определение  не
доходит до глубины и  приспособлено  к  условиям  нашего  объективированного
мира. Но в глубине и самое позитивное, точное  научное  познание  природного
мира заключает в себе отблеск Логоса.
   Старая традиционная точка зрения признает  объективный  критерий  истины.
Истина почти отождествляется с объективностью. Этот объективизм в  понимании
истины и истинного познания  свойствен  совсем  не  только  так  называемому
наивному  реализму,   который   отвергается   большей   частью   философских
направлений.  Преобладает  все-таки  понимание  познания  как   соответствия
"объективной" реальности, которая открывается.  Критика  Канта  разрывает  с
такого рода объективизмом и видит  истину  в  соответствии  разума  с  самим
собой, она определяется отношением к законам разума и  согласованием  мыслей
между собой. Но Кант все же держится за объективизм, за  общеобязательность,
связанную  с   трансцендентальным   сознанием.   Понятия   субъективного   и
объективного остаются у Канта противоречивыми  и  недостаточно  выясненными.
Неокантианство  школы  Виндельбанда,  Риккерта  и   Ласка   считает   истину
ценностью,  но  дает  этому  ложное  истолкование   в   духе   нетворческого
нормативизма.  Гуссерль  движется  в  направлении   объективного   идеализма
сознания, своеобразного платонизма, оторванного  от  платоновских  мифов.  С
властью объективизма, в реалистической или идеалистической  форме,  порывает
лишь экзистенциальная философия, хотя она и принимает разные  направления  и
может срываться в новую форму объективизма, как,  напр.,  у  Гейдеггера  при
освобождении  от  старой  терминологии.  Только  у  Киркегардта   истина   в
субъективности и индивидуальности, но это не получает  у  него  философского
обоснования. Нужно прежде всего сказать, что истина не есть  соответствие  в
познающем объективно данной  реальности.  Никто  никогда  не  объяснил,  как
реальность бытия может переходить в идеальность познания.  Когда  я  говорю,
что передо  мной  стол,  то  это  есть  некоторая  частная  истина,  но  нет
соответствия между этим столом  и  моим  утверждением,  что  это  стол.  Это
скромное  узнание  стола  имеет  прежде   всего   прагматическое   значение.
Существуют ступени познания истины, зависящие от ступеней общности  людей  и
их общности с мировым целым. Но истина не есть также соответствие  разума  с
самим собой и своими общеобязательными законами. Истина, которой должны быть
соподчинены все частные истины, не отвлеченно-разумна,  а  духовна.  Дух  же
находится по ту сторону  рационализированного  противоположения  субъекта  и
объекта. Истина не есть пребывание в замкнутой мысли,  в  безвыходном  круге
сознания,  она  есть  размыкание  и  раскрытие.  Истина  не  объективна,   а
транссубъективна. Вершина познания есть не выход через объективацию, а выход
через  трансцендирование.   Средне-нормальное   сознание   приспособлено   к
состоянию объективированного мира. И логическая общеобязательность  познания
носит характер социологический. Я не раз писал уже, что познание зависит  от
духовной  общности  людей.  Для  духовной  общности  людей  высокой  ступени
раскрывается истина, которая  есть  трансцендирование  объективного,  вернее
объективированного мира.  То,  что  называют  "бытием",  не  есть  последняя
глубина. Бытие есть уже продукт рациональной мысли, оно зависит от состояния
сознания и состояния мира. Глубже бытия духовное существование, или духовная
жизнь, которой принадлежит примат  над  бытием.  Целостная  истина  есть  не
отражение или соответствие реальности мира, а торжество смысла  мира.  Смысл
же не есть торжество логики, приспособленной к падшести  мира  и  сдавленной
логическими законами, прежде всего  законом  тождества.  Божественный  Логос
торжествует над бессмысленностью  объектного  мира.  Истина  есть  торжество
Духа. Целостная истина  есть  Бог.  И  лучи  этой  целостной,  божественной,
логосной Истины падают  и  на  научное,  частичное  познание,  обращенное  к
данной, объектной мировой действительности. Раскрытие Истины есть творческий
акт  духа,  человеческий  творческий  акт,  творческий  акт,  преодолевающий
рабство у объектного мира. Познание активно, а не пассивно. Феноменология, в
сущности, требует пассивности познающего, считая  активность  психологизмом.
Вот  почему  феноменологию  Гуссерля  нужно  признать  неблагоприятной   для
экзистенциальной философии. Признание творчески активного характера познания
совсем не означает идеализма, скорее наоборот.
   Познание истины есть не выработка рациональных понятий,  а  прежде  всего
оценка.  Истина  есть  свет  Логоса,  возгоревшийся  в  самом  бытии,   если
употреблять традиционную  терминологию,  или  в  глубине  существования  или
жизни. Единая  целостная  Истина  разбивается  на  множество  истин.  Сфера,
освещенная единым лучом света (отдельная  наука),  может  отрицать  источник
света, Логос - Солнце, но она не  могла  бы  получить  освещения  без  этого
единого источника света. Все познающие в  разных  сферах  познания  признают
логику и ее  законы,  почитаемые  непреложными,  но  могут  отрицать  Логос,
целостный духовный Разум-Слово. Между тем как законы логики, закон тождества
и закон исключения третьего, означают необходимые приспособления к  условиям
нашего падшего мира, дух находится в сфере, которая по  ту  сторону  законов
логики, но в Духе есть свет Логоса. Я уже много раз писал о  социологическом
характере    логической    общеобязательности    и     соответствии     этой
общеобязательности и убедительности  ступеням  духовной  общности.  Не  хочу
сейчас повторять сказанного.  Но  вот  что  особенно  важно  установить.  Ни
материализм,   ни   феноменализм   (в   разных   типах   позитивизма),    ни
экзистенциализм типа Гейдеггера не  могут  обосновать  самого  возникновения
проблемы Истины. Сейчас особенно важен Гейдеггер. Совершенно непонятно,  как
человек (Dasein) может возвыситься над низостью мира, выйти из  царства  das
Man. Для этого в человеке должно быть высшее  начало,  возвышающее  его  над
данностью мира. Экзистенциалисты антирелигиозного типа так  низко  мыслят  о
человеке, так понимают его  исключительно  снизу,  что  остается  непонятным
самое возникновение проблемы познания, возгорание света Истины. Как бы мы ни
мыслили о человеке, мы поставлены перед тем,  что  человек  и  познает  свет
истины и ввергается во тьму ошибок и заблуждений. Почему  возможна  трагедия
познания, почему свет Логоса не всегда освещает познавательный путь человека
как  существа  духовного,  превышающего  мир?  Познание   не   есть   только
интеллектуальный  процесс,  в  нем  действуют  все  силы  человека,  волевое
избрание, притяжение и отталкивание от истины.  Декарт  понимал  зависимость
ошибок от воли. Совершенно ошибочен  взгляд  прагматизма,  что  истина  есть
полезное для жизни. Истина может быть вредна для устройства обыденной жизни.
Христианская Истина могла быть даже очень опасна, от нее могли  рухнуть  все
государства  и  цивилизации.  И  потому  чистая  истина  христианства   была
приспособлена к обыденной человеческой жизни  и  искажена,  было  исправлено
дело Христа, как говорит Великий Инквизитор у Достоевского. Если мы верим  в
спасительность Истины, то совсем в другом  смысле.  По  отношению  к  Истине
происходит разделение "божьего" и "кесарева", духа  и  мира.  На  совершенно
другом конце, в точных науках о природном  мире,  мы  сейчас  встречаемся  с
настоящей трагедией ученого. Физика и химия XX века делают великие  открытия
и приводят к головокружительным успехам  техники.  Но  эти  успехи  ведут  к
истреблению жизни и подвергают опасности  самое  существование  человеческой
цивилизации. Таковы работы над разложением атома и  изобретение  атомической
бомбы. Наука раскрывает  если  не  Истину,  то  истины,  а  современный  мир
ввергается во все большую  и  большую  тьму.  От  целостной  Истины  человек
отпадает, и раскрывающиеся ему отдельные истины не помогают ему. При  ложном
делении мира на две части, которое вызывает необыкновенную лживость, научные
открытия и технические изобретения представляют страшную опасность все новых
и новых войн. Химики могли бескорыстно открывать истину, хотя и частную,  но
получилась атомическая бомба,  которая  грозит  гибелью.  Это  происходит  в
царстве  Кесаря.  Спасти  может  только  свет  целостной   Истины,   который
раскрывается в Царстве Духа.
   Если мы отвергаем так называемый объективный критерий истины, и в  смысле
реализма наивного, и в смысле.  реализма  рационалистического,  и  в  смысле
идеализма трансцендентально-критического,  то  совсем  не  для  того,  чтобы
утверждать  "субъективность"  произвольную,  "психологизм"  в   гуссерльском
смысле слова, в противоположность глубокой реальности.  Глубокая  реальность
раскрывается в субъективности,  субъективности,  стоящей  вне  объективации.
Истина субъективна, а не объективна, она объективируется  в  соответствии  с
миром необходимости, с царством "Кесаря", в  приспособлении  к  дробности  и
дурной  множественности  данного  мира.  "Субъективность",   противоположная
истине и глубокой  реальности,  "субъективность"  замкнутая,  неспособная  к
трансцендированию, к выходу из себя и есть  как  раз  определяемость  извне.
Человек, закупоренный в себе, и есть существо несвободное,  не  определяемое
глубиной,  а  определяемое  извне  мировой  необходимостью,  в  которой  все
разорвано, враждебно одно другому, выпало из глубины, т.е. не духовно. Когда
экзистенциалисты Гейдеггер, Сартр и др.  говорят  о  выброшенности  человека
(Dasein) в мир и  обреченности  человека  этому  миру,  то  они  говорят  об
объективации,  которая  делает  судьбу  человека  безысходной,  выпавшей  из
глубокой реальности.  Об  этом  почти  невозможно  спорить,  это  есть  дело
последнего   свободного   избрания.   Я   не   называю    такую    философию
экзистенциальной, потому что она находится во  власти  объектности.  Разница
этой философии со старой классической онтологической философией в  том,  что
она встречается с объективностью абсурдного, бессмысленного мира, в то время
как первая думала, что она встречается  с  объективностью  разума  и  смысла
бытия. Это есть очень серьезный кризис философской мысли. Но и та  и  другая
направленность остается во власти объектности. Объективация  создает  разные
миры, обладающие большей или меньшей степенью реальности  или  призрачности.
Ошибочно думать, что человечество живет в одном и том же объективном, данном
извне  мире.  Человек  живет   в   разных,   часто   фиктивных   мирах,   не
соответствующих, если  их  взять  в  отдельности,  сложной  и  многообразной
действительности.  Доля  фиктивности   и   фантасмагоричности   определяется
степенью  исключительной  сосредоточенности  на   одном,   вытесняющем   все
остальное. Универсализм в самом восприятии мира есть явление очень редкое. В
разных мирах живут  служители  культа  и  теологи,  ученые  и  изобретатели,
политические деятели, социальные реформаторы  и  революционеры,  писатели  и
деятели искусства, люди деловые, поглощенные  хозяйством  и  т.д.  Эти  люди
часто совершенно неспособны понять друг друга. Восприятие мира также зависит
от верований людей и идеологических направлений, они  иные  у  католика  или
марксиста, у либерала или социалиста, у  материалиста  или  спиритуалиста  и
т.д. Иной также  мир  воспринимается  в  зависимости  от  классов,  иным  он
представляется  капиталисту,  рабочему  или  интеллигенту.  Люди  чаще,  чем
думают, живут в царстве абстракций, фикций, мифов. Самые  рациональные  люди
живут мифами. Самый рационализм есть один из мифов. Рациональная  абстракция
легко  превращается  в  миф.  Например,   марксизм   насыщен   абстракциями,
превращенными в мифы. Человеческое сознание  подвижно,  оно  суживается  или
расширяется,   оно   сосредоточивается   на    одном    или    рассеивается.
Средне-нормальное сознание есть одна из абстракций. Разум рационализма  есть
один из мифов. Якобы героизм и бесстрашие отказа от всякой  веры  в  высший,
духовный, божественный мир, от всяких утешений  есть  также  один  из  мифов
нашего времени, одно из самоутешений. Человек есть  существо  бессознательно
хитрое и не вполне "нормальное", и он легко обманывает себя и других,  более
всего самого себя.  Создание  особенного  мировоззрения,  часто  иллюзорного
мировоззрения в  зависимости  от  направленности  сознания,  имеет  характер
прагматический, которого не имеет познание истинной реальности.
   Русские  социологи  70-х  годов  XIX  века,  критиковавшие  натурализм  в
социальных  науках,  утверждали  субьективный  метод  в  социологии  и  этим
вызывали насмешки марксистов, которые считали себя  объективистами,  хотя  и
ошибочно2.  Классовая  точка  зрения  также  есть   субъективный   метод   в
социологии.  Русские  "субъективисты"  в  социологии  не  могли   философски
обосновать своей точки зрения, потому  что  были  позитивистами,  позитивизм
тогда господствовал. Но в субъективном методе в социологии была  несомненная
правда. Более того, можно было утверждать  субъективный  метод  в  философии
вообще. Экзистенциальная философия есть субъективный метод в философии,  она
утверждает познание мира в человеческом существовании и  через  человеческое
существование, она антропоцентрична. И совершенно напрасно  будут  возражать
против   этого,   называя   это    психологизмом.    Психологизм    остается
натуралистическим направлением. Уже с большим основанием это  можно  назвать
этицизмом, но и это не верно. Этицизм не есть  цельная,  интегральная  точка
зрения, которая духовна и  судит  из  глубины  духовности,  открывающейся  в
человеческом существовании. Дух  находится  по  ту  сторону  обычных  споров
субъективизма и объективизма. Оценка есть путь познания так называемых  наук
о духе, но эта оценка отражается на дух, а не на сферу объективации, которая
существует не только в явлениях природы,  но  и  в  явлениях  психических  и
социальных.  Исторический  мир  или,  вернее,  исторические  миры,   которые
познаются из объекта, имеют дело уже с  объективацией.  Подлинная  философия
истории, которая освобождена от объективации, мессианична и профетична, т.е.
духовна. В познании духовном, глубинно экзистенциальном, раскрываются Истина
и Смысл. Объективное познание знает только царство Кесаря и не знает царства
Духа. Ставится  острый,  предельный  вопрос:  существует  ли  подлинная,  не
объектная, не иллюзорная и не фиктивная реальность? Она, конечно,  есть,  но
она не "объективна", она и не "субъективна" в дурном смысле слова, она по ту
сторону уже вторичного разделения и противопоставления субъекта  и  объекта,
по индусской терминологии она есть атман и  брагман.  Все  предполагает  эту
реальность, без  которой  мы  погружены  в  иллюзорное  царство,  в  фактумы
"объективации", в призрачную власть объективности, что и есть субъективизм в
дурном смысле слова. Мы живем в  значительной  степени  в  иллюзорном  мире,
"объективном", созданном ложным направлением субъекта,  попавшем  в  рабство
объектной необходимости. Все религии боролись против этого  рабства  и  сами
потом создавали новое рабство объективации. В основании  философии,  которая
принадлежит  царству  Духа,   а   не   царству   Кесаря,   лежит   пережитый
духовно-религиозный опыт, а не только опыт Киркегардта и  Ницше,  как  хочет
Ясперс. Этим я нисколько не отрицаю огромного значения Киркегардта и Ницше.
   Экзистенциалисты новой формации могут сказать, что моя философская  точка
зрения предполагает миф о Боге и миф о Духе. Пусть это назовут  мифом.  Меня
это мало беспокоит. Это есть самый универсальный и целостный  из  мифов.  Но
вот что самое главное. Это  есть  также  миф  о  существовании  Истины,  без
которого трудно говорить об истине чего бы то ни было, не только об  Истине,
но и об истинах. Реальность мифа о Боге, о Духе, об Истине нельзя доказать и
не нужно. Это дело  последнего  избрания  и  предполагает  свободу.  Я  имею
основание считать себя экзистенциалистом, хотя  в  большей  степени  мог  бы
назвать  свою   философию   философией   духа   и   еще   более   философией
эсхатологической.  Но  вот  в  чем  мое  радикальное  различие  от  нынешних
экзистенциалистов. Они  считают,  что  достоинство  человека  в  бесстрашном
принятии смерти как последней истины.  Человек  живет,  чтобы  умереть,  его
жизнь  есть  жизнь  к  смерти.  Уже  Фрейд  считал  инстинкт  смерти   самым
благородным в человеке, о  котором  он  мыслил  очень  низко.  Гейдеггер,  в
сущности, в смерти видит единственное настоящее торжество над низменным  das
Man, т.е. видит в ней большую глубину, чем в жизни.  Человек  есть  конечное
существо, в нем не раскрывается бесконечность, и смерть  принадлежит  к  его
структуре. Сартр и Симон де Бовуар  готовы  видеть  в  смерти  положительные
достоинства. Мне представляется эта  современная  направленность  поражением
духа, упадочностью, смерто-божничеством. Бесспорно, достоинство  человека  в
бесстрашии перед смертью, в свободном принятии смерти в этом  мире,  но  для
окончательной победы над смертью, для борьбы против  торжества  смерти.  Все
религии боролись против смерти. Христианство же есть религия воскресения  по
преимуществу.  Современному  направлению,   признавшему   торжество   смерти
последним  словом  жизни,  нужно  противопоставить   очень   русские   мысли
Н.Федорова,  великого  борца  против   смерти,   признававшего   не   только
воскресение, но и активное воскрешение.  Экзистенциалисты  выше  марксистов,
потому  что  для  них  все-таки  существует  проблема  смерти,  которая   не
существует  для  марксистов.  Для  марксистов  погружение  в   коллектив   и
активность в нем уничтожает самый вопрос о  смерти.  Но  при  всей  жалкости
этого решения у них все-таки нет обоготворения смерти. Если нет  воскресения
всех живших к вечной жизни, нет бессмертия, то мир  абсурден  и  бессмыслен.
Экзистенциалисты сегодняшнего дня видят эту  абсурдность  и  бессмысленность
мира. Сартр хочет найти выход  в  признании  свободы  человека,  которая  не
определяется его свободой. Человек есть низменное существо, но через свободу
он может создать себя иным, может создать лучший мир.  Это  должно  было  бы
заставить Сартра признать идеальное, духовное начало в человеке.  Без  этого
признания  экзистенциалисты  должны  впасть  в  материализм,   хотя   бы   и
рафинированный. Можно было  бы  сопоставить  мысли  Сартра,  Камю  и  др.  с
трагическим гуманизмом Герцена, для которого мир был случаен  и  бессмыслен,
но человек был свободным существом и мог создать лучший мир. Но  у  Герцена,
как  потом  у  Ницше,  было  религиозное  мучение,  которого  не   видно   у
экзистенциалистов новейшей формации. Более  глубокая  истина  заключается  в
том, что  мир  не  бессмыслен  и  абсурден,  но  находится  в  бессмысленном
состоянии. Этот мир, мир, являющийся нам, есть мир падший, в нем торжествует
абсурдная  и  бессмысленная  смерть.  Иной  мир,  мир   мысли   и   свободы,
раскрывается  лишь  в   духовном   опыте,   который   отрицают   современные
экзистенциалисты. Нужно видеть абсурдность и бессмысленность мира, в котором
мы живем, и вместе с тем верить в дух, с которым связана свобода, и в смысл,
который победит бессмыслицу и преобразит мир. Это будет  торжеством  царства
Духа над царством Кесаря, торжеством Истины не только над ложью,  но  и  над
частичными, дробными истинами, претендующими на руководящее значение.
   Нет ничего выше искания Истины и любви  к  ней.  Истина,  единая  цельная
Истина, есть Бог, и познание Истины есть  вхождение  в  божественную  жизнь.
Подмена единой, цельной, освобождающей Истины маленькими частными  истинами,
претендующими на универсальное значение, ведет к идолопоклонству и  рабству.
На этой  почве  возникает  сиентизм,  который  совсем  не  есть  наука.  В