покойно и вежливо поздороваться.
   - Доброе утро, папа.
   - Ты еще не взялась за ум? - проигнорировал он ее приветствие.
   - Я не выйду за Николаса, -  ответила  она  монотонно,  с  уже  привычным
автоматизмом.
   - Тогда ты не выйдешь ни за кого, - отрезал Латур. - Если ты  не  желаешь
вести себя  с  ответственностью,  подобающей  креольской  леди,  отправишься
вместе со своим приданым к Сестрам милосердным.
   Как он и  рассчитывал,  это  известие,  словно  стрела,  пробило  толстый
панцирь,  которым  защищалась  от  него   дочь.   Она,   конечно,   пыталась
предугадать, каким будет его следующий шаг, но никогда, даже в самых  дурных
снах, такой судьбы представить себе не могла.  В  отличие  от  урсулинок,  у
которых Женевьева чувствовала  себя  как  дома.  Сестры  представляли  собой
нищенствующий орден очень строгих правил. Они будут счастливы принять к себе
послушницу из хорошей семьи, которая обеспечит ее прекрасным приданым, когда
придет пора посвящать ее в невесты Господа. В монастыре, расположенном среди
болот, милях в  пятнадцати  от  города,  Женевьеве  будет  недоступна  такая
роскошь, как книги, там все время посвящалось молитве и  физическому  труду.
Отправиться туда означало похоронить себя заживо, а на это его дочь  никогда
не согласится, и Виктор Латур это отлично знал.
   - Ты уезжаешь  туда  в  течение  ближайшего  часа,  -  продолжил  Виктор.
Злорадно сощурившись, он наблюдал за реакцией, которую Женевьева  не  смогла
скрыть. - В сборах нет необходимости, поскольку у Сестер не полагается иметь
никаких личных вещей - ни книг, ни драгоценностей, ни...
   - Я знаю, чего они не разрешают, папа, - тихо перебила Женевьева,  -  так
же как вы знаете, что победа за вами. Я сделаю так, как вы хотите.
   - Как я велю, - резко поправил Виктор.
   - Как вы велите, - безразлично согласилась Женевьева.
   - Я скажу Элен,  чтобы  она  занялась  подготовкой  церемонии  обручения.
Средств прикажу не жалеть. - С этими словами  Виктор  Латур  вышел,  оставив
дверь распахнутой.
   "Средств  не  жалеть!  -  грустно  усмехнулась  про  себя  Женевьева.   -
Интересно, кому принадлежит идея оливковой ветви,  неужели  отцу?  Добившись
своего, он мог позволить себе быть щедрым". Но по крайней мере ее  заточение
закончено, и она не будет больше сидеть в этих ненавистных  четырех  стенах,
сможет вдохнуть свежего январского воздуха, размять  затекшие  мышцы,  гуляя
пешком или верхом.
   Спустя час она сидела с Элен в гостиной. Мачеха была счастлива видеть ее,
но,  несомненно,  испытывала  неловкость,  разрываясь  между  лояльностью  к
падчерице и мужу. Она то выражала сочувствие, то поздравляла  Женевьеву,  то
высказывала критические суждения в адрес мужа, то восхваляла  его  мудрость,
которая - Женевьева должна это признать - была куда выше ее собственной.
   -  Поверь,  дорогая,  Николас  будет  хорошим  мужем,  -  говорила   она,
похлопывая Женевьеву по руке. - Вы с ним друзья, и для вас не будет  никаких
сюрпризов в браке.
   - А вы тоже были вынуждены выйти за папа, Элен? -  Женевьева  никогда  не
могла  понять,  почему  юная  мачеха  согласилась  связать  свою  судьбу   с
неуравновешенным негодяем и дважды вдовцом, который на двадцать  лет  старше
ее.
   Элен вспыхнула:
   - Что за вопрос, дорогая! Разумеется,  нет.  Мой  отец  считал,  что  это
лучшая партия для меня, а он всегда прав. И мама  благосклонно  отнеслась  к
этому браку, поэтому, естественно, и я была рада.
   - Да, разумеется, - вздохнула Женевьева. Элен, как большинство женщин  ее
склада, даже понять не  могла,  почему  Женевьева  возражает  против  такого
удачного брака. Николас привлекателен, хорошо воспитан, они вместе  выросли,
и месье Латур щедро вознаградит этот брак.  Слабохарактерность,  трусость  и
эгоизм Николаса  воспринимались  как  мелкие  недостатки,  ведь  могло  быть
гораздо хуже: он мог оказаться грубияном, пьяницей, игроком, распутником,  и
ей пришлось бы мириться с этим, как мирятся другие жены.
   - Твой отец желает, чтобы обручение состоялось  на  следующей  неделе,  -
неуверенно сообщила Элен. - Это, конечно,  слишком  быстро,  но,  думаю,  мы
успеем позвать всех наших друзей, которые будут  счастливы  отпраздновать  с
нами это событие.
   - Я бы предпочла, чтобы не было никакого приема, - сказала  Женевьева.  -
Тут нечего праздновать.
   - Ты не должна так говорить, - испугалась Элен. - Твой  отец  настаивает,
чтобы все было сделано как положено, и я надеюсь,  ты  не  будешь  стоять  с
вытянутым лицом на собственной  помолвке.  Каково  будет  при  этом  бедному
Николасу? Ты должна принимать во внимание и его чувства.
   - Мои, разумеется, уже никто никогда во внимание принимать не  станет,  -
горько  ответила  Женевьева.  -  Мало  того,  что  я  отныне  приговорена  к
ненавистной мне жизни, так еще и нужно  делать  вид,  что  я  страшно  этому
радуюсь. Пойду погуляю.
   - Эй, месье Делакруа, клянусь, с годами вы становитесь еще энергичнее,  -
задыхаясь, сказал учитель фехтования, когда Доминик парировал  его  выпад  в
первой позиции и нанес контрукол в левую руку. - Считается, что с  возрастом
человек становится неловким, но вы так же подвижны и глаз  у  вас  такой  же
зоркий, как семь лет назад.
   Доминик лишь улыбнулся, салютовал партнеру рапирой и возобновил атаку.
   Николас в компании молодых людей, пришедших поупражняться в  фехтовальный
зал на Биржевой аллее, наблюдал за поединком. Все, кроме  этих  двоих,  были
здесь безнадежными  любителями  и  знали,  что  научатся  гораздо  большему,
наблюдая за боем мастеров, чем сражаясь друг с другом.
   Доминик, хоть и не без труда, вышел в конце концов победителем.  Впрочем,
никто и не сомневался в его конечной победе, в том числе и  он  сам.  Весело
смеясь,  недавние  противники  прошли  в  "святилище"  учителя   фехтования,
сопровождаемые завистливыми взглядами молодых людей, для которых приглашение
выпить  по  бокалу  вина  с  Пепе  в  его  личном  кабинете  было   пределом
честолюбивых мечтаний.
   Николас  успел  обменяться  несколькими   безрезультатными   выпадами   с
партнером, когда в зале снова появился Доминик в накинутом на  плечи  плаще.
Поправляя  галстук,  он  насмешливо  поглядывал  на  молодежь,  и   Николасу
казалось, что циничный взгляд капера сверлит ему спину. Он  сделал  выпад  и
получил встречный укол в грудь.
   - В фехтовании, мой дорогой Николас, главное - концентрация  внимания,  -
заметил Доминик. - Если вы закончили, мы можем пойти вместе.
   Сен-Дени не собирался уходить, но в голосе капера  слышался  приказ.  Что
нужно от него пирату? Послушно  подхватив  плащ,  Сен-Дени  вышел  вместе  с
Домиником, который беспечно напевал что-то себе под нос.
   - Итак, Николас, - наконец сказал он, -  как  продвигаются  дела  в  доме
Латуров?
   - Вы имеете в виду Женевьеву? - уточнил Николас сердито.
   - Мне не хотелось бы быть неучтивым, - любезно ответил Доминик, - но едва
ли в этом семействе есть другой член  семьи,  представляющий  хоть  какой-то
интерес.
   - Она согласилась на помолвку. Виктор говорил с  ней  сегодня  утром,  и,
когда вышел из ее спальни, выяснилось, что Женевьева покорилась.
   - Вы ее видели после этого? - спросил Доминик с  нескрываемым  волнением:
неизвестно, к каким средствам прибег Латур, чтобы добиться ее согласия.
   - Да, за обедом, - ответил Николас. - Но она почти не раскрыла рта.
   - Однако, судя по внешнему виду, ей не причинили никакого вреда?
   Николас непонимающе поглядел на собеседника, потом, сообразил:
   - Не знаю, как отцу удалось ее убедить, но  насилие  он  не  применял,  я
уверен.
   - Из чего вы заключаете, что принуждение было осуществлено не физическими
методами,  -  язвительно  подсказал  Доминик.  -  Ну  что  ж,  примите   мои
поздравления,  Сен-Дени  -  И,  резко  повернувшись,  Делакруа   зашагал   в
противоположную сторону.
   С этого момента обычная сдержанность и целеустремленность  покинули  его.
Он не мог сосредоточиться на последних приготовлениях к плаванию  в  Европу,
был немногословен с Сайласом, который  стоически  переносил  неприветливость
хозяина и реагировал  на  нее  лишь  повышенным  вниманием,  отчего  Доминик
чувствовал себя виноватым и раздражался еще больше.
   Женевьева не шла у него из головы, постоянно будоражила мысли, которые  -
что  было  совершенно  не  свойственно  Доминику  -   лишали   его   обычной
решительности. Он понимал, что по справедливости должен теперь  уйти  из  ее
жизни, той жизни, которую он так настоятельно советовал ей принять.  Но  ему
было необходимо увидеть Женевьеву, чтобы убедиться, что с ней все в порядке,
что девушка  просто  приняла  верное  решение  и  поняла,  почему  оно  было
единственно разумным. Он хотел видеть ее. Доминик никогда не нуждался  ни  в
одной женщине так, как нуждался теперь в Женевьеве, и понимание этого лишало
его покоя.
   Быть может, только Розмари, но то было  несколько  другое:  с  ней  жажда
наслаждения вуалировалась нежным  покровом  идеальной  любви,  сотканным  из
чувства протеста против родительского  произвола.  А  эта  веселая,  пышущая
страстью, безрассудная, упрямая,  своевольная,  хрупкая  девочка  не  питала
никаких романтических иллюзий, она познала откровенную плотскую  страсть,  и
ее желание требовало адекватного удовлетворения. Она  хватала  жизнь  обеими
руками, ей требовалось постоянное расширение горизонтов знаний  и  опыта,  и
поэтому Женевьева отчаянно бросалась в омут головой, ни о чем не сожалея.
   Они так похожи - Доминик и Женевьева!
   Наконец  Делакруа  вынужден  был  признать  то,  что  так  долго  пытался
отрицать. Раз они действительно так похожи, как он мог обречь  Женевьеву  на
жизнь, которую сам ни за что не принял бы - скорее согласился бы умереть? Он
такой же креол, как и она, так же воспитан и имеет за  спиной  тот  же  груз
традиций,  но  он  презрел  все  это.  Правда,  различие  между  ними   было
существенным: пол.  Но  разумно  ли  было  с  его  стороны  принять  сторону
общества,  которое  он  презирал,  чтобы  сломить   дух   женщины,   которой
восхищался, к которой был так сильно привязан, которая была нужна ему и  чье
присутствие  во  всех   его   проявлениях   доставляло   Доминику   истинное
удовольствие?
   Нет, это было крайне  неразумно.  И  совершенно  очевидно,  нужно  что-то
предпринять. Невозможно, чтобы Женевьева делила постель с Сен-Дени, он ее не
оценит. И вообще никто из этих безмозглых юнцов, у которых  куча  свободного
времени и денег, не сможет ее оценить. Судьба Женевьевы Латур не принадлежит
новоорлеанцам-пуританам, и она  сама  это  давно  поняла.  А  вот  кому  она
принадлежит, капер понятия не имел. Но он даст Женевьеве шанс, который много
лет назад использовал сам: уехать и самой искать свою  судьбу,  вместо  того
чтобы с женской покорностью ожидать, когда и какую ей навяжут извне.
   Приняв решение, Доминик обдумал план освобождения Женевьевы  -  четкий  и
дерзкий,  именно  такой,  какой  способен  был  вернуть  ему  и  ей  чувство
уверенности. Фея оценит.
   Сайлас выслушал все распоряжения молча. Доминик ничего не  объяснил  ему,
но старик с кислой улыбкой подумал, что только дурак не понял бы все и  так.
По крайней мере месье, кажется, больше не страдает приступами рассеянности и
отсутствием интереса к  ответственейшему  плаванию.  Предаваясь  одному  ему
известным размышлениям, старый матрос все утро выбирал шелк, бархат,  батист
и муслин во дворе мануфактурной лавки на Чартрес-стрит. Затем,  точно  помня
все размеры, он в течение минуты отдал необходимые распоряжения целой  армии
портных, которым предстояло, кровь  из  носа,  в  трехдневный  срок  создать
полный гардероб для элегантной молодой дамы - на все возможные случаи жизни.
***

   - Женевьева,  дорогая,  попробуй  улыбнуться,  -  суетилась  Элен  вокруг
неподвижной фигуры,  примеряя  изящный  воротник  из  старинного  кружева  к
атласному платью.
   Невеста так побледнела и исхудала, что в этом платье выглядела совершенно
бесцветной, тяжесть ткани,  казалось,  придавливала  ее  к  земле,  усиливая
впечатление болезненной хрупкости.
   - А где вы видели,  чтобы  рабы,  которых  в  связке  ведут  на  аукцион,
улыбались? - парировала девушка, но прикусила язык: ей стало стыдно за столь
неуместное сравнение.
   Капризный ребенок! Она почти услышала, как Доминик Делакруа  сардонически
произносит эти слова, и представила себе его бирюзовый взгляд,  под  которым
переставала чувствовать себя взрослым человеком, а превращалась в наказанную
ученицу. Женевьева заставила себя улыбнуться и извинилась перед  мачехой  за
ребяческое замечание.
   - Ничего-ничего, дорогая, все в порядке,  -  ободрила  ее  Элен  с  явным
облегчением. - Это такое важное событие для девушки. Я хорошо  понимаю,  что
ты испытываешь. Во время своей помолвки я так нервничала, что едва держалась
на ногах, и мой дорогой папа был вынужден поддерживать меня  во  время  всей
церемонии, так я дрожала.
   Раздался стук в дверь, и в спальню Женевьевы вошла Элиза,  сияя  радостью
беременности и сгорая от нетерпения дать полезный совет маленькой сестричке,
как и положено умудренной жизненным опытом старшей сестре.
   - Главный зал просто восхитителен, Элен, - сказала  она,  небрежно  целуя
мачеху в щеку. - Вы приложили столько стараний. О, Женевьева,  ты  выглядишь
как воплощение мировой скорби! - и сильно ущипнула сестру за  обе  щеки,  не
обращая внимания на ее возмущенное "ой!" - Элен, вы не думаете, что ее нужно
подрумянить?
   - Папа это не понравится, - решительно отвергла предложение Элен.
   - Да, думаю, это  будет  неуместно,  поскольку  она  еще  не  замужем,  -
согласилась Элиза. - Женевьева, я не могу понять, почему ты ведешь себя так,
словно наступил конец света! Было бы естественно, если бы мы с  Лоренцо  так
себя вели, поскольку наши дети теперь  не  получат  ни  крохи  из  имущества
Латуров, но разве мы сказали хоть слово?
   - Слов действительно было немного, Элиза, - сухо согласилась Женевьева. -
Все, что мне причитается, вы с Николасом можете разделить пополам. Ну почему
папа не пришел в голову этот изуверский план, когда ты была на выданье?!  Ты
была бы вполне счастлива с Николасом.
   Наступила неловкая пауза, затем Элиза с нескрываемой горечью заметила:
   -  Ты  прекрасно  знаешь,  что  всегда  была  любимицей  папа.  Женевьева
взглянула на сестру в изумлении. Господь милостивый, а ведь это правда!  Она
начала смеяться, раскаты истерического хохота следовали  один  за  другим  -
столь абсурдным показалось ей происходящее.
   - Однако у  нашего  Виктора  странная  манера  выражать  свою  любовь,  -
всхлипывая от смеха и вытирая слезы, прорыдала Женевьева. - Выдать замуж  за
Николаса или отдать меня Сестрам милосердным! Милая моя сестричка,  ты  даже
представить себе не можешь, от  чего  ты  убереглась,  не  будучи  любимицей
родного отца!
   Элиза и Элен стояли в растерянности. Истерический смех Женевьевы пугал их
не меньше, чем  прежнее  подавленное  молчание.  Конец  неловкости  положила
Табита, сообщившая, что все гости собрались в большом зале. Месье  Сен-Дени,
месье Латур и адвокаты тоже там, и мадемуазель Женевьеве пора  спуститься  к
ним.
   Это  сообщение  мгновенно  отрезвило  Женевьеву,  произведя  благотворный
эффект: истерика прекратилась.
   - Я иду, Табита. - Она решительно  направилась  к  двери,  Элиза  и  Элен
бросились за ней.
   Женевьева подошла к длинному столу в дальнем конце зала, на котором  были
разложены документы и возле которого в окружении улыбающихся  гостей  стояли
отец, жених и два адвоката с торжественными лицами. Она едва различала лица,
хотя все понимала-ощущала запах поленьев,  ярко  горевших  в  двух  каминах,
запах ароматических свечей и воска, которым до блеска был натерт пол. Видела
пышные гирлянды из ветвей  аспарагуса  и  остролиста,  которыми  были  щедро
украшены каминные  доски  и  дверные  проемы.  "Как  красиво,  -  отвлеченно
подумала Женевьева. - Элен, должно быть, приложила  немало  труда.  Надо  не
забыть поблагодарить ее, когда все закончится".
   Отец что-то вещал с  важным  видом.  Адвокаты  серьезно  кивали,  Николас
нервно улыбался. Остальные были совершенно спокойны и  с  умилением  слушали
условия договора. Все  оказались  так  увлечены,  что  по  началу  никто  не
заметил, как в зал тихо вошли трое мужчин, впустив через оставшуюся открытой
входную дверь порыв холодного воздуха.
   Одним из них был Доминик Делакруа в небрежно накинутом на  плечи  тяжелом
шерстяном плаще, из-под которого  виднелся  камзол  из  сверхтонкого  синего
шелка с серебряными пуговицами, бриджи из оленьей кожи и сапоги для верховой
езды - костюм, явно не подходящий для торжественной  церемонии  помолвки.  В
руках у двух других были пистолеты; их одежда, большие золотые серьги в ушах
и аккуратные "конские хвостики" на головах красноречиво свидетельствовали об
их "профессии", если кому-то было недостаточно  зловещего  выражения  лиц  и
настороженных взглядов, чтобы безошибочно опознать в них морских пиратов.
   Слова замерли на губах Виктора Латура,  и  наступила  такая  тишина,  что
шипение и потрескивание поленьев в каминах казались громыханием оркестра.
   Женевьева медленно  обернулась.  Капер  улыбнулся  ей  и  проследовал  по
коридору, образованному двумя шеренгами гостей,  по  которому  за  несколько
минут до того прошла и сама невеста.
   - Вы должны извинить наше вторжение, Латур, - растягивая слова  на  южный
манер,  сказал  Доминик,  оказавшись  у  стола,  и  повернулся  к  Николасу,
побледневшему и неподвижному. - Считаю, что не должен оставаться безучастным
к совершаемому злу, Сен-Дени. Я не могу стоять в стороне и наблюдать, как вы
терпите  провал  за  провалом  из-за  женщины,  которая  с  самыми   добрыми
намерениями, разумеется, но в конце концов вас окончательно погубит. - Затем
капер обратил свое внимание на Женевьеву, в тигриных глазах которой  плясали
искорки  надежды  и  радости.  -  У  нас  с  вами,   мадемуазель,   осталось
неоконченное дело, насколько я помню. - С  этими  словами  он  наклонился  и
перекинул Женевьеву через плечо.
   - Какого черта... - Латур наконец обрел  дар  речи,  но  слова  его  были
брошены уже в спину удаляющемуся каперу  с  прелестной  ношей  на  плече.  -
Остановите их! - взревел Латур,  обращаясь  ко  всем  присутствующим,  но  в
первую очередь к целой армии слуг; однако никто не  мог  противостоять  двум
вооруженным пиратам и властной силе Доминика Делакруа.
   Женевьева засмеялась и приподняла голову, чтобы посмотреть на удаляющийся
стол и навсегда запечатлеть его в памяти.
   - По моим представлениям, похищенные барышни должны падать в  обморок  от
страха, а не находить приключение забавным, - заметил Доминик.
   "Похищенная" хихикнула, и месье  Делакруа  широко  улыбнулся.  Улыбка  не
ускользнула  от  внимания  Сайласа,  который  позволил  себе  удовлетворенно
кивнуть, пятясь вместе с другим матросом из  зала.  По  мере  того  как  они
удалялись, в зале поднимался ропот,  присутствующие  приходили  в  движение,
словно оживал замок Спящей красавицы. Входная  дверь  захлопнулась,  отрезав
поток холодного воздуха, отчего затрепетали язычки свечей и зашипело пламя в
каминах.
   Доминик перекинул Женевьеву  через  спину  ожидавшей  у  входа  лошади  и
вскочил в седло. Сдернув  с  себя  плащ  он,  прежде  чем  пришпорить  коня,
заботливо закутал Женевьеву. Конь рванул с  места  и  помчался  к  пристани,
громко цокая копытами.
   - Куда мы?
   - Освобождать Наполеона с Эльбы, -  усмехаясь,  сообщил  Доминик.  -  Это
приключение, достойное наших с тобой талантов, фея.
   "А когда мы это сделаем, что дальше?" - подумала Женевьева,  и  сердце  у
нее екнуло  в  волнующем  предвкушении  неизвестного.  Душа  ее,  так  долго
томившаяся в заточении, воспарила от безграничной свободы. В  конце  концов,
не так уж важно, что будет потом. Ведь в настоящий момент есть "Танцов