т "в таком положении"? Октавия чуть взглянула на
него:
   - Я не то хотела сказать, милорд. Такой ужас случается со  мной  впервые.
О, дорогой.., не знаю, как объяснить.
   - Сядьте. - Филипп попытался  ее  поднять.  -  Клянусь  Богом,  а  вы  не
пушинка. - Наконец он усадил ее на подушку. - О чем вы говорите?
   - Должно быть, потрясение, -  бормотала  она.  -  Не  могу  рассказать...
Милорд.., женские дела...
   -  Что  такое?  Ничего  не  понимаю.  Какая-то  чушь!   Ресницы   Октавии
затрепетали.
   - Месячные, милорд. Задолго до срока... Но от нервов так бывает.
   - Боже праведный! - воскликнул Филипп,  отшатываясь  от  нее.  -  Так  вы
нечисты? Октавия всхлипнула.
   - Мне так больно. Живот просто разрывает. Отвезите меня домой.
   Филипп с трудом справился с яростью, охватившей его, и постучал  в  крышу
рукоятью шпаги.
   - Слушаю, господин? - Перевернутое лицо появилось в окне кареты.
   - Поворачивай обратно. Мы возвращаемся в Лондон.
   - Леди дурно? - глубокомысленно спросил возница, но в ответ услышал  лишь
ругань.
   -  Поворачивай  свою  чертову  колымагу!  Лицо  кучера  исчезло.   Экипаж
развернулся на узкой дороге и загрохотал  железными  ободьями  по  камням  и
гальке. Лошади побежали быстрее, стремясь, как и их хозяин, поскорее выехать
на широкий, удобный и людный путь.
   Филипп смотрел  на  женщину,  которую  хотел  сделать  своей  любовницей.
Похоже, сам дьявол противится этому.
   Но она будет его!
   Руки Филиппа сжались в кулаки. Он почувствовал, что  раздваивается.  Одна
его часть хотела все бросить и позабыть Октавию с ее женскими  жалобами.  Но
другая требовала довести дело до конца.  Он  хотел  ее  даже  сейчас,  когда
сильная,  с  характером  женщина  внезапно  превратилась  в  слабое,  ноющее
существо, так похожее на своих сестер по племени.
   И все же она будет его. Он наставит рога Руперту Уорвику!
   Они проехали Вестминстерский мост, и Филипп постучал в крышу:
   - Завези меня сначала на Сент-Джеймсскую площадь! Не возражаете, дорогая,
если я вас покину? - В заботливой интонации явно чувствовалась издевка.
   - Нисколько, Филипп, - кротко ответила Октавия. К  его  облегчению,  она,
казалось, несколько пришла в себя. На лице не было следов бурных  рыданий  и
страхов. Напротив, оно стало  еще  прекраснее:  бледное  в  тени  кареты,  с
глазами, как два золотистых озерца, полных невыплаканных слез.
   - Извини, - смущенно оправдывалась она, когда экипаж остановился  у  дома
Уиндхэма. - Не знаю, как еще мне просить прощения... Такие неприятности...
   - Не важно, - нетерпеливо перебил ее граф. - Сказать по правде,  меня  не
очень интересуют интимные подробности функционирования женского организма. В
следующий раз устройством нашего свидания займусь  я.  И  тогда,  мадам,  не
будет ни срывов, ни отсрочек.
   Он  выпрыгнул  из  кареты  с  таким  видом,  словно  находился  рядом   с
прокаженным.
   Октавия вздохнула свободнее.  Дорожное  приключение,  несомненно,  только
подхлестнуло бы Филиппа, и тогда Октавия оказалась бы  в  весьма  щекотливом
положении - хотя бы потому, что в деревне  Уайлдкрофт  их  не  ждало  уютное
любовное гнездышко. Теперь она свободна и первым делом отправится к Бену.
   Хозяин таверны должен знать, каков порядок посещения узников в  тюрьме  и
что нужно сделать, чтобы облегчить положение Руперта. Видимо, за  все  нужно
платить - за то, чтобы сняли кандалы, за лекарства. А  голова  Руперта  явно
требовала лечения.
   На какой-то миг перед глазами возникла картина, увиденная ею в тот  день,
когда она познакомилась с Рупертом Уорвиком. На  перекладине  болтаются  два
тела, черные застывшие фигуры на фоне зари. Октавия тряхнула головой, словно
отгоняя видение прочь. Об этом думать  нельзя.  Сосредоточься  на  том,  как
облегчить условия заключения Руперта, а потом - как организовать побег.
   Должен же быть какой-нибудь выход. Хотя..,  еще  ни  одному  человеку  не
удалось сбежать из Ньюгейтской тюрьмы -  Октавия  это  знала.  А  нельзя  ли
свободу Руперта купить? Охранники - люди обычно продажные. Деньги же  у  них
есть.
   Наконец карета остановилась у дома на Довер-стрит.  Филипп,  конечно,  не
заплатил извозчику, что было недостойно джентльмена. Девушка бросила  кучеру
соверен и побежала к дверям.
   - Гриффин, прикажи оседлать мою лошадь! Сегодня я дома не обедаю!
   Дворецкий уже знал, что  Руперт  на  несколько  дней  уехал  из  Лондона,
поэтому причину отсутствия мужа Октавии объяснять не пришлось. Ни слугам, ни
кому-либо другому. Но  лишь  до  тех  пор,  пока  это  отсутствие  не  будет
выглядеть странным.
   Не надо думать об этом!
   Десять  минут  спустя   Октавия   уже   была   на   дороге,   ведущей   к
Вестминстерскому мосту. Жаль, что сейчас под ней не Питер.  Что  станется  с
конем в Ньюгейте? Смогут ли они с Беном увести его  из  тюрьмы?  К  будущему
Руперта это совсем не относилось, но отвлекало Октавию от мрачных мыслей.
   Кобыла старалась изо всех сил, но до Питера ей было далеко.  Пробило  уже
шесть, когда Октавия добралась наконец до "Королевского дуба".
   Долговязый  Фредди  не  вышел  при  ее  появлении.  Она   спешилась   без
посторонней помощи и вошла в таверну.
   - Бен! Бесси!
   Руперт как-то  сказал,  что  эти  два  человека  -  его  друзья  и,  если
понадобится, станут и ее друзьями. Поэтому, когда  из  кухни  с  как  всегда
недовольным лицом и с половником в  руке  появилась  Бесси,  Октавия  просто
сказала:
   - Ника схватили. Где Бен?
   Скуластое лицо  кухарки  дрогнуло,  и  Октавии  показалось,  что  женщина
вот-вот заплачет. Но Бесси лишь отрывисто сказала:
   - В домике. Поджидает Ника. Заходи, расскажи, что случилось. За  Беном  я
отправлю Табиту.
   - Нет, поеду сама. Только скажи, как мне  найти  дорогу.  Моя  лошадь  на
улице.
   - Где Ник?
   - В Ньюгейте. Как  мне  найти  Бена?  На  Бесси  подействовала  спокойная
настойчивость Октавии. Кухарка коротко кивнула и вышла на улицу.
   - Поезжай до конца по этой дороге, потом по тропинке  через  поля.  Когда
переберешься через ручей, держи правее. За  живой  изгородью  увидишь  поле.
Опять поверни направо, и прямо перед тобой будет домик.
   - Я его узнаю, - проронила Октавия. - Хотя приезжала туда в темноте.
   - Возвращайтесь сюда. За Беном нужен глаз да глаз. Да и за тобой тоже.
   Слова кухарки  прозвучали  грубовато,  но  Октавия  научилась  пропускать
грубости мимо ушей и слышать только то, что было ей необходимо. Она вскочила
на лошадь и в сгущающихся сумерках отправилась туда, куда указала ей  Бесси.
К домику она подъехала, когда на небе  зажигались  первые  звезды.  Строение
выглядело пустым, двери и окна были плотно закрыты.
   По каменным плитам процокали подковы мужских сапог, и дверь открылась.
   - Где Ник?
   - В Ньюгейте.
   - Так и знал! - пробормотал хозяин таверны. - Знал, что  не  мог  он  так
задержаться без причины.
   - Бесси велела возвращаться в "Королевский дуб". Ты сможешь ехать  позади
меня?
   - Да. - Бен неуклюже устроился позади седла. - Расскажите, что случилось.
Я ему говорил, нельзя решать на дороге личные дела.
   "Он поступил так из-за меня. Потому что я не смогла выполнить свою  часть
соглашения".
   Но вслух Октавия этого  не  сказала.  Спокойно,  как  только  могла,  она
рассказала о том, что случилось.
   - Его поджидали, Бен. Сыщики  обмолвились,  что  им  донесли,  где  можно
встретить Лорда Ника.
   Хозяин таверны чертыхнулся:
   - Разрази меня гром, ведь это я ему говорил, что за ним никто не шпионит.
Ну погоди, Моррис. Подвешу за ноги, и пусть висит, пока не расскажет правды.
   - Не теперь. Сейчас у нас много других забот.
   Бен кивнул:
   - Нужны деньги, чтобы добиться для Ника послаблений и все  такое  прочее.
Потом надо найти адвоката.
   - Адвоката?! - воскликнула Октавия. - Адвокат не  спасет  его  от  петли.
Ника поймали с поличным. Из Ньюгейта его придется вытаскивать нам.
   - Это правда, - снова согласился хозяин таверны, но на этот раз его голос
прозвучал намного тише и не так уверенно.
   - Только не говори мне, что это невозможно, - рассердилась Октавия. -  Не
говори мне этого, Бен! Рука успокаивающе погладила ее по спине. - Посмотрим,
мисс, что удастся сделать.

Глава 21

   При  каждом  шаге,  дававшемся  Руперту  с  неимоверным  трудом,  звенели
кандалы. Его глаза еще не вполне привыкли к темноте, но он слышал  такое  же
лязганье рядом - это стонало  железо  в  такт  движениям  его  товарищей  по
несчастью, заключенных в подземелье глубоко под улицами Лондона.
   Холод пронизывал до костей, и когда рука Руперта натыкалась на стену,  он
чувствовал толстый слой отвратительной  липкой  грязи,  которой  был  покрыт
камень. Он решил пройти вдоль стены, хотя все тело невероятно  ломило,  а  в
голове звучал настоящий  оркестр.  Тюремщики  не  думали  проявлять  к  нему
милосердие, а наоборот - прежде чем бросить в подземелье, не отказали себе в
удовольствии хорошенько отделать его еще раз.
   Очень хотелось сесть, но Руперт понимал, что при его нынешней слабости  в
железе весом в шестнадцать фунтов встать он уже не сможет.  Лодыжки  натерло
до крови, и когда он поднимал  закованную  руку,  чтобы  стереть  запекшуюся
кровь со лба, от  невероятного  усилия  пот  заливал  глаза,  и  он  начинал
задыхаться.
   Кто-то рядом закашлялся -  болезненно,  хрипло,  отрывисто,  -  ему  стал
вторить другой, третий. Глаза Руперта постепенно привыкали к темноте,  и  он
различил на полу не людей - скелеты в  грудах  лохмотьев.  Они  смотрели  на
него, но никто не проронил ни слова - в спертом воздухе раздавался лишь один
кашель.
   Тюремная лихорадка, подумал Руперт. С каждым вдохом  он  впитывал  заразу
этого  гнилостного,  насквозь   провонявшего   человеческими   экскрементами
подземелья. Но, быть может, смерть  от  тюремной  лихорадки  легче,  чем  на
плахе.
   От усилия удержаться на ногах дрожали  колени,  цепи  на  запястьях,  как
пушечные ядра, тянули руки. Но, видимо, его не станут держать слишком  долго
в этой дыре.
   В Ньюгейте новых узников обычно  на  некоторое  время  помещали  в  самое
ужасное  Подземелье,  чтобы  они  могли  прочувствовать  весь  ужас   своего
положения и с готовностью отдать тюремщикам все содержимое кошельков - плату
за улучшение условий.
   Как же долго его будут держать в этом аду? Руперта  мучила  жажда,  но  в
темноте он не видел ни одной бочки с водой. Не в силах  больше  терпеть,  он
привалился к грязной стене, чтобы облегчить тяжесть кандалов. Кто-то  у  его
ног застонал, и Руперт шарахнулся в сторону, чтобы не задеть его ненароком.
   Он старался не думать об Октавии, но не мог отогнать мучительное видение:
карета, дорога, сыщики - и  он  сам  отдает  любимую  в  руки  брата.  Потом
вспоминал сегодняшнее утро: Октавия в постели, блестящие  кудри  рассыпались
по плечам, а в глазах - боль от предательства.
   Нужно было что-то сделать,  чтобы  смягчить  ее  обиду.  С  тех  пор  как
отчаявшимся ребенком Руперт убежал из-под  родительского  крова,  он  привык
преодолевать любые препятствия, встававшие на его  пути.  Но  когда  Октавия
воздвигла между ними стену, смирился и склонил голову.  Принял,  потому  что
сказал себе, что это не имеет большого значения. Так  говорил  рассудок,  но
израненное сердце не верило в ложь. Он принял ее уход," потому что знал: его
поступок не имеет оправданий.
   С  пронзительным  скрипом,  разнесшимся  в  темноте,  в  двери  открылось
зарешеченное окошко, потом захлопнулось снова. Повернулся в  замке  ключ,  и
сердце Руперта екнуло: он услышал, как отодвигают засов.
   Он распрямился -  когда  за  ним  придут,  то  не  увидят  его  жалким  и
побежденным. Но пришли не  за  ним.  Петли  стонали,  и  что-то  полетело  в
открывшуюся  дверь,  прокатилось  по  каменным  ступеням.  Лохмотья   ожили.
Поползли, стали хватать, вырывать друг у друга хлеб,  как  голодные  собаки,
жадно запихивать в рот.
   Руперт закрыл глаза. Боже, не дай ему так опуститься. Нет, этого не может
произойти. Сыщики обобрали его до последнего су, забрали даже часы,  но  Бен
принесет деньги. Октавия уже наверняка рассказала  ему  о  катастрофе.  Если
только смогла избавиться от Филиппа...
   Из груди вырвался болезненный стон, очень похожий на те, что  раздавались
со всех концов подземелья, и Руперт почувствовал себя ближе к  товарищам  по
несчастью, которые все еще возились на полу и бессильно  дрались  за  жалкие
крохи хлеба. Его голова бессильно упала на грудь. Он уже готов был сесть, но
упрямая гордость заставила остаться на ногах.
   Со всех  сторон  он  слышал  лишь  звериное  ворчание  и  кашель.  И  это
отсутствие  человеческих  голосов  пугало  больше,  чем   темнота.   Узников
настолько  раздавила  страшная  жизнь  в  темноте,  изгнала   из   них   все
человеческое, что они даже не заметили нового товарища.
   От холода руки и ноги онемели, плечи  уже  из  последних  сил  удерживали
кандалы. Руперт попробовал стоять очень тихо, потому  что  при  каждом  даже
самом легком движении железные  обручи  все  глубже  и  глубже  впивались  в
лодыжки.
   Руперт впал в мучительное забытье, но  все  же  последним  усилием  воли,
распластавшись по стене,  заставил  себя  остаться  на  ногах.  В  этот  миг
решетчатое оконце в двери  снова  заскрипело,  в  замке  повернулся  ключ  и
загремел засов.
   На этот раз дверь распахнулась настежь. От света фонаря, который охранник
держал высоко над головой, Руперт болезненно зажмурился.  Слабенький  фитиль
впервые озарил мрачную тюрьму.
   В следующую секунду за плечом  тюремщика  Руперт  различил  закутанную  в
черное хрупкую фигуру женщины с плотной вуалью на лице.
   - Боже праведный! - воскликнула Октавия и, оттолкнув тюремщика, бросилась
вниз в каменный застенок. Руперта захлестнул ужас.
   - Прочь! - закричал он. - Эй, болван, выведи ее отсюда! - Голос панически
сорвался. - Здесь в воздухе одна зараза!
   - Осади-ка, приятель! - разозлился охранник. - Твоей подружке  захотелось
увидеть, как ты тут живешь, и я решил пойти ей навстречу!
   Отчаянным усилием Руперт рванулся вперед и потянул за собой кандалы, хотя
все тело тут же охватила нестерпимая боль, изодранная кожа горела.
   - Уходи, Октавия!
   Но девушка не обратила на его  окрик  ни  малейшего  внимания  и  шагнула
навстречу.
   - Дорогой, что с тобой сделали?! - В отчаянии схватила за  руки,  гладила
онемевшие пальцы.
   - Ну давай, выходи, - буркнул охранник Руперту и  снова  скосил  на  него
глаз. - Тебе повезло. Лорд Ник. Друзья заплатили, чтобы тебе стало полегче.
   Руперт сделал неверный шаг к тусклому свету. Он чувствовал  себя  древним
старцем, проведшим всю жизнь в глубокой пещере вдали от света, хотя на самом
деле он находился в заключении не больше  пяти  часов.  Сколько  же  времени
потребуется,  чтобы  его  окончательно  сломить?  Меньше,  чем   он   раньше
предполагал. И от этого признания собственной слабости Руперта охватил стыд.
   Октавия все еще держала его за руки и изо всех сил тянула к  дверям.  Она
словно боялась: если не  увести  его  отсюда  сейчас,  о  нем  здесь  навеки
забудут.
   - Тебе нельзя сюда входить! - взорвался Руперт. Он так  сильно  испугался
за Октавию, что слабость,  как  по  мановению  руки,  прошла.  -  Величайшая
глупость на свете! Почему ты не послала Бена?
   - Он тоже здесь. Разговаривает с охранниками о Питере. - Из глаз  Октавии
хлынули слезы, но не из-за резкого тона  Руперта,  а  из-за  того,  что  она
увидела,  в  каком  он  находился  плачевном  положении.  Неужели  несколько
коротких  часов  могли  довести  до  такого  состояния  сильного,   волевого
человека?
   - Тюремщик, сними кандалы! - Она схватила за локоть  направившегося  было
вперед охранника. - По вашим коридорам тащиться целые мили! Разве в  железах
он их пройдет? Ноги стерты и так почти до костей.
   Голос  Октавии  срывался  от  слез,  но  это  нисколько  не  убавило   ее
решительности. Она понимала, что положение Руперта зависело от  расположения
и алчности тюремщика, который, если захочет,  может  снова  швырнуть  его  в
подземелье, и не помогут никакие заплаченные деньги. Но уверенным тоном  она
старалась переломить его злую волю. - Исполняй! Сейчас же!
   - Не сумею. Можно снимать только в кузне, - пробурчал он в ответ.  -  Вот
придем наверх и сшибем.
   - Боже праведный! - совершенно расстроилась Октавия.  -  Дай  хоть  я  их
понесу. - Она наклонилась, взялась за цепи, но они оказались для нее слишком
тяжелыми, и с возгласом отчаяния Октавия выпустила их из рук.
   - Ничего, - пробормотал Руперт, морщась от боли -  ее  попытка  доставила
только лишние страдания. - Пришел в них сюда, смогу выйти и отсюда.
   - Какое варварство!
   - Да.
   Внезапно сладостная волна прокатилась по телу: перед ним стояла  Октавия,
которой ему так недоставало все мрачные прошлые недели.. Смелая, отзывчивая,
добрый товарищ. Такой он ее полюбил и в такой нуждался.
   Одновременно наступило иное прозрение: Октавия не  могла  бы  так  быстро
вызвать Бена и прийти к нему на помощь сама,  если  бы  Филипп  принудил  ее
продолжить свидание.
   - Дорогая, ты  настоящий  ангел-хранитель,  но  лучше  бы  тебе  сюда  не
приходить. - Сказав это, Руперт сразу же понял, что лжет. Но  он  не  должен
допустить, чтобы она подвергала опасности свое здоровье и репутацию.
   - И ты полагал, что я не приду? - возмутилась Октавия,  но  выражения  ее
лица под плотной вуалью Руперт разглядеть не мог.
   - Я думал, что в тебе больше здравого смысла. - Он  остановился,  перевел
дыхание, стараясь не обращать внимания  на  боль  в  лодыжках.  Сколько  еще
тащиться до свежего воздуха и света?
   Охранник, видимо, не заметив,  что  они  задержались,  уходил  вперед,  и
Руперт заговорил едва слышно:
   -  Держись   от   меня   подальше.   Нет   никакой   необходимости   себя
компрометировать. Моего настоящего имени никто  не  знает,  и  до  суда  оно
вероятнее всего не всплывет. К  этому  времени  вы  с  отцом  будете  отсюда
далеко. Уезжай в Нортумберленд.  Слухи  о  приговоре  и  казни  грабителя  с
большой дороги туда не дойдут, да и никто ими там интересоваться не будет.
   - Не говори так, - зашептала  она  сердито.  -  К  тому  же  я  вовсе  не
скомпрометирована - под этой вуалью  меня  никто  не  узнает.  Мало  ли  кто
пришел. К заключенным постоянно являются посетители.
   - Эй вы, там! Ну-ка сюда! Или я подумаю, что вы так  любите  кузена,  что
хотите оставить его внизу! - Тюремщик поднял выше фонарь.
   - Неотесанный грубиян, - пробормотала Октавия. - Обопрись на меня, Руп..,
то есть я хотела сказать, Ник. Клади руку на плечо.
   Руперт  горько  улыбнулся,  но  не  воспользовался  ее  предложением.  Он
постарался развеять черные мысли и стал думать о том, что  он  скажет  Бену,
когда его увидит. Хозяин таверны, должно быть, спятил, если взял с  собой  в
Ньюгейт Октавию. И не только взял,  но  позволил  спуститься  в  пропитанное
заразой подземелье.
   В конце холодного, сырого коридора показалась винтовая лестница.
   - Ты сможешь забраться? - с беспокойством спросила девушка.
   - Вниз же я спустился, - поморщился Руперт. На самом деле он спускался не
сам. Сыщики просто столкнули его с самого верха.
   Подъем оказался труднее, чем он ожидал, и когда они наконец оказались  на
верхней площадке, пот катил с него градом.
   Но  там  был  свет  и  воздух,  хотя  и  спертый,   пропитанный   запахом
человеческих нечистот. Однако в нем  все  же  ощущалось  движение  -  легкий
ветерок проникал в окошки под потолком. По сторонам  коридора  располагались
переполненные  камеры,   и   сейчас   в   зарешеченные   двери   выглядывали
отвратительные лица, Октавия смотрела под ноги, благодарная вуали за то, что
та скрывала ее  от  косых  взглядов.  Им  кричали,  большинство  заключенных
ругались, и лишь немногие сочувствовали бедственному положению Руперта.
   Тюремщик отворил  дверь  в  торце  коридора,  и  они  вышли  в