природу общественности как послушание последствиям греха и приспособление  к
необходимости кесарева царства. Это - последний предел  пути  необходимости,
отдания всего кесарю, пути, не раскрывающего творческую  тайну  о  человеке.
Именно материалистический социализм всего более отрицает  общение  в  любви,
общение в Духе, признает лишь общение в необходимости,  общение  в  материи.
Марксистский социализм  -  последнее  слово  общественности,  основанной  на
некосмическом   состоянии   мира   и   на   разобщенности,    разорванности,
отчужденности людей. Социализм - последняя справедливость и последняя правда
людей в усилии их соединиться и  устроиться  в  царстве  кесаря  по  законам
природной необходимости. Социализм - последнее послушание в несении  бремени
мира, справедливое распределение этого бремени.  В  социализме  всегда  есть
отрицательная  правда  и  положительная  неправда.   Наряду   с   элементами
справедливости  в  социализме  царит  стихия,  из  которой  может  развиться
общественность  антихристова.  Ибо  антихристова  общественность   и   будет
последним результатом безбожного устроения мирского  царства,  человеческого
муравейника, последним воплощением буржуазности, последним явлением рабского
пути необходимости. Только творческая общественность, общественность в  духе
любви и свободы в силах  противиться  общественности  антихристовой.  Всякая
общественность, послушная бремени "мира", на противоположных  своих  полюсах
уклоняется  к  общественности  антихристовой  -  на  полюсе  империализма  и
социализма, самодержавного государства и социальной республики.
   В отяжелевшей общественности кесарева мира смешиваются и  чередуются  два
ложных начала: ложный иерархизм и ложный демократизм.  В  ложном  иерархизме
оценивается не внутренний человек и не подлинные  его  качества,  л  человек
внешний и его буржуазное положение в мире. В ложном  иерархизме,  иерархизме
царства кесарева, качества  человека  и  неповторимая  его  индивидуальность
приносятся в жертву вне человека лежащей иерархии социальной среды, иерархии
буржуазных положений. Поэтому  ложный,  социальный  иерархизм,  в  сущности,
уравнивает   индивидуальности   перед   фиктивными   ценностями   буржуазных
положений, лишает человека его коренных и глубоких качеств, противоборствует
подлинной метафизической иерархии  мира.  Это  -  иерархизм  не  творческий,
иерархизм  инерции,   косности,   скованности   мира.   Ложному   иерархизму
противостоит ложный  демократизм  -  обратная  его  сторона.  Демократизм  в
метафизическом смысле  этого  слова  отвергает  не  только  ложную  иерархию
социальных положений, иерархию косных оценок,  но  и  подлинную,  внутреннюю
метафизическую  иерархию  мира,  на  которой  покоится  все  качественное  и
индивидуальное.  Демократизм  механически  уравнивает  все  качественное   и
индивидуальное, истребляет внутреннего человека во  имя  человека  внешнего.
Для метафизики демократизма человек определяется  также  не  по  внутренним,
всегда разностным своим качествам, а по механически уравненному  социальному
положению.  Метафизика   демократизма   признает   положительной   ценностью
отрицательную и пустую, чисто механическую идею равенства и с ней  связывает
пафос справедливости. Но равенство само по себе не есть ценность.  Равенство
-  зло,  когда  во  имя  его  убиваются  качества  и   отвергается   величие
индивидуальности. Последовательная метафизика демократизма глубоко враждебна
всякому призванию и всякому величию. Это - плоскостная метафизика,  боящаяся
всего горного и  возвышающегося.  Метафизика  демократизма  противоборствует
стихии гениальности и отвергает водительство великих. Для нее власть в  мире
должна  принадлежать  механике  количеств,  не   высоко-индивидуальному,   а
средне-общему. Демократизм силится подчинить  качественное  количественному,
индивидуальное  -  общему,  великое  -  среднему.  Но  всякая   ценность   -
качественна,  индивидуальна   и   горна.   И   потому   ценность   равенства
демократической метафизики враждебна всякой  ценности.  Демократизм  так  же
враждебен космосу и его  органической  иерархии,  как  и  ложный  буржуазный
иерархизм.  Индивидуальность  и  все  ее  ценные  качества  предполагают  не
уравнительный механизм мира,  а  органический  его  иерархизм.  Призвание  и
величие в мире возможны лишь в том случае, если  есть  в  мире  органический
иерархизм. Христианство признает равноценность всех человеческих  душ  перед
Богом и даже не равноценность,  а  абсолютную  ценность  всех  душ.  Но  эта
абсолютная ценность души, или внутреннего человека, не только ничего  общего
не  имеет  с  механическим  уравнительным  равенством  -  она  глубоко   ему
враждебна,  ибо  механическое,  уравнивающее  равенство  отрицает   душу   и
истребляет внутреннего  человека  во  имя  внешнего  социального  положения.
Христианство по мистическому своему смыслу совсем  не  демократично,  оно  -
подлинно,  внутренно  иерархично  и  аристократично.  Признание  внутреннего
человека  в  его   неповторимой   индивидуальности   и   качественности,   в
единственности его призвания и  места  в  мире  предполагает  метафизическое
признание внутреннего и аристократического строя  мира,  иерархического  его
организма. Этот подлинный, метафизический иерархизм и  аристократизм  всегда
был источником всякого величия в мире, всякого повышения качеств и ценностей
человеческой жизни, всякого движения в мире.  Метафизика  демократизма,  при
всем ее революционном обличии, в существе  глубоко  консервативна,  инертна,
косна, враждебна повышению качеств и ценностей, пуглива и боязлива  в  своем
отношении ко всякому величию. Лишь  подлинный  аристократизм,  аристократизм
внутреннего человека,  а  не  внешнего,  буржуазного  положения  может  быть
динамическим, творчески-революционным началом. Аристократия есть единственно
должная, желанная, нормальная, космическая форма властвования  в  мире,  ибо
это - властвование внутреннего человека, властвование призванных и  великих.
Это - аристократия жертвенного служения. Эта  аристократия  не  может  иметь
никаких точек соприкосновения с ложным,  буржуазным  иерархизмом  социальных
положений, ибо ложный  иерархизм  так  же  враждебен  внутреннему  человеку,
враждебен индивидуальному призванию и величию,  как  и  ложный  демократизм.
Ложный иерархизм и ложный Демократизм - две стороны одной и той же  болезни,
подобно государственному абсолютизму и анархизму, буржуазному капитализму  и
социализму и т.п.
   Та же антитеза  существует  и  по  отношению  к  свободе.  В  отличие  от
равенства свобода есть положительная  ценность.  Но  и  свобода  может  быть
отрицательно пустой. Лозунги формальной свободы, свободы хотеть  того,  чего
захочешь, - отрицательные и пустые. Это детская свобода или рабья свобода. В
ней нет ничего органического, нет содержания, нет связи с  мировыми  целями.
Формальная свобода для свободы, без цели и содержания,  есть  лишь  обратная
сторона деспотизма и рабства. Политические революции  слишком  часто  бывают
основаны на этой детской и рабьей свободе,  и  деятели  их  бывают  заражены
психологией, развившейся  в  атмосфере  деспотизма.  Зрелая,  содержательная
свобода  предполагает  возрастание  и  подъем  внутреннего   человека,   его
органическое  воссоединение   с   другими   людьми   и   космосом.   Зрелая,
положительная   свобода   имеет    космическое    содержание    и    мировую
целестремительность, она противна произволу. И только та свобода может  быть
творческой,  которая  открывает  место  человека  в  космическом  организме.
Внешняя, отрицательная, рабья свобода всегда со страхом косится  на  свободу
соседа и занята разграничением  враждующих  свобод  соседей.  Положительная,
зрелая, творческая свобода не может иметь этих вечных страхов и не может так
интересоваться этими  размежеваниями,  ибо  связана  с  органическим  строем
космоса. Этим не отрицается смысл всякого права, ибо к органическому  нельзя
принудить, любить нельзя заставить. Право хранит свободу в эпоху разобщения.
   Спенсер противопоставлял промышленный тип  общества  типу  воинственному.
Это противопоставление носило у него характер  позитивно-социологический179.
Но противоположность между воинственностью и  буржуазностью  имеет  и  более
глубокий метафизический смысл. В мире этом, в мире,  отяжелевшем  от  греха,
дух воинственный наименее  буржуазен,  наиболее  переходит  за  грани  мира.
Средние века  -  наименее  буржуазная  и  наиболее  воинственная  эпоха.  До
конечной победы над злом, до преображения этого мира в новую землю  и  новое
небо дух  воинственный  не  может  и  не  должен  быть  истреблен  в  сердце
человеческом.   Это   неумирающий   дух   рыцарства,   вечно    противящийся
окончательной  победе  буржуазности,  дух  священного   негодования   против
переходящего все пределы  зла.  Идея  буржуазного  вечного  мира  -  дурная,
уродливая, совсем не божественная идея. Вечный божественный  мир  недостижим
через мир буржуазный, ибо  подлинный  вечный  мир  есть  приведение  мира  в
состояние космическое, к божественно  прекрасной  гармонии.  Буржуазный  мир
буржуазного мира - не космичен, это плохая бесконечность вражды, введенной в
нормы и границы из целей  корыстных  и  слишком  человеческих.  Жертвенность
войны ставит ее выше  безопасности  буржуазного  мира.  Ныне  и  сама  война
принимает буржуазный характер, определяется биржей и мировым  обменом.  Этот
промышленно-буржуазный  характер   войны   должен,   конечно,   привести   к
буржуазному миру, к плохому, лживому миру. В этом  буржуазном  конце  всякой
воинственности есть почти что техническая неизбежность. Но буржуазный мир не
может быть  вечным,  ибо  он  прикрывает  глубокую  вражду,  незамиренность,
некосмичность.   Буржуазный   мир   вновь   приведет   к    катастрофической
воинственности, уже апокалиптической.
   Торжество буржуазного духа привело в XIX и XX веке к ложной  механической
цивилизации,   глубоко   противоположной    всякой    подлинной    культуре.
Механическая, уравнивающая, обезличивающая и обесценивающая цивилизация с ее
диавольской техникой, слишком уж похожей на  черную  магию,  есть  лжебытие,
призрачное бытие,  вывернутое  бытие.  Буржуазная  цивилизация  есть  предел
некосмичности мира. В ней гибнет внутренний  человек,  подменяется  внешним,
автоматическим человеком180. Цивилизация развила огромные технические  силы,
которые по замыслу  должны  уготовить  царство  человека  над  природой.  Но
технические силы цивилизации  властвуют  над  самим  человеком,  делают  его
рабом, убивают его душу. Современный человек плохо знает природу развиваемых
им технических сил цивилизации.  Магическая  природа  этих  технических  сил
остается закрытой для современного  человека.  Создается  магическая  среда,
заколдовывающая душу человека, среда жизни  человеческой,  небезопасная  для
духа, для души и для тела.  В  колоссальной  технической  цивилизации  точно
выпущены на свободу злые демоны, мстящие падшему человеку за его царственное
притязание. Власть  электричества  над  современной  жизнью  человечества  -
подозрительная власть. Более  прозорливые  начинают  подозревать  магическую
природу электричества. Электричество убивает уже  дух  человека,  организует
безличное, бескачественное царство буржуазности. Через  магию  электричества
восхотел человек достигнуть царства мира сего и достиг  рабства  и  духовной
смерти. Человек бессилен уже справиться с теми техническими силами,  которые
он высвободил и которым дал ход.  Цивилизация  не  осуществляет  царственной
мечты человека. Развитая капиталистическая экономика XX  века  не  есть  уже
простое библейское проклятие - добывать  хлеб  свой  в  поте  лица.  В  этой
экономике есть темная магия фиктивного, ложного бытия. В технике и экономике
современной цивилизации  не  творится  новая,  царственная  жизнь  человека.
Овладение природой не может осуществиться через вражду и отчуждение от нее и
вражду и отчуждение человека от человека.  А  поистине,  человек  призван  к
царственной и творческой роли в мире. Поистине, человек  должен  властвовать
над  природой  силой  белой  магии.   Выявление   темно-магической   природы
технической  цивилизации   приведет   к   выявлению   полюса   обратного   -
беломагической  техники  и  экономики.  Это  вплотную  подводит  к  проблеме
творчества космической общественности,  т.е.  к  переходу  на  иной  мировой
путь181.  Положительный  смысл  футуристической  цивилизации  с  ее   жуткой
автоматичностью и механичностью я вижу лишь в том,  что  в  ней  совершается
судьба материального мира, конец рода. Есть правда в том, что  материальная,
родовая  органическая  жизнь  должна  кончиться  автоматом,   механизмом   и
расколоться, расслоиться. Это трагический переход в  новый  план  бытия.  Но
низко и трусливо было бы впасть в пессимизм. Дух человеческий должен в путях
своего  освобождения  пройти  через  машинизацию,   через   распятие   всего
органического в механизме.
   Новый Град не может  твориться  из  элементов  ветхой  общественности.  К
новому Граду нет путей ни консервативных, ни эволюционных, ни революционных.
Никакая общественная эволюция не ведет к грядущему царству богочеловечества.
Государство,  право,  хозяйство  нельзя  преобразить   в   христианские,   в
богочеловечество, в Град Божий. Нельзя утвердить христианского государства и
христианского хозяйства путем охранения, потому что их никогда  не  было,  и
нельзя утвердить их путем эволюции и революции, потому  что  их  никогда  не
будет. Всякое государство и всякое хозяйство по существу не  христианские  и
противные Царству Божьему. Чтобы Град Божий воцарился в мире, должна сгореть
всякая ветхая  общественность,  всякое  государство,  всякое  право,  всякое
хозяйство. Новая общественность  сотворится  не  из  элементов  "мира",  она
сотворится в "мирском" смысле из ничего,  из  других  истоков,  лежащих  вне
мировой общественной эволюции, из Духа, а не из мира.  Новая  общественность
есть движение не по плоскости, а по вертикали. Нельзя возлагать надежд ни на
какой общественный слой или класс, ни на какую историческую силу, а лишь  на
личности, в Духе возрожденные.  Коренная  ошибка  всех  исканий  религиозной
общественности - именно  в  этой  надежде  добыть  новую  общественность  из
старой. Консервативные учения о религиозной общественности  и  революционные
учения о религиозной общественности одинаково хотят вывести  Град  Божий  из
"мира" и не порывают окончательно с принципом эволюции, трансформации ветхой
общественности  в  новую.  Ветхая  общественность  эволюционирует,  но   она
продолжает покоиться на  тех  же  началах.  Огромная  эволюция  лежит  между
самодержавным  государством  и  феодальным  хозяйством   и   демократической
республикой и социализмом, но социализм и демократическая республика так  же
пребывают в  ветхой  общественности,  в  послушании  бремени  греха,  как  и
феодальное  хозяйство  и  самодержавное  государство.  Можно  признавать   и
неизбежность,  и  благостность  этой  эволюции,  но   проблема   религиозной
общественности этим не затрагивается. Вся ветхая общественность и вся старая
цивилизация (она выявилась вполне лишь  в  новом  XX  веке)  должна  сгореть
дотла, чтобы Новый Иерусалим сошел с неба на землю. Путь к Новому Иерусалиму
- жертвенный. Сказано, что он с неба сойдет. Это значит, что он творится  не
из элементов "мира". Нельзя отрицать смысла мировой общественности и мировой
цивилизации, но смысл этот не в эволюционном  их  преобразовании  в  Царство
Божье, в Град грядущий. Град новый есть творимая Церковь,  творимая  в  Духе
вне эволюции мира. Характеристика религиозной общественности  как  теократии
все еще находится во власти ветхозаветного сознания. В самой идее  теократии
есть  еще   тяжесть   греха.   Теократия   все   еще   есть   преобразование
государственности    в    религиозную     общественность.     Теократическая
общественность - в "мире",  а  не  в  Духе.  Новая,  творческая  религиозная
общественность - и не теократия, и не анархизм, и не государственность, и не
социализм;  она  невыразима  в  категориях  "мира",  непереводима  на   язык
физического плана жизни. Царство Божье приходит  неприметно  для  "мира",  и
человек входит в него лишь в мере своего роста в Духе. Посколько человек еще
вне высших достижений Духа, посколько  он  принадлежит  к  физической  плоти
мира, он  должен  участвовать  в  эволюции  мирской  общественности,  должен
платить  дань  кесарю.  И  все  рационалистические  споры  о   хилиазме,   о
тысячелетнем Царстве Христовом должны быть отброшены. Будет ли  тысячелетнее
Царство Христово на земле или на небе, в этом мире или ином мире, в  материи
или только в духе? Царство Христово лежит вне эволюции "мира". Царство Божье
родится не из элементов "мира". Но это не значит, что  Царство  Христово  не
будет на земле. Ибо земля - метафизична, а не  только  физична,  земля  наша
принадлежит и иному миру, она принадлежит  вечности.  Равно  как  и  тонкая,
преображенная плоть наша принадлежит иному  миру,  принадлежит  вечности.  И
религиозная общественность родится не в  физической,  а  в  духовной  плоти.
Новый Иерусалим явится катастрофически, а не эволюционно, из творчества духа
богочеловеческого, а не из "мира", не из  ветхой  общественности.  Но  Новый
Иерусалим  будет  на  земле  и  явлен  будет  во  плоти,  не  физической,  а
преображенной плоти.
   ГЛАВА XIII. ТВОРЧЕСТВО И МИСТИКА. ОККУЛЬТИЗМ И МАГИЯ
   В  мистике  во  все  времена  раскрывался  мир  внутреннего  человека   и
противостоял миру  человека  внешнего.  Мистические  откровения  внутреннего
человека  всегда  учили  в  разных  формах  о   микрокосмичности   человека.
Мистический опыт раскрывает внутри человека космос, всю огромную  вселенную.
Мистика  глубоко  противоположна  всякому  замкнутому,   изолированному   от
космической  жизни   индивидуализму,   всякому   психологизму.   Мистическое
погружение в себя есть всегда выход из себя, прорыв за грани. Всякая мистика
учит, что глубь человека  -  более  чем  человеческая,  что  в  ней  кроется
таинственная связь с Богом  и  миром.  Истинный  выход  из  себя,  из  своей
замкнутости и оторванности скрывается внутри самого себя,  а  не  вовне,  во
внутреннем, а не во внешнем. Так учит всякая  мистика.  Человек,  о  котором
учит психология, все еще - внешний, а не внутренний человек. Душевная стихия
не есть еще мистическая стихия. Внутренний человек - духовен, а не  душевен.
Мистическая стихия - духовная, она глубже  и  изначальнее  стихии  душевной.
Исторически мистическими называли и  явления,  принадлежащие  к  астральному
плану человека. Мистика не была еще  достаточно  отделена  от  магии.  Но  в
строгом, дифференцированном, абсолютном смысле слова мистикой можно  назвать
лишь  то,  что  относится  к  духовному  плану.  В  мистике  есть   духовное
дерзновение и почин внутреннего человека, глубочайших глубин духа.  Феномены
чисто душевные и астральные  не  могут  быть  еще  названы  мистическими  и,
вернее, могут быть названы  магическими.  Мистика  животворит  и  духотворит
истоки и корни всякой религиозной жизни. Мистика и есть бытийственная основа
всякого религиозного  сознания,  темный  исток  религиозной  жизни.  Религия
переводит в сознание и в быт то, что в мистике непосредственно  переживается
и  открывается.  Догматическое  сознание  вселенских   соборов   было   лишь
объективированным  переводом   того,   что   непосредственно   увидалось   в
мистическом опыте. И в догматах условным языком рассказывается о мистических
встречах.  Догматы  мертвеют  и  вырождаются  во  внешний  авторитет,  когда
теряются их мистические истоки,  когда  они  воспринимаются  внешним,  а  не
внутренним человеком, переживаются телесно и душевно, а не духовно. Бытовая,
историческая вера  есть  вера  внешн