м по
себе не страшен. Паскаль был интеллектуальным скептиком,  но  он  же  был  и
верующим, т.е. преодолел скептицизм волевой, свободно  избрал  себе  предмет
любви. Требования, которые обычно  предъявляют  скептики  к  вере,  поражают
своей нелепостью, своим непониманием природы веры. Скептики требуют от  веры
гарантий, т.е. упраздняют сущность веры, хотят  знания.  Скептики  не  хотят
отречься  от  рассудочности,  от  власти  этого  мира,  не  могут  совершить
избрания,  сосредоточить  своей  воли.  Отсутствие  благодати,  на   которое
жалуются скептики, есть  лишь  обратная  сторона  их  направления  воли,  их
рассудочности, их привязанности к чувственному миру видимых вещей.  Скептики
прежде всего должны отречься от своих требований к вере, тогда лишь можно  с
ними говорить о вере. Многие говорят, что хотели бы верить, но не могут. Это
не значит, что вина не в них,  это  лишь  значит,  что  недостаточно  сильно
хотят, или хотят, но без риска и отречения, с сохранением  всех  гарантий  и
предубеждений.
   Доверие   к   абсолютной   науке,   к   возможности   построить   научное
миропонимание, удовлетворяющее природу человека, подорвано. Также  подорвано
и доверие к абсолютной философии; в отвлеченную философию почти никто уже не
верит. Гегель был последним великим  гностиком;  он  обоготворил  философию,
превратил ее в религию. Крушение  гегельянства,  этой  титанической  гордыни
философии, было вместе с  тем  кризисом  отвлеченной  философии,  поражением
рационализма. Рационализм и ограничивает опыт,  и  противится  божественному
разуму. Европейская мысль перешла  от  отвлеченного  рационализма  Гегеля  к
материализму и эмпиризму, искала в "опыте" утерянное живое бытие. Но в  этом
"опыте" нельзя найти бытия. Материализм  есть  самая  несостоятельная  форма
онтологии.
   В русской философии  совершается  переход  от  отвлеченного  идеализма  к
идеализму конкретному. Рационализм переходит в мистицизм. Творческий почин в
этом принадлежит Киреевскому  и  Хомякову,  которые  дали  глубокую  критику
Гегеля. Потом Вл.Соловьев пытался построить систему конкретного идеализма, а
кн. С.Трубецкой продолжал его дело. Конкретный идеализм имеет свое питание в
мистическом опыте и воссоединяет знание с верой, философию с  религией.  Для
конкретного   идеализма   критицизм   есть   такое   же   рационалистическое
направление, как и эмпиризм, как и старый рационализм. Полнота живого  опыта
дана  лишь  в  мистическом  восприятии;  без   религиозного   питания,   без
непосредственной  интуиции  философия  чахнет  и  превращается  в  паразита.
Философия должна питаться и опытом научным, и опытом мистическим.  Вера,  на
которую люди боятся рискнуть, так как дорожат своей  рассудочностью,  ничего
не отнимает, но все возвращает преображенным в свете божественного разума. И
наука,  и  философия  должны  подчиниться  свету  религиозной  веры  не  для
упразднения своих истин, а для просветления этих истин в  полноте  знания  и
жизни. Позитивизм не есть наука, рационализм не есть философия, и судьбы  их
не совпадают. И наука, и философия подводят к  великой  тайне;  но  та  лишь
философия хороша, которая проходит путь до последней тайны, раскрывающейся в
религиозной жизни, в мистическом опыте.
   ГЛАВА III. ГНОСЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА 1
   Проблеме  гносеологической  бесспорно  принадлежит  центральное  место  в
умственной жизни нашей  эпохи.  Критическая  гносеология  -  тончайший  плод
умственной культуры.  Мимо  гносеологии,  ее  сомнений,  ее  вопрошений,  ее
запретов пройти нельзя. Если вникнуть в жизненную основу и  жизненный  смысл
проблемы  критической  гносеологии,  в  ее  психологию,  в  скрытое  за  ней
мироощущение,  то  должно  будет  признать,  что   проблема   эта   является
результатом  болезненной  рефлексии,  раздвоенности,  почти   что   какой-то
мнительности. Гносеологический критицизм есть гамлетизм в  сфере  философии,
рефлектирующая нерешительность действовать  в  области  познания  вследствие
нарушения жизненной цельности. Мы не столько познаем,  сколько  рефлектируем
над познанием, проходим все стадии раздвоения,  чувствуем  себя  покинутыми.
Гносеологический гамлетизм с самого начала предполагает познание  отсеченным
от цельной жизни духа, субъект оторванным от объекта и ему  противоположным,
мышление выделенным из бытия и  где-то  вне  его  помещенным.  Но  наступают
времена, когда мысль, утомленная болезненным гамлетизмом, должна вернуться к
здоровому дон-кихотизму.  Этот  гносеологический  дон-кихотизм  вот  с  чего
начнется.
   Мышление не может быть отделено от универсального бытия и  противоположно
ему;  познание  не  может   быть   отделено   от   универсальной   жизни   и
противопоставлено ей.  Мышление  есть  плоть  от  плоти  и  кровь  от  крови
универсального бытия,  познание  есть  плоть  от  плоти  и  кровь  от  крови
универсальной жизни. Мышление есть бытие, оно в  бытии  пребывает,  познание
есть жизнь, оно в жизни совершается. Оперировать с  субъектом,  который  вне
бытия, над бытием  и  бытию  всегда  противоположен,  значит  оперировать  с
чистейшей фикцией. Всякая гносеология должна различать субъекта  и  объекта,
но это различение не  есть  различение  субъекта  и  бытия.  Бытие  не  есть
непременно объект, как склонны утверждать критические идеалисты, оно в такой
же мере и субъект. Субъект и объект -  одинаково  бытие.  Бытию  принадлежит
изначальный и абсолютный примат. Различение субъекта и  объекта  совершается
внутри самого бытия, и гносеология не может претендовать на то, чтобы занять
место вне бытия. Вне бытия нет места ни для кого и ни для  чего,  разве  для
царства   дьявола.   Безумие   -   рассматривать   бытие    как    результат
объективирования и рационализирования познающего субъекта, ставить  бытие  в
зависимость от категорий познания, от суждения. Познающий субъект со  своими
категориями, своими суждениями, своим объективированием  есть  часть  бытия,
часть жизни. Бытие ни в каком смысле не зависит от мышления и познания,  оно
предшествует самому первоначальному  познавательному  акту,  оно  скрыто  за
самим  этим  познавательным   актом.   Отношение   познающего   субъекта   к
познаваемому объекту есть отношение внутри бытия, отношение бытия к бытию, а
не "мышления" к "бытию" как противостоящих  друг  другу.  Предрассудок,  что
гносеология должна быть без предпосылок. Никогда она не могла избавиться  от
предпосылок.  Да  и  откуда  известно,  что  предпосылок  не  должно   быть?
Предпосылкой гносеологии является не психология и биология,  а  изначальная,
от познающего не зависящая реальность бытия и духовной  жизни.  Ниже  станет
ясно, что  эта  точка  зрения  ничего  общего  не  имеет  с  так  называемым
"психологизмом",  который  несет  с  собой  вечную  опасность   релятивизма.
Гносеология покоится не на психологии  и  не  на  онтологии,  вообще  не  на
"логии"  какой-нибудь,  не  на   науке   и   знании   каком-нибудь,   а   на
психологическом и онтологическом, на бытийственном. Сама жизнь  духа,  а  не
наука о жизни духа, предшествует гносеологии, в самой жизни  духа,  в  самих
силах бытия нужно искать предпосылок гносеологии,  а  не  в  психологии  или
другой какой-нибудь "логии". На это  не  направлены  возражения  гносеологов
против психологизма. Жизнь духа, само бытие, во  всех  смыслах  предшествует
всякой науке, всякому познанию, всякому мышлению, всякой категории,  всякому
суждению, всякому гносеологическому субъекту. Не  учение  о  бытии,  а  само
бытие предшествует учению о познании. Гносеологи же хотят само бытие вывести
из гносеологии, превратить  его  в  суждение,  поставить  в  зависимость  от
категорий субъекта. В бытии, а не в мышлении, оторванном  от  бытия,  должно
искать твердых основ знания. В жизни духа можно открыть все качества логики,
противоборствующие   релятивизму   и   скептицизму.   Гносеологи   побеждают
психологизм как направление, подчиняющее гносеологию психологии, но  никогда
не победят они направления, утверждающего само бытие до всякой  гносеологии.
Не о психологической или биологической гносеологии  речь  будет  идти,  а  о
гносеологии церковной и космической. 2
   Гносеология  должна  начать  с  установления  различия  между   первичным
нерационализированным сознанием и сознанием вторичным,  рационализированным,
в то время как обычно она начинает с  сознания  уже  рационализированного  и
иного не признает. Но  сознанию  вторичному,  рационализированному  не  дано
сущее, и нет путей к сущему через рассудочную деятельность  этого  сознания.
Сущее дано лишь в живом опыте первичного  сознания,  до  рационалистического
распадения на субъект и объект, до рассечения  цельной  жизни  духа.  Только
этому первичному сознанию  дана  интуиция  бытия,  непосредственное  к  нему
касание. Сознание первичное не объективирует  и  не  умерщвляет,  оно  живет
познавая и познает живя. Риккерт и его ученики  скажут,  что  это  первичное
сознание есть лишь иррациональное "переживание", с которым не имеют никакого
дела гносеология и философия, что тут можно  только  "переживать"  и  нельзя
познавать. Но в этом ведь вся проблема. Откуда  известно,  что  познание  не
есть переживание, оторвано от переживания и  противоположно  ему?  Может  ли
быть полнота переживаний, иррациональная полнота, в которой  не  оказывается
места  для  познания?  Я  именно  и  утверждаю,   что   в   так   называемом
"иррациональном  переживании"  или,  по  моей  терминологии,   в   первичном
нерационализированном сознании совершается самое подлинное  познание  бытия,
совершается то касание  сущего,  которое  не  может  не  быть  и  познанием.
Гносеологи  произвольно  конструируют  природу  познания  и  все,   что   не
соответствует их конструкции, не хотят называть познанием. Гносеологи  хотят
иметь  исключительно  дело  с  фактом  положительной  науки;  Кант  -   даже
исключительно  с  фактом  математического  естествознания.  Но  материал,  с
которым оперируют  гносеологи,  оказывается  слишком  беден  и  узок,  чтобы
построить  полное  учение  о  познании.  Нужно  решительно  порвать  с   тем
гносеологическим предрассудком, что всякое познание есть рационализирование,
объективирование, суждение, дискурсивное  мышление.  Критические  гносеологи
имеют дело лишь с частной и ограниченной формой познания. Кроме  их  царства
есть еще безмерные и безграничные области познания. Гносеологи  же  видят  у
врат этих иных царств лишь  предел,  за  которым  начинаются  иррациональные
переживания, - неизреченная область хаоса и тьмы. Из иррационального хаоса и
тьмы   изнимается   лишь   маленькая    область    рационализированного    и
объективированного, область суждения, в котором царит ценность истины. Мы же
полагаем,  что  в  безмерной  области   первичного,   нерационализированного
сознания есть царство света, а не только тьмы, космоса, а не только хаоса. В
этой области раскрывается Логос, смысл мира. Хаос и тьма,  "мир  сей",  даны
именно рационализированному сознанию, сознанию  же  иному,  первичному,  дан
"мир иной", мир истинно сущего. Различение двух  сознаний,  о  которых  идет
речь, и есть различение рассудка и разума, или  малого  и  большого  разума.
Разум, большой разум познает, познает сущее, его сфера не есть исключительно
сфера переживаний, не имеющих никакого отношения к знанию.  Сами  гносеологи
выходят из той сферы, которую считают единственной сферой познания, так  как
делают объектом своего познания  познающий  субъект,  который  не  поддается
объективированию.  В  этом  основное  противоречие   гносеологии.   Ведь   у
гносеологии нет органа  ее  специфического  познания,  обычное  дискурсивное
мышление тут недостаточно. Гносеологи хвастают, что работа  их  предшествует
познанию, что сами они над познанием, но они не  в  силах  постигнуть  тайну
познания и трагедию познания. Гносеологи все хотят поднять себя за волосы. У
них нет точки опоры, и потому ничего они не могут  сдвинуть  и  перевернуть.
Положительная  наука  есть  в  конце   концов   единственная   точка   опоры
гносеологов, но сама  положительная  наука  может  обойтись  без  их  услуг.
"Гносеологи" - паразиты науки. 3
   Критические   гносеологи   жаждут   освободиться   от   психологизма    и
антропологизма и ставят эту проблему очень остро, иногда даже остроумно.  Но
претензии  на  полную  свободу  от  психологизма  -  смешны.   Роковым   для
гносеологов является тот  факт,  что  философствует  человек,  что  познание
совершается в антропологической среде. Гносеологи пытаются  преодолеть  этот
непреодолимый факт тем соображением, что познание  совершается  в  "сознании
вообще",   в   трансцендентальном   сознании,   а   не   в    индивидуальном
психологическом  сознании,  что   сверхиндивидуальный   субъект   производит
суждения и оценки. Но тут гносеологи явно переходят на почву  метафизическую
и делают  предположения  онтологического  характера.  Так  шло  развитие  от
гносеологии  Канта  к  метафизике  Фихте,  Шеллинга   и   Гегеля.   Новейшие
неокантианцы также не в  силах  удержаться  от  этого  рокового  перехода  к
метафизике и онтологии. С одной стороны, гносеологов подстерегает метафизика
и онтология (сверхиндивидуальный субъект, сознание вообще и т.п.); с другой,
подстерегает психология и  биология  (психофизическая  организация,  субъект
психологический и биологический).  Таким  образом,  критическая  гносеология
фатально  разлагается  на  метафизический  онтологизм  и  психобиологический
позитивизм. Она не в силах удержаться на острие иголки  и  неизбежно  падает
вправо или влево. Проблема, так остро поставленная Гуссерлем и взволновавшая
весь философский мир, не может быть разрешена  "критицизмом"  и  критической
гносеологией. Сам Гуссерль выходит из пределов гносеологии. Для  критической
гносеологии познание есть все же дело человеческое, и потому освобождение от
психологизма есть поднятие себя за волосы. И  трансцендентальный  человек  -
все же человек.  Лишь  тогда  познание  будет  свободно  от  психологизма  и
антропологизма, если определяться оно будет не трансцендентальным человеком,
а  трансцендентальной   вселенной,   т.е.   церковью.   Критицизм   остается
компромиссом метафизики (трансцендентальное сознание  и  сверхиндивидуальная
оценка) и позитивизма (отрицание трансцендентных  реальностей,  имманентизм,
психобиологизм в генетической  точке  зрения).  По-прежнему  остается  выбор
между   психологизмом    и    онтологизмом,    между    психологической    и
антропологической логикой и онтологическим и мистическим Логосом.  Логика  -
человеческая   и   относительная,   лишь   Логос   -   сверхчеловеческий   и
богочеловеческий.  Школа  Когена  делает  нечеловеческие   усилия   признать
познание  трансцендентным  человеку.  Но  такая  победа  над   психологизмом
достигается  тем,  что  познание  перестает  иметь  какое-либо  отношение  к
человеку:  познание,   конструируемое   когенианством,   просто   недоступно
человеку. И приходится думать о том, чтобы поднять  человека,  найти  в  нем
универсально-божественные начала.
   Чтобы  окончательно  освободиться  от  психологизма   и   антропологизма,
необходимо перейти к  космической,  церковной  гносеологии,  утвердиться  на
почве   соборного   сознания.   Критицизм   есть   продукт   протестантского
индивидуализма, его антропологическая и психологическая подоплека может быть
исторически вскрыта. Критическая гносеология - человеческого  происхождения,
и где же ей возвыситься над антропологизмом, как хочет Гуссерль и др. Только
гносеология не человеческого происхождения, только гносеология,  открывающая
действие  Духа  Божьего  в  философском  познании,  только  такая  соборная,
церковная  гносеология,  исходящая  от  изначальной  данности  Божественного
Логоса в нас, может  возвыситься  над  антропологическим  и  психологическим
релятивизмом. Органом философствования является  Божественный  Логос,  а  не
человеческий  рассудок.  Поэтому  опасность  психологизма  и  антропологизма
остается лишь для тех, которые не в силах совершить того акта самоотречения,
через который человек приобщается к универсальному разуму.  Но  Божественный
Логос живет, действует и сообщает дары благодатного познания лишь в  церкви,
лишь в ее мистическом вселенском организме. Вне церкви нет  соборности,  нет
большого  разума.  Вот  истина,  которая  не  была   достаточно   постигнута
германским  идеализмом,   так   много   сделавшим   для   утверждения   идеи
универсального  разума,   но   воспринявшим   и   впитавшим   протестантский
индивидуализм. Даже  Гегель  не  преодолел  антропологизма  и  психологизма,
потому что  его  Логос  не  был  церковен,  его  путь  философствования  был
рационалистический. Даже Шеллинг был слишком рациональным гностиком. Поэтому
германский  идеализм,  значение  которого  огромно,  показал  лишь  бессилие
диалектической мысли в конечных  ее  выводах,  он  обнаружил  саморазложение
разума как начала рационалистического. На верном  пути  стоял,  быть  может,
лишь один Франц Баадер. Да  великий  Гете  остается  представителем  истинно
научного  духа,  полного  здорового  объективизма,  реализма,  интуитивизма,
врагом болезненного субъективизма  и  критицизма.  Гете  был  в  глубочайшем
смысле слова церковнее, ближе к мировой душе, чем Кант, Фихте  и  Гегель,  и
потому осуществлял в своей жизни идеал цельного знания.
   Церковно-соборное  сознание  предшествует  разделению  и  распадению   на
субъект и объект. Вне церковного опыта субъект и объект  неизбежно  остаются
разорванными, разделенными и мышлением не могут быть  воссоединены.  Неудача
Шеллинга  тем  объясняется,  что  он  пытался  чисто  философски   утвердить
тождество субъекта и объекта, в то  время  как  тождество  это  должно  быть
сначала  утверждено  религиозно,  а  потом   уже   формулировано   церковной
философией.  Точка  зрения   церковного   сознания   должна   быть   открыто
провозглашена философией. Все твердые основы знания,  устраняющие  опасности
релятивизма и скептицизма, даны в церковном сознании, не в "сознании вообще"
- призраке, выдуманном в кабинетах гносеологов,  а  в  сознании  церкви  как
сущего, как живой души мира, соединившейся  с  Логосом,  в  Софии20.  Только
церковное  сознание  познает   сущее,   сущее   не   дано   рассудочному   и
индивидуальному  сознанию.  Мистическое  и  религиозное  познание  не  менее
общеобязательно и твердо, чем познание научное и  рациональное,  потому  что
растет из недр церковного сознания и церковного разума. 4
   Коген,   самый   крайний   и,   быть   может,   самый    последовательный
гносеолог-неокантианец, полагает, что гносеология должна быть  ориентирована
на    факте    положительной    науки,    преимущественно    математического
естествознания. Сама положительная наука  от  гносеологии  не  зависит  и  в
гносеологии не  нуждается,  но  гносеология  исключительно  питается  фактом
существования  науки.  В  сущности,  не   твердость   науки   обосновывается
гносеологией, а твердость гносеологии обосновывается наукой и без  твердости
науки  никакой  почвы  не  имеет.  Не  гносеология  побеждает  скептицизм  и
релятивизм, а факт существования положительной науки побеждает.  В  качестве
паразита "гносеология" ничего побеждать не может. Гносеологи вынуждены  даже
признать, что гносеологические категории могут  меняться  в  зависимости  от
состояния  положительных  наук.  Если  я  попробую  усомниться  в  твердости
математического естествознания, то вся кантианская гносеология распадется  в
прах. Гносеология претендует быть апологетикой науки, но, в сущности,  наука
оказывается  апологетикой  гносеологии,  наука  нужна,   чтобы   гносеология
процветала. Зачем же существует гносеология? К  познанию  бытия  гносеология
отношения  не  имеет,  твердости  науки  не  обосновывает,   скептицизма   и
релятивизма не побеждает. По-видимому, гносеология есть товар  на  л