но
непременно в смысле спасения человечества одним каким-нибудь способом, одним
путем. Это,  в конце концов,  ведет  к  отрицанию  множественности  бытия  и
утверждению единого, одного чего-нибудь. Но политике всегда приходится иметь
дело  с  данным,  конкретным  состоянием  целого   мира,  с  низким  уровнем
человеческой   массы,   с   невозрожденными   душами,    с    сопротивлением
необходимости.  Отвлеченные социальные и  политические учения всегда  грешат
рационализмом  и  верят  в добрые плоды внешнего насилия  под низким уровнем
развития человеческой массы и порожденной  этим  уровнем необходимостью. Так
не  перерождается ткань души  человека  и  души  общества.  Политика  всегда
погружена  в относительное.  Она существует лишь  для  общества,  в  котором
сильны  свинцовые  инстинкты.  Для  общества праведного  не  нужна  была  бы
политика.
     Прямолинейное  применение   абсолютных  ценностей   духовной  жизни   к
относительной  исторической  жизни  и  относительным   историческим  задачам
основано  на  совершенно  ложном  сознании. Абсолютное  может  быть  в  душе
политика  и  душе  народа, в субъекте социального творчества, но  не в самой
политике, не в социальном объекте. Я могу быть вдохновлен к социальному делу
абсолютными ценностями  и абсолютными  целями,  за моей деятельностью  может
стоять   абсолютный  дух.  Но   само  социальное   дело  есть   обращение  к
относительному, есть  сложное, требующее чуткости и гибкости взаимоотношение
с относительным миром, всегда бесконечно сложным. Перенесение абсолютности в
объективную социальную  и политическую жизнь есть пленение духовной  жизни у
исторически-относительного и социально-материального. Вместе с тем  это есть
и  порабощение  всей  относительной  исторической  жизни  извне  навязанными
абсолютными и  отвлеченными  началами.  Так было  со  всеми  теократическими
направлениями, с  претензиями формально подчинить общественность церкви. Это
всегда есть нежелание  признать свободу  многообразной, относительной жизни.
Монистическое   насильничество   есть   и   в   право-теократических   и   в
лево-социалистических направлениях. Сама по себе  духовная  жизнь  со  всеми
своими   абсолютными   ценностями  вполне  конкретна.  Но  прямолинейное  ее
перенесение  в  относительность природно-исторического  процесса  превращают
духовную  жизнь  в  отвлеченные  принципы  и доктрины,  лишенные  конкретной
жизненности. Дух, свободный в своем внутреннем  опыте, становится навязчивым
и насильническим; он открывается относительной, внешней  жизни не  как живой
опыт, а как извне навязанный, безжизненный принцип или норма.  С философской
точки   зрения,  относительная  историческая   жизнь  может  быть   признана
самостоятельной   сферой  самой  абсолютной  жизни,   одним  из  явлений  ее
разыгрывающейся драмы.  И потому абсолютное  не должно быть  насильственным,
внешним  и  формальным навязыванием относительному  трансцендентных начал  и
принципов,  а  может  быть  лишь   имманентным  раскрытием  высшей  жизни  в
относительном. Отвлеченная и абсолютная политика социал-демократа есть такой
же дурной и порабощающий  трансцентизм,  как и  политика теократическая, как
папоцезаризм или цезарепапизм.
     Отрицание отвлеченности и  абсолютности в политике  всего  менее  может
быть  понято,  как  беспринципность  и  безыдейность.  Вся   общественная  и
политическая  деятельность  должна  быть изнутри одухотворена и  вдохновлена
высшими  целями  и абсолютными  ценностями,  за ней  должно стоять  духовное
возрождение, перерождение личности и народа. Но этот духовный закал личности
и народа совсем  не то, что внешнее  применение  отвлеченных  идей к  жизни.
Духовно возрожденный человек и народ по-иному будут делать политику, чем те,
что   провозглашают  внешние  абсолютные  принципы   и  отвлеченные  начала.
Моральный пафос не ослабляется, а увеличивается, но  он переносится в другую
плоскость,  делается  внутренним,   а  не   внешним,  горением  духа,  а  не
политической  истерикой или  политическим  изуверством.  Робеспьер был очень
принципиальный  доктринер и любил  отвлеченные декларации, но был ветхий, не
возрожденный  человек,  плоть  от плоти и  кровь  от  крови старого  режима,
насильник в  деле свободы. Переменилось  только одеяние. Наши максималисты в
революционные  годы  тоже  были  старыми,  не  возрожденными  людьми, плохим
человеческим  материалом  для  дела  освобождения, -  клетки их душ  были не
подготовлены  для  выполнения исторической  задачи.  Свобода  -  не  внешний
принцип в политике, а внутреннее одухотворяющее начало.

        "III"

     Вопрос  о  принципиальности  в  политике  гораздо  сложнее,  чем думают
доктринеры. Его нужно свести к вопросу  о духовном возрождении, об изменении
самой  ткани  людей  и  обществ,  к  закалу  народного  характера.  Внешний,
навязчивый морализм в политике неуместен и несносен.  Но за политикой должна
стоять моральная энергия человека, моральный закал. У многих же моралистов и
радикалов в политике, помешанных на отвлеченных принципах, часто отсутствует
всякий моральный закал личности. Это и обнаруживается в моменты хаотизации и
анархизации  общества. Так  было в печальном конце русской революции. Были у
нас отдельные герои, способные к жертве, отдававшие свою жизнь за идею, но в
революционной массе  не было нравственного характера. А важен не отвлеченный
принцип, а живой дух, возрожденная  личность. Идейность в политике связана с
духовным углублением личности, с воспитанием души целого народа, с сознанием
великой  ответственности,  а  не  с  упрощением  и   схематизацией   сложной
исторической жизни.  Нравственные начала в политике утверждаются изнутри, из
корней  человека, а  не  извне,  не  из  внешних  принципов  общественности.
Повторяю, абсолютность в политике невозможна, невозможна ни  теократическая,
ни социал-демократическая,  ни  толстовская  анархическая  абсолютность.  Но
абсолютность  возможна в  начале человеческого  духа, во внутренней верности
человека святыне. Сама же  политика всегда  конкретна и относительна. всегда
сложна, всегда  имеет дело с историческими задачами данного времени и места,
которые    не    отвлечены,    не    абсолютны,    не    монистичны.    Наша
принципиально-отвлеченная  политика была  лишь формой ухода  от политики.  В
политике все бывает  "в  частности",  ничего не бывает  "вообще". В политике
ничего  нельзя повторять  автоматически в силу  принципа. Что хорошо в  одно
историческое время, то плохо в другом. Каждый день имеет свои неповторимые и
единственные задачи и требует искусства.
     Всякий   чуткий   человек,   не  доктринер,   понимает,  что   нынешний
исторический день  в  России  выдвигает в  политике на  первый  план  задачи
управления,   организации   ответственной   власти,   а   не   задачи  чисто
законодательного творчества и реформ.  Но скоро может  наступить день, когда
задачи  будут  совсем  иные.  Сейчас все  силы  должны быть мобилизованы для
обороны  России  и для  победы.  Это совершенно  конкретная  задача,  она не
диктуется   никакими  отвлеченными  принципами   политики.   Но   сторонники
отвлеченной принципиальной политики и сейчас делают политические декларации,
которые совершенно  безжизненны и проходят мимо самых безотлагательных задач
исторического дня. Духовный подъем,  нравственная сила и воодушевление  ныне
обнаруживаются в  патриотическом деле  служения родине,  в защите  родины до
смерти.  Эти  дела не  предусмотрены  принципами отвлеченной  политики;  эти
задачи  возникли  в данный  исторический день,  и эта  нравственная  энергия
обнаружилась  лишь  ныне.  Несколько  лет тому  назад  ни  один  политик  не
предвидел,  на что нужно  будет  направить  все  свои силы. И  то, что нужно
сейчас  свою деятельность  приспособить к  защите родины,  вряд  ли кто-либо
решится назвать оппортунизмом. Это - не оппортунизм,  а требование подвига и
ответственности. Война научает конкретности в  политике и она  закаляет дух.
Она вносит огромные изменения  в наши  нравственные  суждения, устанавливает
совсем иное соотношение  между  нравственным и политическим.  Точка  зрения,
которую мы  защищаем, освобождает от абсолютизации политики,  от превращения
ее в кумира, в бога. Мы  не должны относительному воздавать то, что надлежит
воздавать лишь абсолютному,  т.  е. мы  должны кесарево воздавать кесарю,  а
Божье - Богу.  Дух, укрепленный в своих абсолютных  истоках  и возрожденный,
должен  обратиться  к  многообразной  и  сложной  конкретности  мира  живой,
творческой реакцией и  обнаружить свои  творческие дары. России более  всего
недостает людей с дарованием власти, и такие люди должны явиться.

     Опубликовано в августе 1915.

     Слова и реальности в общественной жизни

        "I"

     Слова имеют огромную  власть  над  нашей жизнью, власть  магическую  Мы
заколдованы словами  и  в  значительной  степени живем в  их царстве.  Слова
действуют,  как  самостоятельные силы,  независимые  от  их  содержания.  Мы
привыкли произносить  слова и слушать слова,  не  отдавая  себе  отчета в их
реальном  содержании и  их  реальном  весе. Мы  принимаем слова  на  веру  и
оказываем   им   безграничный   кредит.  Сейчас   я   предполагаю   говорить
исключительно  о  роли слов в общественной  жизни.  А  в  общественной жизни
условная, но ставшая  привычной фразеология приобретает иногда власть  почти
абсолютную.  Ярлыки-слова - самостоятельная общественная сила. Слова сами по
себе воодушевляют и убивают. Кажется, Теккерей сказал: "Мужчин убивают дела,
а женщин -  слова". Но  и мужчины очень  походят на  женщин, -  и их убивают
слова.  За  словами  идут  массы.  Всякая  агитация  в значительной  степени
основана на власти  слов, на гипнозе слов. Привычная фразеология скрепляется
и  инстинктами масс. Для одной массы нужно  употреблять "левую" фразеологию,
для другой - "правую"  фразеологию. Демагоги хорошо знают, какие слова нужно
употреблять. Общественная жизнь отяжелевает от рутины слов. Как много значат
и как сильно действуют слова "левый", "правый", "радикальный", "реакционный"
и пр., и пр. Мы загипнотизированы этими словами и почти не можем общественно
мыслить вне этих ярлыков. А ведь реальный вес этих слов не велик, и реальное
их   содержание   все   более   и   более   выветривается.  В   общественном
словоупотреблении царит номинализм, а не реализм. Я слышу,  как говорят: это
очень "радикальный" человек, подавайте  за него голос.  А этот "радикальный"
человек - адвокат, зарабатывающий 20000 руб.  в год,  ни во что не верящий и
ничему не  придающий цены, за радикальной фразеологией скрывающий  полнейшее
общественное  равнодушие и  безответственность. Личная пригодность  человека
для общественного  дела отступает на второй  план перед условной и  рутинной
фразеологией.  Качества  личности  вообще  у  нас  мало  ценятся  и  не  ими
определяется роль в общественной жизни.  Поэтому у  нас так много совершенно
ложных общественных  репутаций,  много имен, созданных властью  слов,  а  не
реальностей.  Инерция   слов  и  условностей  мешает  разглядеть   настоящие
характеры. В  общественной жизни  совсем  почти  не происходит естественного
подбора личных характеров. А в жизни государственной явно происходит  подбор
характеров негодных и недоброкачественных. При помощи условной фразеологии у
нас легко превращают людей глубоко идейных, с нравственным закалом характера
чуть ли не в подлецов, а людей лишенных  всяких идей и всякого нравственного
закала  высоко возносят.  Более  всего не  терпят  людей  самостоятельной  и
оригинальной мысли, не вмещающихся ни в какие привычные  рутинные категории.
У нас  часто  убивают людей посредством приклеивания ярлыков - "реакционер",
"консерватор", "оппортунист"  и т. п., хотя, может быть, за  этим скрывается
более  сложное и оригинальное явление, неопределимое обычными категориями. В
другом лагере  убивают при  помощи слов противоположных. И все боятся слов и
ярлыков.
     Огромная масса людей  живет не  реальностями и не  существенностями,  а
внешними покровами вещей,  видит лишь  одежду и по одежде всякого встречает.
Широкие  слои  русского  интеллигентного  общества  особенно   как-то  живут
фикциями  слов и иллюзиями  покровов.  Власть инерции поистине  ужасна. Если
велика  власть  инерции  и  привычных, заученных  категорий в  обывательских
кругах, то там это понятно и простительно. Но интеллигенция претендует  быть
носительницей мысли и сознания и ей труднее  простить эту леность и  вялость
мысли,  это  рабство  у  привычного,   навязанного,  внешнего.  Трудно  жить
реальностями. Для этого нужны  самостоятельная  работа духа, самостоятельный
опыт, самостоятельная мысль. Легче жить фикциями, словами и покровами вещей.
Огромная  масса  людей принимает на  веру  слова  и категории,  выработанные
другими, вампирически  живет чужим опытом. Никакой собственный реальный опыт
уже не связывается со словами, которые, однако, определяют все оценки жизни.
Слова были  реально содержательны для  тех,  у  кого  были свой опыт и  своя
мысль,  своя   духовная   жизнь.  Но  эти  же  слова  стали  номинальными  и
бессодержательными  для  тех,  которые  живут  по  инерции,  по  привычке  и
подражательности.  Так бывает и  в  жизни  религиозной,  где слишком  многие
питаются чужим  опытом  и  живут  чисто  словесной  догматикой,  и  в  жизни
общественной,  где заученные партийные лозунги, формулы и  слова повторяются
без всякого самостоятельного акта воли и мысли. На этой почве вырабатывается
политический формализм, не желающий знать реального  содержания человеческой
жизни. В  общественной жизни все ведь - в силе,  в энергии духа, в характере
людей  и  обществ, в  их  воле, в  их творческой мысли, а не  в  отвлеченных
принципах,  формулах и  словах,  которым  грош  цена.  Самое  ведь важное  и
существенное  -  люди, живые души, клетки общественной ткани,  а не  внешние
формы,  за  которыми может быть  скрыто  какое угодно  содержание или полное
отсутствие всякого  содержания.  Демократическая республика,  в  которой все
построено  на  прекрасных  формулах  и  словах,  может  быть самым отчаянным
рабством  и  насилием.  Это  давно  уже   обнаружено  горьким  опытом  жизни
европейского  человечества,  который должен был  бы научить  нас недоверию к
чисто  внешним  формам и  к  прекрасной  фразеологии равенства,  братства  и
свободы. Столь же  формальным, столь же номинальным может  оказаться и любой
социалистический  строй.  Вот  почему  необходимо  устремить  свою   волю  к
существенной  свободе,  к  перерождению  клеток  общества,  к  осуществлению
ценностей более высокой жизни  изнутри.  Этот  внутренний  процесс неизбежно
приводит к внешнему изменению общественного строя и общественной системы, но
всегда в соответствии с реальным содержанием и направлением народной воли.

        "II"

     Многие думают,  что главная  беда России  в  том,  что русское общество
недостаточно  либерально  или радикально,  и ждут многого от поворота нашего
общества влево в традиционном смысле этого слова. И в этом мнении называется
фатальная  для  нас  власть  слов  и  формальных понятий.  Наше  общество  -
либеральное  и  левое,  но  этот либерализм  и  эта  левость  -  бессильны и
выражаются по  преимуществу в  оппозиционной настроенности  или негодовании.
Главная беда России - не в недостатке левости,  которая может возрастать без
всяких  существенных  изменений  для  русской  общественности,  а  в  плохой
общественной клетке,  в недостатке настоящих людей, которых история могла бы
призвать для  реального,  подлинно  радикального  преобразования  России,  в
слабости   русской  воли,  в   недостатке   общественного  самовоспитания  и
самодисциплины.   Русскому   обществу   недостает   характера,   способности
определяться изнутри. Русского человека слишком  легко заедает "среда", и он
слишком  подвержен  эмоциональным  реакциям на  все  внешнее.  "Радикалы"  и
"левые"  могут быть совершенно негодным  материалом  для новой, возрожденной
России. Не следует поддаваться иллюзиям словосочетаний. Важно и существенно,
каков  сам  человек  и каков  народ,  а  не  каковы его словесные  лозунги и
отвлеченные политические понятия.
     Так,  например,  наши  "правые" были  плохим материалом  для  истинного
консерватизма.  Они  всегда  были  скорее  разрушителями,  чем  охранителями
каких-либо  ценностей.   Патриотическая,   национальная   и  государственная
фразеология  "правых" -  слова,  слова и  слова.  Наши  правые  круги лишены
истинного государственного и национального  сознания. Такое  сознание  можно
встретить у  отдельных  лиц, но  не  у  общественных слоев  и групп.  Полное
отсутствие настоящего консерватизма - фатальная особенность России. "Правая"
Россия начала уже разлагаться, когда "левая"  Россия еще не  вполне созрела.
Все приходит у нас слишком поздно. И мы слишком долго находимся в переходном
состоянии, в каком-то междуцарствии.
     России нужна, прежде всего, радикальная моральная  реформа, религиозное
возрождение самих истоков жизни.  Но, увы,  и религиозное возрождение  может
быть  номинальным и формальным.  Велика власть слов  и  в религиозной жизни.
Ярлыки  -  "православный",  "сектант", "христианин  нового  сознания"  и пр.
приобрели  несоответствующее  их  реальному  весу  значение.  "Православный"
номинализм  давно  уже отравляет  религиозную жизнь  в  России.  Религиозная
фразеология правых кругов давно  уже выродилась в отвратительное лицемерие и
ханжество.  Но  не   поможет   нам   и  утверждение  какого-нибудь  "левого"
религиозного сознания, применяемого к общественности  извне  и формально.  В
глубине клеток народной жизни должно произойти перерождение, идущее изнутри,
и я  верю,  что  оно  происходит,  что  русский народ  духовно жив и что ему
предстоит  великое  будущее. Смутная  эпоха пройдет.  Пора сбросить  внешние
покровы   и   обнаружить  истинную  сущность  вещей,  истинные   реальности.
Величайшая  наша  моральная  задача  -  переход  от  фикции  к  реальностям,
преодоление  гипноза слов. Бесстрашие  перед словами  - великая добродетель.
Положительной стороной этого бесстрашия всегда бывает любовь к правде. Пафос
правдолюбия -  великий пафос народа. А вокруг наших слов, формул  и понятий,
правых,  левых и  средних,  накопилось  слишком много условной лжи  и гнили.
Поистине, одну великую революцию предстоит нам свершить, революцию свержения
ложных  и лживых,  пустых  и  выветрившихся слов,  формул и  понятий.  Нужно
перестать  бояться ярлыков, которые так любят наклеивать, чтобы словесно ими
возвеличивать или унижать людей. Нужно прозревать за словами  реальности.  А
настоящее прозрение  есть также презрение к многому, ничтожному и  несущему.
Так должно совершиться воспитание самостоятельности общественного характера,
созревание самостоятельной общественной мысли.

        "III"

     Трагедия войны дает перевес делам над словами - она выявляет реальности
и    низвергает     фикции.     Так    правая    бюрократия     со     своей
национально-государственной   фразеологией  явно  жила  фикциями  и  пустыми
словами. Это  обнаружено. Ложь низвергнута. Теперь уже яснее становится, кто
действительно  патриот,  кто  любит свою родину  и  готов служить  ей. Слова
националистов  взвешены на весах истории.  В прошлую зиму у нас начало  было
распространяться  лже-патриотическое  настроение,  не  допускавшее  в России
самокритики, настроение  безответственное и  приводившее к самохвальству.  У
одних оно выражалось в  реставрации  религиозно-славянофильской фразеологии,
более возвышенной, у других - фразеологии государственно-националистической,
менее возвышенной. Но  эти настроения были  сметены  событиями. В  это  лето
начался   подлинный,   здоровый  патриотический   подъем,  возросло  чувство
общественной   ответственности,  которое  всегда  предполагает  самокритику.