совалась Женевьева.
   - Если мы прорвемся сквозь них и ветер не  переменится,  то  помчимся  на
всех парусах, а на свете нет корабля,  особенно  в  тяжеловесном  флоте  Его
Величества,  который  мог  бы  обогнать  при  попутном  ветре  "Чайку"   или
"Танцовщицу". - Доминик увидел лишь любопытство и возбуждение на ее лице; ни
тени недовольства или страха. - Менять курс  для  кораблей  их  габаритов  и
водоизмещения - сложная и длительная процедура. Увидев, что мы идем прямо на
них, британцы придут в замешательство.  -  Доминик  зловеще  ухмыльнулся.  -
Подумают,  что  мы  либо  сумасшедшие,  либо  слепые.  Но  все  равно  будут
продолжать идти нам  навстречу.  Когда  мы  разделимся  на  три  группы,  им
придется выбирать, за какой гнаться, и совершить необходимый  маневр,  чтобы
изменить курс. Но к тому времени когда "тяжеловесам" это удастся,  мы  будем
уже далеко.
   - Но предположим, что противник откроет огонь по "Чайке" и  "Танцовщице".
- Женевьева нахмурилась - Не окажутся ли наши фрегаты прямо на линии огня?
   - Да, фея, боюсь, что окажутся. - Доминик ущипнул ее за щеку и весело, от
души рассмеялся. - Пара пробоин,  и  мы  пойдем  ко  дну,  но,  повторяю,  я
рассчитываю на фактор внезапности.  Им  понадобится  время,  чтобы  выкатить
орудия, а поскольку британцам даже  представить  себе  невозможно,  что  два
маленьких фрегата посмеют бросить вызов такой военной  мощи,  они  не  будут
готовы.
   - А если будут? Он затянулся сигарой и медленно выпустил дым.
   - Будем рассчитывать на удачу, внезапность и рисковать, фея.
   Она согласно кивнула, трезво  оценив  степень  риска  и  хорошо  понимая,
почему пират принял именно  такое  решение.  Два  судна  подвергались  очень
большому  риску,  зато  остальные  наверняка  благополучно  придут  в  пункт
назначения. К тому же эти два корабля овеют  себя  неслыханной  славой.  Еще
утром,  ожидая,  когда  ей  сошьют  одежду,  Женевьева   изучала   карту   и
представляла  себе  теперь  расположение  здешних  морей,   поэтому   хорошо
понимала, что только у двух из семи кораблей  путь  в  Пунта-Горда  окажется
существенно более долгим - у тех, что пойдут через  Наветренный  пролив.  Те
же, что отправятся в залив Кампече, смогут попытаться  еще  раз  прошмыгнуть
через Юкатанский пролив, а те два, что пойдут прямо через канал, окажутся  в
Карибском море уже к полуночи.
   - Всем занять  места  по  боевому  расписанию,  -  отдал  Доминик  приказ
боцману, - зарядить ружья, выкатить орудия.
   Казалось, он начисто забыл о Женевьеве, и  она  молила  Бога,  чтобы  эта
рассеянность продолжалась  и  дальше.  Осторожно  отойдя  от  капитана,  она
пробралась на самый дальний край мостика, откуда могла наблюдать за тем, что
происходило на главной палубе. Если  она  будет  вести  себя  очень  тихо  и
незаметно, вероятно, ей удастся остаться наверху и  увидеть,  как  сработает
смелый план Делакруа.
   Темные полотнища британских парусов, казалось, наполненные не  ветром,  а
угрозой, неумолимо приближались, но и пиратские корабли неуклонно  следовали
вперед, пока вдруг, без всякого предупреждения строй  их  не  рассыпался.  В
этот момент они были еще вне  досягаемости  английских  пушек.  Два  корабля
заложили лево руля, три - право, а два храбро устремились навстречу врагу.
   Женевьева с восторженным интересом наблюдала за тем, как слаженно, словно
единый организм, действует экипаж, выполняя  четкие  указания  капитана.  Но
вот, когда стало ясно, что  головной  корабль  британцев  намерен  сразиться
именно с ними, Доминик взревел:
   - Поворот через фордевинд!
   И  "Танцовщица",  повергнув  британцев   в   полное   изумление,   опасно
накренилась на левый борт и.., сделала резкий поворот.
   Однако британцы быстро пришли в себя.  Их  корабль  находился  достаточно
близко, чтобы Женевьева смогла прочесть название,  выведенное  на  корме,  -
"Старательный". Как раз в этот момент  прямо  у  нее  над  головой  раздался
чудовищный, оглушительный треск - это пролетел снаряд, разорвавшийся прямо у
правого борта "Танцовщицы" и поднявший мощный фонтан брызг.
   - Крепить паруса! - приказал Доминик; голос его звучал  так  же  ровно  и
спокойно, как если бы корабль шел по Миссисипи. - Руль на борт!
   "Танцовщица" снова заложила резкий вираж, корма высоко поднялась,  вокруг
носа вскипела белая пена. Снова раздался дикий треск,  и  на  сей  раз  ядро
упало в нескольких футах от того места,  где  притаилась  Женевьева.  Никто,
казалось, не обратил на это внимания, а  она  с  ужасом  наблюдала,  как  из
образовавшегося отверстия повалил дым и маленькие огненные ручейки  побежали
по деревянному настилу. Женевьева вспомнила о пожарном ведре  под  лестницей
и, низко пригнувшись, побежала за ним. Чугунное ведро,  наполненное  морской
водой, было неподъемно тяжелым, но Женевьева все-таки сумела опрокинуть  его
на лижущие деревянный настил языки пламени.  Раздалось  шипение,  и  остался
лишь дым.
   Услышав странный звук, Доминик обернулся и увидел, как Женевьева с ведром
снова бежит к насосу на главной палубе. Он уже хотел приказать ей спуститься
вниз, но передумал. Судя по тому, что она быстро  сообразила,  как  потушить
огонь, ей нетрудно будет о себе позаботиться, а ему сейчас лишняя  пара  рук
не помешает.
   Похоже, "Танцовщица" приняла бой на себя. А тем временем "Чайка",  как  и
остальные корабли,  была  уже  на  свободе  и  на  всех  парусах  неслась  к
Юкатанскому проливу. Если удастся сманеврировать так, чтобы  в  "Танцовщицу"
больше не попали, она очень скоро догонит "Чайку".  Доминик  скомандовал,  и
корабль снова резко  развернулся,  причем  на  всех  парусах.  Вцепившись  в
поручень и буквально  повиснув  на  нем,  Женевьева  с  ужасом,  завороженно
смотрела в бездонную клубящуюся зеленую бездну,  куда  вот-вот  готова  была
погрузиться "Танцовщица". Казалось, что на такой скорости  фрегат  неизбежно
зароется носом в бурлящую воду и стрелой воткнется в морское дно.
   Но легкий корабль безукоризненно повиновался рулю. Его капитан не ошибся,
рассчитав, что "Танцовщица" устоит и снова заскользит, запляшет,  как  ей  и
положено, по  водной  поверхности,  оставив  в  недоумении  "Старательного",
неуклюже пытающегося сменить курс и погнаться за ней.
   - Еще пара часов - и можно будет  убрать  часть  парусов,  -  чрезвычайно
довольный, сказал Доминик, появляясь за спиной у Женевьевы.
   - А что с другими? - спросила она. - Все случилось так быстро, что  я  не
успела ничего понять.
   -  Нам  противостоял  только  один  корабль,  стало  быть,   два   других
разделились и бросились в погоню за остальными нашими судами. Но британцы их
не поймают. - И подозвал боцмана:
   - Есть раненые, боцман?
   - Ничего серьезного, месье. Осколками ядра легко задело несколько человек
в кормовом отсеке.
   - Повреждения?
   - Только два попадания. Одно здесь... - боцман указал на дыру в полу юта,
- и одно на корме. Ничего такого, что нельзя быстро залатать.
   - Однако мог случиться пожар, -  задумчиво  оглядывая  обгоревшие  черные
доски на палубе, сказал Доминик, - если бы не нашелся  кое-кто,  кто  быстро
соображает. - От его улыбки Женевьева зарделась: в конце концов,  она  здесь
не так уж  бесполезна.  -  Но  это  вовсе  не  значит,  что  тебе  следовало
оставаться на палубе, - добавил капитан.
   - Но ты не отдавал мне приказа идти вниз. - напомнила Женевьева.
   - А ты воспользовалась моей занятостью, - парировал Доминик, доставая  из
кармана носовой платок и слюнявя уголок. - Ты похожа  на  трубочиста.  -  Он
стер пятна сажи с ее лица. - Платье тоже испачкано.  Тебе  придется  просить
Сайласа выстирать его.
   - Но тогда я должна буду оставаться в постели, пока оно  не  высохнет,  -
запротестовала Женевьева. - Это несправедливо! В награду  за  мою  борьбу  с
огнем...
   - Нет? - Его брови вопросительно поднялись, взгляд стал дразнящим. - Я бы
сказал, что это в большей степени зависит от того, что ты собираешься делать
в постели. Или ты не рассчитывала на компанию?
   - Я думала, ты будешь занят своими делами здесь. - В ее глазах  мелькнула
озорная искорка.
   - Несколько  часов  здесь  обойдутся  и  без  меня.  Почему  бы  тебе  не
отправиться прямо в каюту, не отдать платье Сайласу и не лечь в  постель?  Я
присоединюсь к тебе через несколько минут.
   - Да, месье, - сказала она, отдавая  честь,  как  юнга.  -  Как  прикажет
месье.
   Ухмыльнувшись,  Женевьева  быстро  ретировалась.  Сайлас  отчитал  ее  за
испачканное платье, словно она была школьницей  и  порвала  свой  воскресный
наряд, лазая по деревьям. Было ясно, что ее  подвиг  с  пожарным  ведром  не
казался  матросу  достаточным  основанием  для   надругательства   над   его
портновским искусством.

***

   До Пунта-Горда они добрались утром на  четвертый  день  пути,  и  Доминик
почти сразу сошел на берег. Женевьева умоляла взять ее с собой,  но  тщетно.
Он не поддавался ни  на  лесть,  ни  на  надутые  губки,  ни  на  вызывающую
задиристость и терпеливо, не повышая голоса, как  умел,  когда  было  нужно,
безоговорочно отвечал отказом на все ее просьбы. И  это  спокойствие  бесило
Женевьеву едва ли не больше, чем сам отказ, но продолжать докучать ему  было
так же бессмысленно, как биться головой о стену, поэтому пришлось  смириться
с тем, что она останется на корабле и ей придется лишь с тоской вглядываться
в маленькую рыбацкую деревушку на берегу.
   Место казалось абсолютно безобидным: домики, дремлющие под солнцем, перед
ними возятся в пыли детишки, женщины с непокрытыми головами  несут  корзины,
полные рыбы, на берегу - гибкие, загорелые рыбаки... Над деревней витал  дух
нищеты - полуразвалившиеся  лачуги,  судя  по  всему,  единственный  пыльный
проселок, и нигде никаких  следов  присутствия  испанских  властей,  которым
скорее всего было наплевать  на  столь  ничтожный  "прыщик"  на  поверхности
земли.
   Женевьева сообразила, что именно поэтому деревня и была  избрана  пунктом
назначения. Несмотря на явное отсутствие там чего бы то ни было интересного,
она мечтала сойти на берег и почувствовать  твердую  почву  под  ногами,  но
уроки, полученные в последние несколько недель, не прошли  даром:  Женевьева
не делала больше попыток нарушить приказ капера.
   Доминик с Сайласом вернулись не скоро и не одни. Трое  сопровождавших  их
мужчин поразили Женевьеву своей разбойничьей внешностью. Они были  с  головы
до ног обвешаны пистолетами и  абордажными  саблями,  так  что  походили  на
пиратов  гораздо  больше,  чем  сами  пираты.  Доминик,  например,  выглядел
исключительно элегантно в изящно скроенной белоснежной рубашке и выглаженных
бриджах, в ботинках из мягчайшей кожи  и  с  тщательно  завязанным  шелковым
шарфом на шее.
   Перегнувшись  через  перила  шканцев  и  свесившись  вниз,  Женевьева   с
любопытством  наблюдала  сцену   прибытия   этих   пятерых.   Все   говорили
по-испански, то есть на языке, который был для нее таким же  привычным,  как
французский: в соответствии с условиями жизни креольского общества  ей  дали
хорошее образование. Когда  мужчины  подошли  к  задраенному  люку,  Доминик
взглянул вверх, увидел Женевьеву и повелительным жестом указал ей спуститься
вниз. Потом прижал палец к губам. Не понять его было  невозможно:  следовало
укрыться внизу так, чтобы ее никто не увидел и не  услышал.  Подождав,  пока
трое визитеров скрылись в глубине люка, она бросилась прямиком в каюту.
   - Почему я должна прятаться? - спросила она Доминика, когда он явился час
спустя.
   - Потому что я не желаю, чтобы эти сомнительные личности  знали  о  твоем
присутствии, - ответил он,  стягивая  пропотевшую  рубашку.  -  Там  наверху
жарко, как в аду.
   - Почему? - настаивала Женевьева.
   - Дай мне чистую рубашку.  Потому  что  неизвестно,  что  им  взбредет  в
голову. Они могут не долго думая украсть тебя и держать  в  заложницах  ради
выкупа. Оружие им дарят, как ты знаешь. Но деньги  тоже  нужны.  А  в  конце
концов они все равно перережут тебе горло, - сурово предупредил  Доминик,  -
так что вести с ними переговоры бессмысленно.
   - О! - Женевьева, насупившись, выслушала эту информацию. - И ты  даже  не
попытался бы спасти меня? - спросила она с нескрываемым негодованием.
   - Если вы оказались настолько глупы,  что  не  выполнили  моего  приказа,
призванного обеспечить вам безопасность, мадемуазель Женевьева, то  получили
бы то, что заслуживали.
   - И как долго  мне  придется  здесь  сидеть?  -  предпочла  сменить  тему
Женевьева, так как обсуждение предыдущей явно ни к чему бы не привело.
   - Пару дней  я  подожду  "Ласточку",  "Колумба"  и  "Лебедя",  -  ответил
Доминик, - "Алюэтта" и "Пика" будут здесь не раньше, чем через неделю,  даже
при попутном ветре, так что их мы ждать не станем.
   - Ожидание обещает быть очень тоскливым, если нельзя  сойти  на  берег  и
даже подниматься на палубу. -  Она  надула  губы,  но,  не  обращая  на  это
никакого внимания, Доминик рассмеялся:
   - Неубедительно, mon coeur <сердце  мое  (фр.).>.  Элизина  манерность  в
твоем исполнении просто смешна. Ты похожа на маленькую девочку, рядящуюся  в
матушкины одежды.
   - Как ты меня назвал? - Не услышав ничего другого, кроме этих двух  слов,
Женевьева застыла с открытым от удивления ртом.
   Доминик наморщил лоб, пытаясь сообразить, какие слова  ее  так  поразили.
Потом испуганная и одновременно скорбная гримаса исказила его лицо. С  явным
усилием, пытаясь казаться беззаботным, Доминик пожал плечами.
   - Это просто игра слов, моя фея, - небрежно сказал он.  -  Думаю,  сейчас
самое подходящее для тебя - снова облачиться в мужской костюм. В таком  виде
ты сможешь ходить по палубе, не привлекая  к  себе  нежелательного  внимания
наших друзей на берегу. Но с корабля - ни ногой! Поняла?
   Женевьева кивнула и направилась к двери, стараясь избежать его взгляда.
   - Пойду заберу у Сайласа свои бриджи.
   С минуту Доминик смотрел на закрывшуюся за ней дверь,  потом  вздохнул  и
покачал головой. Как эти слова могли сорваться у него с языка, да  еще  так,
словно нет ничего естественнее, чем назвать юную Латур - сердце  мое,  жизнь
моя? С тех пор как умерла Розалинда, он никогда не произносил их.  И  думал,
что  никогда  не  произнесет  снова.  Но  это  случилось  непроизвольно,   а
Женевьева, разумеется, сразу же обратила на это внимание, и  ей  не  хватило
такта сделать вид, что она ничего не заметила.  Доминик  должен  следить  за
собой, чтобы такое не повторилось. Слова сорвались  скорее  всего  случайно.
Нет, он не может допустить, чтобы  его  жизнь  чертовски  осложнилась  из-за
этого.
   "Игра слов, - думала между тем Женевьева.  -  Разумеется,  просто  фигура
речи. Доминик назвал меня так в насмешку. Это могло бы быть правдой, если бы
он произнес эти слова в пылу страсти. Но лучше выбросить это из головы, пока
воображение не завлекло меня слишком далеко". Женевьеве казалось, что она  и
не хотела этого, потому что тогда чертовски осложнилась бы ее жизнь.
   Три  пиратских  судна,  следовавшие  через   залив   Кампече,   появились
неожиданно, и встреча была, мягко выражаясь,  бурной.  Миссия  завершена,  и
команды всех кораблей по крайней мере  на  двадцать  четыре  часа  оказались
свободными от службы. Ром лился рекой. Все пели и плясали,  но  рысканье  по
берегу в поисках женщин было запрещено. Женевьеве не  надо  было  повторять,
чтобы  она  оставалась  внизу.  Слова  песен,  которые   горланили   моряки,
заставляли ее краснеть, разговор  капитанов,  которым  на  "Танцовщице"  был
устроен торжественный ужин, оказался не многим лучше.
   Доминик  убедительно  советовал  ей  провести  вечер  в  одиночестве,   в
крохотной каюте Сайласа, который прислуживал господам у хозяина. Женевьева с
упрямством, о котором ей пришлось потом горько пожалеть, заявила, что  будет
изображать гостеприимную хозяйку и  помогать  Сайласу.  Доминик  лишь  пожал
плечами. "Что ж, придется преподать еще один урок, - решил он. - Поскольку я
буду рядом, самое большее, что грозит фее, это стыд и чувство неловкости".
   Капитаны его флота понятия не имели  о  том,  что  на  "Танцовщице"  есть
женщина. Узнав об этом, они сделали соответствующий вывод: ни одна  леди  не
могла бы оказаться в подобной ситуации, следовательно, незачем и  стесняться
в выражениях. И  они  подтрунивали  над  Домиником,  называя  его  хитрецом,
который обошел их всех, прихватив с собой "все удобства". Пару раз Женевьеву
облапили, когда она подавала  еду,  стараясь  вести  себя  так,  словно  все
происходило па Ройял-стрит или в Трианоне. Но за  этим  столом  было  не  до
изысканных манер. Эти люди вели себя ужасно; разумеется,  Доминик  оставался
таким же обходительным и трезвым на вид, как всегда, хотя  выпил  не  меньше
вина и бренди, чем остальные. Когда его бирюзовые глаза  останавливались  на
ее застывшем, с пылающими щеками лице, что случалось довольно часто,  в  них
читались насмешка и удовлетворение: вот видишь, словно говорил его взгляд, я
снова  оказался  прав.  Делакруа  не  сделал  ни  единой  попытки   смягчить
непристойность шуток своих гостей или сказать хоть слово, чтобы изменить  их
представление о Женевьеве.
   Гордость не позволяла уйти, хотя она испытывала невыносимое унижение,  и,
если бы Доминик предложил ей удалиться, она пулей выскочила бы из каюты  при
первой же возможности. Но он не предложил,  лишь  передавал  Женевьеве  свою
тарелку, когда требовалось снова наполнить ее, и жестом указывал на бутылки,
стоявшие на сервировочном столике, если требовалось кому-нибудь налить  еще.
Когда  посуду  наконец  убрали  и  в  услугах  Женевьевы  больше   не   было
необходимости, когда она, казалось, могла  покинуть  каюту  так,  чтобы  это
выглядело естественно,  а  не  признанием  собственного  упрямства,  капитан
"Чайки" весьма фривольно  попросил  ее  остаться  и  развлечь  их.  Мужчинам
мучительно недостает женского общества, сообщил он и  выразил  надежду,  что
месье Делакруа не будет столь эгоистичен, чтобы держать девушку  только  для
себя.  Многозначительные   взгляды   обратились   к   широкой   кровати,   и
одобрительный гул прокатился по каюте.
   - Иди, - ровным голосом сказал Доминик, не повернув головы.
   И она вышла, дрожа от стыда и злясь на себя за то, что  позволяет  так  с
собой обращаться. Она не могла направить свой гнев на Доминика, и  от  этого
становилось еще горше. Когда подвыпившие гости вышли на  палубу  покурить  и
освежиться, Сайлас, не скрывая недовольства, сообщил, что она может,  ничего
не опасаясь, вернуться в каюту хозяина.
   Женевьева тихонько заползла под одеяло. Она не знала,  как  посмотреть  в
глаза Доминику. Но пират оказался более чем великодушен в своей  победе.  Он
ни разу не напомнил ей о том  ужасном  вечере  ни  тогда,  ни  впоследствии,
однако сама Женевьева еще долго  не  могла  простить  себя,  и  понадобилось
немало времени, чтобы воспоминание об этом кошмаре перестало ее мучить.
   Разнообразие во время обратного пути внес  захват  английского  торгового
судна, груженного шелками, чаем, пряностями и  прочими  предметами  роскоши,
которых с  нетерпением  ждали  в  Новом  Орлеане  многочисленные  покупатели
Доминика. Когда добыча показалась на горизонте,  атмосфера  на  "Танцовщице"
стала радостно-возбужденной. Все замерли в напряженном  ожидании,  казалось,
матросы даже принюхиваются, словно собаки, учуявшие лису. Доминик  стоял  на
мостике, с презрительной улыбкой  наблюдая,  как  неуклюжий  купец  пытается
совершить маневр - словно у него был шанс убежать от маленькой летучей  стаи
"ястребов", которая появилась в поле его зрения.
   - Зарядить ружья и  выкатить  орудия,  -  спокойно  приказал  Доминик.  -
Сомневаюсь, что они Нам понадобятся, но так  купец  скорее  поймет,  что  мы
настроены серьезно. - И усмехнулся:
   - Если у него есть еще сомнения на этот счет.
   Женевьева бросила на него быстрый взгляд. Хоть Доминик и делал  вид,  что
все это прост