ей  Человеку,  с  конкретным
духом210. В XIX веке Фр.Баадер и Вл.Соловьев  насыщены  антропологическим  и
конкретным духом мистики Каббалы и Я.Беме, а не  отвлеченным  и  безобразным
духом негативной мистики Индии, Плотина и Экхардта,  чисто  арийским  духом.
Арийско-германский дух осознает себя в чистой,  монистической  религии  духа
Гартмана и Древса, для которой нет "я".
   Существует  официальная  церковная  мистика  Востока  и  Запада,  мистика
православная и мистика католическая. Различием в строе мистического опыта  и
объясняется различие в мировых путях православного Востока  и  католического
Запада. Есть глубокое различие в первоначальном отношении к Богу  и  Христу.
Для католического Запада  Христос  объект,  Он  вне  человеческой  души,  Он
предмет  устремленности,   объект   влюбленности   и   подражания.   Поэтому
католический религиозный опыт  есть  вытягивание  человека  ввысь,  к  Богу.
Католическая душа - готична. В ней  холод  соединяется  со  страстностью,  с
распаленностью. Католической душе интимно близок конкретный,  евангелический
образ Христа,  страсти  Христовы.  Католическая  душа  страстно  влюблена  в
Христа,  подражает  страстям  Его,  принимает   в   своем   теле   стигматы.
Католическая мистика насквозь чувственна, в ней есть томление и мление,  для
нее чувственное воображение есть путь. В ней  напрягается  антропологическая
стихия. Католическая душа восклицает:  мой,  мой  Иисус,  мой  близкий,  мой
любимый. В католическом храме, как и в душе католической, есть холод - точно
сам Бог не сходит в храм и в душу. И душа страстно, томительно рвется вверх,
к своему объекту, к предмету любви. Католическая мистика - романтична, полна
романтического  томления.  Католическая  мистика  -  голодна,  в   ней   нет
насыщенности, она знает не брак, а влюбленность.  Католическое  отношение  к
Богу как объекту, как к предмету устремления  создает  внешнюю  динамичность
католичества. Католический опыт создает культуру, на которой отпечатлевается
влюбленность в Бога, томление по Богу. В католичестве энергия переливается в
пути  исторического  делания,  она  не  остается  внутри,  так  как  Бог  не
принимается внутрь сердца  -  сердце  стремится  к  Богу  на  путях  мировой
динамики.  Католический  опыт  рождает  красоту  от   духовного   голода   и
неудовлетворенной религиозной страсти211.
   Для православного Востока Христос - субъект, он внутри человеческой души,
душа принимает Христа внутрь себя, в глубь  своего  сердца.  В  православной
мистике невозможна влюбленность в Христа и подражание Ему. Православный опыт
есть распластание перед Богом, а не вытягивание. Храм  православный,  как  и
душа, так противоположен готике. В православии нет ни холода, ни страсти.  В
православии - тепло, даже жарко. Для  православной  мистики  не  так  близок
конкретный, евангельский образ Христа. Православная мистика  не  чувственна,
чувственность считает "прелестью", отвергает воображение, как ложный путь. В
православии нельзя сказать: мой Иисус, близкий, любимый. В храм православный
и в душу православную нисходит Христос и согревает ее. И нет в  православной
мистике томительной страсти. Православие - не романтично,  оно  реалистично,
трезво. Трезвение и есть мистический путь православия. Православие  -  сыто,
духовно насыщенно. Мистический православный опыт - брак, а не  влюбленность.
Православное отношение к Богу как к субъекту, принимаемому  в  глубь  своего
сердца, внутренняя духовность этого отношения не создает  динамики  во  вне,
все направлено на внутреннее богообщение. Православный мистический  опыт  не
благоприятствует культуре, не творит  красоты.  В  православном  мистическом
опыте есть какая-то немота для внешнего мира,  невоплотимость.  Православная
энергия не переливается на путь  истории.  Сытость  православного  опыта  не
творит во вне, человек не напрягается и не  вытягивается.  В  этом  различии
путей религиозного опыта  скрыта  великая  тайна.  И  оба  пути  -  подлинно
христианские43.
   Существует официально православная и официально католическая мистика,  но
природа  мистики   сверхконфессиональна.   Мистика   всегда   лежит   глубже
конфессиональных   церковных   распрей   и   противоположностей.   Но   типы
мистического опыта могут порождать церковные разделения. Лишь  углубление  в
мистику может оживить церковную жизнь, противодействовать омертвению видимой
церкви. Живые  корни  церковной  жизни  -  в  мистике.  Бытовая  церковность
остается на поверхности, на периферии.  Церковь,  воплощенная  в  физическом
плане  истории,  всегда  периферична.  И  в  глубь  мистики  нужно  уйти  от
периферической церковности не только для оживления религиозной жизни,  но  и
для того, чтобы исследовать природу той мистики, которая, быть может, должна
быть отвергнута. Есть мистический опыт, который хочет  вернуть  к  состоянию
первоначального покоя в лоне Божьем  и  отвергает  всякое  движение,  всякую
творческую динамику,  т.е.  самый  смысл  мирового  божественного  развития.
Мистика доныне была порождением отдельных индивидуальностей, она  оставалась
случайной и скрытой.  Ныне  настали  времена  универсальной,  объективной  и
выявленной мистики. Выявление мистики характерно для нашего времени. И время
налагает  обязанность  осознать,  какая  мистика  может  быть   обращена   к
творческому будущему.
   Существуют тысячелетние  оккультические  традиции  -  скрытое,  подземное
русло в мировой  культуре.  Отрицать  этого  не  могут  даже  самые  крайние
противники. Но ныне оккультизм делается внешне популярным, вызывает  к  себе
интерес в широких кругах и подвергается опасности стать модным.  Оккультизм,
по всей  вероятности,  есть  и  сила,  и  мода  завтрашнего  дня.  Опасность
опошления и вульгаризации подстерегает и оккультизм.  Вырабатывается  особый
тип экзотерического эзотеризма. Теософические течения, обращенные к  широким
массам,  популяризируют  оккультные  учения,  главным   образом   восточные.
Восточный индийский оккультизм оказался наиболее  популярным  и  приемлемым.
Материалистическая Европа, изменившая вере Христовой, легче всего  принимает
восточный спиритуализм и примиряет его со своей наукой.  Странно  и  страшно
сказать, но христианской Европе христианство кажется более  чуждым  и  менее
приемлемым для современного разума, чем буддизм. Но популяризация оккультных
учений  имеет  огромное  симптоматическое  значение  для   нашего   времени.
Наступают времена выявления и объективирования скрытых  мистических  учений.
Путь  позитивистический  и  рационалистический   уже   пройден   современным
человеком, уже обнаружил свои страшные плоды, и человек жаждет  вернуться  к
своим сокровенным истокам. Возрождение  и  выявление  вечной  мистики  с  ее
вечными традициями на первых шагах своих принимает форму  натуралистического
эволюционизма. Современный европейский человек, рационалист и материалист по
своему сознанию, одну лишь эволюционно-натуралистическую  теософию  в  силах
примирить со своей наукой и научностью.  И  современная  теософия  принимает
ярко эволюционную и натуралистическую  окраску.  Навыки  научной  мысли  она
переносит  на  иные  планы  бытия.  В  своей  жажде  возврата  к   утерянным
мистическим истокам современный человек не  идет  на  жертву  разумом  "века
сего", не в силах очистить свое  сознание  через  жертвенное  безумие.  Свою
науку и свой разум признает человек необходимыми и зрелыми  плодами  мировой
эволюции. И натуралистическая теософия  потакает  этому  сознанию.  Теософия
хочет привести современного человека к мистике и  религии  без  жертвы,  без
отречения, по направлению наименьшего сопротивления, путем  эволюционным,  а
не катастрофическим. Теософия хочет  довоспитать  и  доразвить  человека  до
сознания и чувствования иных планов бытия, незаметно принудить  человека  ко
включению в обиход своего сознания и своей жизни иных миров. Теософия боится
напугать современного человека, упоенного духом крайнего  самоутверждения  и
потерявшего способность к жертве и отречению.  Поэтому  теософия  выработала
целый ряд тактических приемов обращения  с  современным  человеком,  и  сама
превращается в тактический прием. Теософия  -  симптоматична  и  может  быть
очень полезна. Для многих теософия - путь от материализма  и  позитивизма  к
духовной жизни. Но мистические пути не могут быть легкими и  безжертвенными,
не могут льстить данной природе человека и данному  его  сознанию.  В  самом
начале христианского религиозного пути есть  безумное  отдание  себя  Христу
всего без остатка, вплоть до распятия самой истины,  согласие  все  получить
лишь от Него и через Него.
   В теософическом течении пока еще мало творческого и есть  даже  опасность
для всякого творчества. Теософия дает  исключительное  преобладание  моменту
воспитательно-тактическому и обращена назад, к  усвоению  древней  мудрости,
забытой современным человеком. В восточной теософии есть  что-то  враждебное
христианскому закалу личности, в ней  нет  откровения  о  личности,  о  "я",
откровения индивидуального и множественного бытия.  Здесь  речь  идет  не  о
существе оккультизма, а  лишь  о  внешних,  популярных,  экзотерических  его
проявлениях. В оккультных учениях всегда  остро  ставился  антропологический
вопрос. Но господствующее оккультическое и  теософическое  сознание  учит  о
складном человеке, состоящем из  ряда  наслоений,  из  осколков  планетарных
эволюций. В этом складном человеке трудно узнать цельный и неповторимый  лик
человека-творца - образа и подобия Бога-Творца, в Боге изначально, до  всего
пребывающий. Остается вопросом, признает ли господствующее  теософическое  и
оккультическое сознание первочеловека Адама, происшедшего из Бога, а  не  из
эволюции  мира,  или  считает  человека  лишь  сложным  результатом  мировой
эволюции. Популярные теософические книги склоняются к второй точке зрения  -
для  них  человек  не  изначален,  не  целен,   а   производен   и   сложен.
Многосоставность человека никто не может отрицать, и всякая теософия  должна
видеть в человеке наслоения всех  миров,  всех  мировых  эпох.  Но  за  всей
сложностью человека и всеми следами, оставленными на нем мировой  эволюцией,
стоит изначальный цельный человек - образ и подобие Божье,  ни  из  чего  не
выводимый и ни на что не разложимый. Внутренний и абсолютный  человек  скрыт
за внешним и  эволюционно-составным  человеком.  Я.Беме  знал  первочеловека
Адама и раскрывал гениальную антропологию. В этом теософия  Беме  бесконечно
выше  современных  популярных  теософий.  Первочеловек   Адам   предшествует
мировому процессу и из него не выводим.
   Ныне  оккультизм  в  самых  глубоких  своих  проявлениях  (напр<имер>,  у
Р.Штейнера) есть серьезный симптом разложения и распыления физического плана
бытия. Оккультизм  ясновидчески  отражает  это  распластование  бытия  -  на
оккультном пути видна трупность бытия. Подымается сильный космический ветер,
и  он  может  снести  человека,  распылить  его  по  бесконечным  мирам.   И
неизвестно, что устоит в этом распластовании и распылении человека  и  мира,
есть ли устойчивая субстанция - я, есть ли  человек,  которого  не  в  силах
снести порыв: стихийного мирового вихря, который  пребудет  и  после  гибели
целых миров. В оккультизме как будто бы нет свободы, смысла и света в начале
пути. Идти нужно впотьмах, по темной бесконечной  лестнице,  на  которую  не
падает ни один благодатный луч света. Оккультное познание как  будто  бы  не
есть активное осмысливание, а есть лишь ясновидческое описание,  женственное
принятие в себя вещей. Для оккультной науки Штейнера так до конца и остается
неизвестным, имеет ли мировой процесс смысл и в чем этот смысл.  Человек  не
противостоит космическим силам как богоподобное,  субстанциальное  существо,
вносящее смысл в мировой процесс, -  человек  пассивное  орудие  космических
сил, бесконечных миров и должен служебно отдаться распыляющему  космическому
ветру. Церковь, а вслед за ней  и  наука  заперли  на  ключ  тайны  космоса,
воспретили всякий подход  к  ним.  В  серьезном  оккультизме  тайны  космоса
начинают раскрываться, развивается ясновидение иных планов бытия. Оккультизм
познает тайну космоса, но без тайны Бога и тайны  Христа,  без  Логоса,  без
изначального осмысливания.  Христианский  оккультист  Штейнер  видит  самого
Христа лишь опрокинутым в космос, в космическом сложении и  разложении,  как
космический агент, а не Христа в самом себе, в Божественной Троице. Это - не
религиозное отношение к Христу, а  эволюционно-познавательное.  Штейнер  как
будто бы видит Христа  в  химии  и  не  видит  Его  в  Боге.  Бог  далеко  в
оккультизме, еще дальше, чем в церковном христианстве. Бесконечная  эволюция
никогда не доведет до Бога. Непосредственного откровения Бога  в  душе  нет.
Странствование души начинается без Бога, без религиозного откровения смысла.
Нет религиозного критерия, нет "во  имя".  Есть  вооружение,  человеку  дают
латы, шлем и щит, но  неизвестно,  во  имя  чего  и  кого  идти  в  поход  и
сражаться, нет ни  Христа,  ни  Девы  Марии,  ни  гроба  Господня,  ни  даже
прекрасной  дамы.  Через  Христа-Искупителя  прекращается  натуралистическая
эволюция душ во тьме, закон Кармы отменяется  даровой  благодатью  любви.  В
оккультизме же душа все еще  остается  неискупленной,  странствование  ее  -
безблагодатным и бессветным. Точно оккультный путь существует  для  пасынков
Божьих, не любимых Богом. И нет конца темным коридорам и темным лестницам. В
этом есть ужас дурной бесконечности мировых эволюций. Оккультизм знает  лишь
потенциальную, математическую бесконечность  и  не  хочет  знать  актуальную
бесконечность, в которой  все  уже  дано,  дан  изначально  Бог.  Но  велико
значение оккультизма в обращении к  познанию  тайн  космоса,  в  утверждении
спонтанности человека.
   В преобладающей форме теософического и оккультического сознания есть  все
та же опасность  отрицания  творчества.  Задача  жизни  как  бы  сводится  к
усвоению древней мудрости.  Задача  жизни  не  столько  творческая,  сколько
педагогическая. Несколько тысяч  лет  тому  назад  посвященные,  стоящие  на
высших ступенях, знали высшую мудрость.  И  современный  человек  на  высших
ступенях может знать не больше, даже, скорее, меньше, так как нет уже ныне в
мире таких мудрых.  Древняя  мудрость  -  предел  стремления  для  нынешнего
человека. В мире не может быть  нового  откровения,  не  может  быть  эпохи,
превышающей  все  достижения  древней  мудрости  и  древних  мудрецов.  Само
христианство делается понятным лишь в свете мудрости Индии. Вечная  мудрость
дана раз навсегда, и посвященный, мудрый к ней так же приобщался три  тысячи
лет тому назад, как приобщается и ныне. Творческого прироста мудрости в мире
нет. Эту форму оккультического сознания, популяризируемого  в  теософическом
учении, нужно признать религиозно реакционной, обращенной назад и враждебной
творчеству. Для этого сознания дело жизни есть усвоение,  а  не  творчество,
пассивное восприятие раз навсегда данного в древности.  Противоположно  иное
сознание,  допускающее  откровение  мудрости,  неведомой  мудрости  древней,
превышающей все, что открывалось  в  былые  мировые  эпохи.  Возможно  новое
откровение, новая мировая эпоха. Подлинного антропологического откровения не
было еще в древней мудрости. Антропологическое откровение есть чаяние новой,
грядущей мировой эпохи. Задача жизни - не педагогическая, не усвоительная, а
творческая,  обращенная  вперед.  Оккультизм,  обращенный  исключительно   к
древней  мудрости,  хочет  безопасного  дерзновения,  пассивно-усвоительного
творчества. Но антропологическое откровение не  может  быть  обезопашено.  В
оккультизме  обычно  преобладает  мистическая   категория   священства   над
мистической категорией  пророчества.  Сама  идея  посвящения  производна  от
священства. Оккультизм есть как бы  особая  форма  священства  в  тварности.
Оккультизм  всегда  направлен  на  тварный  мир,  на  тварность,  а  не   на
Бога-Творца, не на божественный мир. Строго  говоря,  оккультизм  лежит  вне
религиозного откровения и  вне  религиозной  благодати.  Оккультизм  целиком
пребывает в сфере отношений человека к человеку и человека к природе. В этой
тварной сфере устанавливает оккультизм свою традицию священства. Ныне нельзя
уже отрицать сферу оккультного  в  познании  и  оккультного  в  действии,  в
отношениях людей и в отношении  к  природе.  Но  оккультное  не  затрагивает
высшей  мистики  мировых  эпох  откровения.  Оккультизм   неизбежно   должен
возродиться у грани перехода к творческой мировой эпохе  как  познание  тайн
поколебавшегося  в  своей  физической  устойчивости  космоса.  Но  роль  его
двойственна. Оккультное познание может быть необходимо в  момент  потрясения
физического плана бытия. Но оккультизм может  оказаться  враждебным  всякому
творчеству  человека.  Тут  необходимы   религиозные   критерии.   Наиболее,
по-видимому, благоприятен  человеку  и  его  творческому  началу  оккультизм
Штейнера, который признает новую мировую эпоху.
   Магию  необходимо  существенно  отличать  от  мистики.  Только   неясное,
неопытное  в  этих  делах  современное  сознание  смешивает   магическое   и
мистическое. Мистика - духовна. Мистика  есть  богообщение.  Магия  -  почти
материалистична,  она  целиком  относится  к  астральному  плану.  Магия   -
природообщение.  Мистика  -  в  сфере  свободы.  Магия   -   еще   в   сфере
необходимости. Магия есть действие над природой и власть над природой  через
познание тайн природы. И магия имеет глубокое родство  с  естествознанием  и
техникой. Магия и была панестествознанием и пантехникой,  единым  ключом  ко
всем   природным   тайнам212.   Естествознание   и   техника   забыли   свое
происхождение:  они  магического  происхождения.  Естественные  науки  с  их
прикладной практикой, подобно магии, жаждут власти над природой. Современная
наука, подобно  магии,  жаждет  добыть  философский  камень  и  приготовлять
золото, добыть жизненный эликсир и продлить им жизнь  и  мн<огое>,  мн<огое>
другое. Корыстную жажду овладения природой и добытия из нее того,  что  даст
силу человеку, современная наука получила в наследие от  темной  магии.  Вся
психология естественной  науки  и  естественной  техники  родственна  темной
магии. И ужас, который испытывает современный человек от  колдовской  власти
над  ним  мертвого  механизма  природы,  есть  кара  за  корыстно-магическое
отношение к природе.  Старая  магия  незаметно  переродилась  в  современную
технику и  выпустила  огромные  магические  силы,  значение  которых  неясно
современному сознанию213.
   Христианство изгнало духов природы  как  злых  демонов  и  механизировало
природу214. Умер великий Пан. Природа должна была  быть  закована  для  дела
искупления. Ибо духи природы властвовали над человеком и повергли природу  в
хаотическое состояние. Всякая магия, основанная всегда на общении  с  духами
природы, была признана христианским сознанием черной,  все  духи  природы  -
демонами. Черная  магия  порождена  христианским  сознанием,  которое  имело
мировую миссию временно заковать духов природы и прекратить с ними  общение.
Маги средневековья пытались вступить в общение с природными духами и  добыть
с их помощью могущество.  Церковное  сознание  признавало  магов  черными  и
всякую магию черной, ибо всякое общение с духами природы  должно  было  быть
прекращено  в   христианскую   эпоху   искупления.   И   праведно   клеймило
церковно-христианское сознание магию как рабство у природной  необходимости,
как заколдованность. Природная необходимость,  мистически  не  преодоленная,
носит  характер  магически-колдовской.  Темная  магия   оставляет   человека
заколдованным в природной необходимости и хочет дать ему власть и  силу,  не
освободив его. Если христианство совсем прекратило общение с духами природы,
то темная магия про