мистическая   есть
исключительно Церковь духовная и невидимая, в  протестантском  смысле  этого
слова. Церковь - не  только  духовная  и  невидимая,  но  также  плотская  и
видимая. Но и видимая плоть Церкви так же мистична, как и невидимый ее  дух.
Эта видимая плоть Церкви не есть  эмпирический  быт;  священное  предание  и
преемственность Церкви не есть предание  и  преемственность  эмпирическая  и
бытовая,  это  нить  мистическая,  таинственная,  сверхразумная.   Церковные
бытовики - рационалисты, позитивисты, они мало чем отличаются  от  бытовиков
государственных. Рационализированная, бытовая, эмпирическая церковность, вся
пропитанная житейской рассудочностью и утилитарной  практичностью,  не  есть
вселенская  Церковь  Христова,  всегда  мистическая  и  таинственная.   Ныне
совершается окончательное падение своекорыстной  концепции  Церкви,  которая
преобладала у духовного сословия и  нужна  была  другим  сословиям,  к  вере
равнодушным.  Своекорыстная,  рассудочно-утилитарная  церковность  -  позор,
оскверняющий святое место, подлинную Церковь  -  тело  Христово.  Церковь  -
таинственное тело Христово, и она  не  может  быть  превращена  в  корыстное
орудие государства, она существует не для пользы епископов,  чиновников  или
помещиков. Но торговцы из храма могут быть изгнаны не радикальной политикой,
как думают церковные реформаторы, а лишь радикальной  мистикой,  мистическим
возрождением  церковной  жизни.  Радикальная  церковная   мистика,   мистика
дерзающая - вот лозунг.
   Никогда еще  мы  не  были  так  близки  к  окончательному  осознанию  той
религиозной истины, что не только Церковь как  живая  историческая  плоть  -
мистична, но что мистична и сама история с ее иррациональной плотью, и  сама
культура - мистична. Позорная проза рационализма - лишь болезнь  бытия.  Все
живет в истории жизнью таинственной, и красота в жизни есть самая  подлинная
реальность. Мистика и красота -  вот  где  наиреальнейшее,  вот  где  сущее.
Уродство эмпирического быта и рассудочность сознания  -  призраки,  небытие,
греховный сон. Мы живем в греховном сне рассудочности, сне нашей злой  воли,
и сны наши постыдно прозаичны и скучны. Мистическая  жизнь  и  есть  как  бы
просыпанье к действительности, к реальности, к существенности.  И  только  в
наиреальнейшем  есть  красота.  Новалис  назвал  свою  философию  магическим
идеализмом. Я бы охотно назвал  свою  философию  магическим  реализмом  или,
точнее,  мистическим  реализмом:  реализмом  потому,  что  она  требует   от
человека, чтобы он проснулся, а  не  заснул.  Но  только  церковная  мистика
подлинно реальна. Прекрасный образец церковной мистики и церковной  теософии
дает Фр.Баадер, которого необходимо оценить как можно выше.
   Церковные догматы -  мистичны.  Ереси  и  секты  -  рационалистичны.  Вот
коренная   религиозная   истина,   закрытая   для   современного    сознания
рационализмом церковного быта. В догматах Церкви  раскрывается  божественный
разум,  в  ересях  самоутверждается  малый  разум   человеческий.   Вспомним
творческий период жизни Церкви, период вселенских соборов, когда  вселенская
церковная истина побеждала  бесчисленные  ереси.  Арианство,  несторианство,
монофизитство, монофелитство40 - все эти  разнообразные  еретические  уклоны
носят явную печать рационалистической ограниченности, бессилия малого разума
человеческого постигнуть божественные тайны в их полноте. Рационалистические
ереси не в силах постигнуть тайны соединения, тайны преосуществления,  тайны
полноты, для них все остается разъединенным, ничто не преображается, для них
существуют лишь осколки истины. Давно уже было замечено, что во всех  ересях
есть  доля  истины,  но  дробная,  оторванная  от  полноты,  утвержденная  в
исключительности и односторонности.  Только  вселенское  церковное  сознание
утверждает полноту, цельность истины, только оно все соединяет и претворяет.
Для еретического,  отщепенского,  рационалистического  сознания  непостижима
тайна Троичности, тайна единосущности и равнодостойности Отца и Сына,  тайна
боговоплощения и соединения природы человеческой и божеской.  Это  сознание,
всегда покорное  разуму  малому  и  несогласное  совершить  мистический  акт
самоотречения, которым стяжается  разум  большой,  утверждает  одну  сторону
истины и упускает другую ее сторону, оставляет раздельным то,  в  соединении
чего вся тайна Христова, не постигает претворения одной  природы  в  другую.
Еретический  рационализм  признает  Христа  или  только  Богом,  или  только
человеком, но не постигает тайны Богочеловека, тайны совершенного соединения
природы божеской с природой человеческой; он признает  в  Христе  одну  лишь
волю и не постигает совершенного соединения в Христе двух воль,  претворения
воли человеческой в волю Бога; он готов  признать  Троичность  Божества,  но
так, чтобы не нарушить закона тождества и противоречия, так,  что  "один"  и
"три" в разное время о разном говорят. Он не постигает той тайны Троичности,
о которой в одно и  то  же  время  говорят  "один"  и  "три".  Еретическому,
рационалистическому сознанию решительно не  дается  тайна  богочеловечности,
тайна соединения и претворения, т.е. самая сущность христианства. Для  этого
сознания Бог и человек, божественная и человеческая воля  в  Христе,  дух  и
плоть, небо и земля так и остаются несоединенными и несоединимыми,  так  как
чудо  претворения  и  преосуществления  малому  разуму  недоступны.   Только
вселенское церковное сознание постигает тайны веры Христовой  мистически,  а
не рационалистически, согласно  на  безумие,  чтобы  стяжать  себе  мудрость
божественную. Ереси более рационалистичны,  потому  что  боятся  безумия  во
Христе, слишком благоразумны. Мистическое восприятие  дается  лишь  безумию,
отречению. Только безумные становятся мудрыми, постигают тайны.  Те  мудрые,
которые  боятся  безумия  и  отречения,  не  достигают  вершин   знания.   В
современной "теософии" есть то  же  рационалистическое  бессилие,  что  и  в
старых ересях, в старом гностицизме. И для "теософии" нет  веры,  нет  чуда,
нет соединения и претворения, для нее  все  разумно  и  натуралистично,  все
раздельно и неполно. Схоластическое богословие основательно заставило забыть
опытное происхождение всех догматов. С трудом  можно  напомнить  современным
людям, что догматы - видения,  встречи,  что  догматы  раскрываются  лишь  в
мистическом   озарении,   что   через   них   дан   выход   в   мир    иной.
Рационалисты-церковники и рационалисты - враги Церкви одинаково сделали свое
дело. Догматы Христовы - непостижимы, сверхразумны, и отречение,  отвержение
соблазнов рациональных есть условие религиозного гнозиса.
   Церковь как хранительница полноты истины тем отличается от ересей и сект,
что она требует преображения всего мира, всей плоти мира, ждет  преображения
вселенского.  Поэтому  Церковь  берет  бремя  мировой  истории,  не  считает
возможным его сбросить. Мистика  еретическая  и  сектантская  довольствуется
преображением 1/10 мира, а 9/10 согласна оставить на погибель.  Поэтому  она
сбрасывает   бремя   мировой   истории,   выходит    из    истории.    Успех
сектантско-еретической мистики, вершины ее экстазов достигаются тем, что она
отсекает себя от полноты вселенского бытия, 9/10 этого  бытия  превращает  в
небытие, сбрасывает с себя  бремя  заботы  о  судьбе  вселенной,  а  с  1/10
справляется уже легче. Напр<имер>, наше хлыстовство  -  очень  замечательная
мистическая секта, не хочет разделить судьбы вселенной,  не  берет  на  себя
бремени  истории  и  вселенского  достижения  преображения,  оно   достигает
преображения в уголку, для маленького кусочка.  У  мистического  сектантства
всегда есть какая-то легкость сбрасывания с себя бремени бытия  вселенского,
выход из круговой поруки за зло, из соборности. В самых мистических сектах и
ересях можно  открыть  примесь  рационалистической  ограниченности,  которая
точно кара сопровождает всякое отсечение и самоутверждение.
   Э.Сведенборг  был  одним  из  величайших  мистиков.   Он   был   мистиком
христианским. Но мистика Сведенборга была внецерковная, она выросла на почве
протестантизма.  И  вот  сознание  великого  ясновидца,  подлинного  мистика
оказывается пораженным рационалистической ограниченностью. Сведенборг  не  в
силах постигнуть тайну Троичности Божества,  Троичность  представляется  ему
трехбожием; он все говорит, что Христос есть единственный  Бог,  что  Бог  -
человек,  что  Троичность  находится  внутри  Христа,  как   Его   свойство.
Рационалистическое отношение Сведенборга к тайне Троичности  есть  результат
слабости  его   церковного   сознания.   Также   рационалистично   отношение
Сведенборга к святым, иконам и мн. др. Другой  мистик  протестантского  типа
Юнг  Штиллинг  в  своем  толковании  на  Апокалипсис   впадает   в   смешной
провинциализм и видит Жену, облеченную в солнце41, лишь  в  богемо-моравской
церкви. Мистика всегда рационалистически ограниченна, если  она  нецерковна.
Только церковное сознание неподвластно малому разуму, церковное  сознание  и
есть Божественный Разум. Все нецерковные мистические движения, разобщенные с
вселенским сознанием и вселенским смыслом  истории,  отличаются  бесплодием,
все  они  чахнут  и,  в  лучшем  случае,  имеют  значение  симптоматическое,
подготовительное, переходное или исключительно индивидуальное.  Даже  мистик
такой силы и таких прозрений,  как  Сведенборг,  оставил  сравнительно  мало
творческих следов в истории. В  России  в  начале  XIX  века  было  довольно
сильное мистическое движение, много было мистических кружков, была  обширная
мистическая литература, переводная и  оригинальная.  С  трудом  можно  найти
следы этой мистики в русской литературе и  русском  самосознании  XIX  века.
Образовалась ли у нас мистическая традиция и преемственность? Этой  традиции
и преемственности нет, мистическая нить порвалась. Это должно было  бы  быть
предостережением для русского мистического движения начала XX века. Мы  ведь
никогда не вспоминаем мистиков Александровской эпохи. Как бы и нас не забыли
потомки. Чем объяснить неудачу русской мистики начала  XIX  века?  Объяснить
это можно только отсутствием в мистике той эпохи  церковных  и  национальных
корней. В мистике  эпохи  Александра  I-го  было  слишком  много  заносного,
переводного,  не  воспринятого  душою  народной,  не  связанного  с  судьбой
народной. Только  церковное  сознание  связывает  мистику  индивидуальную  с
исторической судьбой народа. Мистика же того времени была лишена  церковного
сознания. И современная русская мистика слишком  часто  лишена  церковных  и
национальных корней, она только разрыхляет почву  для  загорающегося  нового
религиозного сознания.
   То же роковое бесплодие грозит и мистике оккультической -  этой  моде,  а
может быть и силе, завтрашнего дня. Вопрос об  оккультизме  очень  сложен  и
имеет много сторон, которых здесь касаться  я  не  могу.  Но  оккультическая
мистика, поскольку она отсечена  от  церковного  сознания  и  не  связана  с
сознанием  национальным,  исторически  бесплодна  и  легко   вырождается   в
шарлатанство. Оккультические кружки, оторванные от правды Вселенской Церкви,
не служащие исторической  судьбе  народов,  варящиеся  в  собственном  соку,
мельчают и вырождаются. Существует дурной психологический  тип  оккультиста,
как и тип сектанта. Для типа этого характерно отсутствие духовного  смирения
и неспособность к универсализму, определяющему всему свое  место  в  мировой
иерархии. В этом типе психологически  неприятно  -  признание  себя  центром
вселенной, а в отношении к  другим  людям  -  метод  лести  и  взвинчивания,
которым собираются сливки человечества. Оккультически-сектантский тип потому
с таким трудом принимает вселенски-церковное сознание,  что  чувствует  себя
генералом в искусственно приподнятой атмосфере  и  не  может  совершить  тот
подвиг самоотречения, после которого из генерала превращается в солдата  или
простого офицера в реальной жизни  церкви.  Тут  спор  не  догматический,  а
психологический  и  словами  почти  невыразимый.   Нельзя   отрицать   сферы
оккультного, но оккультные знания и оккультная практика могут служить разным
богам, могут быть бытием, а могут оказаться и  небытием.  Оккультизм  обычно
вырастает не на отношении к Божеству, а на отношении к людям и  к  естеству.
Только вселенское церковное сознание обращает все на  службу  Единому  Богу,
Господу  нашему,  и  все  связывает  с  судьбами  историческими.  Спасти  от
бесплодия  и  вырождения  современную  мистику  можно   только   радикальным
осознанием той истины, что мистика религиозная и  церковная  выше  и  полнее
мистики  нерелигиозной  и  нецерковной.  Церковное  сознание  всегда  полнее
сознания сектантского и еретического, в Церкви всегда больше, а  не  меньше,
чем в сектантско-еретической мистике. В Церкви заложена вся полнота бытия, в
сознании церковном заключены все частичные истины сект и ересей,  оккультных
школ и теософических учений. В Церкви - полнота гнозиса. Безумно думать, что
какая-нибудь оккультная  школа  или  мистическая  секта  могут  быть  больше
Церкви, знать больше, чем Церковь  знает.  Вне  церковного  сознания  всегда
остается власть эволюционного натурализма, не ведающего свободы, хотя  бы  и
расширенного до других планетных миров. Всякая оккультная  школа  направлена
лишь на частное, преследует лишь частные цели, подобно отдельным  монашеским
орденам или отдельным  областям  знания;  когда  же  мнит  себя  всем,  т.е.
Церковью,  тогда  впадает  в  демонический  рационализм  и   вырождается   в
шарлатанизм. В оккультизме нет духа  пророческого.  Только  Церковь  -  все,
только в Церкви - все. Но  Церковь  -  душа  мира,  земля,  соединившаяся  с
Христом-Логосом.  Церковь  не  есть  учреждение,  не  есть  быт,   не   есть
духовенство,  не  есть  внешняя  церковность.  Только  мистическое  сознание
воспринимает Церковь, только в Боге постигается Бог.
   Наше будущее зависит от усиления мистики церковной, связанной с историей,
с мировым процессом. Творческое значение имеет ныне лишь та мистика, которая
связана с временами и сроками всемирной истории, воспринимает смысл  истории
и предчувствует конец истории. Все значение мистики нашей эпохи в  том,  что
она не может ограничиться индивидуальным, субъективным Апокалипсисом, в  ней
неизбежен  Апокалипсис  объективный,  всемирно-исторический.  Все  влечет  к
пределам, к окончательным выявлениям, к концу.  Наш  национальный  мистицизм
XIX  века,  мистицизм  Чаадаева,   некоторых   славянофилов,   Достоевского,
Вл.Соловьева и др., тем и ценен, что  в  нем  так  остро  ставится  проблема
религиозного  смысла  истории,   проблема   Востока   и   Запада,   проблема
национального мессианизма, т.е. в пределе своем  проблема  апокалиптическая.
Этой великой традиции и мы должны держаться, как бы далеко ни ушли от  своих
предшественников. Те, которые прошли  через  Достоевского,  не  могут  и  не
должны вернуться к мистике субъективной и индивидуалистической, к  "чистой",
отвлеченной и  неизреченной  мистике  переживаний,  всегда  лишенной  корней
церковных и национальных. Катастрофический, полный мировой тревоги и мировых
предчувствий дух Достоевского и есть наш национальный мистический  дух.  Дух
этот влечет к апокалиптическому сознанию. Всякое  отступление  в  постановке
проблемы Востока и Запада как проблемы мистической  есть  шаг  назад.  Таким
шагом   назад   является   субъективная   мистика    переживаний,    мистика
благополучная,  не  катастрофическая,   не   ведающая   ответственности   за
исторические  судьбы  народа,  человечества  и  мира.  Но  катастрофические,
апокалиптические переживания могут быть мужественными,  активными,  а  могут
быть  женственными,  пассивными.  У  нас   слишком   преобладает   кошмарный
медиумизм, пропускающий через себя все дуновения апокалиптические и все силы
магические. Недостает нам духа рыцарского.
   Отвлеченная,  чистая  мистика  переживаний  есть  лишь  обратная  сторона
рационализма и позитивизма, недаром она разрешена рациональным,  критическим
сознанием.  Подлинная  мистика  начинается  лишь  тогда,   когда   различают
реальности и реальные существа, когда наступают радостные встречи, узнают  и
называют по имени. Переживания, иррациональные и хаотические, -  не  мистика
еще, а  то  мистику  легче  всего  было  бы  встретить  на  низших  ступенях
растительного и животного царства.  Мистика  есть  просветление,  в  мистике
всегда есть озарение, блеск молнии, а  не  тьма  и  хаос.  Так  говорят  все
мистики о своем мистическом опыте, и с их признаниями мы  обязаны  считаться
более, чем с  измышлениями  гносеологов.  В  мистическом  опыте  переживания
связаны  с  центрами  объективного  бытия,  с  наиреальнейшим.   Мистика   -
конкретна, а  не  отвлеченна.  В  отвлеченной  мистике  переживаний  нет  ни
реальности мира, ни реальности личности. И душа  мира,  и  личность,  как  и
всякая реальность, - продукты рационализации и объективации.  Рационализм  и
натурализм продолжают господствовать. Лучше было бы совсем  выбросить  слово
"переживание", когда речь идет о мистике, лучше сообразоваться с признаниями
мистиков, с историей мистики.  Слишком  часто  забывают,  что  мистика  есть
дисциплина, что путь к мистическому экстазу не есть путь  хаоса  и  тьмы,  а
просветления  и  оформления.   Мистика   предполагает   укрепление,   а   не
расслабление воли, усиление, а не ослабление света. Так  учили  все  великие
мистики.  Мистика  ни  в  каком  смысле  не  есть  декаданс,  она  всегда  -
возрастание.
   Я говорил уже, что оккультизм в преобладающей и легко  распространяющейся
своей форме есть интеллигентское сектантство, интеллигентский  гностицизм  и
потому разделяет судьбу сектантства и гностицизма. Оккультное есть во всякой
религии. Но  упаси  нас  Боже  смешать  тайну  с  секретом  и  конспирацией,
божественное с человеческим. В "теософии" оккультизм становится  популярным,
экзотерическим. И нужно сказать, что теософическая литература в  большинстве
случаев поразительно неинтересна и скучна, роковая печать бездарности  лежит
на всех почти теософических писателях. Никакой мистики  в  теософии  нет,  в
теософических   схемах   торжествует   особая    форма    натуралистического
эволюционизма. В основу современной "теософии" положена идея перевоплощения,
что обнаруживает уже сродство с Индией и  вражду  к  христианству.  В  свете
восточной идеи перевоплощения душ нельзя постигнуть тайну личности  и  тайну
плоти.   Целостность   личности   рассекается,   разрывается    учением    о
перевоплощении   душ,   плоть    человека    лишается    своего    значения.
Замечательнейший   современный   теософ-оккультист   Р.Штейнер37   разлагает
человека на ряд скорлуп, наложенных  одна  на  другую,  и  выводит  все  эти
скорлупы  из  эволюции  иных  планетных  миров.  Тайна  личности  единой   и
неповторимой в мире,  личности  цельной,  в  которой  ничто  не  может  быть
разорвано,  тонет  в  натуралистической  эволюции  вселенной,  выраженной  в
терминах планетарной теософии. Все теософическое учение  о  переселении  душ
есть  последовательная   форма   эволюционизма,   и   притом   эволюционизма
натуралистического,  не  ведающего  преодоления  порядка  природы  чудом   и
благодатью. Судьба  личности  в  христианской  философии  и  в  христианской
теософии не может быть постигнута эволюционно и натуралистично,  судьба  эта
сверхразумна,   сверхприродна,   катастрофична.   Христианское   учение    о
воскресении  к  вечной  жизни  несоединимо   с   теософическим   учением   о
перевоплощении. Только идея воскресения утверждает личность в ее цельности и
полноте, не разрушает  тайну  личности  эволюционно-натуралистически.  Тайна
личности и тайна плоти  хранится  лишь  церковной  теософией,  для  теософии
нецерковной нет ни личности, ни плоти; она сочетает  дурно