ой
сегодня вечером на бал? -  робко  спросила  Элен,  передавая  мужу  блюдо  с
запеченным мясом.
   Латур окинул взглядом обеденный стол, за которым сидели обе его дочери  в
бальных платьях и племянник в модных бриджах до колен. Все трое  старательно
смотрели в свои тарелки, боясь встретиться с ним взглядом и  ненароком  дать
ему повод запретить Элен сопровождать девушек.
   - Полагаю, у меня нет выбора,  раз  обязанностям  жены  вы  предпочитаете
обязанности мачехи, - проворчал Латур,  давая  понять,  что  недоволен  тем,
сколь неуважительно относятся его домашние к реальной жизни.
   - Папа, это несправедливо, - запротестовала Женевьева, и, словно рябь  по
гладкой воде, волна тревоги пробежала за столом.
   Виктор мрачно посмотрел на младшую дочь и припечатал:
   - А вам, мадемуазель, вообще придется  остаться  дома  и  учить  молитвы,
которые напомнят вам о том, как следует вести себя со старшими.
   - Да, папа, - пробормотала Женевьева, покорно опуская глаза, чтобы  никто
не заметил ее удовольствия.
   Вот она и  нашла  предлог  для  того,  чтобы  уединиться  в  этот  вечер.
Сослаться на усталость или  головную  боль  означало  поднять  нежелательную
суету, поскольку всем было известно, что Женевьева никогда не устает и у нее
никогда не болит голова. А уж сказать, что  ей  просто  хочется  посидеть  с
книгой вместо развлечения вне стен дома,  было  и  вовсе  не  правдоподобно.
Ничего лучше, чем отцовский запрет, и придумать было нельзя!  Виктор  ни  за
что не останется вечером дома, раз Элен уезжает на  бал.  Значит,  Женевьева
получает полную свободу - никто не заметит, как она выскользнет в сад.
   Николас наступил ей на ногу, давая понять, как  высоко  оценил  стратегию
Женевьевы.
   - Как жаль, что тебе придется остаться дома, - сокрушенно вздохнула Элен,
поправляя кружевную мантилью, когда они прощались на веранде полчаса спустя;
ее и Элизу уже ждал экипаж. - Вовсе не стоило меня защищать,  дорогая.  -  И
улыбнулась, понизив голос:
   - Когда Виктор говорит подобные вещи, я его даже не слышу. Он ведь и  сам
знает, что это не правда.
   Женевьева притворно нахмурила лоб.
   - Ваш метод, несомненно, более деликатен, чем мой, Элен. Но я  просто  не
могу сдержать себя, когда слышу такие несправедливые слова. И я ни о чем  не
жалею.
   - Как ты можешь не жалеть? - Элиза  удивленно  посмотрела  на  сестру.  -
Сегодня вечером у Джерардов будут все! И  там  всегда  играют  самые  лучшие
музыканты.
   "Но отнюдь не все там будут, - не без ехидства подумала Женевьева. - Если
Элиза надеется на  встречу  с  капером,  ее  ждет  жестокое  разочарование".
Постояв на веранде и помахав отъезжающим, Женевьева  вернулась  в  вестибюль
как раз в тот момент,  когда  готовый  очаровывать  креольских  аристократок
Николас, натягивая перчатки, спускался по широкой закругленной лестнице.
   - Я бы сказал "будь осторожна", - шепнул он,  -  но  не  уверен,  что  ты
нуждаешься в подобном совете.
   - Твой совет немного запоздал, - сухо ответила Женевьева и подумала,  что
намерение бросить вызов каперу едва ли можно назвать осторожным поступком, а
вот волнующим и непреодолимо привлекательным - пожалуй. -  Если  утром  меня
здесь не окажется, сделай все возможное для Элен и Элизы, когда грянет гром.
А он грянет непременно.
   - Да что я могу сделать? - беспомощно пожал плечами Николас.
   - Ты можешь хотя бы рассказать им правду, тогда они по  крайней  мере  не
окажутся совершенно безоружными перед отцовским гневом. Если  Элиза  поймет,
что была на волосок от гибели, то, быть может,  проявит  больше  энтузиазма,
дабы ускорить свою свадьбу. Не думаю, что папа будет против этого возражать.
   Николас только недоуменно покачал головой: как маленькая кузина  может  о
таких вещах говорить с подобной беспечностью? Ведь даже если Доминик  примет
подмену спокойно, то месть Виктора Латура  младшей  дочери,  у  которой  нет
жениха, способного ее защитить (или отказаться от нее!), будет ужасна.
   Женевьева  взбежала  по  лестнице  к  себе  в  комнату,   оставив   дверь
приоткрытой, чтобы услышать, когда поднимется суета,  которая  возвестит  об
отъезде отца в клуб. Менее чем через час истерически зазвенел колокольчик  -
это отец требовал принести шляпу и трость, послышался  топот  сопровождающих
его  к  парадной  двери,  а  затем  воцарилась  почти  осязаемая   атмосфера
облегчения. Дом погрузился в тишину. Всем домочадцам предстоял вечер отдыха.
В бараках у рабов будет играть музыка, а в главном доме никого не останется,
поскольку всем известно, что мадемуазель Женевьева  не  капризна  и  никогда
ничего не требует. Она уже слышала смех, поющие  голоса,  визгливые  ребячьи
крики во дворе, который на этот вечер остался в распоряжении детей прислуги.
   Поскольку вся эта кутерьма происходила на заднем дворе, Женевьева решила,
что выйдет через парадную дверь. Она сняла бальный наряд  и  надела  простое
батистовое платье цвета зеленых яблок с отделанной  фестонами  горловиной  и
короткими рукавами-фонариками. На плечи набросила  темную  накидку,  спрятав
блестящие волосы под капюшон. Как жаль, что у нее  с  сестрой  такие  разные
фигуры! Но в темноте в просторном плаще,  да  если  к  тому  же  она  сумеет
достаточно долго изображать из себя робкую, молчаливую кокетку, быть  может,
ей и удастся обманывать Доминика до тех пор, пока похищение не состоится.  А
уж потом создавшееся положение позволит Женевьеве  разговаривать  с  капером
по-деловому. Снова по спине у нее пробежала уже  знакомая  дрожь,  вызванная
отчасти страхом, отчасти нетерпеливым ожиданием рискованного приключения.
   Женевьева осторожно прикрыла за собой тяжелую парадную дверь.  Прижимаясь
к стене, ограждавшей сад, добежала до чугунных ворот и отодвинула засов.
   Решившись на это свидание, Женевьева до конца не понимала, что ее ждет, и
самонадеянно считала,  что  готова  ко  всему...  Но  когда  толстое  одеяло
опустилось ей на голову, погрузив в  жаркую,  удушающую  темноту,  когда  ее
связали, прижав руки к бокам, Женевьева от  неожиданности  и  страха  начала
вырываться с яростью пойманного в ловушку животного. Она  зубами  впилась  в
чью-то руку. Она лягалась ногами и достигала цели, о  чем  свидетельствовали
бранные  слова,  сдавленно,  но  злобно  выкрикиваемые  кем-то  навалившимся
сверху. Этот кто-то зажал ей рот и  нос,  перекрыв  доступ  воздуха;  легкие
стало мучительно распирать,  на  глаза  опустилась  красная  пелена,  сквозь
которую плясали черные пятна. Девушку охватила паника.
   Женевьева прекратила сопротивление - хватка похитителя сразу ослабела,  и
свежий воздух заполнил ее легкие. Она неподвижно застыла в руках похитителя,
понимая,  что,  стоит  ей  дернуться  снова,  и  живительный  поток  воздуха
прекратится.
   Женевьева была уверена, что  это  не  Доминик  Делакруа.  Во-первых,  она
узнала бы его руки, во-вторых, капер сразу  же  догадался  бы,  что  хрупкая
фигурка в его руках - отнюдь не пышненькая Элиза.
   Девушку несли быстро, но почти  бесшумно,  стук  каблуков  похитителя  по
тротуару  был  едва  слышен.  Затем  Женевьева  поняла,   что   он   куда-то
поднимается. Положение ее тела снова несколько переменилось, когда  мужчина,
тихо крякнув, сел Однако одеяла с головы не  снял.  Захлопнулась  дверца,  и
они,  покачиваясь,  двинулись  дальше  под  мерный  цокот  копыт   Женевьева
попробовала было пошевелиться, но огромная рука снова зажала ей рот и нос.
   Не было произнесено ни единого слова. Звук человеческого  голоса  она  за
все это время услышала лишь однажды - когда у того, кого она лягнула  ногой,
вырвались проклятия. Все было странно и страшно, хотя Женевьева и  понимала,
что с ней происходит и почему. Если бы такое  случилось  с  Элизой,  та  уже
умерла бы от ужаса. При этой мысли Женевьева  ощутила,  что  гнев,  подавляя
страх, снова вскипает в ней.
   Да как этот капер смел так грубо обращаться с невинным существом!  И  как
Николас мог спокойно рассуждать о том, что "никто не пострадает"!  Женевьева
страдала, но не было никакой уверенности в том, что впереди ее не  ждут  еще
более тяжкие испытания.
   Экипаж наконец остановился. Дверца открылась. Руки обхватили  ее  крепче.
"Я, как  Клеопатра,  завернутая  в  ковер",  -  с  мрачным  юмором  подумала
Женевьева. Потом ее снова приподняли, понесли по ступенькам в дом.
   - Какие-нибудь осложнения? - Это был голос Доминика Делакруа, и Женевьева
невольно оцепенела.
   - Небольшие, - ответил грубый голос. - Вы не предупредили меня, что она -
боец. Дралась зубами и когтями, как дикая кошка.
   Капер рассмеялся, и Женевьева в своей "темнице" вскипела от ярости.
   - Прошу прощения, Сайлас, я никак не ожидал от нее такой прыти. Вот  если
бы это была младшая сестра... - Он снова рассмеялся. - Положи ее  в  комнате
наверху.
   Они поднялись по показавшемуся  Женевьеве  довольно  длинным  лестничному
маршу. Послышался звук открываемой двери, и девушка, все  еще  завернутая  в
одеяло, вдруг, словно рулон, покатилась но полу. Решительный  щелчок  замка,
звук поворачиваемого в замочной скважине ключа -  и  ей  была  предоставлена
полная возможность своими силами освобождаться от "упаковки".
   При взгляде на вощеные фитили, тлеющие в ветвистых канделябрах, Женевьева
сощурилась и заморгала. Она  села,  с  недовольной  гримасой  снимая  с  губ
ворсинки, затем скинула одеяло, встала на ноги и критически осмотрела  себя.
Тело немного ныло; волосы, конечно, невообразимо всклокочены; платье измято,
юбки задрались, но все это не так страшно.
   Женевьева находилась в спальне,  шикарной  спальне  с  обтянутыми  шелком
стенами и со множеством разбросанных повсюду подушек. На  туалетном  столике
лежали гребни, щетки, ручные зеркала.  Девушка  воспользовалась  всем  этим,
чтобы привести себя в порядок, а  потом,  слегка  нахмурившись,  огляделась.
Трудно было  представить,  что  Доминик  Делакруа,  с  его  элегантностью  и
скрытой, но неоспоримой силой характера, живет в такой  вульгарной  роскоши.
Кровать застелена розовым шелковым покрывалом, а канапе обиты бледно-голубой
тканью с кружевными оборками. Из  такой  же  ткани  были  сделаны  шторы  на
высоких окнах. Мебель - вся резная, на гнутых ножках, зеркала и картина -  в
золоченых рамах с херувимами  и  гроздьями  фруктов.  Конечно,  эта  спальня
принадлежала отнюдь не леди, во всяком случае - в понимании Женевьевы.
   Подойдя  к  окну,  она  отдернула  занавеску,  отороченную  бахромой,   и
выглянула на улицу. Та выглядела точно так же, как прочие улицы в  Квартале:
дома на противоположной стороне с замысловатым плетением балконных и оконных
решеток и ничего, что позволило бы определить ее местонахождение. Улица была
пустынна, что  неудивительно,  если  принять  во  внимание  время.  Часы  из
золоченой  бронзы  на  шкафу  показывали  десять:  слишком   поздно,   чтобы
отправляться на вечерние визиты, и слишком рано, чтобы возвращаться домой.
   Женевьева отошла от  окна  как  раз  в  тот  момент,  когда  на  лестнице
послышались шаги. Девушка инстинктивно схватила свою накидку и завернулась в
нее, набросив на голову капюшон и повернувшись спиной к двери. Почему-то она
считала, что необходимо как можно  дольше  сохранять  свое  инкогнито,  хотя
похищение уже состоялось.
   Ключ плавно повернулся в замке, и дверь распахнулась. Волосы у нее встали
дыбом, сердце стучало прямо в ушах. Ладони  покрылись  испариной.  Она  всей
кожей ощутила присутствие Доминика Делакруа. Послышался звон  бокалов,  звук
льющегося вина, потом он заговорил:
   - Я должен принести  вам  свои  извинения,  мадемуазель  Латур,  если  вы
находите, что с вами обращались  немного  невежливо.  Разумеется,  цель  моя
состояла вовсе не в том,  чтобы  причинить  вам  неудобства.  Но  и  вам  не
следовало бороться с Сайласом. Выпейте бренди, надеюсь, вы почувствуете себя
лучше.
   Какой холодный голос! Он обвиняет ее в этой оскорбительной  сцене!  Страх
улетучился. Женевьева резко повернулась лицом к  Доминику.  Капюшон  упал  с
головы, открыв копну золотистых волос, на побледневшем от гнева лице яростно
сверкали желто-карие глаза:
   - Очень жаль, месье Делакруа, что в своем очаровательном  приглашении  вы
не предупредили об опасности сопротивления, - выпалила она дрожащим голосом,
но тут же осеклась под стальным взглядом Делакруа.
   В этот момент Женевьева вдруг поняла, что находится в страшной опасности.
Как она могла с таким легкомыслием отнестись к тому, что поняла  при  первом
же взгляде на капера? Это не был обычный человек с  обычными  реакциями.  Он
опасен,  абсолютно  лишен  совести  и  за  вмешательство  в  свои  дела  или
сопротивление безжалостно мстителен.
   Очень медленно подняв бокал, Доминик откинул голову и опрокинул  в  горло
его содержимое резким движением кисти. Затем  осторожно  поставил  бокал  на
поднос из чеканного серебра.
   - Значит, младшая сестричка  решила  сыграть  роль  жертвенного  ягненка.
Так?
   Поскольку девушка, казалось, онемела, Доминик подошел к ней поближе.  Его
движения были исполнены легкости и гибкости: сильный, атлетически  сложенный
мужчина,  чей  каждый  шаг  нес  нескрываемую  угрозу.  Женевьева   невольно
отпрянула.
   - Без этой накидки вам будет удобнее. - Он развязал шнурки капюшона,  при
этом каждое прикосновение его пальцев  обжигало  шею,  словно  пламя  свечи;
накидка, упавшая с плеч, была  отброшена  в  кресло,  и  Женевьева  застыла,
загипнотизированная этим бирюзово-мерцающим взглядом. -  Интересно,  дорогая
маленькая  Женевьева,  отдавали  ли  вы  себе  отчет  в  том,   что   жертва
действительно  потребуется?  -  задумчиво  продолжал   Доминик.   -   Я   не
предполагал, что из таких, как вы, получаются мученики. Вы  мало  похожи  на
тех, для кого смиренное принесение себя в жертву - смысл жизни.
   - Вы не совсем правильно меня поняли, - Женевьева  наконец  снова  обрела
дар речи и приготовилась объяснить, что оказалась здесь не для того,  чтобы,
заменив сестру, помешать выполнению дерзкого плана,  а  чтобы  стать  скорее
добровольной помощницей капера, чем жертвой.
   - Нет, - мягко перебил он,  подцепив  пальцем  тонкую  золотую  мерцавшую
цепочку, подчеркивавшую ее изящную шею и прозрачность кожи, - это вы все  не
так поняли. Разве я недостаточно внятно объяснил  вам  это  на  складе?  Мне
казалось, я предельно точно дал вам понять, каковы будут  последствия,  если
вы не прекратите нарушать мои планы.
   Женевьева судорожно сглотнула, почувствовав, как его пальцы слегка  сжали
ей горло. Однако сумела  придать  голосу  беспечно-храбрую  интонацию,  хотя
усердно скрываемый страх все же добавил ему некоторую хрипловатость:
   - Ваши слова были абсолютно недвусмысленны, месье, но запугивания на меня
не действуют.
   Потемневшими  глазами  он  блуждал  по  ее  лицу,  шее,  плечам,   тяжело
вздымавшейся груди, спускаясь ниже, к легкой округлости бедер:
   - Тогда мне остается лишь  констатировать,  что  вы  сочли  мои  обещания
неотразимо привлекательными. -  Под  наигранно  сладкой  интонацией  таилось
оскорбление, а унижающим взглядом капер словно раздевал ее.
   Доминик запустил пальцы в рассыпавшиеся  по  плечам  волосы,  откинул  ей
голову  назад,  и  Женевьева,  зная  уже,  что  за  этим  последует,  словно
загипнотизированная, смотрела, как он приближает свои губы к  ее.  Внезапная
дрожь пронзила все ее тело, как  и  в  прошлый  раз,  затем  по  нему  стало
разливаться тепло, и, наконец, когда капер прижал ее к себе, девушка ощутила
горячую вспышку стыда. Губы ее  разомкнулись  едва  ли  не  раньше,  чем  он
требовательно раздвинул их своими губами. Доминик все еще, словно на крючке,
держал ее на поддетой пальцем цепочке, но другой рукой скользил по ее горлу,
поглаживая нежную кожу под подбородком.
   В самой глубине сознания у Женевьевы мелькнула мысль о том, что  покорная
капитуляция обернется потом сокрушительным унижением, однако сейчас ей  было
все равно. Похоже, она утратила контроль над собой.  Словно  кто-то  другой,
кому происходящее было невыразимо приятно, вселился в ее тело. Не за этим ли
и пришла сюда Женевьева, и  не  знала  ли  она  с  того  самого  дня,  когда
очутилась на складе, что ее жизнь неминуемо переплетется с жизнью  Делакруа?
Грудь Женевьевы прижалась к его широкой  груди  под  накрахмаленной  льняной
сорочкой, ее горячие соски уперлись в тонкую ткань белья, а язык,  робкий  и
неискушенный, пытался следовать за искусным танцем его языка.
   Не прерывая поцелуя, Доминик подхватил ее, и она обвила руки  вокруг  его
шеи. Пружины скрипнули, когда он положил девушку на постель и наконец поднял
голову. Женевьева вся сжалась в ожидании увидеть насмешку в его взгляде, но,
как  ни  странно,  Доминик  смотрел  на  нее  всего  лишь  изучающе  и  даже
по-доброму.
   - Вы,  похоже,  кладезь  сюрпризов.  Что  вы  хотите  получить  от  меня,
Женевьева - тигриные глаза? - мягко спросил  он,  убирая  локон  с  ее  шеи;
длинный  палец  обводил  нежную  линию  девичьей  груди  в  вырезе   платья,
поднимался к ямочке под горлом. - Вы ведь оказались здесь не только  потому,
что хотели спасти сестру от  позора.  На  это  рискованное  предприятие  вас
подвигла не только злополучная привычка совать свой нос в чужие дела.
   Только сейчас осознав, что это правда, Женевьева  не  нашла  в  себе  сил
ответить, но ее желто-карие глаза сделались томными и  затуманились,  как  у
опытной в любовных  делах  женщины,  которой  уже  невмоготу  ждать  момента
наивысшего наслаждения. Между тем Делакруа ни  минуты  не  сомневался  в  ее
невинности.
   - Вам нужен учитель? - предположил он, просовывая палец в вырез ее платья
и прикасаясь к маленькой затвердевшей короне, венчавшей грудь. -  Креольская
девушка пожелала узнать кое-что о восторге, который мужчина и женщина  могут
дарить друг другу? За этим  вы  явились  сюда  столь  отчаянно,  пренебрегая
последствиями?
   Едва заметным кивком головы совершенно невольно, словно это была и не  ее
голова, Женевьева подтвердила его предположение.  И  тело  легким  движением
навстречу ответило на его ласку, и глаза превратились в два  глубоких  озера
желания - желания чего-то, что пока было для нее лишь неясным искушением.
   Доминика странным образом  трогала  эта  забавная  женщина-ребенок.  Было
что-то неотступно-знакомое в ее безоглядном бесстрашии и  детской  нежности.
Но она совсем не похожа на  Розмари  ни  лицом,  ни  фигурой,  ни  жизненным
опытом. Чем же тогда? Еще минуту назад он хотел запугать и унизить ее, раз и
навсегда заставить понять, что "оружие"  ее  ничтожно  и  попытка  выступить
против неизмеримо более сильного противника, такого как он,  просто  смешна.
Хотел отослать ее домой, рыдающую от позора и не получившую никакого  нового
опыта.
   Однако теперь Делакруа уже не был уверен в том, что хочет  именно  этого.
Гнев  его  куда-то  улетучился,  уступив  место  любопытству  и  безошибочно
узнаваемому появлению желания. Не такой уж она и ребенок. Эти завораживающие
глаза - отнюдь не детские глаза. Если Женевьева этого хочет, чем он в  конце
концов рискует, пойдя ей навстречу? Правда, обучение  неопытных  девушек  не
входило в круг занятий, приносивших каперу большое  удовольствие,  но,  если
чутье ему не изменяет, эта фея с  тигриными  глазами  обещала  стать  весьма
пылкой ученицей.
   - Ну что ж, желаете учиться - я  готов  способствовать.  -  И,  продолжая
улыбаться, Доминик стянул платье с ее бархатистого плеча,  затем  бретельку,
обнажив перламутровую грудь с розовым "наконечником".
   Губами он легко провел  по  мягкой  выпуклости  и,  когда  язык  коснулся
затвердевшего холмика, услышал ее сдавленный вздох. Еще один, последний  раз
посмотрел ей в лицо и увидел там то же, что видел за минуту до этого. Теперь
ее  приоткрытые  губы  и  глаза,  в  которых  плескалось  любопытство,   еще
откровеннее  свидетельствовали  о  нетерпеливом   возбуждении.   "Интересно,
пожалеет ли она об этом  потом?"  -