ом  году,  я  вас
спрашиваю?  - Михаил Максимович убрал колено,  остатки расс-
лабленности покинули его - на волевом,  портретном лице поя-
вилось выражение значимости и уверенности.
   - Ну два,  - немного раздраженно,  но не переставая  улы-
баться, ответила Наташа, - вы же понимаете...
   - Все,  разговор закончен,  не мешайте работать. - Михаил
Максимович  выразительно  указал глазами на дверь и принялся
ворошить бумаги на столе.
   Наташа выпрямилась.
   - Ничего я вам не мешаю, не надо! Мне отпуск нужен срочно
и обязательно.  Ну что вам, веские причины подавать? Для че-
го? Вы, Михаил Максимыч...
   - Выйдите из кабинета,  я вам говорю, и никаких отпусков.
С ума сошли - очередная коллегия на носу, а они в отпуска. -
Михаил  Максимович осекся,  подумал - не слишком ли круто он
взял,  надо было как-то свести к шутке, наобещать целые горы
на будущее. Нет, пора девчонку приучать к порядку. - Тем бо-
лее уже дважды гуляли в этом году.  - Он еще немного  помол-
чал. Застегнул пиджак, поправил галстук. - Отпуска оплачива-
емые были?
   Наташа молчала,  барабанила  длинными и тоже зеленоватыми
ноготками по полированной поверхности дорогого, редкого сто-
ла,  который  с  невероятными трудностями вырвал для Михаила
Максимовича из цепких объятий одного подмосковного музейчика
его подручный, и ждала. Она-то понимала, что это лишь вступ-
ление.  А вот сам начальник и не догадывался - к чему  может
привести его несговорчивость. Зазнался, выкобенивает из себя
незнамо что, думала Наташа, вроде бы слушая Михаила Максимо-
вича,  а сам занесся,.  забывает, что он под богом ходит, ну
ничего, мы его об землю, отца родного, так приложим...
   - Конечно,  оплачиваемых,  как же иначе. Да и не выйдет с
вами иначе, ведь вы свое не упустите, вырвете! Да и не толь-
ко свое.  - Михаил Максимович понял, что несет лишнее, и за-
молк.  Он со страдальческим выражекием поднял глаза на Ната-
шу.  - Ну неужели вы не можете меня понять? Вы что думаете -
мне все позволено, все в моей власти? Ошибаетесь, дорогуша.
   На всякий  случай Наташа решила испробовать предпоследнее
средство - лицо ее сморщилось,  губы надулись, и из зеленого
глаза выкатилась на щеку этакая с прозеленью слеза.
   - Мне очень надо,  - сказала она горестно, - очень-очень,
вы даже не догадываетесь - насколько это важно.
   Это было действительно важно -  она  уже  договорилась  с
компанией  и  через два дня должна была быть в Карпатах.  Но
ведь этот сухарь,  выскочка, жлоб, начальничек чертов не по-
нимает!  Что он вообще понимает,  карьерист несчастный!  Ах,
как хотелось ей, чтоб и предпоследнее средство не сработало!
Тогда поглядим еще, кто есть кто! Тогда по-другому запоешь -
сразу все позволено станет!  Но пока Наташа тихо, очень уме-
ренно,  чтоб  не  смыть  и не размазать краску,  плакала - в
две-три слезинки, тут же подхватываемые кончиком батистового
зеленого же платочка.
   Слезы возымели свое действие.  Но обратное. Михаил Макси-
мович почувствовал себя хозяином положения. Теперь, наобещав
что угодно,  он сможет свысока и небрежно проявить великоду-
шие.  Но не на понедельник,  а на потом... А когда будет это
"потом" - ему решать. Он снова откинулся на спинку, рука за-
няла привычное место на ноге.
   - Решим мы этот вопрос, Наташенька, - медленно проговорил
он,  смакуя каждое слово,  - доверьтесь мне.  Ведь хорошо мы
все вместе работаем, такой дружный коллектив, ну, не мне вам
говорить, по-моему, недовольных нет!
   Наташа ждала.
   - Через недельку,  самое большое две, в общем, после кол-
легии можете рассчитывать, если...
   - Что "если"? - Наташа, позабыв о слезах, пошла напролом.
И улыбка снова вернулась на ее хорошенькое личико с  точены-
ми, умело подчеркнутыми макияжем чертами.
   - Ну что вы, в самом деле?
   - С  понедельника,  Михаил Максимыч,  со следующего поне-
дельника, через недельку не надо. - Голос Наташи твердел.
   И Михаил Максимович почувствовал - за этим напором что-то
есть.  Но что?  Что могла она, даже при всех поддержках, при
всех  покровителях?  Да чепуха на постном масле!  Он молчал,
давая понять, что разговор закончен.
   И откуда у нее в руках появилась бумага,  в пол-листа,  с
машинописным текстом? Михаил Максимович подался вперед, ког-
да увидел свою подпись. Он узнал эту бумагу.
   - Дайте мне! - сказал он жестко и требовательно, как умел
говорить,  когда приказывал, отметая все сомнения и вопросы,
когда ни на секунду не сомневался в выполнении требуемого.
   Рука с бумагой приблизилась к самому носу,  потом немного
вниз - так,  будто Наташа послушалась и уже протягивала  ему
листок.  И  когда  Михаил  Максимович смог разглядеть каждую
букву,  убедиться,  что это именно та бумага,  когда он  уже
протянул руку, облегченно вздыхая, листок выскользнул из-под
носа.
   - На две недели с понедельника! - повторила Наташа.
   Ну нет,  теперь она не получит ничего.  Михаил Максимович
привстал было,  тут же опустился в кресло.  Нет, не получит.
Но...  столько можно...  конец всему,  это крах, в пятьдесят
лет,  после стольких усилий,  такого невозможного, но вопло-
тившегося труда. Нет! Нет!
   Он рванулся вперед - пальцы сомкнулись в пустоте.
   - Я тебя вышвырну из управления, тварь! - прошипел он еле
слышно, а показалось, что проревел на все здание.
   Наташа подняла руку с зажатой в ней бумагой вверх, побед-
но  потрясла ею в воздухе и улыбнулась уже как нельзя откро-
веннее.
   - Кто кого! Пишите - с понедельника, на две недели!
   - Отдай немедленно!
   Михаил Максимлович, заливаясь багровой, не сулящей ничего
хорошего краской,  перегнулся через стол - ах,  как тот  был
велик, не достать. Наташа отступила ближе к двери.
   - Пишите,  пишите! - Она была уверена, что начальник пол-
ностью в ее руках.
   Вместе с последним звуком,  вылетевшим из ее рта,  Михаил
Максимович рванулся вперед что было сил - сначала в сторону,
из-за стола,  потом к двери. Еще миг и... Но он не учел сто-
явшего на пути стула,  может,  сгоряча, может, потому, что в
глазах было пусто - ничего,  кроме белого листка с его  под-
писью.  И  стул сделал свое дело - падая,  Михаил Максимович
успел ухватиться за Наташину руку и повалил ее саму вслед за
собой на ковер.
   От неожиданно резкого,  дикого  визга  он  потерял  слух,
чувство пространства и остатки разума.  Но руку не выпустил,
тянул на себя.  И одновременно пытался  подняться,  высколь-
знуть из этой унизительной позы. В лицо ему били оголившиеся
женские колени. И визг, визг... Михаил Максимович подбирался
к листку. Но не так-то просто было это сделать. Наташа отча-
янно сопротивлялась. И вместо того чтобы подняться, они лишь
на мгновение оторвались от пола и тут же снова упали, сцепи-
лись, покатились по ковру. Настал тот момент, когда ни тому,
ни  другому уже не было ни малейшего дела до соблюдения при-
личий - галстук сразу же уехал куда-то на спину, пиджак зат-
рещал под мышками, посыпались с разорванной нитки разноцвет-
ные бусинки. Отнять! Не отдать! Во что бы то ни стало! Ни за
что!!  Никогда не думал Михаил Максимович, что женщины могут
быть так сильны.  Не думал он об этом и сейчас -  перед  ним
была не женщина, перед ним был конец карьеры, его благополу-
чия и благополучия всех его близких, конец самой жизни: ведь
жизни уже не будет,  будет бесконечное, мучительное падение!
Ни вывернуть руку,  ни притянуть ее к себе не удавалось. Ми-
хаил  Максимович  старался  придавить бьющуюся Наташу к полу
всем телом,  прижать,  тогда-то он доберется. И все! И все!!
Но она выскальзывала,  стараясь хоть на сантиметр, но с каж-
дым движением пробиваться,  проползти к двери.  И,  не желая
того, одним из рывков своего сильного, натренированного тела
Михаил Максимович помог ей в том - Наташа ударилась спиной в
дверь, и они оба выкатились в приемную. Ничего пока не заме-
чая, никого не замечая, а ведь там...
   Там, в приемной, с портфелем в одной руке, свертками таб-
лиц в другой,  ничего не понимая, ошарашенный, думающий, что
это он сходит с ума, что ему уже начинают мерещиться неверо-
ятные,  жуткие вещи, стоял Кондрашев. Первое, что ему броси-
лось в глаза,  это ноги,  бесконечные, занимающие все прост-
ранство,  так казалось, голые женские ноги. Лишь потом Конд-
рашев увидел и понял:  ему крышка,  все! Они могли вытворять
что угодно,  где угодно - они из одного котла,  и  это  все,
черт возьми,  их дело!  Но он, невольный свидетель... Ему не
простят. Кондрашев отвернулся к окну.
   Клубок из ног,  рук,  спин подкатился к нему,  ударил под
колени. Кондрашев упал сразу, не успев обернуться, все папки
и рулоны вылетели у него из рук,  рассыпались. Наташа завиз-
жала еще истеричнее, принялась бить ногами.
   - Во-о-он!!! - заревел снизу Михаил Максимович.
   Кондрашев, ничего не видя перед собой,  вскочил на  ноги.
Бросился к двери. Потом вернулся, опустился на колени и стал
собирать бумаги.
   В приемную  вошла секретарша Любочка в банановом костюме,
с ней был незапоминающийся, но вездесущий Рюмин. Двое в две-
рях,  ползающий Кондрашев, двое - на полу в непрекращающейся
борьбе.
   Но именно  в этот миг Михаил Максимович добрался до лист-
ка,  вырвал его, комкая, сунул в карман брюк. И только после
этого  встал,  принялся отряхиваться.  Смотреть на него было
невозможно - казалось, еще немного - и его хватит удар, пря-
мо  здесь,  и тогда...  Наташа медленно,  опираясь о валики,
вползала на кресло, дрожа всем телом. Она уже не визжала, но
что-то упорно хотела сказать.  И не могла.  Кондрашев прижи-
мался к стене.
   - Все по местам,  - тускло бросил Михаил Максимович, - вы
что, не слышите!
   Кондрашев, обходя  стоящих  в дверях,  вышел первым.  Его
состояние было еще хуже,  чем у измученного схваткой началь-
ника. Но он расслышал, как Михаил Максимович, тяжело отдува-
ясь, сказал Любочке:
   - Садитесь,  печатайте:  с понедельника на две недели от-
пуск,  вот этой, сами видите, и мне на подпись, сразу же! Вы
что, оглохли?!
   Рюмин, проходя мимо Кондрашева, стоящего в коридоре, пох-
лопал  его по плечу и поглядел в глаза - то ли с сострадани-
ем,  то ли с укоризной. Последней вышла Наташа - она победно
посмотрела  на  Кондрашева и помахала перед его носом копией
подписанного приказа.  Наташа была спокойна и очень довольна
собой,  и об этом говорило в первую очередь то, что она сни-
зошла до посетителя, заметила его.
   Все было кончено.
   От подножия блистательного  пика  Кондрашев  летел  прямо
вверх тормашками в бездну,  в такой провал,  из которого его
не вытянут и десять альпинистских связок.  Разум отказывался
принимать все случившееся за явь. Но это все было!
   Кто угодно мог советовать,  говорить что угодно и сколько
влезет, но сам-то Кондрашев проработал в этом мире восемнад-
цать лет и потому знал,  что помочь ему не сможет никто, что
он может рвать волосы на голове,  может биться лбом в двери,
стены,  требовать созыва сессии Академии наук или даже внео-
чередного заседания Генеральной ассамблеи ООН, может писать,
жаловаться,  ходить,  молить, попасть в психушку, в зону, на
тот свет,  выть, резать вены и самосжигаться в знак протеста
- ничто ему не поможет, двери этой не обойти!
   Рюмин затащил  его,  безвольного и мрачного,  в курилку у
лестницы. Там уже желтела нарядом своим Любочка.
   - Да ладно, плюнь, живи проще... - посыпались утешения.
   Они все понимали.. Но от них ничего уже не зависело.
   - Так чего это вдруг?  - спросил Кондрашев как-то неопре-
деленно, пытаясь хоть немного осмыслить положение.
   Рюмин нахмурился, но сказал все же, будто выдавливая:
   - Да на той неделе Наташка эта,  дура, от полнейшего без-
делья додумалась на спор бумагу одну подсунуть...
   - Ага,  - оживилась Любочка,  чувствуя, что ее опережают,
что  не  от  нее узнают новости,  - во балбесы,  знают,  что
сам-то все подмахивает не глядя,  ну и подложили в стопу,  в
ту, что на подпись... Ну он мне и врезал! Они ему в стол су-
нули потом,  для хохмы,  второй экземпляр! Он со страху чуть
не помер прямо в кабинете, все выискивал - где первый да кто
подложил!
   - Ну и что там было-то? - спросил Кондрашев.
   - Где, в столе? - переспросила Любочка.
   - Да не в столе, в бумаге!
   - А черт его знает,  - проговорил Рюмин,  - думаешь,  эта
стерва так запросто расколется?
   - Он и мне-то этот второй экземляр  не  показывал,  перед
носом  тряс,  а  почитать не дал!  - сказала Любочка,  вновь
встревая в разговор.  - Говорят,  заявление по собственному,
дескать, с такой формулировочкой: в связи с полнейшей неком-
петентностью и продолжительными...  - Любочка  прикрыла  рот
ладошкой, - запоями прошу уволить меня по собственному жела-
нию!
   - Да нет! - резко оборвал ее Рюмин. - Все не так. Там жа-
лоба была, вроде бы наш на верхнего своего писал, понял? Че-
рез голову, что, дескать, развалил все, аморален, ну и в та-
ком духе...
   Любочка замахала руками:
   - Да что ты, это ж ему сразу - крышка! Ведь это ж не ано-
нимка, не-е, навряд ли бы посмели! - Она даже прижала руку к
груди.
   - То-то и дело, что крышка!
   Кондрашев ничего не понимал.
   - Короче,  чего-то там подмахнул на свою шею,  - заключил
Рюмин, - вслепую! Но ты молчок только, лады?
   - Лады, - вяло согласился Кондрашев.
   - А эту дуру, - начал было Рюмин, - мы еще...
   - Сам дурак старый! - выкрикнула ему в ухо неизвестно от-
куда появившаяся Наташа. Она была уже одета, шла к лестнице.
- Чего валить-то,  кто подсовывал-то?!  Я сама про эту хохму
только позавчера услыхала, а бумагу у корзинки Любкиной наш-
ла, вот так!
   - Ну и что там было, Наташенька? - заюлила Любочка.
   Наташа на долю секунды задумалась,  даже посерьезнела.  А
потом резко бросила в лицо Рюмину с усмешечкой ядовитой:
   - А то,  чтоб Наталье Петровне отпуск дали на две недель-
ки, а вам чтоб киснуть тут, в стекляшечке, ясно?!
   Она громко рассмеялась и, оттеснив Кондрашева плечом, по-
бежала к лестнице.
   Минуты две все смотрели ей вслед.
   Потом Рюмин сказал:
   - Да ладно,  через месячишко придешь, шеф отходчивый, все
забудет! Сейчас-то и мне ему на глаза неловко показываться.
   Кондрашев знал, что "шеф" отнюдь не отходчивый, наоборот,
на редкость злопамятный и подозрительный.  Но ему не остава-
лось ничего иного. Надо было идти в кабинет.
   Когда он распахнул дверь, Михаил Максимович сидел в крес-
ле,  блаженно  улыбаясь,  поглаживая  прижатый к груди мятый
листок бумаги. Заметив вошедшего, он испуганно дернулся, су-
нул листок во внутренний карман пиджака.
   - Опять вы?! - спросил холодно.
   Кондрашев не успел и рта раскрыть.
   - Не сидится на своем рабочем  месте?!  -  Голос  Михаила
Максимовича  приобрел какой-то злобный оттенок,  глаза сузи-
лись. - Ничего, я поговорю с вашим начальством, чтобы подтя-
нули дисциплину, ишь разболтались! Выйдите отсюда!
   - Михаил Максимович, у меня важнейшее...
   - Вы меня не поняли, милейший? - На полном лице появилась
спокойная,  даже умиротворенная улыбка, хотя голос продолжал
дрожать.  - Идите,  идите! И старайтесь не попадаться мне на
глаза! Ну, в чем дело, провожатые нужны?!
   Кондрашев в полнейшем помрачении стоял столбом,  прижимая
к бокам портфель и рулоны.
   - Та-ак-с,  понятненько,  - выдавил Михаил Максимович. Он
заметно нервничал,  видимо, прокручивая в мозгу самые неожи-
данные варианты, предполагая, что от него чего-то требуют за
молчание.  - Поня-атненько! Говори, чего хочешь, что надо? -
заключил  он  довольнотаки фамильярно - не раскланиваться же
перед очередным шантажистом.
   Кондрашев ожил,  вновь сверкнула перед его мысленным взо-
ром вершина. Пахнуло в лицо горними ветрами. Забрезжило ска-
зочное сияние.
   - У меня очень серьезная работа,  открытие, Михаил Макси-
мович, двенадцать лет...
   Начальник недовольно поморщился,  отмахнулся. Он давно не
верил  ни  в какие "открытия".  А вот прикрыть могли вполне,
запросто.
   - Только  голову  мне  не морочь.  Слушай,  на место этой
стервы хочешь, сюда к нам?
   Такого поворота Кондрашев не ожидал. Не затем пришел. Хо-
тя предложение было очень заманчивое.  Но, с другой стороны,
эта  самая  Наташа  ему жизни не даст,  только лишь попробуй
он...
   - Да,  верно мыслишь, - прочитал его думы Михаил Максимо-
вич, - она нас обоих сожрет, падла. А тебя так и без подлив-
ки проглотит, опомниться не успеешь. - Он призадумался, сжав
рукой синюшный подбородок. - Может, этого, спеца моего глав-
ного... как, потянешь на его должности?
   Кондрашев чувствовал, что начальник не в себе. Что это он
ни  с  того  ни с сего разоткровенничался вдруг?  Не к добру
это. Никогда он не простит того, что есть на свете такой вот
свидетель. А про обещания забудет.
   - Как ты?
   - У меня вот... - проговорил Кондрашев, показывая глазами
на рулон. Он еще не терял надежды, слишком трудно было отка-
заться, так вот вдруг, ото всего.
   - Выбрось эту хреновину! Тебе дело предлагают, а ты мне в
нос свои прожекты суешь!
   Кондрашев понял,  что все  безполезно,  что  здесь  нужно
действовать  лишь  Наташиными методами,  иное - как мертвому
припарки. Но он не мог. В самом управлении никто с ним и го-
ворить  не  станет,  если  Михаил  Максимович не одобрит его
идею, идти наверх - опять спустят вниз. Начальник отдела от-
кажется  ото всего,  никогда не пойдет поперек воли управле-
ния.  Может, повеситься прямо здесь, перед Михаилом Максимо-
вичем,  тогда его точно вышвырнут из кресла, в котором столь
удобно сидеть, подмахивая все не глядя!
   Бессильная злоба подкатывала к горлу.
   - Давайте посмотрим только, Михаил Максимович, это же не-
долго,  наш  начальник  отдела говорил с вами,  от Рюмина вы
знаете,  это же и вам на пользу будет... - проговорил быстро
Кондрашев.
   - Что мне будет,  я сам знаю,  ты о себе думай,  -  резко
оборвал его Михаил Максимович, наливаясь краснотой. - Говори
прямо,  что надо?!  - Его все больше захватывали подозрения,
подобного подвоха от такой мелкой рыбешки он не ожидал.
   - Вот! - выкрикнул Кондрашев. - Вот!! Вот!!!
   Он вытянул вперед руки с рулоном и портфелем. Потом порт-
фель бросил на пол, начал разворачивать свои таблицы, графи-
ки. Михаил Максимович его остановил резким движением.
   - А ну прекратить!  Ты что тут позволяешь!  - завопил  он
вне себя. - Это что еще!
   В дверь просунулась Любочка,  глаза у нее  были  удивлен-
но-напуганные.
   - Брысь! - заорал Михаил Максимович.
   Любочка бесшумно скрылась.
   Чувствовалось, что начальник сдерживает  себя  с  большим
трудом,  что  нервы у него уже на пределе и он вот-вот может
вытолкать за дверь и самого Кондрашева. И все же Михаил Мак-
симович искал выхода. И не понимал - какие еще козыри на ру-
ках у этого наглого типа,  чего он добивается и чего от него
ждать. Кругом враги!
   - Уберем к черту этого Рюмина-осла,  годится?! - прогово-
рил он полушепотом. - Он давно тут не на месте. Как?
   Кондрашев был на пределе. И ему не нужно было место Рюми-
на.
   - Вы можете меня выслушать? - процедил он сквозь зубы.
   - Одно из двух,  - гнул свое Михаил Максимович, - или сю-
да,  на место этого главспеца хренова,  или я тебя  вышвырну
вообще из системы,  понял?  Другого предложить не могу! Я не
господь бог! Ух, как вы мне все надоели, вымогатели. Дармое-
ды! Все подсиживают - от курьера до замов, все!
   - Не надо, ничего не надо! - вновь сорвался на крик Конд-
рашев. - Ни-че-го!!!
   Михаил Максимович  позеленел,  совершенно  неожиданно  из
почти  свекольно-красного  он  стал бледным с прозеленью - в
тон платья убежавшей Наташи.  Чувствовалось,  что он  теряет
почву под ногами,  что его начинает трясти от страха за свою
судьбу.  Этот нахальный парень должен  был  сломаться  после
первого  же  предложения,  но  он  пер как танк.  И это было
страшно!
   - Так  чего  же  ты хочешь,  не по-ни-ма-ю!  - чуть ли не
взмолился он, вцепившись рукою в воротник рубахи, задыхаясь.
- Чего-о?
   - Ничего-о! - закричал Кондрашев. - Вот!
   Он поднял портфель, принялся