы произошло чудо, способное вырвать  ее  из  этой
каюты, унести подальше от медально-чеканного  профиля  капера,  от  сознания
того, что Делакруа издевательски играет с ней. Совершенно очевидно, что  эти
простодушные вопросы -  лишь  часть  какой-то  дьявольской  игры.  Женевьева
представляла себе, как восхитительно было бы сию минуту расстаться со  своим
неуклюжим, бесполезным телом и взлететь, воспарить вместе с вольными птицами
туда, где этот пират будет бессилен причинить ей зло.
   - Но разумеется, есть нечто, что  ты,  как  нам  обоим  хорошо  известно,
умеешь делать весьма недурно. - Доминик прикрыл глаза, снова откидываясь  на
спинку стула с явным облегчением. - И это твое  умение  может  прийтись  как
нельзя кстати на военном корабле.
   Нечеловеческий ужас охватил  несчастную  Женевьеву:  ей  стало  плохо.  В
зловещей тишине тиканье часов казалось колокольным звоном на  башне  Святого
Людовика.
   - Полагаю, ты охотно предложишь это утешение тем, кто в нем нуждается,  -
любезным тоном продолжал Доминик. - Ты будешь занята по горло и, несомненно,
заработаешь себе на кусок хлеба, ни  перед  кем  не  оставаясь  в  долгу.  -
Последние слова он сопроводил ласковой улыбкой.
   Женевьева, обуреваемая яростью и  отчаянием,  тщетно  пыталась  облечь  в
слова  то,  что  бушевало  у  нее  в  груди.  С  ленивой  грацией  леопарда,
гипнотизирующего взглядом  парализованную  страхом  добычу,  Доминик  встал,
обошел вокруг стола и  сдернул  с  ее  головы  вязаную  шапочку.  Брови  его
поползли высоко на лоб.
   - Господи! - пробормотал он. -  То,  что  ты  обрезала  свою  царственную
шевелюру, явно не  добавляет  тебе  привлекательности,  равно  как  и  запах
грязной одежды. Чего доброго, у тебя еще и паразиты завелись. -  Его  пальцы
стали  перебирать  некогда  золотистые,  а  теперь  потемневшие  от   грязи,
свалявшиеся соломенным гнездом  ее  волосы,  и  Женевьеве  стало  нестерпимо
стыдно. - Удивительно, но вшей нет,  -  констатировал  Доминик,  с  гримасой
отвращения вытирая руку. - Но тебе  все  равно  придется  с  ног  до  головы
вымыться мылом со щелоком. Я не желаю подвергаться риску подхватить  заразу,
пользуясь твоими услугами.
   Это его последнее оскорбление прорвало плотину - гнев выплеснулся наружу.
   - Ты хоть понимаешь,  в  каком  аду  я  прожила  последние  три  дня?!  -
выкрикнула Женевьева. - На зловонной нижней палубе, среди вонючих  бесстыжих
мужиков, по колено в грязной воде...
   - Тебе не понравилось? - перебил ее капер. - Но  ты  бы,  разумеется,  не
совершила этого заманчивого прегрешения, если бы отдавала себе отчет в  том,
какие оно неизбежно повлечет за собой неприятные осложнения. -  В  бирюзовых
глазах играла недобрая  насмешка.  -  Или  вы  по  привычке  не  подумали  о
последствиях, мадемуазель Женевьева?
   Ей нечего было сказать. Нечем ответить на презрительные, резкие слова, на
понимающий взгляд, на собственное бессилие  перед  тем,  что  решит  Доминик
Делакруа. Что бы это ни было, винить в (Этом оставалось лишь себя самое.
   Жуткую тишину ожидания разорвал приказ:
   - Сними эти ужасные тряпки!
   Женевьева  судорожно  сглотнула.  Губы  ее  дрогнули  в  жалкой   попытке
что-нибудь произнести.
   - Почему? -  единственное,  что  она  смогла  выдавить  из  себя  хриплым
шепотом.
   - Потому что я так велю! - четко произнес пират. - И если  вы  понимаете,
как сделать свое пребывание на моем  корабле  хоть  сколько-нибудь  сносным,
мадемуазель, вы будете подчиняться моим приказам не раздумывая, безропотно и
немедленно.
   Она невольно затрясла головой -  слабый  дух  сопротивления  не  был  еще
окончательно сломлен и восставал против того,  с  чем  она  никак  не  могла
смириться.
   Доминик больно схватил Женевьеву за подбородок и,  подняв  ее  лицо  так,
чтобы она не могла уклониться от его тяжелого стального  взгляда,  заговорил
спокойно, почти без всякого выражения:
   -  Позволь  кое-что  тебе  объяснить.   Сайлас   отвечает   за   те   мои
принадлежности, которые необходимы мне для удобства жизни. Он содержит их  в
идеальном порядке, и все необходимое у меня неизменно  под  рукой.  С  тобой
Сайлас будет обращаться точно так же, если я ему прикажу.
   - Я не твоя собственность, - вспылила Женевьева. Голос ее  дрожал,  но  в
тигриных  глазах,  неподвластных   даже   физически   ощущаемой   опасности,
заполнившей каюту, сверкнул вызов.
   - Значит, ты предпочитаешь не находиться в  исключительном  положении  и,
таким образом, лишиться  привилегий?  -  вкрадчиво  спросил  Доминик.  -  Не
возражаю. Но я не пользуюсь общими с командой вещами. Ты  поймешь,  что  это
значит, если я решу отказаться от твоих услуг.
   Женевьева дрожала, черные точки плясали  в  красной  пелене,  застилавшей
глаза. Она не знала, исполнит ли пират свою угрозу, но  даже  от  того,  что
такая мысль пришла ему в голову, все ее тело словно намертво стиснули липкие
щупальца ужаса, они парализовали ее, как муху, попавшую в паучью сеть.
   - Выбор за тобой. Либо ты моя, либо всей команды. Женевьева не  могла  ни
шелохнуться, ни вымолвить слова,  по  пальцами,  все  еще  стискивавшими  ее
подбородок, Доминик почувствовал  сотрясавшую  ее  дрожь.  Однако  страдание
Женевьевы не  растопило  его  безмерный,  ледяной  гнев.  Ни  о  чем,  кроме
поддержания порядка на "Танцовщице" и других судах своего  флота,  груженных
оружием и порохом для революционеров в Гондурасе, и бесчисленных опасностях,
подстерегающих их на пути, он думать не мог. А эта  капризная,  своевольная,
настырная девчонка, по обыкновению не  понимающая,  почему  нельзя  потакать
любым ее прихотям, вдруг является на фрегат и подвергает риску  успех  самой
опасной миссии, какую ему когда-либо приходилось выполнять.
   - Ну? - повторил Доминик, еще крепче сжимая ей  подбородок.  -  Каков  же
твой выбор?
   Он был непреклонен в своем намерении заставить ее сказать  это  Женевьева
представила себе Трианон, тоскливую рутину  домашней  жизни  и,  в  отчаянии
закрыв глаза, взмолилась, чтобы, когда их снова  откроет,  оказаться  именно
там. Но отсрочки приведения приговора в исполнение дано  не  было.  Холодный
бирюзовый взгляд был безжалостен и исполнен решимости, которую  подтверждала
стальная хватка пальцев  на  ее  подбородке.  И  в  конце  концов  Женевьеве
пришлось произнести слово, требуемое пиратом.
   Доминик коротко кивнул в знак согласия и отпустил ее.
   - В таком случае вернемся к тому, с чего начали эту  дискуссию.  Сними  с
себя эти тряпки. Или ты предпочитаешь, чтобы это сделал Сайлас?
   Окончательно  раздавленная,  Женевьева  отвернулась  к  стене  и   начала
расстегивать пуговицы на рубашке. Доминик прошел к двери,  широко  распахнул
ее и позвал Сайласа. Матрос появился незамедлительно.
   - Принеси горячей воды и мыла со щелоком, сейчас же.
   - Да, месье, - как всегда, невозмутимо  ответил  Сайлас,  словно  в  этом
приказе не было ничего странного и будто не произошло  никаких  чрезвычайных
событий.
   Не обращая никакого внимания на Женевьеву, возившуюся  со  своей  одеждой
посреди каюты, Доминик прошел к письменному столу  и  углубился  в  изучение
карты. Когда через несколько  минут  Сайлас  постучал  в  дверь,  капер,  не
поднимая головы, велел ему войти. Женевьева, в панике заметавшись,  прыгнула
к кровати. Укрыться одеялом она не успела, единственное, что ей  оставалось,
это повернуться, скрючившись, спино