:  в  эпоху  искупления,
эпоху новозаветную новый, творческий пол не открывается.  Откровение  нового
пола есть откровение творческой мировой  эпохи.  Христианство  утверждает  в
поле лишь послушание: или послушание аскетическое,  или  послушание  ветхому
полу, ограниченному законом.  В  христианстве  не  было  еще  положительного
откровения нового пола,  преображенного  пола,  откровения  жизни  пола  вне
родовой стихии и  природной  необходимости.  Не  была  до  конца  религиозно
сознана задача преображения пола, преображения,  а  не  убиения  пола  и  не
послушания ему. Не могло быть в дотворческую мировую эпоху сознано, что сама
оргийность пола должна быть преображена, выведена  из  родового  круговорота
природы  и  направлена  на  творчество  новой  жизни,  нового  мира,  а   не
истреблена. Поистине, всякая творческая энергия имеет  связь  с  оргийностью
пола, всегда исступающей  из  границ.  Оргийность  пола  есть  положительная
творческая энергия, которая может как подымать человека, так и  низводить  и
порабощать его. Глубоким в христианстве доныне было лишь огненное  отрицание
оргийности пола144.
   Религиозное самосознание личности  есть  кризис  родовой  стихии,  начало
выхода из рода. Мы живем в эпоху мирового  потрясения  родового  пола.  Лишь
теперь начинают выявляться окончательные последствия того надлома в  родовой
основе пола, который внесен был христианством.  Колеблется  ныне  натурализм
пола, "естественные" его нормы. Кризис рода  -  самое  мучительное  в  жизни
нового человечества, в кризисе этом рвется  человек  к  свободе  из  родовой
стихии, к новому полу. Никогда еще не были так распространены всякие  уклоны
от "естественного", рождающего пола,  никогда  не  было  такого  ощущения  и
осознания бисексуальности человека. "Естественные", твердые границы женского
и  мужского  стушевываются  и  смешиваются.   То,   что   принято   называть
"извращениями"  пола,  утончается  и   углубляется.   Становится   возможной
постановка вопроса о том, естествен ли в высшем смысле этого слова, нормален
ли рождающий, родовой пол с его сексуальным актом? Не есть ли  аномалия  сам
сексуальный акт?  Лишь  в  нашу  переходную  эпоху  можно  серьезно  в  этом
усомниться.    Все    органически-родовое    находит    свой     конец     в
механически-искусственном,  автоматическом.  Никогда  еще  не  было  сознано
окончательно, что религия Христа  обязывает  признать  "естественную"  жизнь
пола   ненормальной,   "естественный"   сексуальный   акт   -   извращением.
Христианство благословляло деторождение лишь как искупление греха, лишь  как
единственное оправдание мистической противоестественности  и  ненормальности
рождающей сексуальной жизни.  Христианство  в  корне,  мистически  отвергает
"естественные" критерии родового пола. Христианство  признает  естественным,
нормальным, должным лишь рождение от  Духа  и  связь  по  Духу.  Но  религия
искупления, освобождающая от греха родового пола,  не  открыла  еще  нового,
преображенного пола. Христианство допускало лишь аскетизм или  ветхую  семью
как приспособление к последствиям греха. Но глубокое христианское  отрицание
рода, осуждение ветхого пола должно было сказаться  на  протяжении  веков  и
тысячелетий.  Родовой  пол  был  надломлен  и  поколеблен.  Потрясены   были
"естественные" нормы и границы пола. Личность восстала для иного рождения  и
иной связи. Безысходная тоска пола охватила человека. Трагедия  пола  ставит
проблему отношения творчества и рождения.
   Половое  влечение  есть  творческая  энергия  в  человеке.  В  нем   есть
мучительный переизбыток  энергии,  требующий  исхода  в  мир,  в  объект.  И
несомненна  глубокая   связь   творчества   и   рождения,   их   родство   и
противоположность. В рождении, в создании новых жизней  находит  себе  выход
творческая энергия пола. В стихии рода, в  порядке  природной  необходимости
половая  энергия  разряжается   в   деторождении,   творчество   подменяется
рождением, бессмертное созидание - смертным созиданием. Существует  глубокий
антагонизм между творчеством вечного и  рождением  временного.  Совершенство
индивидуальное  и  деторождение  -  обратно  пропорциональны.   Этому   учит
биология, учит и  мистика.  Творческая  мощь  индивидуальности  умаляется  и
распадается в деторождении.  Личность  распадается  в  плохой  бесконечности
рода. Наиболее рождающий - наименее творящий. Рождение отнимает  энергию  от
творчества.  Творческая  гениальность  враждебна  стихии  рода,   с   трудом
совместима  с  деторождением.  В  рождающем  сексуальном  акте  всегда  есть
порабощение личности и надругательство над  творческими  порывами  личности.
Человек становится рабом  своей  творческой  половой  энергии  -  бессильный
направить ее на творческий половой  акт.  Женственность  Евы,  а  не  вечная
девственность побеждает  в  жизни  пола,  род  господствует  над  личностью.
Результаты  половой  жизни  не  соответствуют  ее  творческому  заданию.   В
природной половой жизни не  достигается  ни  соединение  мужа  с  женой,  ни
творчество вечного  бытия.  Каждый  рождающийся  должен  вновь  начать  этот
круговорот дурной множественности. В цепи  рождений  сковывается  творческая
энергия. Рождающая половая жизнь  и  есть  главное  препятствие  наступления
творческой мировой эпохи. Человеческий род,  пребывающий  в  стихии  ветхого
Адама и ветхой Евы, бессилен творить, так как тратит свою творческую энергию
на  продолжение  и  устроение  рода,  на  послушание   последствиям   греха.
Воскрешение  умерших  предков,   к   которому   призывает   Н.Федоров,   уже
предполагает переход энергии с рождения детей на воскрешение отцов.  Роковая
непреодолимость  природной  необходимости,  неизбежность  приспособления   к
данному порядку мира сосредоточены в точке рождающего сексуального акта.  От
этой лишь точки может начаться мировой сдвиг, мировое освобождение.  В  поле
должно совершиться изменение направления творческой энергии.  Пол  рождающий
преобразится в пол творящий. Наступление творческой мировой эпохи  знаменует
собой изменение природного порядка, а это изменение начнется прежде всего  в
точке пола, в точке  прикрепления  человека  к  природной  необходимости.  В
глубине пола творчество должно победить рождение, личность - род,  связь  по
Духу - природную связь по плоти и крови.  Это  может  быть  лишь  выявлением
нового, творящего пола, откровением творческой тайны о человеке как существе
половом. Это может быть также лишь откровением андрогинической, богоподобной
природы человека. Рождающий сексуальный акт, превращающий  человека  в  раба
стихийно-женственного порядка природы, преображается в свободный  творческий
акт145.  Половая  активность  направляется  на  создание  мира   иного,   на
продолжение творения. Это гениально провидел уже Платон. В  половой  энергии
скрыт источник творческого экстаза и  гениального  прозрения.  Все  подлинно
гениальное - эротично. Но эта  творческая  гениальность  придавлена  родовой
стихией, рождающим сексуальным актом. Сексуальный акт  по  существу  глубоко
противоположен всякой  гениальности,  всякому  универсальному  восприятию  и
универсальному  творчеству,  он  -   провинциален.   Гениальность   насквозь
эротична, но не сексуальна в специфическом, дифференцированном смысле  этого
слова. Гений может  жить  специфизированной  сексуальной  жизнью,  он  может
предаваться и самым крайним формам разврата, но  гениальность  в  нем  будет
вопреки такому направлению половой энергии, и в его родовой  стихии,  в  его
рождающем   поле   всегда   неизбежен   трагический   надлом.   Гениальность
несовместима с буржуазно устроенной половой жизнью, и нередко в жизни  гения
встречаются аномалии пола. Гениальная жизнь не  есть  "естественная"  жизнь.
Глубокие потрясения пола упреждают наступление новой  мировой  эпохи.  Новый
человек есть прежде всего человек преображенного пола,  восстанавливающий  в
себе андрогинический образ и подобие Божье, искаженное распадом на мужское и
женское в человеческом роде. Тайна о человеке связана с тайной об андрогине.
   Но  священная,  мистическая  идея  андрогинизма   имеет   свое   опасное,
карикатурное подобие в гермафродитизме. Вывороченный наизнанку андрогинизм в
"мире сем" принимает форму гермафродитизма. Но  всякий  гермафродитизм  есть
карикатурное уродство, подмена, лжебытие. Откровение о небесном андрогинизме
потому  и  должно  было  оставаться  эзотерическим,   что   была   опасность
вульгаризации  в  земном  гермафродитизме.   Это   уже   Фр.Баадер   глубоко
понимал146.  Андрогинизм  есть  богоподобие  человека,  его   сверхприродное
восхождение. Гермафродитизм есть животное, природное смешение двух полов, не
претворенное в высшее бытие. Женское эмансипационное  движение  по  существу
своему - карикатурно, обезьянно-подражательно, в нем есть гермафродитическое
уродство и нет красоты  андрогинической.  Идея  женской  эмансипации  доныне
покоилась на глубокой вражде полов, на зависти и на подражательности.  Всего
менее  можно   искать   в   феминистическом   движении   "последних   людей"
андрогинической  тайны  соединения.  Женщина  механическим  подражанием   из
зависти и вражды присваивает себе мужские свойства  и  делается  духовным  и
физическим  гермафродитом,  т.е.  карикатурой,  лжебытием.   Вражда   полов,
зависть,  конкуренция  и  подражание  противны  тайне  соединения.   Женская
эмансипация, конечно, является симптомом кризиса рода, надлома в поле, и она
лучше лицемерного принуждения в старой семье, но в ней нет нового человека и
новой жизни, основы ее ветхи. В кризисе  пола  я  не  знаю  более  глубокого
явления, чем явление гениального юноши Вейнингера с его  смертельной  тоской
пола, с его безысходной болью пола,  достигающей  высшего  трагизма,  с  его
ужасом перед злой женственностью. Вейнингер по-своему,  в  темноте,  ощупью,
беспомощно приближается к тайне андрогинизма, как спасению от ужаса пола, но
он не в силах  был  приобщиться  к  этой  тайне.  Он  философски  понимал  и
утверждал бисексуальность человеческого существа, но религиозно был разобщен
с тайной андрогинизма как образа и подобия Божьего.  Вейнингер  весь  был  в
незавершенном, взыскуемом искуплении, но как нехристианин он не знал  вечной
женственности, принявшей в себя Логос,  он  не  понимал  женственности  Девы
Марии34. Трогательно видеть,  какие  сверхчеловеческие  усилия  делает  этот
несчастный  юноша,  чтобы  подняться  до  божественной  эротики,  до  любви,
искупляющей грех пола. Он по-своему предчувствовал религиозную истину о том,
что женская стихия отпала от человека в грехопадении и стала объектом злого,
ложного влечения, источником рабства. Но он не хотел знать,  что  в  женском
есть такое же вечное-богоподобное, как и в мужском.  Человек-андрогин  -  не
мужчина, не дробное, распавшееся существо, а юноша-дева. Мистики чувствовали
андрогинизм нового Адама - Христа. Только этим можно объяснить отсутствие  в
абсолютном Человеке, в котором должна быть  заложена  полнота  бытия,  жизни
пола, похожей на жизнь человеческого рода. В Абсолютном  Человеке,  в  новом
Адаме не может быть дифференцированной, падшей жизни пола. А  новый,  вечный
пол не раскрывается нам еще в том аспекте Абсолютного Человека, в котором он
является нам как Искупитель, - в аспекте  голгофской  жертвы.  Положительное
раскрытие нового  пола  возможно  лишь  в  явлении  Абсолютного  Человека  в
творческой силе и славе, и оно уготовляется раскрывающейся в самом человеке,
в каждом из нас новой  жизни  пола,  т.е.  полом  творческим.  Культ  вечной
женственности внутренно присущ эпохе искупления, он связан с новой  Евой,  с
Девой  Марией  и  вхождением  Искупителя  в  мир  через   ее   просветленную
женственность. Культ вечной женственности был путь к освобождению  от  злой,
порабощающей женственности. Но в вечной женственности  не  раскрывается  еще
новый человек,  творческая  тайна  о  человеке.  Христианский  культ  вечной
женственности весь еще в старом дроблении полов.  Творческой  мировой  эпохе
присущ будет не культ вечной женственности, а культ  андрогина,  девы-юноши,
Человека - образа и подобия Божьего35. В нем раскроется тайна о человеке.  И
путь к этому  соединяющему  откровению  лежит  через  любовь.  Для  грядущей
мировой эпохи и для новой мировой жизни женственность утверждается в аспекте
девственности, а не материнства. Весь мировой кризис заостряется  в  роковой
гибели    материнства,    а    тем    самым     и     материи.     Наступает
футуристически-технический  конец  религии  рода,  религии   материнства   и
материи, и нет сил охранить и предотвратить от гибели родовую,  материнскую,
материальную органическую жизнь. От  материи  останется  лишь  преображенная
чувственность и вечная форма просветленной телесности, свободной  от  всякой
тяжести и органически-родовой необходимости.
   ГЛАВА IX. ТВОРЧЕСТВО И ЛЮБОВЬ. БРАК И СЕМЬЯ
   Обыденное "христианское" сознание вполне сходится с  обыденным  "мирским"
сознанием в признании лишь трех состояний пола: подзаконной семьи, аскетизма
и разврата. Ничего иного в  сфере  пола  не  допускает  это  среднеобыденное
сознание, и совершенно  безразлично,  как  формулирует  себя  это  сознание,
религиозно или позитивистически. Ведь христианство в  истории  часто  бывало
самым настоящим позитивизмом. Очень важно поставить ударение  над  тем,  что
все три признанные состояния пола определяются  по  сексуальному  акту  и  в
связи с ним; во всех случаях пол отождествляется с сексуальным актом. В этом
сказывается гипнотическая власть родовой стихии. Говорят лишь о  сексуальном
акте, который морально  и  социально  благоустрояется  и  упорядочивается  в
семье,  подчиняясь   деторождению,   совсем   отрицается   в   аскетизме   и
беспорядочно, неблагоустроенно,  распущенно  господствует  в  разврате.  Это
господствующее  в  разных  формах  сознание  говорит,  хотя  и  стыдливо,  о
сексуальном акте, но совсем молчит о сексуальной любви. О поле  говорят,  но
странно забывают о любви. Ибо, поистине, половая любовь не  вмещается  ни  в
категорию семьи, ни в категорию аскетизма, ни в категорию  разврата.  Любовь
не  есть  ни  упорядочивание  сексуального  акта  в  целях  деторождения   и
социального благоустройства рода, ни аскетическое отрицание всякой  плоти  в
жизни пола, ни разнуздание и распускание  сексуального  акта.  Любовь  ни  в
каком смысле не  есть  сексуальный  акт,  не  имеет  той  положительной  или
отрицательной связи с ним, которая всюду мерещится людям родового  сознания,
и  любовь  в  очень  глубоком  смысле   противоположна   дифференцированному
сексуальному акту, но совсем по-иному  противоположна,  чем  аскетизм.  Люди
родового  сознания,  как  религиозные,  так  и  позитивисты,  в  сфере  пола
исключительно сосредоточены на самом сексуальном акте и его  последствиях  и
совсем не видят универсального значения пола как для всего человека,  так  и
для всего космоса. Тайна пола совсем не есть  сексуальный  акт,  совершаемый
или для  добродетельного  деторождения,  или  для  развратного  наслаждения.
Прежде всего, совсем нельзя верить тому, что сексуальный  акт  когда-либо  и
кем-либо в мире совершался для добродетельных целей деторождения, он  всегда
совершался стихийно, по страсти, для призрачного самоудовлетворения147.  Род
торжествует  в  сексуальном  акте  не  потому,   что   добродетель   родовая
присутствует  у  кого-либо  как  цель,  а  потому,  что  он   бессознательно
господствует над человеком и смеется над его индивидуальными целями.
   Тайна  пола  раскрывается  лишь  в  любви.  Но  нет  области,  в  которой
господствовал бы такой инертный консерватизм и такое условное лицемерие, как
в  области  половой  любви.  Самые  крайние  революционеры  сплошь  и  рядом
оказываются консерваторами, когда поднимается вопрос о любви.  Революционное
сознание реже всего встречается в сфере пола и любви,  ибо  тут  оно  должно
быть наиболее радикально, скажу  даже  -  религиозно.  Социальные  и  ученые
радикалы  и  революционеры  думают  лишь  о  социальном  и   физиологическом
благоустройстве пола, вглубь  же  никогда  не  идут.  Любовь  скидывается  с
мировых расчетов и предоставляется поэтам и мистикам. Вспоминают  ли  любовь
Тристана  и   Изольды,   любовь   Ромео   и   Джульеты,   любовь,   воспетую
провансальскими трубадурами и Данте, когда говорят о  поле  "христиане"  или
"позитивисты" господствующего сознания? Их богословие и их наука, их  мораль
и их социология не знают любви, не видят в  любви  мировой  проблемы.  Можно
сказать, как относится к сексуальному акту и его  последствиям  христианское
богословие, и этика, и научная биология, и социология,  но  неизвестно,  как
они относятся к любви. Ветхородовое богословие и  ветхородовая  наука  и  не
могут знать любви. В  любви  есть  что-то  аристократическое  и  творческое,
глубоко индивидуальное, внеродовое, не  каноническое,  не  нормативное,  она
непосильна сознанию среднеродовому. Любовь лежит уже в каком-то  ином  плане
бытия, не в том, в котором живет и устраивается род человеческий.  Любовь  -
вне человеческого рода и выходит из сознания рода человеческого.  Любовь  не
нужна роду человеческому,  перспективе  его  продолжения  и  устроения.  Она
остается  где-то  в  стороне.   Сексуальный   разврат   ближе   и   понятнее
человеческому роду, чем любовь, в известном смысле  приемлемее  для  него  и
даже безопаснее. С развратом можно устроиться в "мире", можно ограничить его
и упорядочить. С любовью устроиться  нельзя,  и  она  не  подлежит  никакому
упорядочиванию. В любви нет перспективы устроенной в этом  "мире"  жизни.  В
любви есть роковое семя гибели в этом  "мире",  трагической  гибели  юности.
Ромео и Джульета, Тристан и Изольда погибли от любви, и не  случайно  любовь
их несла с собой смерть. Любовь Данте к Беатриче не допускала благоустроения
в этом "мире", ей присущ был безысходный трагизм в  пределах  этого  "мира".
Над   любовью   нельзя   ни   богословствовать,   ни   морализировать,    ни
социологизировать, ни биологизировать, она вне всего этого, она не от  "мира
сего", она не здешний цветок,  гибнущий  в  среде  этого  мира.  Рост  любви
трагически невозможен. Это удостоверяют величайшие художники  и  поэты  всех
времен. Не естественно  ли,  что  любовь  была  скинута  со  всех  "мирских"
расчетов, что проблема пола решалась вне проблемы любви?
   Семья по своей сущности  всегда  была,  есть  и  будет  позитивистическим
мирским  институтом   благоустройства,   биологическим   и   социологическим
упорядочением  жизни  рода.  Формы  семьи,  столь  текучие   на   протяжении
человеческой истории,  всегда  были  формами  социального  приспособления  к
условиям существования, к условиям хозяйствования в  мире.  Нет  феномена  в
жизни  человечества,  который  бы  так   удачно   объяснялся   экономическим
материализмом, как семья. В этой области социологический материализм одержал
наибольшие победы148. Семья - хозяйственная ячейка прежде всего, и ее  связь
с полом всегда косвенная, а не прямая. Связь же семьи с любовью еще  гораздо
более отдаленная. Половая жизнь человечества никогда не вмещалась ни в какие
формы семьи, всегда переливалась через все границы. Но в  процессе  родового
самосохранения и устроения человечества  необходимо  было  выработать  нормы
приспособления  и  ограничения.  Продолжение  человеческого   роди   и   его
жизнеустройство  на  земле  должны  были   быть   поставлены   в   известную
независимость от естественной оргийности  и  хаотичности  пола.  Должен  был
образоваться легализированный, нормальный пол как необходимое приспособление
к данному состоянию бытия. Тайна половой любви  как  абсолютная  тайна  двух
недосягаема для общества, но общество  привыкло  регламентировать  все,  что
имеет  отношение  к  продолжению  человеческого  рода.  Семья  родилась   из
необходимости, а не из свободы.