лютным.  Такой
антропологизм  должен  раскрыть   свою   вселенски-онтологическую   природу.
Источником философского  познания  не  могут  быть  состояния  человека  как
замкнутого индивидуального  существа,  не  может  быть  психологизм.  Борьба
против психологизма вполне правомерна, психологизм  есть  смерть  философии.
Человек не есть психологическая  предпосылка  философского  познания,  он  -
предпосылка вселенская, онтологическая, космическая. Источником философского
познания могут быть лишь космические, универсальные состояния человека, а не
психологические, индивидуальные его состояния. "Человек - мерило  вещей",  -
учил  Протагор,  и  это  стало   источником   релятивизма,   скептицизма   и
позитивизма. Отъединенный от космоса, замкнутый в себе, потерявший  связь  с
абсолютным бытием, человек всего менее может быть  мерилом  вещей.  Софисты,
релятивисты, позитивисты не знают человека  как  микрокосма,  как  образа  и
подобия бытия абсолютного. У них человек понижен в ранге, деабсолютизирован,
превращен в относительное состояние,  в  пучок  ощущений,  в  каплю  в  море
мировой необходимости, в песчинку песчаной пустыни бытия. Но совсем в  ином,
высшем смысле должно признать человека мерилом вещей. В человеке и только  в
человеке есть конкретное и творческое постижение космических состояний,  ибо
есть родство в нем со всем космосом, как высшей иерархической  его  ступени.
Философия и есть самопознание человеком его царственной и творческой роли  в
космосе16. Философия  есть  познавательное  освобождение  от  подавленности.
Наука же есть сознание зависимости.
   Психологизм и человеческую относительность в философском  познании  могут
преодолеть лишь те философы, которые признают существование мирового Логоса,
соборного Разума, и сознают человека причастным Логосу, родственным  Разуму,
способным прийти в обладание этим Разумом. Кто не видит в  человеке  никаких
следов  мирового  Логоса,  тот  обречен  быть  во  власти   психологизма   и
относительности. Философия не есть, подобно религии, откровение Бога  -  она
есть откровение человека, но человека, причастного к Логосу,  к  Абсолютному
Человеку, к всечеловеку, а не замкнутого индивидуального существа. Философия
есть откровение премудрости в самом человеке, через его творческое усилие. В
подлинных  философских  интуициях  и  прозрениях  человек   соединяется   со
вселенной, антропологизм - с космизмом. В малом космосе - человеке - большой
космос - вселенная. Погружение человеческого микрокосма в свою глубину путем
интимной интуиции лишь кажется субъективным и необязательным. В существе  же
тут есть погружение в тайну макрокосма. Тайна макрокосма  раскрывается  лишь
тем,  которые  отметают  принудительно-навязчивую  необходимость,  кажущуюся
необходимость  и  подходят  к  макрокосму  через  микрокосм,  через  свободу
Абсолютного Человека.
   Философское  познание  не  может  иметь  книжного  школьного   источника.
Источник философии - не Аристотель и не Кант, а само бытие, интуиция  бытия.
Подлинно философ лишь тот, кто имеет интуицию  бытия,  чья  философия  имеет
жизненный  источник.  Настоящая  философия   имеет   непосредственные   пути
сообщения с бытием.  Философия  школьная,  схоластическая,  академическая  -
посредственная  философия.  Создание   школьных   философских   систем   уже
предполагает нарушение жизненного питания философии  и  замену  его  книжным
питанием. Цель философии - не создание системы, а творческий  познавательный
акт  в  мире.  Философия  совсем  и  не  должна  быть   систематической.   В
систематичности есть всегда экономическое  приспособление  к  необходимости,
систематичность противоположна творческой интуиции. Не должно  отождествлять
синтез с системой. Философия имеет жизненно-религиозное  питание.  Философия
может быть "ориентирована" на религиозных откровении. Но философия  не  есть
религия и не может  быть  внешне  подчинена  религии,  тем  менее  теологии.
Подчинение  философии  -  теологии  создало  одну   схоластику,   подчинение
философии - науке создает другую схоластику. Философия должна быть  свободна
от всякого вне ее лежащего авторитета и вне ее  лежащих  способов  познания.
Она должна быть  гораздо  более  свободна,  чем  это  допускают  современные
критические, научные  философы.  Но  не  может  быть  философия  оторвана  и
отвлечена от глубочайших источников бытия,  от  жизненно-религиозных  соков,
которые  находит  философствующий  человек  в  своем  микрокосме.  Философия
требует свободного  доступа  к  этим  живым  непосредственным  бытийственным
источникам  и  считает  рабством  для  себя,  когда  ее   не   допускают   к
первоисточникам. Религия есть целостная жизнь.  Истина  религии  открывается
человеку Божеством. Философия есть познание.  Истина  философии  открывается
человеком.  Соединение  божественного  и   человеческого,   религиозного   и
философского в окончательном познании единой Истины совершается  не  внешним
авторитетом  и  подчинением,  а  внутренне   свободным   творческим   актом.
Окончательный религиозный смысл философии, как и смысл искусства, выявляется
имманентно, в  свободном  развитии  философии.  Религиозное  откровение  для
философии есть интуиция философа. Благодатная  помощь  Божья  в  философском
познании, без которой не  может  быть  постигнута  цельная  и  окончательная
истина, не может быть  методом  философии  -  она  может  быть  лишь  даром,
посылаемым за творческий подвиг познания. Но философия  должна  восстановить
изначальную правду мифологичности  человеческого  сознания.  Сама  философия
свободно признает, что мир постижим лишь мифологически.
   Свободная философия  творческой  эпохи  начнется  с  сознательной  жертвы
научно-общеобязательной,  к  данному  миру   приспособленной   и   по-мирски
дифференцированной философией.  Жертва  эта  совсем  не  такая  легкая:  она
предполагает большую свободу духа и отречение от буржуазного  устроения,  от
буржуазного общения во имя иного мира  и  иного  общения.  Это  -  отказ  от
философской безопасности, согласие подвергнуть себя  опасности  в  познании,
это отталкивание от твердых берегов и отречение от мещанского духа, т.е.  от
занятия  определенного  познавательного  места  в  данном  мире.   Философия
творчества может быть лишь  философией  творящих,  т.е.  в  творческом  акте
переходящих за границы данного мира.  Философия  творчества  и  предполагает
философию свободы, это  философия  освобожденных.  Творческая  философия  не
может быть философией академической, государственной, буржуазной философией.
Философ - свободный, не зависимый от "мира", ни к чему не  приспособляющийся
человек. Философ не может  служить  государству  или  политическим  партиям,
академиям или профессиональным целям. Философ не может служить благу  людей,
не может быть на службе у людей и у частных  целей  человеческих.  Говорю  о
философии как творческом акте, а не о философии как системе приспособления.
   Философия новых времен была слишком поглощена проблемой науки, поразившей
человеческое воображение. Философия превратилась в теорию научного познания,
в логику науки. Она пожелала "ориентироваться" на  науке.  Само  философское
познание как самостоятельный акт было заслонено проблемой научного познания.
Объектом философии оказалась наука, а не  бытие.  И  метод  философствования
силится быть научным в соответствии со своим объектом. Но философия  должна,
наконец, освободиться от этой исключительной поглощенности проблемой  науки.
Кант  был  совсем  подавлен  фактом  математического  естествознания,  делом
Ньютона и подавил философию  проблемой  математического  естествознания.  Но
само  существование   идеального   математического   естествознания   сейчас
подвергается сомнению,  в  самой  науке  совершается  кризис  математизма  и
механицизма. Философии придется уже иметь дело  с  проблемой  прагматической
науки, и это освободит ее от кошмара математического естествознания. Научный
прагматизм окончательно подрывает идею научной философии,  которая  питалась
призрачным фактом существования идеальной математической науки,  абсолютного
естествознания. Будущее принадлежит  не  Когену  -  этой  последней  попытке
абсолютизировать и  математизировать  научное  знание,  а  скорее  Бергсону,
глубокомысленно и революционно отвергшему  математизм17.  Со  стороны  самой
науки готовится кризис научной философии.  А  на  вершинах  своих  философия
освобождает свою творческую интуицию.
   Стремление к научности, к наукообразности охватило не  только  философию,
но и теософию. Современное теософическое движение пропитано  той  несчастной
мыслью, что религия и мистика есть наукообразное знание.  Старый  гностицизм
возрождается в наукообразной форме. Самый замечательный  и  значительный  из
современных теософов Р.Штейнер строит свою теософию  как  науку,  строгую  и
сухую науку. Его теософия - это как бы естествознание иных планов бытия, это
как бы перенесенный в иные миры Геккель. Штейнер умышленно пишет свои  книги
стилем учебников минералогии и географии. Его метод  -  чисто  описательный,
чисто научный, а не философский18. Он как бы остается в сфере наукообразного
натурализма  и  хочет  этот  натурализм  расширить,  распространить,  но  не
преодолеть и не освободиться от него. Для Штейнера факт науки -  основной  в
жизни человечества. Но он борется с материалистическими последствиями  этого
факта. Он пишет о мистическом не мистически, а научно. В  его  писаниях  нет
тех личных переживаний,  вдохновений  и  озарений,  которые  чаруют  у  всех
мистиков. Он сухо-описательно дает самый предмет, карту бытия. Теософия  как
будто бы приспособляется к мировой необходимости и делается более  доступной
среднему человеческому уровню. Но творческая философия  не  может  допустить
наукообразной теософии. Если философия не может быть научной, то  тем  менее
может быть научной самая высшая ее  сфера,  наиболее  далекая  от  науки,  -
теософия, богопознание. Методологическая зависимость Штейнера от натурализма
определяется еще тем, что у него нет теософии в  точном  смысле  слова,  как
была она у Я.Беме или Фр.Баадера. Оккультная наука Штейнера остается в сфере
тварной природы и не дает Богопознания, не  говорит  о  Боге,  как  говорили
гностические мистики. Можно еще говорить о научной  магии,  как  того  хочет
Дю-Прель, но никак не о  научной  теософии.  В  магии  есть  зависимость  от
естества - в теософии должна быть  свобода  от  естества.  Познание  Бога  и
последней тайны мира по существу отличается от познания научного и заключает
в себя так же мало натурализма, как и математизма. Ни Геккель, ни  Коген  не
могут быть допущены  в  сферу  теософического  и  метафизического  познания.
Философия  как  творческий  акт  ничего  общего  не  имеет  ни  с  познанием
натуралистическим, ни с познанием математическим -  она  есть  искусство.  А
мистическая теософия есть высшее искусство. В конце концов и Штейнер к этому
приходит, поскольку  в  знании  видит  восхождение  бытия,  развитие  самого
человека. Когда я говорю, что философия есть искусство, я не  хочу  сказать,
что она есть "поэзия понятий", как у Ланге, ни  для  кого  не  обязательная,
индивидуально произвольная. Искусство философии обязательнее и тверже науки,
первее науки, но оно предполагает высшее  напряжение  духа  и  высшую  форму
общения. Тайна о человеке - исходная проблема философии творчества.
   ГЛАВА II. ЧЕЛОВЕК. МИКРОКОСМ И МАКРОКОСМ
   Философы постоянно возвращались к тому сознанию, что  разгадать  тайну  о
человеке и значит разгадать тайну бытия. Познай  самого  себя  и  через  это
познаешь мир. Все попытки внешнего познания мира,  без  погружения  в  глубь
человека, давали лишь знание поверхности вещей. Если идти от человека вовне,
то никогда нельзя дойти до смысла вещей, ибо разгадка смысла скрыта в  самом
человеке. Позитивизм был крайним выражением стремления не только  постигнуть
мир внешним путем, уходящим как можно дальше от внутреннего человека,  но  и
самого человека поставить в ряд внешних вещей мира. Но, поистине, философия,
которая  силится  отрицать  исключительное  значение  человека  в   мире   и
отвергнуть человека как исключительный  источник  познания  тайны  и  смысла
мира,  страдает  внутренним  противоречием  и   истребляющим   ее   пороком.
Философствующий человек не  может  не  утверждать  исключительного  значения
человека для всякой философии, не может не исходить из этого исключительного
самосознания. Акт исключительного  самосознания  человеком  своего  значения
предшествует всякому философскому познанию. Это исключительное  самосознание
человека не может быть одной из истин философского познания  мира,  оно  как
абсолютное a priori предшествует всякому философскому познанию мира, которое
только через это самосознание  и  делается  возможным.  Если  человек  будет
сознавать себя одной из внешних, объективированных  вещей  мира,  то  он  не
может быть активным познающим  субъектом,  для  него  невозможна  философия.
Антропология или, точнее, антропологическое сознание предшествует не  только
онтологии и космологии,  но  и  гносеологии,  и  самой  философии  познания,
предшествует всякой философии, всякому познанию. Само сознание человека  как
центра мира, в себе таящего разгадку мира и возвышающегося над всеми  вещами
мира,  есть  предпосылка  всякой  философии,  без  которой  нельзя   дерзать
философствовать. Кто философски познает мир, тот должен превышать  все  вещи
мира, тот не может быть одной из вещей мира в ряду других,  тот  сам  должен
быть миром. Перед дробной частью вселенной не могла бы стать дерзкая  задача
постигнуть вселенную, не возникла бы проблема познания, проблема  философии.
Сама постановка дерзкой задачи познать вселенную возможна лишь для того, кто
сам есть вселенная, кто в силах  противостоять  вселенной  как  равный,  как
способный включить ее в себя. Познание человека покоится  на  предположении,
что человек - космичен по своей природе, что он - центр бытия.  Человек  как
замкнутое индивидуальное существо не имел бы  путей  к  познанию  вселенной.
Такое существо не превысило  бы  отдельных  вещей  мира,  не  преодолело  бы
частных состояний.  Антропологический  путь  -  единственный  путь  познания
вселенной,   и   путь   этот   предполагает   исключительное    человеческое
самосознание.  Лишь  в  самосознании  и  самочувствии  человека  открываются
божественные  тайны.  Философы,  в  сущности,  всегда  принимали   это,   то
сознательно, то бессознательно.
   Но бывали уклонения от исключительного самосознания человека в две разные
стороны. То как бы ниже, то как бы выше себя пытался философствовать человек
- в зависимости от того, какие частные свои  состояния  и  силы  он  клал  в
основу   философствования.   Эмпиризм   и    позитивизм    делают    основой
философствования частные и низшие сферы ощущений и внешнего опыта, дробя дух
человека. Рационализм  и  критицизм  делают  основой  философствования  тоже
частные, хотя и более высокие сферы категорий  разума,  по-иному  дробя  дух
человека и  пытаясь  сделать  познание  нечеловеческим.  Но  и  эмпирики,  и
позитивисты, и рационалисты, и критицисты - все по-своему и частично исходят
из предположения, что в человеке должны быть  исключительные  источники  для
познания мира. В конце концов, и самый крайний сенсуалист должен признать  в
ощущениях человека его микрокосмическую природу. И самый крайний рационалист
типа когенского должен  признать  в  категориях  макроантропическую  природу
бытия. Человек - малая вселенная, микрокосм - вот основная  истина  познания
человека и основная  истина,  предполагаемая  самой  возможностью  познания.
Вселенная может входить в человека, им ассимилироваться,  им  познаваться  и
постигаться потому только, что в человеке есть весь состав вселенной, все ее
силы и качества, что человек - не дробная часть вселенной, а  цельная  малая
вселенная.  Познавательный  эндосмос  и  экзосмос14  возможен   лишь   между
микрокосмом и макрокосмом. Человек познавательно проникает в смысл вселенной
как в большого человека, как в макроантропос. Вселенная входит  в  человека,
поддается его творческому усилию  как  малой  вселенной,  как  микрокосму19.
Человек и космос меряются своими силами как  равные.  Познание  есть  борьба
равных  по  силе,  а  не  борьба  карлика  и  великана.  И   повторяю:   это
исключительное самосознание человека  не  есть  одна  из  истин,  добытых  в
результате философствования, это - истина,  предваряющая  всякий  творческий
акт философского познания. Эта предпосылка и предположение всякой  философии
часто бывают бессознательными, а должны стать сознательными. Человек  потому
лишь силен познавать мир, что он не только в мире как одна из  частей  мира,
но  и  вне  мира  и  над  миром,  превышая  все   вещи   мира   как   бытие,
равнокачественное  миру.  Хорошо  говорит  Лотце:   "Из   всех   заблуждений
человеческого духа самым чудным казалось мне всегда  то,  как  дошел  он  до
сомнения в своем  собственном  существе,  которое  он  один  непосредственно
переживает, или как попал он на мысль возвратить себе это  существо  в  виде
подарка со стороны той внешней природы, которую мы знаем  только  из  вторых
рук, именно посредством нами  же  отринутого  духа"20.  Человек  себя  знает
прежде и больше, чем мир, и потому мир познает после и через себя. Философия
и есть внутреннее познание мира через человека, в то время  как  наука  есть
внешнее познание мира вне человека. В человеке открывается абсолютное бытие,
вне человека - лишь относительное.
   Человек  -  точка  пересечения  двух  миров.  Об   этом   свидетельствует
двойственность человеческого самосознания, проходящая через всю его историю.
Человек сознает себя принадлежащим к двум мирам, природа его  двоится,  и  в
сознании его побеждает то одна природа, то другая. И человек с равной  силой
обосновывает самые противоположные самосознания,  одинаково  оправдывает  их
фактами  своей  природы.  Человек  сознает  свое  величие  и  мощь  и   свое
ничтожество и слабость, свою царственную свободу и свою рабскую зависимость,
сознает  себя  образом  и  подобием  Божьим  и  каплей  в   море   природной
необходимости.  Почти  с  равным  правом  можно  говорить   о   божественном
происхождении человека и о его происхождении  от  низших  форм  органической
жизни  природы.  Почти  с  равной  силой  аргументации   защищают   философы
первородную свободу человека и совершенный детерминизм, вводящий человека  в
роковую цепь природной необходимости. Человек - одно из явлений этого  мира,
одна из вещей в природном круговороте вещей; и человек выходит из этого мира
как образ и подобие абсолютного бытия и превышает все вещи порядка  природы.
Странное существо - двоящееся и двусмысленное, имеющее облик  царственный  и
облик рабий, существо свободное и закованное, сильное и слабое,  соединившее
в одном бытии величие с ничтожеством, вечное с тленным.  Все  глубокие  люди
это чувствовали. Паскаль, у которого было гениальное чувство  антиномичности
религиозной  жизни,  понимал,  что   все   христианство   связано   с   этой
двойственностью  человеческой  природы.  "Nuile  autre   religion   que   la
chretienne n'a connu que l'homme est la plus excellente creature et en  meme
temps la plus miserable"21 15. Яков Беме говорит: "Nun siehe, Mensch, wie du
bist irdisch und dann auch himmlisch, in einer Person vermischt, und tragest
das irdische, und dann auch dass himmlische Bild in einer Person:  und  dann
bist du aus der grimmigen Quaal, und tragest  das  hollische  Bild  an  dir,
welches grunet in Gottes Zorn aus dem Quaal der Ewigkeit"22 16.
   Почти непостижимо, как дробная часть природы, во  всем  зависящая  от  ее
неотвратимого круговорота, осмелилась восстать против природы  и  предъявить
свои права на иное происхождение  и  иное  назначение.  Высшее  самосознание
чел