должала общение с духами природы, поставив себе корыстную
задачу властвования над ними, но  оставаясь  в  их  колдовской  власти.  Для
темной  магии  природный  мир  остается  навеки  заколдованным.  Маг  жаждет
могущества в заколдованном мире, но бессилен расколдовать его.
   Великий Пан не мог окончательно покинуть природу и погибнуть. Он был лишь
временно закован и мстил тем, что являлся людям в обличье  темных  природных
духов. Потом природа окончательно была механизирована и предстала человеку в
обличье мертвом и бездушном. Пан еще глубже ушел в  скрытые  недра  природы.
Мертвый и бездушный механизм природы был хорошо  изучен  наукой  и  техникой
практически использован. Над живой, населенной демонами  природой  не  могло
быть у человека такой научной и технической власти. Наука и техника - детища
христианского  освобождения  от  устрашавшей  власти  демонов  природы.   Но
конечной задачей  христианства  не  могло  быть  умерщвление  великого  Пана
природы и механизирование природы. Христианство таит  в  себе  могучие  силы
возрождения Пана и нового одухотворения природы.  Духи  природы  вернутся  к
нам, природа вновь будет живой. Но духи эти не будут уже страшить человека и
властвовать над ним, как хаос. Будет восстановлена космическая  иерархия,  и
человек займет  свое  царственное  место  в  живой  природе.  Человек  будет
властвовать над иерархией природных духов не путем корыстного  разъединения,
а путем любовного соединения. Магия тем и отличается от науки и техники, что
для нее природа всегда одухотворена и  что  она  вступает  в  общение  не  с
механическими силами, а  с  природными  духами,  будь  то  демоны  или  духи
светлые. Когда вернется великий Пан и природа вновь оживет для христианского
мира, тогда неизбежно возродится и магия.  Наука  и  техника  переродятся  в
магию, будут познавать живую природу и  вступят  в  практическое  общение  с
духами природы. Магия станет светлой.
   Давно уже явились признаки и симптомы перерождения и расширения  науки  и
техники в сторону магическую. Внутри самой науки происходит глубокий кризис.
Механическое мировоззрение как идеал  науки  расшатано  и  надломлено.  Сама
наука отказывается видеть в природе лишь мертвый механизм. Силы  технические
перестают считать столь нейтральными  и  безопасными  в  их  механичности  и
безжизненности.  Природа  неприметно  начинает  оживать   для   современного
человека. Человек жаждет возврата великого  Пана.  Но  когда  Пан  вернется,
отношение к природе переродится - оно не будет уже научно-техническим в  том
смысле, который принят был в XIX веке,  работавшем  над  мертвым  механизмом
природы. Нужно будет прислушиваться к жизни  природы,  интуитивно-любовно  в
нее вникать. Корыстная темная магия хотя и признавала духов природы, но была
отчуждена от жизни природы, хотела внешней над ней власти и не  сильна  была
творить в природе. Светлая магия грядущей мировой эпохи, для которой  оживет
природа, будет творческим общением человека с природой, властью человека над
природой через  соединение  в  любви.  Скрытые,  оккультные  силы  человека,
потенциально всегда ему присущие, но подавленные грехом, должны  раскрыться,
выявиться и направиться на творчество в  природе.  Тогда  видно  будет,  что
человек  может  иметь  магическую  власть  над   природой,   а   не   только
механическую, т.е. силен внутренно управлять  духами,  а  не  только  внешне
управлять механизмом природы. Мечты магов, алхимиков  и  астрологов  реально
осуществятся. Найден будет и философский камень,  и  жизненный  эликсир,  но
путем светлой жертвенности, а не темной корысти, путем власти  любви,  а  не
колдовского  насилия.  В  творческой   магии   природообщения   окончательно
раскроется микрокосмичность человека.  Живой  микрокосм  в  силах  внутренно
общаться с живым микрокосмом и управлять  им.  В  механическом  мирочувствии
было утеряно сознание микрокосмичности человека, ощущение заключенных в  нем
мировых сил и интимной связи духа  человека  с  духами  природы.  Магическое
общение с природой  будет  преодолением  "мира  сего",  выходом  из  данного
природного порядка, механически-омертвелого. И сознание  церковное  признает
светлую магию как творческую задачу человека в природе.
   Магия  приобретет  характер  творчески  активный  и  расколдует  природу,
выведет  из  оцепенения.  И  мистика,  которая  есть   богообщение,   а   не
природообщение, которая духовна, а не душевно-телесна, в творческую  мировую
эпоху  может  быть  лишь  творчески  активной.  Мистический  путь   к   Богу
претворится в путь к творению, к множественному бытию, к человеку. Пассивная
нечеловечность старой мистики и старой магии должна быть преодолена,  к  ней
нет возврата. Творчество в мистике  и  творчество  в  магии  стяжается  лишь
жертвой  безопасностью  в  этом  мире,  вплоть  до  согласия  пройти   через
богооставленность.
   ГЛАВА XIV. ТРИ  ЭПОХИ.  ТВОРЧЕСТВО  И  КУЛЬТУРА.  ТВОРЧЕСТВО  И  ЦЕРКОВЬ.
ТВОРЧЕСТВО И ХРИСТИАНСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ
   Божество (Gottheit Экхардта и Ungrund Беме) глубже Бога -  Отца,  Сына  и
Духа.  Но  в  мире  опрокинуто  Божество  троично,  триипостасно.   И   весь
дифференцированный, множественный мир есть откровение Божества. Троичность и
есть внутреннее движение в Божестве, в  динамике  Троичности  творится  мир.
Возможность творческого движения в  Боге  как  Абсолютном  отрицается  чисто
формально-логически:  если  есть  творческое  движение  в  Боге,  то  Он  не
Абсолютное, в нем есть недостаток, неполнота. Но с  таким  же  правом  можно
было бы сказать, что отсутствие творческого движения в  Абсолютном  было  бы
недостатком, бедностью Его.  Мир  проходит  через  три  эпохи  божественного
откровения:  откровение  закона  (Отца),   откровение   искупления   (Сына),
откровение творчества (Духа). Эпохам  этим  соответствуют  разные  знаки  на
небесах. Нам не дано знать резких хронологических граней этих эпох. Все  три
эпохи сосуществуют. И ныне не изжит до конца  закон  и  не  совершилось  еще
искупление греха, хотя мир вступает в новую религиозную  эпоху.  И  в  эпоху
закона мир предчувствовал новые религиозные  эпохи:  не  только  пророческое
сознание Ветхого Завета, но и трепетание  мировой  души  в  язычестве  ждали
явления Христа-Искупителя. Три эпохи божественного откровения в мире  -  три
эпохи откровения о  человеке.  В  первую  эпоху  изобличается  законом  грех
человека  и  открывается  природная  божественная  мощь;  во  вторую   эпоху
усыновляется человек Богу и открывается избавление от греха; в третью  эпоху
окончательно открывается божественность творческой  человеческой  природы  и
мощь божественная становится мощью человеческой. Откровение о человеке  есть
окончательное божественное откровение о Троице.  Последняя  тайна  скрыта  в
том, что тайна божественная и тайна человеческая - одна тайна,  что  в  Боге
хранится тайна о человеке и в человеке - тайна о Боге. В человеке  рождается
Бог, и в Боге рождается человек. Раскрыть до конца человека значит  раскрыть
Бога. Раскрыть до конца Бога значит раскрыть человека. Не только Бог есть  в
человеке, но сам человек есть лик Бога, в  нем  осуществляется  божественное
развитие. Человек причастен тайне Божественной Троицы. Человек -  не  только
малая вселенная, но и малый Бог.  Человек  несет  в  себе  двойной  образ  и
подобие - образ и подобие вселенной и образ и подобие Божье. И окончательное
откровение человека есть окончательное  откровение  вселенной  и  откровение
Бога.  Антропологическое  откровение;  откровение  человека   в   творческую
религиозную  эпоху  есть   также   откровение   космическое   и   откровение
божественное. Через творчество человека окончательно открывается Бог в мире.
Антропологическое  откровение  в  религиозной  своей   глубине   есть   лишь
окончательное откровение Христа как Абсолютного Человека. В явлении Христа в
мире открывается богосыновство и богоподобие человека,  его  причастность  к
природе божественной. Но Абсолютный Человек не окончательно  раскрывается  в
явлении  Христа-Искупителя.  Творческая  мощь  человека  обращена  к  Христу
Грядущему, к явлению  Его  в  славе.  Творческое  откровение  человека  есть
продолжающееся и завершающееся откровение  Христа  -  Абсолютного  Человека.
Антропологическое откровение творческой эпохи до  конца  человеческое  и  до
конца  божественное:  в  нем  человеческое  углублено  до  божественного   и
божественное   обнаружено   до   человеческого.   Богочеловеческая   природа
откровения должна быть обнаружена до конца, и она может быть обнаружена лишь
в творческом акте откровения самого человека. Весь смысл нашей эпохи в  том,
что она переходит к откровению человека.
   Культура подошла к глубочайшему внутреннему кризису. Все  линии  культуры
доходят до предельных концов  и  выходят  из  дифференцированных  ценностей.
Основная проблема XIX и XX века - проблема отношения творчества (культуры) к
жизни (бытию). На вершинах культуры мучит человека  противоположность  между
тем, чтобы создавать что-то, и тем, чтобы быть  чем-то.  Гении  творили,  но
недостаточно были; святые были, но мало  творили.  Творчество  рождалось  из
несовершенства и недостатка. Слишком  совершенные  перестают  творить.  Есть
трагический  антагонизм  между  человеком  совершенным  как  делом   Божьего
творчества и  человеческим  совершенным  творчеством  как  делом  активности
самого человека. Вступите на  путь  иоги,  или  православной  святости,  или
толстовства,  на  путь  собственного  совершенствования,  и  вы  перестанете
творить. Существует двоякая трагедия творчества, двусторонне раскрывающая ту
истину, что в мире не было  еще  религиозной  эпохи  творчества.  Творчество
антагонистично,  с  одной  стороны,  совершенству  человека,  с   другой   -
совершенству культуры. Творчество в тисках, оно задавлено  взаимовраждебными
устремлениями  -  устремлением  к  совершенству  души   и   устремлением   к
совершенству  культурной  ценности.  Творчество  не  есть  самосозидание   и
самосовершенствование в смысле иоги, христианской святости или  толстовства,
не есть и созидание культурных ценностей в "науках и искусствах". Творчество
религиозное  проходит  через   жертву   и   собственным   совершенством,   и
совершенством культуры  во  имя  создания  нового  бытия,  продолжения  дела
Божьего творения. И бесконечно важно вскрыть тройной антагонизм:  антагонизм
домостроительства   ценностей   культуры   и    домостроительства    личного
совершенства, антагонизм творчества и культуры  и  антагонизм  творчества  и
личного совершенства. Лишь творческая религиозная эпоха преодолеет  все  три
антагонизма. Творчество выйдет из тисков личного совершенства и совершенства
ценностей культуры.  Творчество  перейдет  к  космическому  совершенству,  в
котором претворится в единое -  совершенство  человека  и  совершенство  его
созиданий. Доныне мир знал по преимуществу два пути:  созидание  собственной
души или созидание совершенной культуры. Мировой кризис культуры выведет  из
этой противоположности. В творческом опыте  человек  выйдет  из  физического
плана мира и его  законов.  Человек  во  всей  полноте  своей  жизни  должен
претвориться в творческий акт. Но посколько природа его во грехе, он все еще
должен оставаться под законом и в искуплении.
   Культура по глубочайшей своей сущности и по  религиозному  своему  смыслу
есть великая неудача. Философия и наука есть неудача в  творческом  познании
истины; искусство и литература -  неудача  в  творчестве  красоты;  семья  и
половая жизнь - неудача в творчестве любви;  мораль  и  право  -  неудача  в
творчестве  человеческих  отношений;  хозяйство  и  техника  -   неудача   в
творческой власти человека над природой. Культура  во  всех  ее  проявлениях
есть  неудача  творчества,   есть   невозможность   достигнуть   творческого
преображения  бытия.  Культура  кристаллизует  человеческие   неудачи.   Все
достижения  культуры  -  символические,  а  не  реалистические.  В  культуре
достигается не познание, а символы познания, не красота, а символы  красоты,
не любовь, а символы любви, не соединение людей, а  символы  соединения,  не
власть над природой, а символы власти. Культура так  же  символична,  как  и
породивший ее культ. Культ - религиозная  неудача,  неудача  в  богообщении.
Культ был лишь символическим выражением  последних  тайн.  Церковь  в  своих
видимых воплощениях имеет культурную природу и разделяет судьбу  культуры  и
все ее трагические неудачи. Культ - религиозный исток культуры и сообщал  ей
свой символизм. И все великое  в  культуре  было  символически-культовым.  В
культуре есть вечная, мучительная  неудовлетворенность.  Кризис  культуры  и
есть последняя воля человека к переходу от символически-условных  достижений
к достижениям реально-абсолютным. Человек возжелал  не  символов  истины,  а
самой истины, не символов красоты, а самой красоты,  не  символов  любви,  а
самой любви, не символов силы, а самой  силы,  не  символов  богообщения,  а
самого богообщения. Неудача и неудовлетворительность культуры связаны с тем,
что культура во всем закрепляет плохую бесконечность, никогда  не  достигает
вечности. Культура есть лишь творчество  плохой  бесконечности,  бесконечной
серединности. Поэтому культура метафизически буржуазна. Творчество  вечности
есть приведение всякой культуры к концу, к пределу, т.е. преодоление  плохой
бесконечности. А ведь в самой природе науки, философии,  морали,  искусства,
государства, хозяйства и даже внешней церкви  скрыта  плохая  бесконечность,
дурная множественность. Кризис культуры и означает невозможность дальнейшего
существования  культуры  плохой  бесконечности,   буржуазной   серединности.
Творчество новой эпохи преодолеет культуру  изнутри,  не  извне.  Творческая
мировая эпоха может быть  лишь  сверхкультурной,  а  не  докультурной  и  не
внекультурной - она  принимает  положительный  религиозный  смысл  культуры,
признает великую правду всякой культуры против всякого  нигилизма.  Культура
всегда права против нигилизма и анархии, против дикости и  варварства.  Сама
неудача культуры - священная неудача, и  через  неудачу  эту  лежит  путь  к
высшему бытию. Но до претворения культуры в высшее бытие она  должна  пройти
через секуляризацию.  Государство,  семья,  наука,  искусство  должны  стать
внецерковны, их нельзя насильственно удерживать в  церковной  ограде.  Да  и
подлинная церковь  не  имеет  ограды.  Обмирщание  есть  уничтожение  лжи  и
насилия.  Мирская  культура  должна  свободно,  имманентно  прийти  к  новой
религиозной жизни.  Нельзя  не  допускать  до  Нитцше  -  нужно  пережить  и
преодолеть Нитцше изнутри.  Выход  из  религиозной  опеки  есть  наступление
религиозного  совершеннолетия,  выявление  свободной  религиозной  жизни.  В
творчестве  культуры  было  прохождение   через   богооставленность,   через
расщепление субъекта и объекта. Сама религия была  разделением,  разрывом  с
Богом, пафосом дистанции.
   Трагедия творчества и кризис культуры с особенной  остротой  переживаются
русским гением. В строе  русской  души  есть  противление  тому  творчеству,
которое создает дурно-бесконечную, буржуазно-серединную культуру, есть жажда
творчества, которое создает новую жизнь и иной мир. Душа России  как  бы  не
хочет создавать культуру через распадение субъекта и  объекта.  В  целостном
акте хочет русская душа сохранить целостное тождество субъекта и объекта. На
почве дифференцированной культуры Россия  может  быть  лишь  второстепенной,
малокультурной и малоспособной к культуре страной.  Всякий  творческий  свой
порыв привыкла русская душа соподчинять чему-то жизненно-существенному -  то
религиозной, то моральной, то  общественной  правде.  Русским  не  свойствен
культ чистых ценностей. У русского художника трудно встретить  культ  чистой
красоты, как у русского философа трудно встретить культ чистой истины. И это
во всех направлениях. Русский правдолюбец хочет  не  меньшего,  чем  полного
преображения жизни, спасения мира. Это черта расовая. С чертой этой  связано
самое великое и истинно оригинальное в русской культуре, но она  же  рождает
что-то тяжелое и мрачное в русской жизни. Русская душа берет на  себя  бремя
мировой ответственности, и потому не может  она  творить  ценности  культуры
так, как творит душа латинская или германская. Трагедия творчества и  кризис
культуры достигли последнего  заострения  у  великих  русских  писателей:  у
Гоголя, у Достоевского, у Толстого. Эта трагедия и этот кризис ведомы всякой
подлинной русской душе и не позволяют нам жить радостной культурной  жизнью.
В Западной Европе многие предчувствуют, что будущее  принадлежит  славянской
расе, что она призывается ныне сказать миру свое новое слово, в то время как
старые расы Европы уже сказали свое слово.  Русский  мессианизм  может  быть
признан и западным человеком, чтящим свою великую и  священную  культуру,  и
даже  признается  иными  пророчественно   настроенными   западными   людьми.
Официальный  русский  мессианизм,  связанный  с  господствующей  церковью  и
господствующим государством, прогнил и разложился. Но жив  иной  мессианизм,
связанный с русскими странниками и искателями Града Божьего и правды Божьей.
Россия  во  всем   и   всегда   страна   великих   контрастов   и   полярных
противоположностей. Низость и холопство духа  и  головокружительные  высоты!
Россия менее всего страна средних состояний,  средней  культурности.  У  нас
всегда и во всем средний уровень очень низок. В строгом  европейском  смысле
слова в России почти что и нет культуры, нет культурной среды  и  культурной
традиции. В низах своих Россия полна дикости и варварства, она  в  состоянии
докультурном, в ней первобытный хаос  шевелится.  Эта  восточная,  татарская
некультурность и дикая хаотичность -  великая  опасность  для  России  и  ее
будущего. Но  на  вершинах  своих  Россия  сверхкультурна:  там  заостряется
мировой кризис культуры. Великая и утонченная культура Запада не знает того,
что знает Россия. Наше национальное самосознание все еще смутно и  хаотично,
и  потому  не  всегда  оно  отличает  сверхкультурную   правду   России   от
докультурного хаоса России.  Историческая  задача  русского  самосознания  -
различить и разделить русскую сверхкультурность  и  русскую  докультурность,
логос кризиса культуры на русских вершинах и дикий  хаос  в  русских  низах.
Славянофильское сознание еще смешивало логос с хаосом,  сверхкультурность  с
докультурностью,  и  реставрация  славянофильского  сознания  невозможна   и
нежеланна. В славянофильской философии есть прекраснодушие,  возможное  лишь
до кризиса культуры:  славянофильское  сознание  не  дошло  еще  до  острого
сознания трагедии познания. Исторически в России неизбежен не только мировой
кризис культуры, но неизбежно и послушание мировой культуре.  Ибо  в  России
легче всего восстание против буржуазной культуры принимает форму нигилизма и
анархии. Но на почве буржуазной культуры Россия никогда не будет талантлива.
Ее гениальность в ином. Россия не может остаться только Востоком и не должна
сделаться   только   Западом.   Миссия    России    быть    Востоко-Западом,
соединительницей  двух  миров.  И  Россия  призвана  с  последней   остротой
поставить конечную проблему отношения религиозного сознания к  творчеству  и
культуре.  На  Западе  огромность  и  утонченность  его  культуры  затемняет
постановку этой проблемы. Но и на Западе  совершается  кризис  творчества  и
кризис культуры. Запад подавлен величием своей  старинной  культуры.  Труден
для западного человека свободный полет. Западный человек вечно обращается  к
богатствам и ценностям своего великого прошлого, и новые его  искания  легко
принимают форму реставрации и воскрешения прошлого. В католических  течениях
во Франции, во французском символизме было  новое,  творческое  искание.  Но
французские католики и  фран