а "я" к "мы", и через отношение к  "мы"  -
отношение к  "ты".  Но  "мы"  оставалось  нечеловеческим  анонимом,  которым
беззастенчиво  распоряжались  и  "я"  и  "ты".   "Мы"   было   объективацией
человеческого существования. Власть "мы"  над  всеми  человеческими  "я"  не
означала человеческих отношений между ними, и это верно  для  всех  режимов.
Освобождение человека находилось лишь в отрицательном фазисе  и  было  очень
относительным, распространялось  на  некоторые  отдельные  сферы,  а  не  на
целостного человека. Так, напр., либерализм  освободил  человеческую  мысль,
науку, освободил от внешней  власти  церковного  авторитета,  но  совсем  не
освободил  представителей  труда  от  закамуфлированной   власти   капитала.
Освобождение же трудящегося от власти капитала может привести к закрепощению
мысли. Всякая власть, открыто и прикрыто, заключает  в  себе  яд.  Настоящее
освобождение  произойдет   лишь   тогда,   когда   будет   преодолена   идея
суверенитета,  к  какому  бы  субъекту  этот   суверенитет   ни   относился.
Непрерывный хаос самоутверждения народов порождает войны, и человечество все
время стремилось к преодолению этого хаоса, мечтало  о  всемирном  единении.
Можно установить три идеи: мировая империя (римская империя,  империя  Карла
Великого,  империя  Наполеона);   множество   суверенных   наций-государств,
стремящихся к  состоянию  равновесия;  мировая  федерация  свободных  наций,
отказавшихся от суверенитета и согласных  подчиниться  мировой  организации.
Только к последнему должно  стремиться,  но  это  предполагает  радикальное,
духовное и социальное изменение.
   Глава V. ОБ ИЕРАРХИИ ЦЕННОСТЕЙ. ЦЕЛИ И СРЕДСТВА
   Человек есть существо  оценивающее,  определяющее  качество.  Определение
ценностей и установка их иерархии есть трансцендентальная функция  сознания.
Даже дикарь совершает оценки. Но в нашем мире иерархия ценностей опрокинута,
низшее стало высшим, высшее задавлено. Это опрокидывание ценностей  касается
не только Советской России, но еще, может быть, более  Америки,  да  и  всей
Европы. Жизнь человеческих обществ стоит под  знаком  господства  экономики,
техники,  лживой  политики,  яростного  национализма.   Иерархия   ценностей
определяется по  принципу  пользы,  при  совершенном  равнодушии  к  истине.
Духовная культура задавлена. Ставится вопрос даже не о  ценностях,  творимых
человеком, а о ценности самого человека. Цели человеческой  жизни  померкли.
Человек перестал понимать, для чего он живет, и не имеет времени  задуматься
над смыслом жизни. Жизнь человека  заполнена  средствами  к  жизни,  которые
стали самоцелью. Подмена  целей  жизни  средствами  есть  очень  характерный
процесс человеческой  жизни,  которым  многое  объясняется.  Ярким  примером
является определяющая  роль  экономики,  поразившая  Маркса.  Но  экономика,
бесспорно,  относится  к  средствам,  а  не  к  целям  жизни.  Между  целями
человеческой жизни  и  средствами,  применяемыми  для  осуществления  целей,
существует  разрыв,  и  часто  нет  никакого  сходства.  Это  есть  одно  из
порождений объективации,  которая  всегда  совершает  разрыв  и  подчиняется
необходимости. То, что причина порождает следствие в мире феноменов, есть, в
сущности, ненормальное явление. Это ведет к тому,  что  в  низшем  состоянии
мира нужно применять силу  и  насилие  для  осуществления  какой-либо  цели.
Характерно,  что  никто  не  выставляет  прямо  злых   целей,   зло   всегда
прикрывается добром, всегда крадет у добра. Зло  видно  лишь  в  применяемых
средствах. Средства вообще всегда  свидетельствуют  о  духе  людей,  о  духе
свободы или рабства, любви или ненависти.  Есть  опасность  в  осуществлении
какой-либо цели во что бы то ни стало.  Если  для  осуществления  совершенно
справедливого социального строя и  счастия  людей  нужно  замучить  и  убить
несколько миллионов  людей,  то  главный  вопрос  совсем  не  в  цели,  а  в
применяемых средствах, цель уходит в отвлеченную даль, средства же  являются
непосредственной реальностью. Достоевский остро поставил вопрос о том, можно
ли построить райский блаженный мир на слезинке  одного  невинно  замученного
ребенка.  А  среди  миллионов   замученных   для   осуществления   грядущего
блаженства,  наверно,  есть  немало  невинных.  Принцип  "цель   оправдывает
средства" не нынче выдуман. Когда-то его приписывали иезуитам, применяли  же
его слишком многие. И вот что тут самое главное. Главное  даже  не  то,  что
средства аморальны, жестоки, не похожи на  высокие  цели.  Главное  то,  что
когда применяют злые, противоположные целям средства, то до цели никогда  не
доходят, все заменяют средствами и о целях забывают или они  превращаются  в
чистую риторику. Дурные средства формируют душу, добрые  же  цели  перестают
быть жизненной силой. Отсюда царство лжи, в которое погружен человек. Добрые
цели христианства в прошлом слишком часто осуществлялись дурными средствами.
Хотели насаждать христианство в Европе кровавыми  насилиями.  Православие  в
Византии связано было  со  зверской  жестокостью.  Слишком  известны  костры
инквизиции, Варфоломеевская ночь, отрицание свободы совести и мысли и многое
другое. Дурные средства привели к вырождению, а не укреплению  христианства.
Добрые  цели  свободы,  равенства  и  братства  французской  революции  тоже
осуществлялись кровавым насилием, террором, свирепствовавшим  в  продолжение
всей революции. Создано было капиталистическое общество XIX в., в котором не
было никакого равенства  и  еще  менее  братства.  Русская  коммунистическая
революция тоже применяла террор. Она  поныне  не  создала  ни  братства,  ни
коммюнитарного общества. Никогда свобода не  осуществляется  через  насилие,
братство  через  ненависть,  мир  через  кровавый  раздор.  Дурные  средства
отравляют. Осень революции никогда не походит на ее весну. В практике дурных
средств все объявляется дозволенным в отношении  врага,  которого  перестают
считать человеком. И образуется  безвыходный  магический  круг.  Смысл  слов
Христа о любви к врагам выводит из этого магического круга, круга ненависти.
Когда во  имя  освобождения  утверждают  ненависть  и  месть,  то  наступает
порабощение. Организация более справедливого и благостного общества не  есть
цель, есть лишь средство для достойного человеческого  существования.  Целью
человечества  остаются  высшие   ценности,   но   которые   предполагают   и
очеловечение средств. Цель имеет смысл лишь в том  случае,  если  ее  начать
осуществлять сейчас же, тут.
	 
   Есть два типа  философии:  философия  ценностей  и  философия  блага  или
пользы.  Ценность  есть  качество,  господствует  же  философия  количества.
Марксизм есть философия блага, а не ценностей.  С  марксистами  нельзя  даже
говорить об иерархии  ценностей,  ибо  они  не  принимают  самой  постановки
вопроса о ценности, для них существует только необходимость, польза,  благо.
В противоположность философии  марксизма,  философия  Ницше  есть  философия
ценностей. Человек для него есть прежде всего творец ценностей. Но философия
ценностей у Ницше  противоречива  и  неоправданна  вследствие  биологической
окраски его философии  и  видения  смысла  жизни  в  воле  к  могуществу.  С
необыкновенной силой раскрывается в стихах Пушкина  столкновение  творческой
свободы поэта и утилитарных требований человеческой  массы,  черни,  которая
была у него, может быть, более всего чернью дворян, чиновников,  придворных,
а не трудящихся масс. Чернь может менять свой социальный  состав.  Пушкин  в
страстной защите свободы творца обращался к  черни:  "Как  ветер  песнь  его
(поэта) свободна", "печной горшок тебе дороже, ты пищу в нем  себе  варишь".
Пушкин говорил слова, которые так возмущали в 60-е  годы:  "Мы  рождены  для
вдохновенья, для звуков сладких и молитв". И еще: "Поэт, не  дорожи  любовию
народной. Ты царь, живи  один.  Дорогою  свободной  иди,  куда  влечет  тебя
свободный ум". Но тот же Пушкин сознавал  свое  служение  народу  и  в  этом
служении предвидел оценку себе грядущими поколениями.  Нельзя  без  волнения
читать эти строки:  "Я  памятник  себе  воздвиг  нерукотворный,  к  нему  не
зарастет народная тропа"... "Слух обо мне пройдет по всей  Руси  великой"...
"И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые  я  лирой  пробуждал,
что в мой жестокий век прославил я свободу и милость к падшим призывал"7.  И
служение не противоречит творческой свободе, оно не может быть вынужденным и
не имеет никакой цены, когда является  результатом  насилия.  Самым  большим
злом является утилитарное отношение к истине. Истина совсем  не  есть  слуга
человека, и она оправдывается  совсем  не  пользой,  которую  она  приносит.
Человек призван служить истине. Для темы об иерархии  ценностей  огромное  и
фатальное значение имело признание экономики предпосылкой всей  человеческой
жизни. Экономический материализм видит в экономике первореальность,  которая
противополагается иллюзии сознания.  Но  оно  основано  на  явном  смешении.
Экономика лишь необходимое условие и средство человеческой жизни, но не цель
ее, не высшая ценность и не  определяющая  причина.  Я  не  могу  заниматься
философией,  не  имея  пищи,  одежды,  крова.  Но  философия  нисколько   не
определяется этими условиями. Тезис материализма, что высшее есть эпифеномен
низшего  и   объясняется   из   него,   есть   коренная   ложь,   совершенно
неубедительная. Все высшее в человеческой жизни, чем только и определена  ее
ценность, для материалиста должно  быть  иллюзией  сознания,  которую  нужно
изобличать.  Это  лишь  деградирование  человека.  Высшие  цели   жизни   не
экономические и не социальные, а  духовные.  Величие  народа,  его  вклад  в
историю человечества определяется не могуществом государства,  не  развитием
экономики, а духовной  культурой.  Германия  была  наиболее  велика  и  была
вершиной европейской культуры не тогда, когда она была империей Бисмарка,  а
когда состояла из небольших государств. Великая культура Греции была связана
с маленьким государством. Великий творческий  подъем  Возрождения  в  Италии
связан с периодом раздробления Италии. Правда,  великое  творчество  русской
культуры XIX в. связано с великой  Империей,  но  она  вся  была  направлена
против  Империи.  Творчество   ценностей   духовной   культуры   совсем   не
пропорционально государственной и экономической силе первенствующих стран.
   Революция  есть  фатум  в  жизни  народов,  ее  течение  не  определяется
свободой,  в  нем  есть  неотвратимость.  Это  обыкновенно  плохо   понимают
современники. Революция есть передвижение масс и потому не может не понижать
качества. Революция всегда опрокидывает иерархию ценностей. Многие  ценности
свергаются  революцией  вследствие  ложного  использования  их  в   прошлом.
Революцию нельзя свергать, ее нужно  внутренне  изживать,  защищая  дух,  на
который она всегда посягает. Если революция  отрицает  свободное  творчество
духовных ценностей, то его отрицала и организованная, затвердевшая  в  своих
формах религия прошлого. Много  раз  говорилось,  что  творчество  ценностей
совсем не нужно для спасения души в вечной жизни. И приходится признать, что
это верно. Но творчество ценностей нужно не  для  спасения,  а  для  полноты
Царства Божьего на  небе  и  на  земле.  Лишь  судебное  понимание  видит  в
христианстве исключительно религию спасения. Но это идея экзотерическая,  на
большей глубине христианство есть  религия  осуществления  Царства  Божьего,
индивидуального,  социального  и  космического  преображения.  Есть  большая
аналогия в  отношении  социальной  революции  к  творческим  ценностям.  Для
осуществления  социальной  правды,  для  уничтожения  эксплуатации  человека
человеком, для создания бесклассового общества совсем  не  нужно  свободного
творчества,  философии  и   эстетических   ценностей,   вредна   религиозная
мистическая   настроенность,   противоречит   цели   социальной    революции
аристократическое понимание духовной культуры. Все  это  лишь  отвлекает  от
социальной борьбы, мешает осуществлению единого на потребу.  Об  этом  много
раз приходилось слышать не только сейчас, но и пятьдесят  и  семьдесят  пять
лет  тому  назад.  Внешне  это  кажется  правдоподобным,  но  внутренне,  по
существу, это абсолютно ложно  и  обнаруживает  раздробленность  и  слабость
человека. Революция в  глубоком  смысле  слова,  если  она  не  есть  только
перемена одежды, как слишком  часто  бывает,  есть  целостное,  интегральное
изменение человека и человеческого общества. Нельзя осуществлять  социальной
правды  без  истины  и  красоты.  Если  жизнь,  созданная  после  социальной
революции, будет уродлива и будет находиться на очень низком уровне познания
истины, то это будет показателем внутренней порчи. Уродство есть также ложь.
Красота, как высшая ценность, нужна и для социальной реорганизации общества.
Иначе исказится тип человека, не будет стиля и формы, образа и гармонии. При
утилитарной точке зрения использования оказываются допустимыми все средства.
Тут мы встречаемся с самой зловещей ошибкой в отношении к жизни. Нет  ничего
более злого, чем стремление осуществить во что бы то  ни  стало  благо.  Это
обыкновенно означает не излучение благостной энергии, преображающей человека
и человеческое общество, а скорее излучение злой энергии  для  осуществления
благостной цели. Преображающую же правду нужно  видеть  не  столько  в  том,
чтобы человек ставил себе благостную цель,  осуществляя  ее  средствами,  не
похожими на цель, сколько  в  том,  чтобы  он  излучал  благостную  энергию.
Средства в гораздо большей степени заполняют жизнь людей, чем цели,  которые
могут делаться все более и более отвлеченными. При точке зрения качественных
ценностей цели осуществляются  средствами,  которые  сами  признаются  этими
ценностями.  Ужас  человеческой  жизни  заключается   в   том,   что   добро
осуществляют при помощи зла, правду - при помощи лжи, красоту -  при  помощи
уродства, свободу -  при  помощи  насилия.  Для  осуществления  доброй  цели
совершали величайшие ужасы. Это имеет глубокие  причины.  Такие  утилитарные
деформации  происходили  и   в   христианстве.   Для   осуществления   целей
христианства считали возможным применять кровавое  насилие,  и  христианство
так же не осуществилось, как не осуществлялись и цели революций. Это связано
прежде всего с проблемой времени, со взглядом на настоящее  не  как  цель  в
себе, а как на средство для будущего, для такого будущего,  которое  никогда
не наступает.  Сила  и  польза  ставятся  выше  духа  и  истины.  Достаточно
обнаружено, что нельзя осуществить братство людей без  творческого  изучения
братства в применяемых средствах. Насилие и принуждение допустимы только для
ограничения проявлений зла, для защиты слабых. И это должно  иметь  место  в
борьбе против злостной эксплуатации, только  в  агрессивных,  захватнических
войнах.
	 
   Творчество   духовной   культуры,   духовных   ценностей,    религиозных,
познавательных, моральных и эстетических  -  аристократично  и  предполагает
существование  духовной  аристократии.  Духовная  аристократия  будет  и   в
бесклассовом обществе. Ее исчезновение означало  бы  исчезновение  качества.
Качество - аристократично. Это не значит, что духовная  культура  существует
лишь для немногих.  Творчество  великих  творцов,  напр.  у  нас  Пушкина  и
Л.Толстого,  имеет  всенародное  значение.  Но  тут  надо  предостеречь   от
смешения, которое сейчас все время происходит. Всенародное творчество совсем
не значит коллективное творчество и заказное творчество. Всенародное  ничего
общего не имеет с коллективным. Великий творец всегда индивидуален, никому и
ничему не подчинен, и в своем индивидуальном творчестве выражает дух народа;
он даже гораздо более выражает дух своего народа,  чем  сам  народ  в  своей
коллективной жизни. И всякий творец свободен, он не терпит принуждения. Он в
свободе совершает свое служение. Когда творец исполняет социальный заказ без
свободы, то продукты творчества могут быть  лишь  бездарными  и  ничтожными.
Такого рода активность относится к сфере полиции, а не к  сфере  творчества.
Употребляя довольно противное современное выражение, можно было бы  сказать,
что Вергилий исполнял социальный заказ цезаря Августа, но  он  исполнял  его
свободно, изнутри, подчиняясь творческому порыву. Только  потому  он  создал
гениальное произведение. Русская литература XIX в. всегда  была  литературой
служения и учительства. И нам смешно читать, когда в современной французской
литературе "engagement"5 считается чем-то новым. Сартр  в  своих  статьях  о
литературе иногда говорит то, что в России  в  60-е  годы  говорили  русские
критики  Чернышевский,  Добролюбов,  Писарев,  но  выражает  это   в   более
утонченной  форме.  В  конце  концов  происходит  возврат   к   марксистской
классической точке зрения на культуру и литературу. Так хотят спасти себя от
рафинированного декаданса. Культурная элита переживает тяжелый кризис, и  ей
грозит исчезновение в массовом социальном движении нашего времени. Об этом я
не раз уже писал. Изоляция, гордыня, презрение должны вести к гибели. Только
сознание своего служения может спасти. Гений выражает судьбу  народа,  а  на
вершинах и судьбу человека и мира. Но  есть  обратная  опасность,  опасность
приспособления и утери свободы. Творец прежде всего и превыше  всего  должен
хранить свою творческую свободу. Только через эту свободу возможно для  него
служение  и  выражение  судьбы   народа.   Одинаково   ложен   изолированный
индивидуализм   и   механический   производственный   коллективизм.    Слово
"коллективизм" должно было быть совершенно исключено; мы дальше увидим,  что
оно лишь карикатура на  коммюнотарность.  Коммюнотарность  всегда  свободна,
коллективизм  всегда  принудителен.  Нельзя  допустить  понижения   качества
творчества  во  имя  количества.  Делом  творцов  культуры  должно  быть  не
унизительное   приспособление   к   массовому   социальному   движению,    а
облагораживание этого движения, внесение в  него  аристократического  начала
качества. Народ выражает свое призвание в мире в своих великих творцах, а не
в безликой коллективности.  Такие  великие  явления  мировой  культуры,  как
греческая трагедия или культурный ренессанс, как германская культура XIX  в.
или русская литература XIX в., совсем не  были  порождениями  изолированного
индивидуума  и  самоуслаждением  творцов,  они  были   явлением   свободного
творческого духа. Служение народу есть вместе  с  тем  творческое  созидание
народа. Творчество духовной культуры  всегда  означает  соблюдение  иерархии
ценностей, единственной иерархии, которая может быть оправдана. Это приводит
нас к столкновению ценности справедливости и ценности свободы, основной теме
современной мировой эпохи.
   Сейчас очень любят  противополагать  ценность  социальной  справедливости
ценности свободы и предлагают выбирать. Эти основоположные в жизни  общества
ценности  располагают  географически:  Советская  Россия  -  за   социальную
справедливость, Америка - за свободу. Поэтому считают неизбежным,  конфликт.
При этом свобода оказалась почти совершенно отожествленной  с  капитализмом.
Против такого рода постановки вопроса нужно всеми силами протестовать.  Меня
будет сейчас интересовать совсем не политическая злоба дня, а вечный  вопрос
о справедливости и свободе. По существу, о свободе и ее  противоречиях  речь
будет идти в следующей главе.  Но  возможно  ли  противополагать  свободу  и
справедливость?  Свобода  есть  что-то  гораздо   более   изначальное,   чем
справедливость.  Прежде  всего   справедливость-юстиция   есть   совсем   не
христианская идея, это идея  законническая  и  безблагодатная.  Христианство
явило не идею справедливости, а идею правды. Чудное русское слово  "правда",
которое не имеет соответствующего выражения на других языках. Н