чала.
   - Возможно, поэтому. - В голосе Делакруа звучала скрытая насмешка. -  Что
ж, мадемуазель, я бы не дал вам больше  двенадцати,  то  есть  как  раз  тех
двенадцати лет, что я провел отнюдь не в школе, а в занятиях, кои шокировали
бы вас, имей вы хоть каплю девичьей скромности. В чем я сомневаюсь. Мне  нет
нужды угрожать вам, дитя мое. Я просто повторяю: у вас еще  меньше  здравого
смысла, чем я думал ранее, если вы решились бросить мне  вызов.  -  С  этими
словами  капер  отпустил  ее  ноги  и  удалился,  насвистывая   незатейливый
мотивчик.
   Этот небрежно-веселый свист заставил Женевьеву содрогнуться:  она  начала
кое-что понимать. Делакруа даже не пытался отрицать обвинений, что  само  по
себе приводило в замешательство. Ее просто совершенно открыто  предупредили,
чтобы она держалась подальше. Но это было совсем  не  такое  предупреждение,
какие девушке доводилось слышать от  взрослых  и  раньше.  Однако  Женевьева
всегда была склонна к воинственности и,  решившись  на  что-то,  никогда  не
сдавалась.
   Доминик Делакруа задумал нечто дурное,  и  по  какой-то  неясной  причине
Элиза  должна  стать  его  жертвой.  Если  только  Женевьева  что-нибудь  не
придумает и не помешает.
   С этой тревожной мыслью она перекинула ноги через подоконник и  спрыгнула
наконец в свою темницу. Щиколотки все еще  хранили  тепло  его  рук,  и  это
ощущение приводило Женевьеву в смятение. Более того, слегка  покалывало  все
тело, словно к нему и сейчас прикасались чужие руки. То есть сегодня вечером
к ней действительно прикасались  чужие  -  и  весьма  фамильярно,  вынуждена
признать она - руки.
   Если к Элизе они будут прикасаться так  же...  Нет,  Делакруа  к  ней  не
прикоснется.  Невозможно  представить  себе,  чтобы  с   Элизой   кто-нибудь
обращался с той же бесцеремонностью и равнодушием, с какими Доминик вел себя
с "ребенком" Женевьевой. Но с другой стороны, Элиза никогда бы не  поставила
себя  в  такое  положение,  чтобы  ей  понадобилось  лазить  в   окна,   как
девчонке-сорванцу. Женевьева была вынуждена сделать это  неутешительное  для
себя признание и вдруг почувствовала, как на нее навалилась усталость.
   Бал отшумел, и  слуги  заканчивали  уборку;  все  прочие  обитатели  дома
покойно нежились на батистовых простынях. А она-то где будет спать? Здесь, в
кладовке, места на  полу  едва  ли  хватит  и  для  того,  чтобы  свернуться
калачиком на деревянном полу. Да, ссориться с Виктором Латуром  было  полным
безумием. Его младшая дочь знала это с тех пор,  как  помнила  себя,  а  вот
старшая, судя по всему, забыла, если ставит под угрозу  свой  брак  с  доном
Лоренцо Биасом.
   Уже рассвело, когда поворот ключа в замочной скважине вывел Женевьеву  из
состояния хрупкого полусна - она сидела в углу, прислонившись к стене.  Элен
Латур стояла в дверях растрепанная, стягивая руками пеньюар на груди.
   - Он сказал, что можно... - прошептала она. - Я не могла спать, зная, что
ты здесь.
   Женевьева поднялась, поморщилась от боли  в  затекших  руках  и  спине  и
обняла мачеху, прекрасно отдавая себе  отчет  в  том,  какую  ночь  пришлось
провести Элен, чтобы добиться освобождения падчерицы. Разумеется, "маленькой
девочке" Женевьеве не подобало знать подобные вещи.  Но  мачеха  была  почти
ровесницей ей и Элизе. И она так  нуждалась  в  дружеской  поддержке,  когда
появилась здесь полгода назад. Элен тогда словно  окаменела  от  ужаса  двух
"медовых" недель, проведенных наедине с мужем в спальне новобрачных,  что  с
радостью приняла предложенное ей сердечное участие сестер.
   Вот и теперь, слабо улыбаясь, она на минуту прижалась к Женевьеве, словно
черпая у девушки силы, которых, казалось, у той не убыло, несмотря на долгие
часы одиночества.
   - Я так благодарна вам, Элен, - сказала Женевьева. -  Oн  скоро  уйдет  к
себе в контору, тогда вы сможете поспать.
   - И ты тоже. Но я так хочу, чтобы ты постаралась больше не сердить его.
   - У меня это выходит не нарочно,  -  Женевьева  улыбнулась.  -  Иногда  я
ничего не могу с собой поделать, если знаю, что поступаю правильно.
   - Ах, если бы ты хоть когда-нибудь отдыхала от сознания того, что  должна
поступать правильно, - вздохнула Элен. - О Господи, разве этому мне  следует
тебя учить!
   - Как вам не стыдно, maman, - притворно хихикнула Женевьева.
   Но вдруг поймала себя на мысли о том, что  жизнь  иногда  могла  бы  быть
более приятной, если бы  она  сама  постоянно  не  руководствовалась  только
требованиями совести.  Вот  сегодня  вечером,  например,  сама  нажила  себе
могущественного врага в лице грозного  Доминика  Делакруа.  Она  постаралась
отвлечься от этой неприятной мысли и с чувством обняла Элен  -  с  чувством,
подогреваемым мыслью об их общей суровой доле и разных  методах,  коими  они
пытаются с ней бороться.
   Женевьева устало поднялась по лестнице в свой большую,  солнечную,  такую
же, как и все прочие в этом доме, опочивальню с балконом,  расположенную  на
третьем этаже. Больше  всего  ей  сейчас  хотелось  рухнуть  на  кровать  не
раздеваясь, но жаль было нового платья из  ситца  в  мелкий  цветочек,  того
самого, в котором она встретилась с Домиником перед  биржей  Масперо  в  тот
день. В тот день? Ощущение такое, будто  прошло  несколько  дней,  хотя  это
случилось всего часов шестнадцать назад. Целая  жизнь!  Зевая,  она  скинула
детские туфли-лодочки, переступила через упавшее  к  ногам  платье,  юбки  и
белье.
   Женевьева села на край кровати, чтобы снять  шелковые  чулки,  недовольно
подумав, что придется вымыть лицо, расчесать волосы, надеть пеньюар,  но  не
было сил, и, совершенно раздетая,  она  забралась  под  покрывало,  вдохнула
лавандовую свежесть вышитой наволочки и тут же провалилась в забытье.

Глава 4

   Сквозь открытое окно в комнату с набережной доносился шум рынка:  выкрики
продавцов, расхваливающих свой товар; взволнованный гул голосов  покупателей
- моряков, торгующихся чуть ли не на всех языках мира;  пронзительные  крики
попугая;  обезьяньи  вопли;  бесконечный  нечленораздельный  клекот   мелких
пташек. Вместе с этими звуками в комнату проникли и запахи - гниющей капусты
и речной тины, специи и чеснока, пушнины,  а  также  свежих,  омытых  дождем
спелых овощей, созревших сыров  и  только  что  выловленной,  искрящейся  на
солнце рыбы.
   Но мужчинам, пристально глядевшим друг на друга через широкий  письменный
стол красного дерева в кабинете Виктора Латура, было  не  до  кипящей  жизни
там, снаружи. Ведь это была та самая жизнь, которая составляла лишь фон  для
существования обоих с тех самых пор, как они себя помнили.
   Жилка, пульсировавшая на виске  Виктора,  свидетельствовала  о  том,  как
трудно ему сохранять выдержку и  спокойствие.  Более  молодой  собеседник  с
бровями  вразлет  и  резко  очерченными  губами  и  подбородком   совершенно
хладнокровно, с вежливой улыбкой наблюдал, как  у  хозяина  кабинета  что-то
булькает в горле и как бисеринки пота выступают на его побагровевшем лбу.
   - Значит, вы настолько безумны, что  вообразили,  будто  я  соглашусь  на
подобное предложение? - наконец выговорил Виктор. -  Что  я,  Виктор  Латур,
стану партнером капера.., мошенника...
   - Вы бываете не столь строги в суждениях, когда речь идет  о  торговле  с
капером, -  все  так  же  вежливо  напомнил  Доминик.  -  Вы  и  ваши  столь
щепетильные друзья охотно берете то, что я предлагаю. Очень удобно закрывать
глаза на то, откуда рее это берется, не  так  ли?  Но,  если  позволите  так
выразиться, ваши руки тем не менее  тоже  запачканы.  Ведь  все  эти  шелка,
бархат, бесчисленные мелочи, - все эти вещи  силой  отняты  у  какого-нибудь
торговца, то есть украдены, если желаете. - И Доминик рассмеялся.
   Глубокие, низкие раскаты этого самодовольного смеха отнюдь  не  разрядили
наполненную ненавистью атмосферу, установившуюся в этой солнечной комнате. В
ушах у Виктора зазвенело, он знал, что должен взять себя в руки прежде,  чем
его сердце начнет глухо  колотиться  о  ребра.  Однако  он  не  сдержался  и
рявкнул:
   - Наглый невежа! Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне! Это  вам
даром не пройдет!
   Доминик покачал головой и лениво встал:
   - Сожалею, месье Латур, но, будучи в здравом уме, я не смогу принять  ваш
вызов. Вы намного старше меня, и,  боюсь,  ваше  сердце  не  выдержит  такой
нагрузки.
   Кровь отлила от лица Виктора, все его грузное тело тряслось.
   - Вы меня не правильно поняли, Делакруа, - прошипел  он.  -  Я  вовсе  не
собираюсь драться с вами как с джентльменом. Я имел в виду, что отделаю  вас
кнутом.
   Теперь настала очередь Доминика побледнеть. Бирюзовые глаза  потемнели  и
зловеще засверкали.
   - Очень боюсь, Латур, что вы пожалеете об этом оскорблении. - Он небрежно
поклонился, щелкнув каблуками, развернулся и покинул кабинет судовладельца.
   Его лошадь стояла перед домом. Оборванный мальчишка, отвязывая поводья  и
подавая их Доминику, невольно сжался при виде этих холодных  глаз,  зловещей
усмешки и силы, распиравшей широкие плечи. Затрещины  доставались  мальчишке
чаще, чем мелкие монетки, поэтому, передав поводья всаднику, он стремительно
отскочил назад.
   - Что это с тобой, черт возьми, парень? - спросил Доминик, очнувшийся  от
своих мрачных мыслей, скрытых под непроницаемо-ледяной маской.
   Он достал из кармана монетку и свесился с лошади,  протягивая  мальчишке.
Ребенок робко сделал шаг вперед, схватил монетку, тут же  снова  отскочил  к
стене и пробормотал:
   - Месье что-то рассердило. Доминик потемнел лицом:
   - Да, точно, но ты тут ни при чем, малыш. Я  вовсе  не  склонен  вымещать
свой гнев на невиновном.
   Стараясь держаться в  стороне  от  шумного  рынка,  он  направился  вдоль
набережной к другому людскому водовороту, кипевшему там, где стояли на якоре
высокие суда, скрипели канаты и на речном ветерке, дувшем с  залива,  громко
хлопали спущенные паруса.
   "Танцовщица" в полном соответствии со своим именем, казалось, плясала  на
легких волнах. Этот изящный белоснежный фрегат  был  гордостью  Доминика,  и
один только вид "Танцовщицы" словно пролил бальзам на его пылающую душу.  Но
он же явился и болезненным напоминанием о неудачной встрече. Доминик  должен
был добиться содействия от Латура и добьется его.  Но  теперь  ему  придется
действовать единственным оставшимся  способом,  то  есть  насилием.  Да,  он
заставит Латура согласиться и тем самым отомстит за оскорбление.
   Капер Делакруа нанесет удар по самому уязвимому  -  по  гордости  Виктора
Латура.
   Доминик  поднялся  по  трапу  на  добела  отдраенную   палубу.   Матросы,
покрывавшие лаком комингс, хотели было встать и приветствовать  его,  но  он
жестом показал, чтобы те продолжали работать. Хозяин этого корабля не  любил
церемоний, но требовал безоговорочного повиновения, и среди тех, кто выходил
с ним в море, не было ни одного, кто осмелился бы ослушаться его.
   - Доброе утро, месье. - На  шканцах,  вытирая  испачканные  маслом  руки,
появился боцман. - Корабль готов следовать в любой док, который вы укажете.
   Доминик кивнул и поднялся на шканцы, откуда мог обозревать свое маленькое
королевство. На первый взгляд "Танцовщица" была  в  отличном  состоянии,  но
хозяин-то знал, что вдоль ватерлинии  тянется  глубокая  пробоина.  Делакруа
нужен был уединенный док и доступ на верфь, где есть все необходимое,  чтобы
"подлечить"  не  только  "Танцовщицу",  но  и  другие  корабли  его   флота.
Большинству из них требовался капитальный  ремонт  перед  новой  вылазкой  в
залив и далее - в океан. Чтобы сохранить в тайне плачевное состояние  своего
флота, каперу нужно было укрытие. Набережные кишели шпионами - испанскими  и
английскими матросами. Если бы не длинный нос Люсьена Гро  и  его  язык  без
костей, Доминик не оказался бы сейчас в таком печальном положении.
   Но Люсьен  свое  получил  -  кормит  теперь  акул,  а  Доминик  немногого
достигнет, если будет копаться в прошлых ошибках. Его план ремонта  кораблей
ясен,  наполовину   приведен   в   исполнение,   оставалось   нанести   лишь
заключительные штрихи. Сколько времени понадобится, чтобы  этот  латуровский
персик упал прямо ему в руки? Доминик нахмурился. Неделя, вероятно, если  он
форсирует события, пожертвовав  тонкостью  обольщения.  Когда  балом  правит
Дьявол, приходится поступать не как хочется, а как вынуждают обстоятельства.
   В капитанской  каюте,  обшитой  деревянными  панелями  и  задрапированной
роскошными тканями всех оттенков драгоценных камней  -  обстановка,  которая
могла ввести в заблуждение относительно  предназначения  этого  флагманского
фрегата, - Доминик сел за стол,  обтянутый  тисненой  кожей,  взял  перо,  в
задумчивости постучал его кончиком по зубам и начал писать. Послание  должно
было  польстить,  заинтриговать  и,  если   этого   окажется   недостаточно,
предложить нечто, от чего ни одна проницательная молодая леди,  следящая  за
своим гардеробом, не в силах отказаться. "Не  проницательная,  а  отзывчивая
молодая леди", - уточнил про себя Доминик и усмехнулся.
   К записке требовались бутоньерка и гонец. Стук в дверь возвестил прибытие
юнги, который принес поднос с завтраком. Плававший первый год, он смотрел на
своего капитана как на легендарного героя. Выслушав указания хозяина и  взяв
монету на цветы, юнга  стремглав  бросился  с  письмом  к  дому  Латуров  на
Ройял-стрит.

***

   Элен и сестры сидели в патио, попивая  кофе  с  молоком  и  пирожными  из
рисовой муки. Элиза с  интересом  смотрела  на  сложенный  листок  бумаги  и
маленький букетик фиалок, преподнесенные ей на серебряном подносе.
   - Это почерк не Лоренцо, - заметила она, отстраняя руку  с  листком  так,
чтобы на него падало больше света.
   - Открой же, - потребовала Женевьева с некоторым нетерпением.  -  Ты  все
равно не сможешь угадать, кто автор, пока не прочтешь.
   - Но это же  часть  игры,  -  возразила  Элиза.  -  В  тебе  нет  никакой
романтики, Женевьева. Подозреваю, что когда  ты  начнешь  получать  любовные
записки, то станешь критиковать слог, композицию и почерк вместо того, чтобы
, радоваться и отвечать на них.
   -   Разумеется,   стану,   если   эти    записки    будут    такими    же
глупо-сентиментальными, как те,  что  получаешь  ты,  -  парировала  младшая
сестра.
   - Меня не оставляет сомнение, Элиза: подобает ли тебе  получать  любовные
записки от кого-либо, кроме Лоренцо? - тихо прошелестела Элен.
   Это было не чем иным, как робкой попыткой исполнить  обязанности  мачехи,
но, увы, как и все  подобные  попытки  Элен,  эта  тоже  закончилась  полным
провалом.  Элиза  лишь  сделала  неопределенный  жест  рукой,   после   чего
сосредоточилась на записке.
   - Ну разве они не прелестны? - Ее носик утонул в душистом букетике.
   Женевьева раздраженно покачала  головой:  такими  темпами  Элиза  выяснит
личность своего воздыхателя не раньше, чем к середине следующей  недели.  Но
наконец  старшая  сестра  взломала  печать,  развернула  листок   и   издала
сдавленный вздох, увидев размашистую подпись под довольно смелым текстом.
   - Ну, скажи скорее, кто это? - Женевьева нетерпеливо захлопала в ладоши.
   Элиза слегка зарумянилась. Сестры  ни  единым  словом  не  обмолвились  о
встрече в саду накануне вечером, и старшая была уверена, что младшая никогда
не проговорится об этом при Элен или при ком бы то ни было другом, не скажет
никому  даже  по  секрету.  Тем  не  менее  Элиза  с   некоторым   смущением
пробормотала:
   - Это месье Делакруа.
   Женевьева подняла брови.  Сей  джентльмен  воистину  не  теряет  времени,
преследуя свою цель! "Правда, до сих пор точно не известно, какова эта цель,
- напомнила себе Женевьева. - И, ссорясь с Элизой, я едва ли имею  шанс  это
узнать".
   -  О  Боже!  -  затрепетала  молодая  мачеха.  -  Это  в  высшей  степени
неприлично, Элиза. Не думаю, что тебе следует принимать письмо и цветы.
   - Конечно, вы правы, дорогая Элен, - успокоила ее Элиза. - Я проигнорирую
их. Это весьма бесцеремонно с его стороны.
   Если Элен ей удалось обмануть, то Женевьеву, конечно же, нет.  Та  видела
старательно скрываемое волнение сестры, заметила легкое дрожание ее пальцев,
когда Элиза складывала письмо, а затем, вместо того чтобы отбросить его  как
непристойное послание дерзкого поклонника, сунула в шкатулку с рукоделием. -
Женевьева ничего не сказала, но решила не спускать глаз с сестры,  и,  когда
Элиза после дневного сна спустилась  по  лестнице  в  платье  из  воздушного
бледного муслина и соломенной шляпке, кокетливо, если не  вызывающе  сидящей
на ее рыжеватых кудрях, тоже  появилась  на  пороге  гостиной  и  словно  бы
невзначай поинтересовалась:
   - Ты куда-то собралась? Там жарко, как в преисподней.
   - Как ты вульгарна, - упрекнула ее Элиза, натягивая отороченные  кружевом
митенки. - Мне надо за покупками.
   - О, тогда я с тобой. - Женевьева метнулась к лестнице. -  Только  возьму
шляпку, это займет всего минуту.
   - Ты же не любишь ходить за покупками, - сердито возразила Элиза. - И  ты
только что сказала, что па улице слишком жарко. Почему тебе вдруг вздумалось
составить мне компанию?
   Уже поставив ногу па ступеньку, Женевьева застыла и  состроила  обиженную
гримасу:
   -  Ах,  значит,  тебе  моя  компания  не  нравится?  Элиза   задабривающе
улыбнулась:
   - Ну конечно, правится, но... - Она колебалась, смущенно кусая губы. -  Я
знаю, что это не совсем прилично,  но,  возможно,  я  случайно  встречусь  с
Лоренцо  в  соборе  Святого  Людовика,  если  постою  там  несколько  минут,
преклонив колени в молитве.
   Женевьева с насмешливым упреком поцокала языком:
   - Ай-яй-яй, Элиза, а ты плутовка! Я и не подозревала. - "И  более  хитрая
плутовка, чем я когда-либо думала", - добавила она про себя.
   Элиза всегда  поражала  крайним  простодушием,  но  сейчас  ее  смущенный
довольный смешок был исполнен мастерски и мог обмануть кого  угодно,  только
не Женевьеву.
   - Ну, в таком случае я буду лишней, и поскольку  мне  совсем  не  хочется
тратить  послеполуденные  часы  на  благочестивые  молитвы  в  этом  мрачном
мавзолее, пока ты будешь шептаться со своим женихом, то  я  остаюсь  и  буду
бить баклуши, - весело прощебетала Женевьева.
   Она взбежала по лестнице, позволив облегченно вздохнувшей сестре улизнуть
из дома в  сопровождении  лишь  Табиты,  которая  нянчила  обеих  девочек  с
младенчества и которой в голову бы не пришло спросить, что Элиза  собирается
делать.
   Прибежав к себе в комнату, Женевьева нашла соломенную шляпку  с  широкими
полями и вуалью. Если она собирается ходить по улицам без провожатого, лучше
не афишировать себя. Для длинной мантильи было слишком жарко, а вот шелковая
шаль с бахромой будет отлично скрывать  ее  миниатюрную  фигурку.  Женевьева
проворно пересекла патио и выскользнула через боковые ворота  на  подъездную
аллею.
   Дом  все  еще  был  погружен  в  послеполуденную  дрему,  лишь  на  кухне
приступали к приготовлению ужина.  Даже  в  конюшнях  было  тихо,  Заккариус
храпел в тени, прикрыв глаза шляпой. Хозяин был  в  конторе  на  набережной,
Николас тоже, Элен еще не вставала.
   На улице  Женевьева  огляделась,  пытаясь  понять,  в  каком  направлении
удалилась Элиза. К центру города, разумеется! Догадка  оказалась  верной.  У
высоких стен монастыря урсулинок она увидела Элизу и Табиту,  направляющихся
к Чартрес-стрит. Значит, Элиза снова идет к бирже Масперо?
   Месье Делакруа говорил, что и сам проводит там  немало  времени,  ведь  у
него контора в этом доме. Но сестра с Табитой быстро миновали биржу,  где  в
этот день было тихо, даже двери закрыты, и остановились у входа в магазин  -
безобидную на вид лавчонку торговца тканями.
   Женевьева знала этот магазин. Именно в нем все креольские  дамы  покупали
изысканные ткани на платья. Было также хорошо известно, хотя  никто  никогда
об этом не упоминал, что снабжает лавку товаром Доминик Делакруа  со  своими
разбойниками. Д