тем уверенней себя чувствовал.
Он снял с предохранителя автомат,  висящий на правом  плече.
Положил палец на спусковой крючок. Было страшновато идти од-
ному. Но Тукин не хотел дожидаться своих ребяток,  не  хотел
он и делиться по праву принадлежащим ему и только ему солид-
ным кушем.  Он уже чувствовал,  как карманы оттягивают тугие
пачки  купюр,  как жжет сердце через нагрудный кармашек кре-
дитная карточка.
   Рассмотрев вход  в пещеру,  Тукин понял - этот тип должен
быть там.  Он выпустил из руки поводок,  чтобы не тянуть  за
собой  упирающегося  пса,  лишнюю  тяжесть и помеху.  Ральф,
словно за ним гналась стая гепардов,  помчался в сторону па-
латок.
   Усмиряя нервную дрожь,  сержант Тукин достал фонарь,  еще
плотнее прижал к телу автомат и шагнул в пещеру.
   Он сделал всего три или четыре  шага,  прежде  чем  яркий
сноп света армейского фонаря вырвал из тьмы странную фигуру.
Какой-то непомерно большой человек в сером изодранном  бала-
хоне сидел,  привалясь спиной к земляному своду. Сидел прямо
на растрескавшейся сырой глине.  Голова его в  непонятном  и
нелепом головном уборе была свешена на грудь,  и потому лица
Тукин не видел.  Но он понял,  что никакой это не человек! И
даже не человекообразная обезьяна или еще какая тварь, о ко-
торых постоянно травят байки по телеку и в  газетах.  Больше
всего  поразили сержанта руки или лапы,  он не знал как наз-
вать. Они лежали на коленях и производили жуткое впечатление
-  Тукин даже не смог сосчитать,  сколько на каждой пальцев,
сколько черных поблескивающих отточенных когтей.  Такими  же
страшными были и нижние конечности.
   Тукин невольно отшатнулся,  попятился к выходу. Но все же
он нашел в себе силы,  остановился. Он заметил, что существо
сильно дрожало. И понял - с этой тварью что-то неладное, она
или больна, или сильно ранена. Никакого оружия рядом с сидя-
щим не было.  И Тукин решился.  Не спуская ствола автомата с
груди существа, он как-то неуверенно крикнул:
   - Эй ты, а ну встать! Давай, давай...
   То, что показалось Тукину головным убором,  вовсе не было
им. Сержант это сразу понял, когда существо медленно подняло
голову.  Ничего  более страшного и уродливого Тукин не видал
на свете.  Его даже передернуло.  Он чуть было не  нажал  на
спуск от неожиданности.  Усеянное мелкими и крупными пласти-
нами лицо существа постоянно меняло выражения,  но при  этом
все равно казалось неестественной маской,  жуткой и чудовищ-
ной.
   На любое  движение  сержант  без  промедления  ответил бы
выстрелом.  Но существо не двигалось.  Оно лишь смотрело  на
Тукина одним-единственным глазом. И был этот большой круглый
глаз напоен такими  переполнявшими  его  болью,  страданием,
безнадежностью,  что Тукин чуть не выронил автомат.  Нет, он
не мог стрелять в эту тварь.  Да не то что стрелять!  Он  не
мог себя заставить отвернуться, выйти, крикнуть своим...
   Эта тварь,  это обессиленное существо вызывало в сержанте
страх и отвращение. Он готов был ненавидеть уродливого приш-
леца. Но не мог... Он не мог даже пойти и выдать эту страда-
ющую,  умирающую  тварь.  Все мысли о причитающемся ему куше
растворились,  развеялись в туманно-розовой дымке.  А  наяву
оставались  лишь  сконцентрированные в одной маленькой точке
боль, страдание, безнадежность. Тукину стало не по себе.
   Он видел,  как существо,  собрав,  наверное, остатки сил,
воли, медленно приподнялось, опираясь спиной и руками о сво-
ды.  Но не шевелился. Теперь он знал, что оно не сделает ему
ничего плохого.
   Но он знал и другое - то, что и он не сделает ничего пло-
хого этой жуткой,  но беспомощной твари с  однимединственным
уцелевшим глазом и подгибающимися ногами.
   Сержант вышел из пещеры и,  не оглядываясь, побрел прочь.
Он  не понимал - с какой это стати,  почему он должен жалеть
пришлеца.  Но это было не столь важно.  Он будет молчать, он
обойдется  без  всех  этих  хреновых наград и поощрительных!
Нужны они ему больно!
   У кустов  стоял  Ким и широко улыбался.  Одна рука у Кима
была за спиной.
   - Никого нет, начальник? - вежливо спросил он. Тукин про-
сипел недовольно:
   - Опять?!  Все вы тут охренели,  разболтались,  вот что я
скажу! Ты мне ответь, рядовой Ким, почему у тебя такой козы-
рек неуставной, где кепарь шил?!
   Ким заулыбался шире прежнего.  Но не ответил. Какой-то он
был сегодня странный. И Тукину это не понравилось.
   - Чего молчишь?
   Козырек кепаря  затрясся.  Но Ким уже не улыбался.  Глаза
его были расширены и совсем не походили на обычные щелки.
   - Так, значит, никого?
   - Ты что это... - начал было Тукин.
   Но Ким его перебил:
   - Сам говоришь - никого. Значит, никого и не было.
   Ким вытащил из-за спины какую-то круглую штуковину, похо-
жую на большой апельсин, прошептал тихо еще раз: "Ни-ко-го!"
- и протянул штуковину сержанту.
   Но когда тот сделал ответный жест, вытянув вперед раскры-
тую  ладонь,  из  штуковины  вырвался совсем небольшой пучок
света. И сержант Тукин повалился лицом вперед на землю.
   - Ни-ко-го-о, - пропел Ким бесстрастно, потом оглянулся и
поднял рацию сержанта.
   Штуковину он  сунул в карман,  отчего тот страшно оттопы-
рился, Но это не смутило Кима.
   Центр отозвался сразу:
   - Седьмой? Что там у вас?
   Ким широко улыбнулся,  прежде чем ответил.  Его лицо было
сегодня не таким уж и желтым.  Да и сам он не был  похож  на
обычного угодливого и простодушного парня.
   - Капитан, докладывает рядовой Ким. У нас потери! Да! Эта
тварь прикончила сержанта! Мы так все любили его, так уважа-
ли!  Что? Что?! Она уходит, но мы держим след! Мы ей зададчм
жару! Что?! Есть, капитан, принимаю команду на себя.
   Ким выключил рацию.  Постоял над  телом  сержанта.  Потом
пнул его беззлобно ногой и пошел к пещере, возле входа в ко-
торую росла высокая и красивая сосна.

   Когда планетянин вышел,  Гун понял - он спасен.  Он  умел
чувствовать,  он понимал,  он проникал в души и видел в них.
Ему было совсем плохо. Но он знал: приступ пройдет и все на-
ладится.  Главное, чтобы его не тревожили, дали бы отлежать-
ся.  Развеются страхи и тревоги, кончатся преследования - не
век  же ему в бегах пребывать!  И все наладится,  все пойдет
своим чередом.  Он приспособится к этой новой жизни, он ста-
нет частью этой планеты.
   Пошатываясь и оседая на слабеющих ногах,  Гун  подошел  к
высокому гладкому дереву. Прислонился к нему, обдирая мягкие
чешуйки коры.  Он не чувствовал опасности.  Чутье никогда не
подводило его.
   Но тот, кто окликнул его сзади, не был живым существом. И
Гун от неожиданности вздрогнул. Повернулся не сразу.
   Узкоглазый говорил,  не разжимая губ.  Все было и так по-
нятно.  Гун прикрыл глаза и потянулся за ножом.  Он уже сжал
рукоять, когда рука внезапно онемела, повисла плетью. Трехг-
ранное лезвие вонзилось в землю у ноги.
   - Не надо.  Это лишнее,  - проговорил узкоглазый. - Ты не
сердись на меня, Проклятый, и вообще не сердись, ведь на мо-
ем месте мог быть и другой, верно?
   Гун молчал.
   - Система не рассчитывала на Чудо. Ты меня понимаешь? Чу-
да не должно было быть, это ошибка. Извини!
   Узкоглазый вытащил из кармана аннигилятор, кивнул на про-
щание собеседнику и как-то жалко улыбнулся.
   Но Гуну Хенг-Ороту Две  тысячи  семьсот  тринадцатому  по
рождению и четырнадцатому из осужденных к смерти, Великолеп-
ному и Навеки-Проклятому,  уже не нужны были ни  улыбки,  ни
извинения,  его  могучее и страдающее тело,  вместе со всеми
мыслями,  чувствами и самой Душой, исчезло в пламени анниги-
лятора,  обратилось  в мельчайшую невидимую пыльцу,  которой
было суждено вечно пребывать в этом мире, до его гибели.


  1991



                  ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ

                          ЧУДОВИЩЕ

               Издается в авторской редакции
           Художественный редактор А. Г. Чувасов
            Технический редактор Т. С. Казовская

Сдано в набор 09.02.90. Подписано к псчсти 04.05.90. А03083.
Формат 84 "108 1/32. Бумага газетная. Гарнитура Тип "таймс".
Печать  высокая.  Усл.  печ.  л.  20,16.  Учизд.л.20,90.'Ги-
раж71 000 экз. Заказ ј314. Цена Юр.

"Метагалактика", приложение к журналу "Приключения,  фантас-
      тика". 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40.


Отпечатано с готовых диапозитивов в Московской типографии  ј
  13 ПО "Периодика". 107005, Москва, Денисовский пер., 30

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 25.07.2002 17:16




ЮРИЙ ПЕТУХОВ

                          НАЕМНИК


  Даброгез бросил поводья - пусть конь сам ищет дорогу,  мо-
жет,  он окажется удачливей.  Щель между домами  по-прежнему
оставалась пустынной.  И это они называют улицами!  Даброгез
скривил губы.  Половина города была позади, но до сих пор не
попался навстречу ни один из его жителей. От смрада и духоты
к горлу подкатывал комок.  Хотелось избавиться от него, вып-
люнуть или хотя бы затолкать обратно,  внутрь. Но ком распу-
хал,  забивая глотку, мешал дышать. Такого отвращения Дабро-
гез не испытывал даже на краю света, в бесплодных и безумных
сирийских пустынях,  где под  равнодушным  жестоким  солнцем
разлагались горы трупов и конь не знал, куда поставить копы-
то...  И там и здесь помогали старые Аврелиевы взгляды.  За-
севшие в памяти слова,  крутящиеся замкнутой цепью, кольцом,
без начала и конца:  слава - забвение,  душа - дым,  жизнь -
война и остановка в пути;  жизнь - хаос, сохраняй среди него
нерушимый ум, и он тебя проведет по ней, потому что все .ос-
тальное суета,  слава - забвение,  душа... Еще как помогали!
Там,  на подступах к Аравии,  было тяжело,  очень тяжело. Но
все же там было лучше,  чем здесь. А когда с моря дул запад-
ный ветер...
  Воспоминания прервал истошный женский визг.  С хрипами,  с
захлебом. Он вырвался из расщелины меж мшистыми домами. Кри-
вясь и пропадая во мраке,  расщелина убегала вправо от глав-
ной улицы.  На коне в ней делать было нечего. Визг перешел в
прерывистый сип,  но совсем не стих.  "В своем городе,  сво-
их... - подумал Даброгез, брезгливо сводя губы. Он знал, что
здесь нет сейчас колониальных войск, да и соседей, любителей
поживиться за чужой счет,  не должно быть,  а  впрочем...  -
Варвары, что с них возьмешь!"
   Сильно заныла левая  рука,  раздробленная  под  Равенной.
Даброгез  еле сдержался,  чтобы не выругаться вслух.  Алеман
был по-бычьи силен,  а дубина его, утыканная кабаньими зуба-
ми,  - огромна. Рука зажила быстро, но болеть не переставала
вот уже восьмой месяц.  Болела так,  что порой не хватало ни
сил, ни терпения - хоть щит оземь! Мелькнувшая перед глазами
картина - оскаленный,  пенящийся рот разрубленного  чуть  не
надвое алемана, помертвевшие, побелевшие глаза его и пальцы,
судорожно отлипающие от гладкой,  затертой рукояти  палицы,-
облегчения не принесла.
   Сворачивать Даброгез не стал, и вообще он чувствовал себя
очень неуютно - стрелы можно было ждать отовсюду,  опасность
таилась за каждым домом,  в каждой щели,  она могла прийти с
крыши,  из-за угла. И когда распахнулись почти над самой го-
ловой набухшие дубовые ставни. Даброгез невольно прикрылся -
в  щит ударила не стрела,  не камень - окатило струей густой
мутной жидкости. Тошнотворная вонь перебила все прочие запа-
хи. Комок в горле рванулся наружу, вырваться не смог, только
напрочь лишил  дыхания.  Свиньи,  дикари!  Рука  сама  собой
скользнула в тулу:  миг, полмига - но сулица затрепыхалась в
плотной древесине,  окно уже было закрыто.  Свора собак, вы-
нырнувших  из темноты и неизвестности,  свилась под копытами
коня в дерганый,  нервно взвизгивающий клубок - помоев  было
мало,  не хватало на всех.  Даброгез проехал мимо.  Стучать,
рваться в дом - бесполезно,  что в крепость с голыми руками,
да и ни к чему,  наверное.  Он дернул за поводья, конь пошел
веселее, не обращая внимания на свору. Конь был боевой, при-
вычный.  "Молодчина,  Серый, ну-у, ничего, ничего!" Даброгез
похлопал его по шее, расслабился...

   Лицо префекта было еще неподвижней,  чем обычно. Стеклян-
ные  глаза  поблескивали то ли на Даброгеза,  то ли в прост-
ранство, оплывшие белые пальцы не знали покоя. "Иди и разбей
этих жалких варваров, город верит в тебя!" - сказал он напы-
щенно и вяло,  посылая на убой центурию. Префекту жить оста-
валось недолго,  но  он  был готов на любые жертвы,  лишь бы
продлить этот остаток на час,  на полчаса,  может  быть,  на
несколько минут.  "Лицемер,  выродок, - подумал Даброгез, но
отдал честь как полагается, ничем не выказал мыслей. - Лжец.
Все  они  лжецы!  Поучились  бы говорить правду у этих самых
жалких варваров!" И ушел. Он был завязан в один узел с ними,
в одном клубке спутан - развязать его,  расплести не мог, да
и не умел.  Разрубить?  Скорее разрубят,  и в самом  прямом,
обыденном смысле, того, кто осмелится потянуть за веревочку,
за кончик дернуть.  Даброгез дорожил своей головой. Но чтобы
все  так  кончилось?!  Для чего он служил Империи пятнадцать
лет?!  Чтобы погибнуть в никчемном бою,  от исхода  которого
ничего  не  зависит?!  Для  того,  чтобы продлить на полчаса
жизнь этой напыщенной мумии, префекта?! "Хо! Хо!! Хо-о!!!" -
орал громадный алеман,  и в его глазах не было сомнений,  он
знал, за что идет в бой...
   Локоть заныл так,  будто кто-то маленький,  но жестокий и
сильный изнутри выворачивал кость.  "Ну, ну, не время!" Даб-
рогез  расслабил руку,  потряс ею.  А щель вилась змеей,  не
кончалась.  В нише заросшего лиловым  мхом  дома  лоснящаяся
бесшерстная собака обжирала чью-то расплывшуюся по земле ту-
шу.  Приглядевшись,  Даброгез по лохмотьям определил - чело-
вечью.  Он замахнулся плетью на собаку. Та не отступила, за-
рычала глухо и яростно.  Даброгез опустил плеть.  "Ладно,  я
пошутил.  Жри, давись, паскудина, ты умнее своих драных соб-
ратьев,  рвущих друг другу глотки за глоток помоев,  умней!"
Пес  долго  провожал его застывшими,  остекленевшими,  как у
префекта, глазами.
   ...Алеман был дик и свиреп.  На нем ходуном ходила огром-
ная свалявшаяся медвежья шкура.  Растрепанные,  почти  белые
лохмы торчали в стороны. И никаких доспехов. Но после первых
же ударов Даброгез почувствовал,  что варвар  либо  сам  был
когда-то  на службе Империи,  либо его обучал опытный легио-
нер.  Он никак не мог понять - почему вообще так получается:
одни  варвары стремятся во что бы то ни стало,  будто ничего
важнее для них нет, погубить Империю, разорвать ее в клочья,
растоптать,  другие - отчаянно, с почти таким же рвением за-
щищают,  почему?!  А сами подданные Империи, коренные и чис-
токроаные римляне,  потомки Рома и Ремула, они-то где?! Под-
данные,  на вершок возвышающиеся над плебеями,  грызлись  за
каждое местечко под солнцем,  за самый малюсенький трончик с
таким остервенением, с такой изворотливостью - куда там жал-
кой  своре с ее добром из ведра.  Подданным было не до Импе-
рии.  Рушилось,  разваливалось на куски то,  что создавалось
целое тысячелетие,  а может, и того больше. У Даброгеза были
глаза, он все видел, но объяснить происходящее было выше его
сил. "Хлеба, зрелищ!!!" - по привычке многоголосно вопил на-
род.  Но среди этих воплей можно было  разобрать  и  сиплые,
пропитые голоса, и голоса свежие, редкие: "Скорей бы уж вар-
вары нагрянули,  все лучше,  чем это..." И варвары пришли. А
может,  они пришли не в один день, не нагрянули - и тень на-
ползает не сразу?  Может,  начали приходить с того  момента,
когда первый римский легионер переступил границы Империи, да
и не Империи,  а просто страны своей,  и шагнул на север, на
запад?.. Даброгез не разбирал законов природы, не разбирал и
законов людских,  он просто знал - на всякий напор  будет  и
отпор, на силу сила найдется. Сила навалилась в обличий вар-
варов,  разноязыких,  разноплеменных, непонятным образом су-
мевших объединиться...  Алеман дважды задел Даброгеза, и оба
раза вскользь: разорвал кольчугу у плеча, помял панцирь. Тя-
желенная палица взлетала с легкостью оливковой ветви,  опус-
калась неостановимой убийцей,  ее нельзя было  отразить,  от
нее  можно только увернуться.  Но с каждым разом сделать это
становилось все трудней:  Даброгез  дрожал  от  немыслимого,
почти предсмертного напряжения,  переходящего в острый, ско-
вывающий тело ужас; хрипел под ним Серый, вздрагивал нервно,
косил назад налитым,  кровавым глазом. А палица все взлетала
и обрушивалась чуть не с самого поднебесья - алеман на своем
гнедом  дикаре  был  почти на две головы выше Даброгеза - не
было ни конца,  ни начала, единая, какая-то сверхъестествен-
ная исполинская круговерть.  И даже после того, как Даброгез
по рукоять воткнул свой меч выверенным,  неотразимым приемом
под ребра алеману,  прямо сквозь всклокоченный медвежий мех,
и его вдруг откинуло вместе с конем назад,  и он чуть не вы-
вернул себе руку,  выдирая оружие из развороченных мышц,  но
все-таки успел рубануть еще,  сверху, наискось, через ключи-
цу,  вкладывая всего себя,  все остатки сил в этот последний
удар и заодно прощаясь с жизнью,  зная,  что больше  его  не
хватит ни на единое самое легкое движение,  даже после всего
этого палица не выскользнула из руки алемана - это был  удар
из царства теней.  Боли не было, онемела сразу вся рука, по-
том тело,  Даброгеза повело назад, и лишь дернувшийся однов-
ременно Серый,  подавшийся от испуга вспять, вернул ему рав-
новесие...  Алеман медленно сползал с гнедого,  заливая  его
кровью,  а рука будто еще жила, не хотела расставаться с па-
лицей,  пальцы разжимались судорожно, неохотно, белые, зака-
тившиеся глаза сверлили белками Даброгеза.
   Долго еще помниться тому удару,  долго, может и до самого
конца, до тех пор, пока будет удаваться водить за нос подлую
судьбу-ромейку. Правда, не верил он в судьбу, как и сородичи
его.  Но ромеи верили,  может,  правы-то были они? Во всяком
случае, с ними она заодно, против...
   - Стой, приехал!
   Даброгез плохо понимал язык франков, но этот оклик он по-
нял.  Незаметным движением вытащил меч из ножен, положил по-
перек седла.  "Гляди-ка,  уже и сюда добрались, в галлийскую
провинцию.  Бывшую провинцию, - усмехнулся мысленно, - быст-
ренько же!"
   - Кому говорю, оглох?! Слазий давай!
   Даброгез привстал в стременах.  Ничего не было видно. Го-
лос долетал спереди, но дробился в закоулках - непонятно бы-
ло: из какого именно он раздавался. "Хозяевами себя чувству-
ют!"
   - Я центурион великой Римской Империи! - выкрикнул Дабро-
гез на латыни.
   - Империи?  Центурион?  Ха-ха-ха!  - Из расщелины  справа
выскочила  звероподобная  фигура с арбалетом в руках.  - Где
она, твоя Империя, центурион?!
   Даброгез заметил,  что франк жмется к домам, боится выйти
на середину улицы.
   - Империя везде!  - раздраженно процедил он. И тут же пе-
редернулся от собственных слов - в них ожил распятый  варва-
рами префект...  Даброгез видел,  как казнили чиновника,  он
стоял в двадцати шагах от позорного столба.  И  стоял  не  в
толпе рабов,  не в куче пленных, стоял сам по себе - алеманы
отпустили его сразу же после боя. Тогда Даброгез не чувство-
вал боли в перебитой руке, он чувствовал боль в груди - нуж-
но было в поле умереть!  Почему они его отпустили,  ведь  он
оборвал жизни не меньше десятка алеманов, и всего-то за нес-
колько,  как показалось, мгновений битвы? Почему?! Вождь по-
дошел к нему сам, сказал не по-латыни, не на германском сво-
ем тарабарском наречии,  сказал на родном  языке  Даброгеза,
громко вскрикивая в конце слов, непривычно, но вполне понят-
но: "Ты тоже варвар,  - скривил губы в усмешке, будто смакуя
это  ромейское словечко,  прилепленное к ним ко всем,  таким
разным,  но вышедшим невесть когда из одного-таки гнезда,  -
ты тоже варвар,  зачем служил им?!" Даброгез, напрягая плечи
стянутые сыромятными ремнями,  от которых несло псиной, вык-
рикнул  в  лицо вождю:  "Я свободный человек,  я сам выбираю
место в жизни!" Обида,  злость,  отчаянье и страх. Да, с