евьева заметила, что в ее
обществе он теперь часто улыбается так спокойно  и  ласково.  Не  то  что  в
первые дни их знакомства.
   И Сайлас это заметил, да и вся команда. Однако девушка, похоже, понимала,
что держаться следует скромно, и матросы скоро привыкли к присутствию легкой
фигурки  в  цветастом  платьице,  обычно  босой,  с  золотистыми   волосами,
связанными лентой на затылке. Девушка вела себя безупречно - больше не  было
никаких инцидентов вроде лазанья по мачтам, - и  хозяин  пребывал  в  добром
настроении, лишь изредка раздражаясь по поводу задержек в ремонте  кораблей.
Наверное,  поэтому  в  целом   матросы   считали   присутствие   мадемуазель
благотворным.
   Стояло жаркое субботнее утро в конце июля. Женевьева лежала на палубе  на
спине,  купаясь  в  солнечных  лучах.  Она  перед  этим  ела  речных  раков,
приготовленных коком, и все еще ощущала во рту вкус острых  рыбных  приправ.
Ожидая, когда Доминик освободится и  они  смогут  уединиться  в  каюте,  она
услышала, как капер обсуждает с боцманом проблему  укомплектования  экипажей
для предстоящего выхода в морс.
   - Я отправлюсь на пристань, месье, - говорил боцман. - Там  околачивается
множество опытных матросов,  которые,  насколько  я  знаю,  будут  счастливы
присоединиться к нам, если пообещать хорошее денежное вознаграждение.
   - Поразведай и на латурских верфях, -  с  дьявольским  блеском  в  глазах
посоветовал Доминик. - Очень заманчивая идея -  украсть  у  него  не  только
владения, но и людей.
   В неподвижном воздухе раздался довольный рокочущий смех боцмана.
   - Завтра же, месье. Не сомневаюсь, что они клюнут па наше предложение.
   Женевьева лежала не шелохнувшись, но кровь  быстрее  побежала  у  нее  по
жилам и мышцы напряглись от возбуждения. Она давно уже размышляла  над  тем,
как  добиться  своего,  подумывала  даже  пробраться  на  один  из  кораблей
каперского флота, где ей было бы легче спрятаться, чем па флагманском  судне
Доминика.  Выйти  из  укрытия,  сдаться  на  милость  капитана  и  уговорить
препроводить ее на "Танцовщицу" можно будет, когда корабли уйдут подальше от
берега. Но этот план изобиловал вероятными  неожиданностями:  вдруг  корабли
пойдут разными курсами и "Танцовщица" окажется на огромном расстоянии.
   В чумазом мальчишке в коротких штанишках, умирающем от желания  поплавать
на пиратском корабле, боцман никогда не распознает подругу  своего  хозяина,
тем более что не ожидает такой встречи. А Доминик в  таких  делах  полностью
доверял своему боцману. Женевьева же за последнее время приобрела достаточно
знаний по навигации, чтобы бойко ответить на возможные вопросы. Если удастся
спрятать волосы и держаться незаметнее, то, возможно, она сумеет играть роль
юнги в течение нескольких дней, пока флот не окажется слишком далеко,  чтобы
возвратиться и высадить ее.
   - Вставай, лентяйка. Мы идем плавать, - донесся до  нее  сверху  веселый,
беспечный голос Доминика. Женевьева виновато вскинулась, но ступня  Доминика
легко прижимала ее бедро к доскам палубы.  -  Судя  по  выражению  лица,  ты
задумала какую-то каверзу.
   - Страшную  каверзу,  -  подтвердила  Женевьева.  -  Но  купанию  это  не
помешает.
   - Попозже, - пообещал он и многозначительно  улыбнулся,  прищурив  глаза,
отчего она почувствовала слабость в ногах. - А сейчас давай-ка в шлюпку.
   Женевьева проворно спустилась в капитанскую шлюпку. Доминик последовал за
ней, взялся за весла и, оттолкнувшись от борта  корабля,  направил  лодку  в
уединенную узкую протоку, впадавшую в бухту.
   - Когда ты отплываешь? - как бы между прочим спросила Женевьева, загребая
воду  рукой  и  безуспешно  пытаясь  поймать   серебристую   форель,   вдруг
сверкнувшую в воздухе и тут же плюхнувшуюся в воду.
   Доминик взглянул на Женевьеву в упор. Он искал подходящего момента, чтобы
подготовить ее к неминуемо приближавшемуся расставанию. Как ни  гнал  он  от
себя эту мысль, предстоящая разлука с Женевьевой  его  не  радовала,  и  это
делало признание еще более трудным.
   - Во вторник, - сказал он, решив,  что  лучше  не  усложнять  ситуацию  и
сказать сразу.
   Во вторник! Как же ей до этого времени  найти  убедительный  предлог  для
отъезда из дома? Хорошо, что Виктора не было в Трианоне, а Элиза  заперта  в
Виллафранка с молодым мужем. Значит, обмануть надо лишь Элен.
   - И как долго ты будешь отсутствовать?  -  голос  ее  звучал  по-прежнему
безразлично, она закрыла глаза от солнца  и,  расслабившись,  откинулась  на
поперечной банке.
   - Не могу сказать, - признался Доминик. - Два месяца, три. Это зависит от
множества причин, от меня не зависящих.
   "Придется снова сослаться на урсулинок, - решила Женевьева.  Но  на  этот
раз я надолго отправлюсь в монастырскую школу". Именно там она в основном  и
обучалась. Теперь, когда Элиза замужем, никто не станет отпускать по  поводу
ее тяги к знаниям  иронических  замечаний.  Николас  -  в  Новом  Орлеане  с
Латуром, а Элен занята тем, что наносит традиционные летние визиты  соседям.
Склонность Женевьевы к академическим занятиям если и  не  встречала  бурного
одобрения, но и не пресекалась, так что девушка вполне могла  сказать,  что,
спасаясь от скуки и зноя, хочет провести в школе неопределенное время.  Всем
было хорошо известно, что мать Тереза охотно примет Женевьеву, когда  бы  та
ни пожелала и на любой срок.
   - По крайней мере в море  ты  избавишься  от  этой  нестерпимой  жары,  -
сказала она, тщательно изображая сожаление. - А я здесь расплавлюсь  и  умру
от тоски.
   В ее голосе нельзя было различить и намека на  протест,  даже  завидовала
она как-то смиренно. Доминик поднял весла на борт, пустив  шлюпку  в  дрейф,
взял Женевьеву за руки и притянул к себе.
   - Я буду скучать по тебе, фея!
   Стоя на коленях, она  подняла  голову  и  улыбнулась  -  Давай  не  будем
говорить о грустном. У нас есть еще несколько дней.
   "Удивительно, как Женевьева повзрослела", - подумал Доминик, склоняясь и,
словно пчела, высасывающая нектар из цветка, проникая языком в  соцветие  ее
сладких губ. Он  ощущал  мягкость  ее  груди,  прижатой  к  его  коленям,  и
чувствовал обещание, таившееся в ее расслабленном  разгоряченном  на  солнце
теле. "Где-то живет удачливый креольский джентльмен, еще не подозревающий  о
том, какое счастье его ожидает", - с грустью подумал капер Делакруа.

***

   Боцман обернулся на призывный свист. Невзрачный парень  в  бриджах,  явно
великоватых ему и удерживаемых  лишь  широким  ремнем,  и  куртке,  висевшей
балахоном, нетерпеливо подпрыгивал,  стараясь  держаться  в  тени  одной  из
низких мастерских на верфи Латура.
   - Месье,  могу  я  наняться  на  ваш  корабль?  -  опасливо  оглядываясь,
прошептал мальчишка. - Я всю жизнь провел возле кораблей.
   - А чего ты боишься, малец? - боцман осмотрел двор, но не  увидел  ничего
такого, чем можно было бы объяснить страх парня.
   - Если отец услышит, то запрет меня. Он не хочет, чтобы я стал  матросом,
но мне очень нужно, месье. - На чумазом лице  мальчишки  светились  огромные
умоляющие золотистые глазищи. - Я хочу  в  море..,  всегда  хотел,  но  отец
считает, что я должен зарабатывать себе на жизнь здесь.  Пожалуйста,  месье,
возьмите меня.
   Боцман задумался. Он хорошо знал, что  такое  зов  моря,  его  испытывает
каждый хороший матрос, и все хорошие матросы попадают на корабль в  возрасте
этого парнишки, оставляя семью и землю ради свободы и риска,  которые  дарят
ветра и волны. Если этот мальчишка  действительно  болен  морем,  стоит  его
натаскать - и он будет много лет служить верой и  правдой,  станет  отличным
моряком.
   - Ладно, приходи на пристань вместе с остальными во  вторник  вечером,  -
сказал боцман. - Сядешь на шлюп, который доставит вас всех на  "Танцовщицу".
И прихвати вещи.
   - Вы не пожалеете,  что  взяли  меня,  месье.  -  Желтые  глаза  парнишки
радостно засияли.
   - Главное, чтобы ты не пожалел, - коротко кивнув, ответил  боцман.  -  На
корабле Делакруа нет места легкомыслию и неповиновению. Но если ты окажешься
сообразительным, будешь делать, что велят, и  быстро  поворачиваться,  тогда
все в порядке.
   Н боцман, насвистывая, зашагал прочь, а Женевьева (тот  самый  мальчишка)
прокралась в тени деревьев к зарослям кустарника, сняла там чужую  одежду  и
переоделась в свое платье, после чего с невинным видом вернулась домой.
   Элен  в  платье  из  набивной  тафты  удобно  расположилась   в   гамаке,
подвешенном на изящной  террасе  со  стаканом  лимонада  в  руке  и  книгой,
покоящейся на коленях. В книгу мачеха, однако, не смотрела,  ее  взгляд  был
устремлен куда-то вдаль.  Она  скучала  по  Элизе.  Как  бы  ни  любила  она
Женевьеву, та не могла заменить свою старшую сестру, с которой у  Элен  было
столько общих интересов, касающихся домашних дел и светской жизни. Женевьеве
было почти безразлично что надеть, она отлынивала от визитов и совершенно не
интересовалась сплетнями. Если бы не  обязанность  мачехи  присматривать  за
Женевьевой в Трианоне, Элен могла бы еще погостить у Элизы в Виллафранка.  И
Виктор не возражал бы, поскольку дела требовали  сейчас  его  присутствия  в
Новом Орлеане.
   - Добрый  день,  Элен!  -  веселый  голос  той,  о  ком  она  только  что
размышляла, вывел мачеху из задумчивости.
   Женевьева стояла на широкой зеленой лужайке, которую по утрам  и  вечерам
поливала из жестяных коробок целая армия мальчишек и девчонок.
   - Напрасно ты гуляешь в такую жару, дорогая, - вяло пожурила ее  Элен.  -
Вспотеешь.
   - Боюсь, уже поздно предупреждать. - Рассмеявшись, Женевьева взбежала  на
террасу. - По такой жаре достаточно сделать три шага, чтобы  превратиться  в
мокрую мышь. - Она промокнула лоб кружевным платочком,  рухнула  в  глубокое
кресло-качалку и потянулась за лимонадом. - Элен, я хочу на несколько недель
отправиться в монастырскую школу. Вы не очень расстроитесь, если  я  оставлю
вас в одиночестве?
   Неожиданная просьба настолько отвечала желанию самой Элен -  ведь  именно
об этом она только что думала, - что милая добрая  Элен  даже  почувствовала
себя немного виноватой. Словно Женевьева прочитала мысли мачехи о  том,  как
ей хотелось отправить падчерицу куда-нибудь из Трианона.
   - Ну в общем, нет, дорогая,  если  ты,  конечно,  сама  этого  хочешь,  -
ответила она. - Но нужно спросить разрешения у папа.
   Женевьева состроила откровенно пренебрежительную гримасу и  с  огорчением
воскликнула:
   - Я хочу уехать уже  во  вторник  утром,  а  даже  если  послать  записку
сегодня, ответ едва ли успеет прийти.
   - Однако ты не можешь ехать без  его  разрешения,  -  тихо,  но  уверенно
возразила Элен.
   - Хорошо, я напишу записку сейчас же. - Женевьева встала так  решительно,
что Элен даже растерялась. - Если до вторника ответа не будет, я  все  равно
уеду. А коли папа не позволит, вы просто пошлете за мной, и я сразу вернусь.
- Младшая Латур беспечно улыбнулась и с легким сердцем побежала  в  прохладу
просторного дома с высокими потолками.
   Вероятность  отрицательной  реакции  Виктора  была  столь  ничтожна,  что
Женевьева без смущения заключила с Элен эту сделку. А если обман и  всплывет
наружу, это уже не будет иметь никакого значения. Не пустят ее в лоно  семьи
после путешествия с  пиратом  -  тем  лучше.  Что  бы  ни  говорил  Доминик,
Женевьева-то знала, что теперь она не та женщина, которая могла бы смириться
с предначертанными  ей  условностями.  Прежде,  как  это  ни  противно,  она
вынуждена была терпеть, поскольку не знала, что есть иной выбор.
   Но теперь все коренным образом переменилось, что бы ни  сказал  по  этому
поводу Доминик.
   Решительная походка Женевьевы становилась менее уверенной по  мере  того,
как она подходила к секретеру. Маленькая  Латур,  как  всегда,  не  подумала
заранее о том, что  именно  скажет  капер,  обнаружив,  кто  скрывается  под
лохмотьями одного из новых матросов. Типичное для нее  легкомыслие!  Сев  за
секретер, Женевьева положила перед собой лист бумаги и взяла  перо.  Доминик
любил повторять, что ей нужно научиться думать,  прежде  чем  очертя  голову
бросаться в авантюры. Вот она и задумалась.  Однако  размышления  ничуть  не
изменили ее решения. Худшее, что Делакруа мог сделать, это  высадить  "юнгу"
на какой-нибудь негостеприимный берег. Остается только  положиться  на  свое
очарование и умение уговаривать грозного капера.
   Через несколько минут Женевьева вручила записку слуге, велев ему на  всех
парах мчаться к месье Латуру в город и дождаться ответа, если  он  позволит.
Но когда слуга уже собирался отбыть, появилась Элен еще с одной запиской:
   - Поскольку ты, Женевьева, уезжаешь,  я  решила  навестить  твою  сестру.
Думаю, отец не станет возражать, как ты полагаешь?
   - С какой стати ему возражать? - удивилась Женевьева.
   "Однако это не значит, что Виктор  не  станет".  Элен  взглянула  на  нее
укоризненно, а Женевьева на Элен озорно.
   В понедельник вечером Женевьева пробралась  в  бухту  на  каноэ.  Мужчины
пребывали в состоянии взволнованного ожидания. Даже невозмутимость  Доминика
была  несколько  иной,   какой-то   многозначительной:   время   вынужденной
праздности  осталось  позади,  предстояла  очень  важная  миссия.  Женевьева
понимала, что она сама была частью того праздного времяпрепровождения,  и  с
грустью чувствовала, что внимание знаменитого капера уже не  принадлежит  ей
безраздельно. Они высадились из  лодки  на  берег  маленькой  протоки,  пили
густое, настоящее испанское вино, Доминик жарил цыпленка на костре.
   Женевьева лежала в лунном свете на расстеленном на земле  коврике,  а  он
раскладывал на ее теле замысловатым узором клубнички и губами собирал сочные
круглые ягоды, слизывая с нежной кожи сладкий красный сок, пока она томно не
застонала от наслаждения.
   На рассвете Женевьева рассталась с ним, понимая,  что  Делакруа  готов  к
разлуке и все мысли его уже направлены на предстоящее  плавание.  Прощальный
поцелуй был нежен и сладок, хоть и приправлен грустью, но  Женевьева  знала,
что грусть эта исчезнет, как только Доминик приступит к  своим  обязанностям
капитана. Оглянувшись, она увидела  любимого  на  палубе  "Танцовщицы"  -  с
взъерошенной  ветром  копной  каштановых   волос   и   бирюзовым   взглядом,
устремленным, казалось, на какой-то дальний берег.  Женевьева  почувствовала
острый укол в сердце - будто  ее  предали.  Вероятно,  она  не  имела  права
вторгаться в душевный мир пирата, в его жизнь, полную опасностей и  мужского
товарищества. Но теперь уже, конечно, поздно. Она окончательно все решила  и
готова встретить гнев Доминика Делакруа.
   Теперь  для  Женевьевы  не  могло  быть  ничего  более   страшного,   чем
возвращение в удушливый однообразный мир Латуров и Биасов.
   На следующий  вечер  она  была  на  пристани  отцовской  верфи  вместе  с
многочисленными мужчинами и мальчиками. Все стояли молча, вглядываясь в воды
залива, откуда должен был прийти шлюп, чтобы доставить их на корабль.  Мешки
с вещами были свалены на земле у их ног. В котомке у Женевьевы  лежали  лишь
смена белья  и  гребешок.  Волосы,  заправленные  под  надвинутую  на  глаза
шапочку,  были  коротко  подстрижены:  Амелия,  испытывая   острое   чувство
протеста, водрузила все же ей на голову горшок и ровным кружочком  состригла
пышную, роскошную копну. Вышло не слишком красиво, но аккуратно, а главное с
такой прической  риск  выдать  себя  раньше  времени  сводился  к  минимуму.
Женевьева надела ту же добытую доброй Амелией одежду,  в  которой  несколько
дней назад  разговаривала  с  боцманом  и  просторный,  бесформенный  покрой
которой позволял  надежно  скрыть  женскую  фигуру.  Маскарад  был  дополнен
несколькими мазками грязи и дорожной пыли. Если бы кто-то пожелал распознать
Женевьеву, это было бы нетрудно, но сейчас,  когда  никому  и  в  голову  не
пришло искать ее здесь, она вполне могла проскочить неузнанной.
   При виде приближающегося к ним шлюпа раздался  низкий  взволнованный  гул
голосов, а вскоре послышались и равномерные выкрики рулевого, задающего ритм
гребцам. Женевьева вместе с остальными вскарабкалась на борт,  стараясь  как
можно меньше обращать на себя внимания.
   На дальнем конце озера тихо покачивалась на якоре  и  мерцала  в  темноте
белизной  изящная  "Танцовщица".  Женевьева  знала,  что  остальные  корабли
покинули бухту еще днем, так  как  Доминик  не  хотел  рисковать,  раскрывая
местоположение своего тайного убежища матросам, которых не успел испытать  и
которые еще не доказали ему свою преданность. Когда шлюп подплыл к  фрегату,
Женевьева вместе со всеми поднялась на ноги и, стоя в бешено раскачивающейся
лодке задрав голову, увидела веревочный  трап,  свисавший  по  стене  борта.
Прежде она всегда лишь становилась на нижнюю ступеньку, а  Доминик  поднимал
ее на палубу, выбирая трап. Теперь предстояло самой взобраться наверх.
   Не  желая  быть  последней  и  обращать  на  себя   внимание,   Женевьева
протиснулась в середину. Когда она уже ползла по трапу, чья-то крепкая  рука
подсадила ее с явным намерением помочь. Но от такого  грубого  прикосновения
Женевьева чуть не взвизгнула. Успев вовремя подавить  крик,  она  как  можно
быстрее полезла вверх, чтобы кому-нибудь еще не пришло в голову помогать ей,
перевалилась через борт и очутилась на знакомой палубе "Танцовщицы".  Однако
на этот раз все здесь показалось ей чужим.
   Теперь, когда роль Женевьевы на фрегате была совсем иной, все виделось  в
другом свете. Она смотрела на окружавшие предметы глазами новобранца,  юнги,
впервые выходящего в море. Женевьевы Латур, любовницы  капитана,  больше  не
существовало. Она машинально перевела глаза на капитанский мостик.  Доминик,
засунув  руку  глубоко  в  карман,  стоял  там,  оглядывая  вновь  прибывших
матросов. В темноте мерцал кончик его зажженной сигары.
   - Хозяин корабля, - пояснил кто-то у нее за  спиной.  -  Говорят,  лучший
капитан, когда-либо плававший в этих морях. Думаю,  мы  вернемся  с  хорошей
добычей.
   Женевьева кивнула  и  вдруг  быстро  опустила  глаза  -  взгляд  Доминика
казалось, задержался на ней, капитан перегнулся через перила и крикнул:
   - Эй ты, там, внизу, ну-ка иди сюда!
   Сердце у Женевьевы подпрыгнуло чуть  ли  не  к  горлу.  Она  начала  дико
озираться по сторонам и, к своей радости, поняла, что приказ относился не  к
ней. Человек, стоявший позади, быстро взбежал на мостик,  приглаживая  вихор
на лбу.
   - Да, месье?
   Осмотр пополнения оставил у Доминика приятное впечатление.  Новички  были
готовы  к  испытаниям  и  выглядели   физически   крепкими   матросами.   На
"Танцовщице" не должно быть равнодушных  и  подавленных,  таких,  кто  может
струсить под огнем и оказаться неспособным стоять до конца.  Достаточно  раз
дать слабину - и боевой дух упадет. От боцмана Доминик  знал,  что  все  эти
люди - умелые, опытные моряки и твердо сознают, на что  идут,  кроме  одного
мальчишки, чье  страстное  желание  стать  морским  волком  покорило  сердце
боцмана.
   Капитан  сразу  заприметил  юнгу.  Костлявый,  видно,  вечно  недоедающий
ребенок. Доминик улыбнулся: первая же неделя в море его либо  закалит,  либо
сломит. Боцман  верил  в  суровую  справедливость  и  воспитательный  эффект
веревочного конца на первых порах обучения.
   Женевьеве предстояло приобрести немало знаний и опыта, но самым  странным
и страшным оказался тот, что  она  получила  в  первые  же  несколько  дней.
Невозможно сосчитать, сколько раз ей  приходилось  глотать  слезы  и  горько
сожалеть о безумном порыве, толкнувшем ее на  это  безжалостное,  совершенно
неподходящее для молодой девушки предприятие.  О  конспирации,  слава  Богу,
заботиться не приходилось:  на  Женевьеву  никто  не  обращал  ни  малейшего
внимания, разве  что  давали  пинка,  если  она  путалась  под  ногами,  или
колотили, если на девственной белизне верхней палубы, поддерживать,  которую
было ее единственной обязанностью, обнаружив