д; осколки падают  совсем
близко и взрывают мокрую землю. Не успело еще рассеяться облако от  сна-
ряда, как из двухсот глоток раздается первое громкое "ура", служащее от-
ветом первому вестнику смерти. Затем вокруг нас  начинается  непрерывный
треск и грохот, шум и вой, а мы все лихорадочно рвемся вперед  навстречу
врагу и через короткое время мы сходимся на картофельном  поле  грудь  с
грудью с противником. Сзади нас издалека раздается песня, затем ее слыш-
но все ближе и ближе. Мелодия перескакивает от одной роты к другой. И  в
минуту, когда кажется, что смерть совсем близка к нам, родная песня  до-
ходит и до нас, мы тоже включаемся и громко, победно несется: "Дейчланд,
Дейчланд убер алес".
 
   Через четыре дня мы вернулись в исходное положение. Теперь даже  наша
походка стала иной, 16-летние мальчики превратились во взрослых людей.
 
   Добровольцы нашего полка, быть может, еще не  научились  как  следует
сражаться, но умирать они уже умели, как настоящие старые солдаты.
   Таково было начало.
 
   Далее потянулись месяц за месяцем и год за годом. Ужасы  повседневных
бита вытеснили романтику первых дней. Первые восторги постепенно остыли.
Радостный подъем сменился чувством страха смерти. Наступила пора,  когда
каждому приходилось колебаться между ведениями долга и инстинктом  само-
сохранения. Через эти настроения пришлось пройти и  мне.  Всегда,  когда
смерть бродила очень близко, во мне начинало  что-то  протестовать.  Это
"что-то" пыталось внушить слабому телу, будто  "разум"  требует  бросить
борьбу. На деле же это был не разум, а, увы, это была только - трусость.
Она-то под разными предлогами и смущала каждого из нас. Иногда колебания
были чрезвычайно мучительны, и только с трудом побеждали  последние  ос-
татки совести. Чем громче становился голос, звавший к осторожности,  чем
соблазнительнее нашептывал он в уши мысли об отдыхе и покое,  тем  реши-
тельнее приходилось бороться с самим собою,  тока  наконец  голос  долга
брал верх. Зимою 1915/16 г. мне лично удалось  окончательно  победить  в
себе эти настроения. Воля победила. В первые дни я шел в атаку в востор-
женном настроении, с шутками и смехом. Теперь же я шел в бой со  спокой-
ной решимостью. Но именно это последнее настроение только и  могло  быть
прочным. Теперь я в состоянии был идти навстречу самым суровым испытани-
ям судьбы, не боясь за то, что голова или нервы откажутся служить.
   Молодой доброволец превратился в старого закаленного солдата.
   Эта перемена произошла не во мне одном, а во всей  армии.  Из  вечных
боев она вышла возмужавшей и окрепшей. Кто оказался не в  состоянии  вы-
держать эти испытания, того события сломили.
 
   Только теперь и можно было по-настоящему судить о качествах нашей ар-
мии; только теперь, после двух, трех лет, в течение которых армия шла из
одной битвы в другую, все время сражаясь против превосходящих  сил  про-
тивника, терпя голод и всевозможные лишения, только  теперь  мы  видели,
каковы бесценные качества этой единственной в своем роде армии.
 
   Пройдут века и тысячелетия и человечество, вспоминая  величайшие  об-
разцы героизма, все еще не сможет пройти мимо героизма германских  армий
в мировой войне. Чем дальше отходят в прошлое эти времена, тем ярче сия-
ют нам образы наших бессмертных воинов, являя образцы бесстрашия. Покуда
на земле нашей будут жить немцы, они с гордостью будут  вспоминать,  что
эти бойцы были сынами нашего народа.
 
   Я был в ту пору солдатом и политикой заниматься  не  хотел.  Да,  это
время было не для политики. Еще и сейчас я убежден, что последний черно-
рабочий приносил в те времена гораздо большую пользу государству и  оте-
честву, нежели любой, скажем, "парламентарий". Никогда я ненавидел  этих
болтунов сильнее, как в пору войны, когда всякий порядочный человек, кто
имел что-либо за душою, шел на фронт и сражался с  врагом  и  во  всяком
случае занимался не ораторством в тылу. Всех этих "политиков"  я  просто
ненавидел и, если бы дело зависело от меня, мы дали бы им в руки  лопаты
и образовали бы из них "парламентский" батальон чернорабочих;  пусть  бы
они тогда дискутировали промеж себя сколько их  душе  угодно  -  они  по
крайней мере не приносили бы вреда и не возмущали бы честных людей.
 
   Итак я в ту пору и слышать не хотел о политике; однако по поводу  от-
дельных злободневных вопросов все-таки  приходилось  высказываться,  раз
дело шло о таких проблемах, которые интересовали всю нацию и имели  осо-
бенно близкое отношение к нам, солдатам.
   В ту пору меня внутренне огорчали две вещи.
   Одна часть прессы уже непосредственно после первых наших побед начала
исподволь и, быть может, для многих даже незаметно вливать понемногу го-
речи в общую чашу народного подъема. Это делалось под маской  известного
доброжелательства и даже известной озабоченности. Эта пресса стала выра-
жать свои сомнения по поводу того, что народ  наш,  видите  ли,  слишком
шумно торжествует первые победы.
 
   И что же? Вместо того, чтобы взять этих господ за их  длинные  уши  и
заткнуть им глотки, чтобы они не смели оскорблять борющийся народ, вмес-
то этого стали широко говорить о том, что действительно наши восторги  -
"чрезмерны", производят неподходящее впечатление и т.д.
 
   Люди совершенно не понимали, что если теперь энтузиазм  поколеблется,
то его не удастся по желанию вызвать вновь. Упоение  победой  надо  было
напротив поддерживать всеми силами. Можно ли было в самом деле  выиграть
войну, требовавшую величайшего напряжения всех душевных сил нации,  если
бы не было силы энтузиазма?
 
   Слишком хорошо знал я психику широких масс, чтобы не  понимать,  нас-
колько неуместны здесь все так называемые "эстетические" соображения.  С
моей точки зрения нужно было быть сумасшедшим, чтобы не делать все  воз-
можное для еще большего разжигания страстей - до точки кипения.  Но  что
люди хотели еще снизить энтузиазм, этого я попросту понять не мог.
 
   Во-вторых, меня чрезвычайно огорчала та позиция, которую у нас заняли
в эту пору по отношению к марксизму. С моей точки зрения это доказывало,
что люди не имеют ни малейшего представления о  том,  какое  губительное
действие производит эта чума. У нас, казалось, всерьез поверили, что за-
явление "у нас больше нет партий" действительно оказало какаово  влияние
на марксистов.
 
   У нас не понимали, что в данном случае дело идет вообще не о  партии,
а об учении, всецело направленном на разрушение всего человечества.  Как
же, ведь этого "мы" в наших обьевреившихся университетах не  слышали.  А
известно, что многие из наших высокопоставленных чиновников книгами  ин-
тересуются очень мало, и то, чего  они  не  слышали  на  университетской
скамье, вообще для них не существует. Самые крупные перевороты  в  науке
проходят совершенно бесследно для этих  "голов",  чем,  кстати  сказать,
объясняется тот факт, что большинство наших  государственных  учреждений
зачастую отстает от частных предприятий. Отдельные  исключения  и  здесь
только подтверждают правило.
 
   Отождествлять в августовские дни 1914 г. немецкого рабочего  с  марк-
сизмом было неслыханной нелепостью. В августовские дни немецкий  рабочий
как раз вырвался из цепких объятий этой чумы. В ином случае он и  вообще
бы оказался неспособным принять участие в общей борьбе. И  что  же?  Как
раз в это время "мы" оказались достаточно глупы, чтобы  поверить,  будто
марксизм превратился теперь в "национальное" течение. Это глубокомыслен-
ное соображение только еще раз доказано, что наши высокие правители  ни-
когда не давали себе труда сколько-нибудь серьезно познакомиться с марк-
систским учением, иначе подобная нелепая мысль не могла бы придти  им  в
голову.
 
   В июльские дни 1914 г. господа марксисты, ставящие себе целью уничто-
жение всех не-еврейских национальных государств, с ужасом убедились, что
немецкие рабочие, которых они до сих пор держали в своих  лапах,  теперь
прозрели и с каждым днем все более решительно переходят на сторону свое-
го отечества. В течение каких-нибудь нескольких дней растаяли чары соци-
ал-демократии, гнусный обман народа развеян был в прах. Одинокой и поки-
нутой осталась шайка еврейских вожаков, как будто от их 60-летней  анти-
народной агитации не осталось и малого следа. Это  была  тяжелая  минута
для обманщиков. Но как только эти вожаки поняли, какая опасность им  уг-
рожает, они сейчас же надели новую личину лжи и стали делать вид,  будто
они сочувствуют национальному подъему.
 
   Казалось бы тут-то как раз и наступил момент - решительно прижать всю
эту изолгавшуюся компанию отравителей народного сознания. Тут-то как раз
без дальних слов надо было расправиться с ними, не обращая ни  малейшего
внимания на плач и стенания. Жупел международной солидарности в  августе
1914 г. совершенно выветрился из голов немецкого  рабочего  класса.  Уже
всего несколько недель спустя американские шрапнели стали посылать нашим
рабочим столь внушительные "братские приветствия", что последние остатки
интернационализма начинали испаряться. Теперь,  когда  немецкий  рабочий
опять вернулся на национальный путь, правительство, правильно понимающее
свои задачи, обязано было беспощадно истребить тех, кто натравливает ра-
бочих против нации.
 
   Если на фронтах мы могли жертвовать лучшими своими сынами, то  совсем
уж не грех было в тылу покончить с этими насекомыми.
 
   Вместо всего этого, его величество император Вильгельм лично протянул
этим преступникам руку и тем дал возможность этой шайке  коварных  убийц
перевести дух и дождаться "лучших" дней.
 
   Змея могла продолжать и дальше свое злое дело. Теперь она  действова-
ла, конечно, куда осмотрительнее, но именно поэтому она стала еще  опас-
нее. Честные простаки мечтали о гражданском мире, а эти  коварные  прес-
тупники тем временем подготовляли гражданскую войну.
 
   Я был в ту пору в высшей степени обеспокоен тем,  что  власти  заняли
такую ужасную половинчатую позицию; но что последствия  этого  будут,  в
свою очередь, еще более ужасны, этого и я тогда не мог
 
   Ясно как божий день, что нужно было тогда сделать. Надо  было  немед-
ленно посадить под замок всех вожаков этого движения. Надо  было  немед-
ленно осудить их и освободить от них нацию. Надо было  тотчас  же  самым
решительным образом пустить в ход военную силу и раз навсегда  истребить
эту чуму. Партии надо было распустить, рейхстаг надо было призвать к по-
рядку при помощи штыков, а лучше всего совершенно упразднить его  сразу.
Если республика ныне считает себя вправе распускать целые партии, то  во
время войны к этому можно было прибегнуть с гораздо большим  основанием.
Ведь тогда для нашего народа стоял на карте вопрос - быть или не быть!
 
   Конечно тогда сразу возник бы следующий вопрос: а можно ли вообще бо-
роться при помощи меча против определенных идей. Можноли  вообще  приме-
нять грубую сипу против того или другого "миросозерцания".
 
   Этот вопрос я в ту пору ставил себе не раз.
   Продумывая этот вопрос на основании исторических аналогий,  связанных
с преследованием религий, я приходил к следующим выводам.
 
   Победить силою оружия определенные представления и  идеи  (независимо
от того, насколько верны или неверны эти идеи) возможно лишь в том  слу-
чае, если само применяемое оружие находится в руках людей, которые  тоже
представляют притягательную идею и являются носителями целого миросозер-
цания.
 
   Применение одной голой  силы,  если  за  ней  не  стоит  какая-нибудь
большая идея, никогда не приведет к уничтожению другой идеи и  не  лишит
ее возможности распространяться. Из этого  правила  возможно  лишь  одно
исключение: если дело дойдет до полного уничтожения всех до единого  но-
сителей данной идеи, до полного физического истребления тех, кто мог  бы
продолжать традицию дальше. Но это в свою очередь большей частью означа-
ет полное исчезновение целого государственного организма на очень долгий
срок, порою навсегда. Такое кровавое истребление большею частью  обруши-
вается на лучшую часть народа, ибо преследование, не  имеющее  за  собою
большой идеи, вызовет протест как раз со стороны наилучшей  части  сынов
народа. Те преследования, которые в глазах лучшей части народа  являются
морально неоправданными, приводят как раз к тому, что преследуемые  идеи
становятся достоянием новых слоев населения. Чувство оппозиции у  многих
вызывается уже одним тем, что они не могут спокойно видеть, как  опреде-
ленную идею преследуют посредством голого насилия.
 
   В этих случаях число сторонников данной идеи растет прямо  пропорцио-
нально обрушивающимся на нее преследованиям. Чтобы уничтожить без  следа
такое новое учение, приходится  иногда  провести  настолько  беспощадное
преследование, что данное государство рискует лишиться самых ценных  лю-
дей. Такое положение вещей мстит за себя  тем,  что  такая  "внутренняя"
чистка оказывается достижимой лишь ценою полного обессиливания общества,
А если преследуемая идея успела уже захватить более или  менее  обширный
круг сторонников, то даже такие самые беспощадные преследования окажутся
в конце концов бесполезными.
 
   Все мы знаем, что детский возраст особенно  подвержен  опасностям.  В
этом возрасте физическая гибель очень распространенное явление. По  мере
возмужания сопротивляемость организма становится  сильнее.  И  только  с
наступлением старости он опять должен уступать дорогу новой юной  жизни.
То же с известными видоизменениями можно сказать о жизни идей.
 
   Почти все попытки истребить то или иное учение при помощи голою наси-
лия без определенной идейной основы, которая стояла бы за насилием, кон-
чились неудачей и нередко приводили к прямо противоположным результатам.

   Но первейшей предпосылкой успеха кампании, ведущейся с помощью  силы,
во всяком случае является систематичность и настойчивость.  Победить  то
или иное учение силой можно только в том случае, если  сила  эта  прежде
всего будет применяться в течение долгого времени с одинаковой настойчи-
востью. Но как только начинаются колебания, как только преследования на-
чинают чередоваться с мягкостью и наоборот, так можно наверняка сказать,
что подлежащее уничтожению учение не только будет оправляться от пресле-
дований, но даже будет крепнуть в результате их. Как только спадет волна
преследований, подымется новое возмущение по поводу перенесенных страда-
ний, и это только завербует новых сторонников в ряды преследуемого  уче-
ния. Старые его сторонники еще больше закалятся в ненависти к  преследо-
вателям, отколовшиеся было сторонники после устранения опасности пресле-
дования вернутся вновь к своим старым симпатиям и т. д. Главнейшей пред-
посылкой успеха преследований является таким образом  непрерывное,  нас-
тойчивое применение их. Но настойчивость в этой области  может  являться
только результатом идейной убежденности. То насилие, которое не происте-
кает из твердого идейного убеждения, непременно будет неуверено в себе и
будет испытывать колебания. Такому  насилию  никогда  не  хватит  посто-
янства, стабильности. Только то мировоззрение, в которое люди фанатичес-
ки верят, дает такое постоянство. Такая настойчивость зависит конечно от
энергии и брутальной решимости того лица, которое  руководит  операцией.
Исход дела поэтому в известной мере зависит также от личных качеств вож-
дя.
   Кроме того необходимо иметь в виду еще следующее.
   О каждом мировоззрении (будь оно религиозного или политического  про-
исхождения - провести здесь грань иной раз бывает трудно) можно сказать,
что оно не столько борется за то, чтобы уничтожить идейную базу  против-
ника, сколько за то, чтобы провести свои собственные идеи. Но  благодаря
этому борьба получает не столько оборонительный, сколько  наступательный
характер. Цель борьбы устанавливается тут легко: эта цель будет  достиг-
нута, когда собственная идея победит. Куда  труднее  сказать,  что  идея
противника уже окончательно побеждена и победа над ней окончательно  га-
рантирована. Установить момент, когда именно эта  последняя  цель  может
считаться достигнутой, всегда очень нелегко. Уже по одному этому  насту-
пательная борьба за собственное миросозерцание всегда будет вестись  бо-
лее пданомерно и с большим размахом,  нежели  оборонительная  борьба.  В
этой сфере, как и во всех областях,  наступательная  тактика  имеет  все
преимущества перед оборонительной. Но насильственная  борьба,  ведущаяся
против определенных идей, непременно  будет  носить  х  растер  оборони-
тельной борьбы лишь до тех пор, пока меч сам не станет  носителем,  про-
возвестником и пропагандистом нового идейного учения.
 
   В итоге можно сказать так:
 
   Любая попытка побороть определенную идею силою оружия потерпит  пора-
жение, если только борьба против упомянутой идеи сама  не  примет  форму
наступательной борьбы за новое миросозерцание. Лишь в этом случае,  если
против одного миросозерцания в идейном всеоружии выступает другое  миро-
созерцание, насилие сыграет решающую роль и принесет пользу той стороне,
которая сумеет  его  применить  с  максимальной  беспощадностью  и  дли-
тельностью.
 
   Но именно этого до сих пор нехватало в той борьбе, какая велась  про-
тив марксизма. Вот почему борьба эта и не привела к успеху.
 
   Этим же объясняется и то, что и  бисмарковский  исключительный  закон
против социалистов в конце концов не привел к цели и не мог  привести  к
ней. Бисмарку тоже нехватало платформы нового  миросозерцания,  за  тор-
жество которого можно было бы вести всю начатую  борьбу.  Этой  роли  не
могли сыграть более чем жидкие лозунги: "тишина и  порядок",  "авторитет
государства" и т. п. Только безыдейные чиновники и глупенькие  "идеалис-
ты" поверят, что люди пойдут на смерть во имя этаких, с позволения  ска-
зать, лозунгов.
 
   Для успешного проведения начатой Бисмарком кампании нехватало идейной
носительницы всей этой кампании. Вот почему и само проведение своего за-
конодательства против социалистов Бисмарк вынужден был поставить  в  из-
вестную зависимость от того учреждения, которое само уже является порож-
дением марксистского образа мыслей. Судьей в своем споре  с  марксистами
Бисмарк вынужден был сделать буржуазную демократию, но это и означало  -
пустить козла в огород.
 
   Все это логически вытекало из того, что в борьбе против марксизма от-
сутствовала другая противоположная идея, которая обладала  бы  такой  же
притягательной силой. В результате всей кампании Ьсмарка  против  социа-
листов получилось одно только разочарование.
 
   Ну, а в начале мировой войны разве в этом отношении  обстановка  была
другой? К сожалению, нет!
   Чем больше я в ту пору задумывался над необходимостью резкой и  реши-
тельной борьбы правительства  против  социал-демократии  как  воплощения
современного марксизма, тем яснее становилось мне, что  никакой  идейной
замены этого учения у нас как раз и нет. Что могли мы тогда дать  массам
для того, чтобы сломить социал-демократию? У нас не было никакого движе-
ния, способного повести за собою громадные массы рабочих, которые только
что в большей или меньшей  степени  освободились  из-под  влияния  своих
марксистских вождей. Совершенно нелепо и более чем глупо думать, что ин-
тернациональный фанатик, только что покинувший ряды одной классовой пар-
тии, тут же согласится войти в ряды другой, тоже классовой, но  буржуаз-
ной партии. Как это ни неприятно будет услышать различным  организациям,
а ведь приходится сказать, что наши  буржуазные  политики  тоже  целиком
отстаивают классовый характер организаций - только не  чужих,  а  своих.
Кто решится отрицать этот факт, тот не только наглец, но и глупый лжец.
 
   Остерегайтесь вообще считать широкую массу глупее, нежели она есть  в
действительности. В политических вопросах  правильный  инстинкт  нередко
означает больше, нежели разум. Нам возразят, быть может, что интернацио-
налистские настроени