то,  что ты сам о себе позаботишься.  А я, разве я дал повод
усомниться в себе? Кто еще вот так, с ходу и начистоту, вык-
ладывал свои намерения перед тобой?!
   Сигулий заерзал.
   - Я не люблю многословия, говори проще, - сказал он тихо,
и маска равнодушия спала с лица,  высветив  цепкие,  колючие
глаза.
   Даброгез встал - тень от его фигуры заплясала по  шкурам.
"Мы еще встретимся,  вождь.  И я не заставлю тебя рыскать по
свету в поисках своего места!" Сигулий ждал.
   - Ты будешь императором, - сказал Даброгез, склоняя голо-
ву,  - моя дружина - ядро, костяк. Обрасти его мясом - своим
войском,  дай телу свое знамя, мой опыт и моя удачливость не
подводили меня. Ты будешь императором.
   - А ты? Кем ты будешь?
   Даброгез сдержал улыбку, опустил глаза.
   - Император, надеюсь, не забудет своих друзей.
   Сигулий засмеялся,  тихо,  утробно,  будто в брюхе у него
что-то заурчало.
   - А как посмотрит на это Восточная империя?
   Даброгез неплохо знал Восточную империю. Может быть, даже
слишком хорошо - три года в воле базилевсов, год в самой Ви-
зантии,  два  - в сирийских пустынях.  Что двигало рукой ра-
веннских властителей,  когда над ними самими нависала глыба?
Деньги, золото! В Византии Даброгез почувствовал - что такое
порядок, строгость во всем, в мелочах, даже церковь, и та не
тянула в свою сторону, внося, как на западе, в государствен-
ные дела лишь сумятицу,  а служила базилевсам. Там он увидел
своих - в Восточной империи не было ни франков, ни алеманов,
ни вандалов,  зато на каждому шагу встречались уличане,  ти-
верцы, северяне, даже поляне, пытающие судьбу вдали от своих
краев. О южных славянах и говорить не приходилось - они сос-
тавляли  большую часть населения,  основу империи.  Даброгез
хотел остаться в Византии,  после Рима  она  показалась  ему
родной и близкой, но воля властителей бросила его на два го-
да в пески. Позже он никогда не жалел об этом.
   Сколько всего  осталось в этих песках!  Сколько унесено с
собой!  Тонкая змейка на шее смуглого мудреца и его странные
для южанина глаза - синие,  глубокие.  Смерть, отодвинутая в
сторону,  когда ей уже ничего не мешало... А может, лучше бы
она  пришла  тогда?  Он бы все равно не заметил в забытьи ее
прихода. Ну нет, там ли, здесь ли - пускай подождет, успеет-
ся!
   Даброгез не задержался с ответом - он уже привык  жить  в
раздвоенном сознании, но реальность оставалась реальностью.
   - Византия завязла в своем устроении и в подавлении мяте-
жей. Но она тот пример, что стоит подражания, - она не боит-
ся варваров, будь их даже в десятки раз больше, это монолит.
И он простоит не один век.
   - Папа? - Сигулия мучило не праздное любопытство.
   - Папа благословит победителя.
   Сигулий принялся вышагивать из угла в  угол,  на  дряблом
лице появились первые признаки озабоченности.
   - Но почему ты пришел именно ко мне?
   Даброгез подумал - один лживый ответ может все испортить.
А в том, что дело идет на лад, он не сомневался - удача вер-
нулась к нему.
   - Я долго мотался по провинциям.  Я обходил жалких вожди-
шек,  возомнивших себя королями, а клочки земель в несколько
стадий - королевствами.  Я был и  при  более  могущественных
дворах,  чем твой,  - Даброгез на мгновение запнулся и снова
склонил голову в знак уважения к хозяину, - и не скрою, если
бы хоть один из них вник в мое предложение,  я сумел бы убе-
дить его, и, видят боги, ему не пришлось бы жалеть!
   - И ты везде болтал о том же? - губы Сигулия зазмеились в
снисходительной усмешке.
   - Нет, до этого не доходило. И мои слова - не болтовня.
   - А мне, значит, решил открыться?
   Даброгез промолчал, теперь его уверения ничего бы не зна-
чили. Неужели и тут срывается?!
   Сигулий продолжал мерить кривоватыми ножками пол в комна-
те.
   - Я здесь владыка,  - сказал он наконец,  - а там...  что
будет там?! Ты любитель авантюр, центурион. А я уже немолод.
И я еще, сам знаешь, - он скривился, - не король, увы!
   - Есть другой претендент?  -  спросил  Даброгез.  Сигулий
снова забурчал животом,  захлопал тяжелыми веками.  Даброгез
пошел напролом:
   - Решайся, или я буду искать более сговорчивого!
   Бурчание затихло.
   - Сколько,  говоришь,  в твоей дружине - сотня мечей?  Не
густо, совсем не густо...
   - От этих мечей ляжет половина твоей армии, - мрачно про-
изнес Даброгез, - можно бы разойтись и дешевле.
   - Вот и разойдемся.
   Сигулий вышел из комнатушки.  Даброгез не успел сделать и
шага вслед,  как проход загородили две плотные фигуры в дос-
пехах - копья уперлись в грудь центуриону. За спинами страж-
ников маячили арбалетчики,  целившие прямо в лицо.  Даброгез
развел руками,  показывая,  что он без меча. Локоть заныл, в
висках застучало - пески,  пески и ветер, яд на конце тонко-
го, с большую иглу величиной кинжала, смерть, примостившаяся
за  углом,  - слышен ее смех,  больно в груди...  Они вышли.
Плиты застучали под коваными сапогами.  Даброгез не  смотрел
по  сторонам.  Да  никого и не было:  ни лысого,  обрюзгшего
властелина, ни его сановников - и куда только  успели  поде-
ваться?!  Все рушилось. Тонкий вой ветра в ушах, миражи... И
зачем он тогда не расправился с синеглазым?  Убей он его - и
сам  бы  остался  в песках навсегда,  под жарким,  ласкающим
солнцем, и не было бы ничего - ни маеты, ни шатаний, ни уни-
жений,  ни позора. Смерть воином, достигшим многого в жизни,
не потерпевшим поражения, - вот в этом и была удача! А он-то
считал себя баловнем судьбы. Нет, не так это!
   Ступенька скользнула под ногой, и Даброгез потерял равно-
весие,  выбросил руку в сторону.  Но стена была тоже покрыта
слизью - еле устоял на ногах.
   - Набрался, гад благородный! - прохрипел за спиной страж-
ник, ткнул в плечо. - Иди, иди!
   - Нечего  с ними цацкаться!  - поддержал второй.  - Моя б
воля - тут же и порешил бы!
   Неохотно растворилась на скрипучих петлях дверь. И Дабро-
гезу показалось,  что он ослеп,  - недаром  темницей  зовут.
Стоны,  грубые  выкрики,  тяжелое  дыхание - все на какое-то
время смолкло.  Но ненадолго,  стоило двери захлопнуться  за
спиной Даброгеза, и шум возобновился. На нового узника никто
внимания не обратил.  В дальнем конце подвала во  мраке  ко-
го-то  сосредоточенно  и  по-деловому били - без суеты,  без
злобы,  будто хлеб жали. Минут пять Даброгез стоял с выстав-
ленными вперед руками,  прислушивался,  давал глазам привык-
нуть к темноте.  Потом сделал несколько шагов вперед  и,  не
обращая  внимания на толчки и возмущение,  отбросил от стены
двух полусогнутых, взмокших людей - за вороты, не глядя, ку-
да упадут.  Он не ошибся - в углу лежал полусумасшедший ста-
рик проповедник.  Даброгез не видел его лица,  глаз,  но  он
сразу узнал несчастного.  Почувствовав затылком дыхание,  не
оборачиваясь,  ударил локтем во что-то мягкое, живое, тут же
добавил ребром ладони - сзади засипело, захлюпало.
   - Кто подойдет - убью! - сказал таким голосом, что сомне-
ния у обитателей темницы отпали сами собой.
   Он сгреб ногой к стене  кучу  соломы,  присел,  подвернув
плащ и ощупав стену,  - она была сухой, вытертой спинами уз-
ников, прислонился. Мысли были еще там, наверху.
   - Господь не оставит тебя, добрый человек, - тонко пропел
над ухом голос старика.  Проповедник-бродяга  собирался  еще
что-то добавить, но не успел.
   - Да пошел ты! - сорвалось с губ у Даброгеза.
   Он положил руки на колени, постарался расслабиться. Обду-
мывать свое положение было бесполезно. Даброгез знал по опы-
ту - начни он сейчас выстраивать логическую цепочку:  искать
ошибки свои и не свои, разрабатывать линию поведения на бли-
жайшее будущее, метаться туда-сюда в догадках - и запутается
окончательно. Решение придет само, не нужно торопить событий
- ведь логика действует только там,  где можно ожидать логи-
ческих поступков. С Сигулием сложнее. Тот если не напыщенный
дурень, научившийся делать умное лицо и плести интриги, так,
значит, большой мастер обескураживать  противника.  Даброгез
вздрогнул  -  разве он противник!?  А кто же еще!  Везде так
смотрели на него последний год, привык. И к чертям их всех!
   В углах камеры тихо переговаривались,  поглядывали быстро
и боязливо на новенького,  спешили отвести  глаза.  Даброгез
знал, что первыми не нападут, теперь они будут ждать, что он
предпримет. Ну и ладно, бог с ними. Даброгез постепенно впа-
дал  в  дрему.  Обед был обилен,  его надо переварить.  И не
только обед.  Он вдруг вспомнил о дружине,  но тут же пресек
мысль - дружина будет ожидать до завтрашнего вечера, так до-
говорились.  Он доверял дружине, она ему. Да и жизнь показа-
ла,  что  переговоры  лучше вести одному - какому властителю
понравится, когда за спиною человека, стоящего перед ним,- в
его городе! - сотня свирепых вооруженных молодцов. Нет, дру-
жина не подведет. Даброгез забылся в полусне, лишь щелки меж
век еле подрагивали, то раскрываясь чуть шире, то совсем ис-
чезая.
   ...Босоногий мудрец играл на своей дудке,  и песок, каза-
лось, обтекал его, не сек тело, не лез в глаза, в уши. И уже
чудилось, что песчинки такие теплые, звенящие в тон дудке, и
ветер ласковый,  нестрашный.  А-а-а-у - пела пустыня,  дудка
синеглазого отвечала:  у-у-у-а-а.  Сунувшимся было в пригра-
ничные районы Империи персам обрубили голову - передовой от-
ряд,  и они откатились назад,  в свою непонятную, но грозную
половину мира.  Воевать на Востоке - Даброгез и не знал, что
это  так  приятно.  Все  тихо  и мирно,  а в кратковременных
вспышках войн больше шума,  чем крови. Персы резали своих же
воинов, если те не могли исполнить приказов полководцев, да-
леких от военных дел; да и не приказов, по сути, а прихотей.
И потому к грудам трупов,  разлагавшихся в песках у границы,
ни Даброгез, ни его люди, ни прочие ромеи не имели ни малей-
шего  отношения.  Властители  персов казнями и резней думали
напугать как своих, так и чужих - свои умирали, чужие не бо-
ялись.  Жизнь - хаос! Жалко было князя. Но тот погиб как во-
ин. Жаль было и его преемника, меньше, но тоже жаль. Оба па-
ли  от  чужих мечей.  Так мог ли ждать Даброгез,  что его же
слуга-сириец,  будто невзначай, кольнет из-под одежды в руку
ножичком-иглой! Смех, царапина, но как потемнели глаза у го-
лоногого! А потом бой, и новые пленные, и не пленные даже, а
не поймешь что. "Тебя будет мучить память, - сказал бродяга,
но не сейчас,  и ты будешь жить. Смотри в мои глаза!" Дабро-
гез  только  выкарабкался  из бредовой пропасти,  шатался на
краю, ловил воздух ртом и не мог остановить взгляда. "Меня и
так мучает память..." - прошептал он. Еще секунду назад мать
рвала ногтями одежду на нем,  молила, плакала, и тучи закры-
вали реку,  дом.  "Не ходи,  не надо, Добруша, отец сгинул у
ромеев,  и ты...", и вместо матери билась над пеной разбуше-
вавшихся волн черная,  страшная птица, лишь глаза у нее были
добрыми, слезливыми. А теперь другие, откуда? Даброгез смот-
рел  в глаза сирийцу,  успокаивался.  Но в уши бил злорадный
шепот слуги: "От этого яда на земле спасения нет, пускай те-
бе  Род помогает в небесных лугах!" Терять тому было нечего,
его вели на казнь.  Даброгез остановил дружинников,  он  еще
был в силах:  "После моей смерти!" А может, и верил в то, во
что никто не верил.  Противоядий нет!  А голоногий  осмелел,
пробился  через  строй  воинов,  не  побоялся острых рожнов.
"Смотри в глаза,  противоядий и вправду нет,  ты сам  будешь
противоядием - смотри мне в глаза,  я заставлю твой мозг пе-
ресилить смерть - смотри в глаза!" А в глазах шли  они,  те,
что сами пришли в плен.  Нет,  не сами! Даброгез путался, не
мог разобраться.  Пустые глаза, мертвые лица, лишенные воли.
"Лишенные воли,- вторил сириец, он делал все, что мог, но он
сказал прямо,- ты станешь таким же или умрешь". Даброгез от-
вел глаза, боль разрывала все тело, не оставляя бесчувствен-
ным ни единый кусочек плоти.  Стон не срывался  с  его  губ,
стонал  сам мозг - безостановочно,  заглушая все.  "Не буду,
нет!" А череда не кончалась,  и глаза из синих фиолетовочер-
ными стали, смотрели сверху... Кто превозмог болезнь - сири-
ец-врачеватель, а может, сам? Даброгез не искал ответа - бо-
ги его знают,  людям - не дано.  И он не стал таким, нет, он
остался собой! Врал сириец, а может, и ошибался. Даброгез не
винил  его,  но  и благодарности особой к целителю не питал.
Кошмары и боль отступили, жизнь вернулась, все остальное бы-
ло неважно.  Даброгез отослал "лишенных воли" ко двору бази-
левса.  Терпеть их у себя не было мочи,  не убивать же!  Они
служат тому, кто обладает властью над ними, и им наплевать -
персы это или ромеи,  им вообще на все  наплевать.  Сирийца,
голоногого и  синеглазого,  отослал с ними.  А слугу выгнал.
Дружина роптала,  требовала смерти  рабу.  Даброгезу  стоило
больших усилий успокоить ее.  А зачем?  Если бы он знал. Так
было надо. В одном сириец не ошибся - воспоминания стали му-
чить Даброгеза не только по ночам,  но и днем,  тогда, когда
им появляться бы не следовало.  "Мы оба изгои, - говорил си-
риец, - меня вышвырнули из родной Эдессы, ты ушел сам. Но ты
не сам выбрал этот путь,  то,  что внутри тебя,  швырнуло на
него тело..." - "Судьба?  Я в нее не верю!  - ответил Дабро-
гез.  - И тебе не верю!" Они сидели прямо на песке,  а  мимо
шли и шли живые мертвецы,  шли неестественно легко, будто не
чуя тяжести собственных тел.  "Все рождаются одинаковыми, но
одни  становятся императорами и царями,  другие..." - сириец
кивнул на идущих. "Не сами ведь становятся, наверное? Кто-то
им помогает?!" Сириец кивал: "Люди, люди все могут - и хоро-
шее,  и...  Кто имеет право судить? Значит, так надо. Вынуть
из  тела душу просто,  но вынуть так,  чтобы тело оставалось
живым,- для этого многое надо отринуть в себе,  многое  пос-
тичь.  А  когда овладеешь вершинами искусства,  знания - ви-
дишь:  не ты овладел,  тобою овладели; и сам лишаешься воли,
сам игрушка...  Я пойду!" Сириец встал,  и пески колыхнулись
за его спиной.  Даброгез не смотрел ему вслед и не  жалел  о
расставании  -  не друг,  не воин - волхв-чародей,  от таких
лучше держаться подальше или, наоборот, от себя гнать. Он не
сказал доброго слова на прощание...
   Что-то грязное,  вонючее залепило лицо,  ребра заныли  от
сильного удара. Но Даброгез уже был на ногах - трое нападав-
ших рухнули почти одновременно.  Добивать их не стал,  снова
опустился к стене.  "Скоты!" Голова гудела.  Он отхлебнул из
фляги. И будто обожгло - они, там, наверху, взяли только меч
и шлем, остальное оставили, а ведь на нем полно всякой мишу-
ры,  за которую можно не одного, а целый десяток центурионов
угробить!  Даброгез глубоко вздохнул.  Значит, проверяют или
еще что-то,  непонятно.  Да и неважно что,  главное,  у него
есть выход. А может, отказаться? И определиться просто в ох-
рану,  и почитать то за большую удачу и спасение? Ну нет! Он
услышал,  как судорожно, с бульканьем дергался кадык у сидя-
щего рядом старика,  и протянул ему  флягу.  Темные  фигуры,
всхлипывая и задевая за что-то, расползались по углам.
   - Спасибо,  - прошептал старик, - я уже думал - конец. Да
все равно, мне не выжить, они...
   - Они дерьмо. И нечего из себя новоявленного Иисуса стро-
ить! - оборвал его Даброгез. - Надо было отрицать все и сла-
вить церковь Божью и этого узурпатора Сигулия,  вот  и  все,
был бы на воле.
   Бродяга-проповедник покорно кивал, но говорил обратное.
   - Нельзя, никак нельзя. Гляди, что творится, во что обер-
нулось учение праведное,  ведь благочестия нет, идолопоклон-
никами были,  ими и остались.  Все смешалось. И прав был ваш
хоть и язычник, а все равно философ, помнишь: с исчезновени-
ем благочестия к богам, не веры, заметь, а благочестия лишь,
не искоренится ли и вера в человеческое сообщество,  и самая
совершенная изо всех добродетелей - справедливость? Не то ли
и мы видим сейчас? Не вера для очищения, а догматы для пора-
бощения,  мало им власти телесной,  тщатся и над духом,  над
помыслами возобладать. Нет, нельзя кривить перед ними, нель-
зя. Свет истины освещает души, пока живы его источники, све-
та этого,  солгал - и снова тьма, снова невежество, насилие,
кровь...
   - Крови и при свете достаточно.  О шкуре своей печься на-
до, а уж потом обо всем прочем! - Он заглянул в глаза стари-
ку и неожиданно для себя увидел,  что в них нет и тени безу-
мия. - А впрочем, как знаешь! - добавил Даброгез и отвернул-
ся.
   - Человек рождается безгрешным на белый свет,  нет на нем
никакого - ни первородного, ни иного греха, и смерды и коро-
ли одинаковыми приходят в жизнь.  А коли так,  то не от Бога
все это,  что творится,  не от бога,  прежде такого не было,
нет!  -  Старик зло рассмеялся,  потом закашлялся,  еле дыша
продолжил:  - Сидят и во мне, сидят покуда церковных блудней
ложь и невежество.  И не от лукавого то,  не от Бога - люди,
только сами люди... ни при чем тут промысел Божий.
   Даброгез потянулся, разогнул затекшие ноги.
   - И ты говоришь обо всем этом где придется,  да? Пророком
себя, наверное, считаешь, да скорее - безумец ты просто.
   - Не спеши,  - старик дернул за край плаща, сам испугался
своего  смелого жеста,  - отрицание неправды не есть безумс-
тво!
   Даброгезу стало  скучно  продолжать беседу с умалишенным.
Он опять прикрыл глаза - через день,  большее два  он  будет
наверху,  а там - за дело!  И в конце концов,  не сошелся же
свет клином на этом Сигулии с его заурядным королевством.
   - Зачем же ты тогда спас меня от этих несчастных,  ослеп-
ленных невежеством? - спросил вдруг старик после большой па-
узы.
   - Шума не люблю, - лениво ответил Даброгез.
   - И только? Нет, не говори так. В тебе проснулось то, что
было основой, что и есть человек истинный...
   - Слова.
   - А ты знаешь,  почему распалась ваша Империя?  - Бродяга
явно решил зайти с другого бока.
   - Такая же наша, как и ваша, - отозвался Даброгез.
   - Вот-вот, не ваша и не наша. Да потому, что она не нужна
стала никому, все устали от нее - и знать, и простолюдины, и
сами  императоры.  И  ничего нового-то она предложить уже не
могла, выдохлась! Потому и не возродиться ей никогда. Госпо-
ди,  прости грешника за недоброе слово! - Старик осенил себя
размашистым широким крестом.
   - Так-таки  и не возродиться?  - Даброгеза начинало злить
упрямство старика.  - Да ты кто такой,  уж и  не  пророк  ли
впрямь?!
   В глазах его застыл расплавленный воздух,  загудело. Даб-
рогез  пожалел,  что  дал глоток из фляги старику - снадобья
оставалось мало, надо бы попридержать.
   - Я остался жив только потому,  что палача сыскать не ус-
пели,  - сказал старик, - мне ли лгать на пороге смерти? И я
не пророк, ты прав. Просто нет той силы, чтобы оживить труп,
даже если труп этот - целая Империя.
   Даброгез еле сдержался.  "А я? Мои люди, мои замыслы, моя
воля, мой разум - все бред?!" Он только плотнее сжал губы.
   - Я видел живые трупы, - проговорил он неожиданно для са-
мого себя, - они выглядят неплохо, а главное, они есть, ста-
рикашка! Где тебе постичь это!
   Бродяга засопел,  заворочался. Только теперь Даброгез за-
метил, что он весь, с головы до ног, в соломе - так и не от-
ряхнулся даже!
   - Я знаю,  на Востоке делают страшные вещи, - ответил он,
- можно лишить людей воли,  не спорю,  сделать  их  ходячими
мертвецами. Но вернуть им душу трудно, и вряд ли это сделает
тот, кто сам не знает толком - жив ли он, мертв ли.
   Даброгез вскочил на ноги, сжал кулаки.
   - Я убью тебя, мразь, - закричал он, не помня себя. И да-
же занес ногу, чтобы ударить.
   Старик затрясся, и глаза его, наполнившись страхом, снова
сделались безумными.
   - За что,  что ты?!  - залепетал он, защищаясь тонкими, в
набрякших венах руками. - Я же ничем тебя не обидел, да и не
мог я...
   Даброгез остыл так же быстро,  как и взъярился.  И он по-
нял, что бродяга, конечно, имел в виду вовсе не его, что это
простое  совпадение.  Да  и откуда этому сморчку было понять
его,  Даброгеза,  проделавшего за с