мотрел. И это
было большой ошибкой. "Харя" подступила ближе - низкорослый,
кряжистый бугай тупо вперился  в  трояк,  просвечивающий  из
кармана,  зарычал утробно... и Иван не успел опомниться, как
его сшибло с ног. Он даже замаха не видел - удар, вспышка, и
все перевернулось в глазах.
   Бугая волокли к выходу двое, его же собутыльники, от гре-
ха подальше. Вокруг Ивана скучивался народ, гудел восторжен-
но и громко.  А он сам не мог и приподняться, отказывали но-
ги. Но самое неприятное было в том, что вислогубый, склонив-
шись над ним,  злорадствуя и  торжествуя,  противно  смеялся
прямо в лицо - рот растягивался до ушей,  змеился,  скособо-
ченный большой нос морщило  и  раздувало,  выпученные  глаза
стали  вдруг злы и узки - ни зрачков,  ни белков,  один тор-
жествующий посверк.  Он все  время  что-то  говорил,  грозил
пальцем, а потом ловко вытащил три рубля из кармана Ивановой
рубашки,  сунул их в брюки,  плюнул совсем рядом,  забрызгав
лицо, и ушел, подхихикивая на ходу.
   Кто-то подхватил Ивана под руку,  приподнял,  прислонил к
стене.  Кружки с пивом не было,  увели, покуда он валялся на
полу.  Бежать вдогонку не доставало сил, да и желания такого
не  было.  Иван  испытывал сильное отвращение к себе самому,
даже хмель на время покинул его.  Не хватало  только  разры-
даться.  Он  хватил  кулаком по стойке,  так,  что у соседей
подскочили кружки, ткнулся лбом в стену.
   - Эй ты,  полегче! А то и добавку схлопочешь, фрайерок! -
донеслось хрипато сбоку.
   Иван головы  не повернул.  Выскреб из кармана всю мелочь,
подцепил в руку три пустые кружки и пошел добавлять.
   - А может,  хорош,  а то опять свалишься?  - засмеялась в
лицо разливщица,  тугой струей наполняя посудины.  - Видать,
ножки-то слабенькие, а?!
   - Ножки слабенькие,  а жить-то хочется! - в тон ей прого-
ворили из очереди и тоже засмеялись.
   - Да пошли вы...  - тихо,  почти шепотом промямлил  Иван,
даже не обижаясь на шутников, - поглядеть бы, какие у вас!
   Пиво было паршивое,  бессовестно разбавленное и с кислин-
кой.  На  трезвую голову навряд ли кто стал бы хлебать такую
бурду. Но трезвых здесь что-то не наблюдалось.
   Иван все надеялся,  что вислогубый подонок вернется, хотя
и знал, что ни при каких обстоятельствах тот не рискнет вто-
рой раз встретиться с ним.  Но пьяная, шальная надежда была.
Простоял час,  еще добавлял.  После удара в голове,  у самых
висков  засела  глухая,  но ощутимая боль.  Она не то что бы
доставляла большие  неприятности  или  особо  чувствовалась,
нет,  она просто была - тихая, почти незаметная, но присутс-
твующая,  ни на секунду не стихающая, будто поселилось вдруг
под черепной коробкой какое-то мягкое маленькое существо, не
слишком назойливо напоминающее о своем присутствии.  Иван не
придавал ей особого значения. В какой-то миг он подумал, что
еще хорошо отделался,  могло быть хуже,  если б не увели бу-
гая.  Но на того как раз злобы и не было почему-то,  тот был
тупым орудием,  что с него  взять.  Постепенно  возвращалось
нормальное  настроение,  временная  неожиданная  "трезвость"
прошла. Выпитое ощущалось основательно - да и куда оно могло
подеваться?
   Вернулся не вислогубый,  вернулась "харя".  И на этот раз
иначе его просто и нельзя было назвать.  Бугай был мертвецки
пьян.  Ничего не видя вокруг, он шарахался от стены к стене,
падал,  долго качался на коленях, вставал и снова падал. Об-
рюзгшее лицо было сплошным синяком,  из  рассеченного  надб-
ровья стекала на щеку и шею кровь,  тут же застывала черными
пятнами.  Рубаха была разорвана и висела на узловатом здоро-
венном торсе клочьями,  брюки,  лопнувшие по шву,  держались
лишь на ремне. По синякам и кровоподтекам на теле Иван понял
- "харю" били ногами,  и били долго.  Ну что же,  он получил
то,  чего искал. Такие всегда получают - сначала бьют, а по-
том и их бьют, да посильнее, побольнее, вымещая злость.
   Ивана скривило в горькой усмешке,  в голову полезло щемя-
щее,  дергающее - и такие, как он, получают, не остаются без
своего. Одна отрада, одно успокоение - милицию сюда не зата-
щишь  и на аркане,  она все больше с заднего хода,  по своим
делам, а то бы... А то бы, глядишь, и не стоял бы у стеночки
с пивком-то!  И все равно на душе было мерзко, холодно, нес-
мотря на наружные тридцать градусов.
   Он стоял до закрытия, пока не выгнали. Когда выходил, ви-
дел,  как усаживался в "Жигули" директор  автопоилки  -  там
закрыли  немного раньше.  Тут же стояла машина-фургон с мел-
кой,  но знакомой надписью "спецмедслужба".  В нее загружали
лежавших у автопоилки. Интересно они времечко выбирают, ког-
да уже все закрыто,  когда клиентура уже дошла до кондиции и
народа не особо много, подумал Иван философски. Больше он ни
о чем не думал в этот вечер. Как до дому добрался не помнил.
Но как-то добрался.
   ...Начинало смеркаться,  зимой сумерки  ранние,  быстрые.
Иван стоял здесь уже около часа.  И даже мороз ничего не мог
с ним поделать. Все присматривался, припоминал. Жаль, конеч-
но, что не видно отсюда храма со звонницей, того самого, что
наособицу от андрониковского монастыря, нынешнего рублевско-
го музея,  жаль.  Даже заброшенный, с заколоченными дверьми,
сбитыми крестами и немного помятыми куполами, также обросши-
ми  кустами  у оснований,  - и крохотная,  тоненькая березка
умудрилась вырасти, будто из самого тела храма, даже со все-
ми  этими  не слишком привлекательными деталями он все равно
был мощным,  гордым красавцем,  напоенным  неземной  велича-
востью,  неземным горним духом.  Иван еще раньше,  ежедневно
проезжая мимо на троллейбусе,  каждый раз не мог глаз  отор-
вать,  все смотрел.  И всегда двери были забиты, заколочены,
всегда было безлюдно и тихо там, возле него. Еще тогда в нем
смутно возникал какой-то расплывчатый вопрос: почему же так,
почему забыта дорога сюда,  почему двери  заколочены  и  нет
входа человеку туда,  где дух бы его поднялся,  воспарил - и
какая разница, верующий ли, зашел ли на чудо рукотворное по-
любоваться,  неважно - главное, вверх взлетел, над собою са-
мим возвысился...  Вот вопрос, боимся ли чего, за нас ли бо-
ятся, берегут, а может, нас и боятся - поди, разберись. Кто,
зачем? Почему вдруг так стало? И почему вечно на ремонте или
просто на замке музеи наши,  галереи - что это вдруг так вот
разом у всех крыши прохудились да  стены  расшатались?  Нет,
надо вверх,  ввысь, а иначе же зачем вообще, иначе впустую?!
Зато всегда были открыты двери, дверцы, ворота туда, где че-
ловеку в бреду сивушном казалось,  что воспаряет он, на кры-
лах летит в дали заоблачные,  но падал,  низвергался в такую
грязь,  что и человеком уже с трудом мог почитаться.  Почему
так,  за что?  Или зачем,  для чего, с какой такой целью? Не
мог Иван разобраться во всем этом, да и не пытался особо. Но
боль,  поселившаяся в его теле еще с тех  самых  пор,  жила.
Правда,  она уже давно перебралась маленьким живым существом
из-под височной кости в грудь,  поближе к теплу,  к сердцу и
там свила себе гнездышко,  все чаще и чаще напоминая о себе,
пробуждая чувства и мысли прежде неведомые,  но жгучие ныне,
от которых небрежно пытается отмахиваться холодный мозг,  но
к которым прислушивается сердце.  И Иван  пусть  смутно,  но
ощущал,  что  дорога  наверх только начинается,  что слишком
долго и упорно он опускался и его опускали куда-то  вниз,  в
духовное и человеческое небытие, но он выкарабкался оттуда и
пускай медленно,  но все же поднимался, наощупь, без провод-
ников и советчиков.  И вело его это маленькое существо,  эта
боль, поселившаяся в груди, боль не телесная, но жгущая, ис-
целяющая прозрением.





                  ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ

                          ЗАПАДНЯ

                    В авторской редакции

            Технический редактор О. Яроспавцева
                   Корректор И. Лебедева

Сдано в набор 31.07.90.  Подписано в печать 29.10.SO. Формат
84х1081/32.  Бумага  книжно-журнальная  для офсетной печати.
Гарнитура "Тип Тайме".  Печать офсетная. Усл. печ. л. 20,16.
Усл.  кр.-отт. 20,58. Уч.-иэд. л. 21,25. Тираж 100 000. экз.
                   Заказ ј 397. Цена 8 р.

"Метагалактика", приложение к журналу "Приключения", фантас-
      тика", 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40.

Набрано на  ПЭВМ  в  ордена Трудового Красного Знамени Изда-
тельстве "Художественная литература".  107882,  ГСП, Москва,
                 Б-78, Ново-Басманная, 19.

Отпечатано и изготовлено в Московской типографии ј 13 П.  О.
"Периодика" Государственного комитета СССР по печати.  Моск-
           ва, 1070 05 Денисовский пер., дом. 30.



ЮРИЙ ПЕТУХОВ

                     МАЛЕНЬКАЯ ТРАГЕДИЯ

                    Мы же, ища благ, желаем жить близ
                 людей, исполненных достоинств.

                                       "Махабхарата"

                   Но много нас еще живых, и нам
                   Причины нет печалиться.

                                   А. С. Пушкин.
                             "Пир во время чумы"


   В жизни Кондрашева,  сорокалетнего инженера из заурядного
московского научно-исследовательского института, это был тот
самый звездный час,  который ждут долго и терпеливо, к кото-
рому готовятся так,  как ни  одна  невеста  не  готовится  к
предстоящей свадьбе.  Оглядываясь назад, за спину, сам Конд-
рашев не видел почти ничего сколько-нибудь приметного, выде-
ляющегося  из обыденной череды долгих дней...  И вот он при-
шел,  настал,  заветный час.  Из-за  беспредельной  равнины,
плоскогорий,  завесы  туманов  и туч показался своей сияющей
вершиной желанный,  недосягаемый пик.  И приблизился точно в
сказке,  вырос  всею  громадой,  упираясь главою в небеса...
Кондрашев стоял у подножия,  оставалось  лишь  вскарабкаться
наверх, веревка ему была оттуда сброшена.
   Двенадцать лет он корпел дома по вечерам и ночам  -  чер-
тил,  считал,  сверял, писал, рвал, зачеркивал, отрекался от
написанного и высчитанного, начинал заново. И никогда не те-
рял веры - то, что забрезжило с самого начала, не давало ему
ни сна,  ни покоя, вело вперед и только вперед. И все по той
лишь простой причине,  что Кондрашев - и он сам себе отдавал
полный отчет в этом - никогда не был прожектером: то, что он
нащупал, тянуло если и не на Нобелевскую, так уж на пару Го-
сударственных,  без всяких сомнений! И не лавров искал Конд-
рашев, нет, какие там лавры простому инженеру! Он всем своим
житейским умом понимал,  что коли прицепит телегу к  тягачам
рангом повыше,  так они вытянут, непременно вытянут! А там и
самого Кондрашева не забудут, и ему обломится, и он выдернет
пускай  самое  бледненькое,  самое невзрачненькое - и все же
перышко из хвоста "птицы счастья завтрашнего дня"!  Да и как
могло  быть иначе,  ведь врут все,  что нет правды на земле!
Как это нет,  обязательно есть,  хоть немного,  но есть,  на
его-то  долюшку хватит - ведь многого и не надо,  ведь он же
сторицей,  куда там,  тысячерицей вперед все оплатил за  эти
двенадцать лет!  Ведь как работал,  ах, как он пахал, как он
вкалывал, черт возьми,  приближаясь каждой  минутой,  каждой
секундочкой  к коротенькой строчке в газетах - "научное отк-
рытие"!  Ну да,  конец - делу венец!  Есть правда на  земле,
должна быть, да и повыше сыщется!
   Вот только с  открытиями  стало  сложнее.  Если,  скажем,
прежде какой-нибудь местный архимед, выскочив из своей мест-
ной ванны, мог бежать со своей "эврикой" в народ, осчастлив-
ливая его немедленно,  в тот самый почти что миг открытия, и
радостный плебс подхватывал гения на руки и с  восторженными
криками нес прямиком на пьедестал под лавровым деревом,  где
тут же плели венки всех размеров,  то теперь  дела  обстояли
иначе.  Ужасный век,  ужасные сердца! Теперь помимо "эврики"
надо было предъявить толстенный рулон чертежей, схем, графи-
ков,  наглядных  таблиц,  а также многотомный свод расчетов,
обязательно размноженный по числу членов комиссии плюс еще с
десяточек, на всякий случай. Да и не то чтобы народ чувство-
вал себя осчастливленным,  вовсе нет,  а и сами члены комис-
сии, мужи ученые, продирались к истине через весь этот ворох
документации с трудом,  если вообще продирались.  Вот в  чем
закавыка!  Нет,  другие времена нынче, на руках к пьедесталу
не понесут,  дай бог пятьшесть специалистов найдется,  авось
поймут.  Вот они-то и застолбят,  они-то и помогут, они-то и
подхватят, сбросят конец - и тогда в  крепкой  альпинистской
связке,  как ледорубом прорубая путь наверх его, кондраш„вс-
ким,  открытием, они покорят этот сверкающий пик, и лишь не-
бесное сияние будет наравне с ним,  лишь парящие в выси гор-
ней бессмертные имена  окружат  их,  чтобы  принять  в  свой
сонм... Но это все не сразу, это потом. А сейчас первые шаж-
ки, необходимейшие, как первые шажки младенца.
   Непосредственный шеф  Кондрашева по институту,  начальник
отдела, поддержал, благословил, направил. Правда вот, подпи-
си  своей не поставил - мало ли чего,  но на будущее заверил
твердо.  И Кондрашев знал - не подведет,  тут и  сомневаться
нечего,  ведь  тот сам подтолкнул его к главной двери,  даже
чуть приоткрыл ее.  Дверь, мимо которой не пройдешь, которую
не перепрыгнешь, под которую не подкопаешься, но которая са-
ма распахнется перед ним,  будто по волшебному слову "сезам,
откройся".  И  была та дверца не у папы Карло в чулане,  а в
родном министерстве,  родная дверь, родимая. Сколько Кондра-
шев делал,  чтоб она всегда была перед ним распахнута: и от-
четы оформлял самому Михаилу Максимовичу,  и доклады ему пи-
сал  на  загляденье  и заслушанье,  и мелкими работенками не
гнушался - служба,  она и есть служба. Правда, Михаил Макси-
мович по-прежнему смотрел сквозь Кондрашева. Но он из инсти-
тутских примечать начинал лишь с начальника отдела, не ниже,
а потому Кондрашев не обижался,  знал - смотри,  смотри себе
как сквозь стекло, а все равно запомнишь, куда денешься. Ра-
ди большого дела чего уж скупиться на труды земные,  обыден-
ные!
   Без малого полгода Кондрашев поил по пятницам бархатистым
пивцом главспеца из управления,  унылого и бесцветного Рюми-
на,  которому  по  его  незаметности и растворимости в толпе
быть бы неуловимым разведчиком во вражьем стане. Способности
Рюмина  пропадали  в стенах министерства.  Пивцо пропадало в
ненасытной утробе, не наполняя ее, не утоляя жажды. Но Конд-
рашев верил в Рюмина.
   И вот день настал, тот самый день, когда раздался долгож-
данный звонок.
   - Приезжай! - только и сказал Рюмин своим обычным тусклым
голосом.
   Но Кондрашев уже слышал и все остальное:  "Шеф в отличном
настроении, у себя, приемов не предвидится, мероприятий тоже
- лови шанс!" Он сорвался с места,  быстро вытащил из огром-
ного шкафа свои бумаги,  заранее упакованные,  связанные. На
бегу заскочил к начальнику,  просунул  лишь  голову  в  щель
дверную. Тот все понял.
   - Давай,  Сеня!  - сказал начальник.  - Ни пуха тебе! - И
как-то всхлипнул даже от торжественности момента, приподнял-
ся.
   Кондрашев не  стал записываться в "книгу местных команди-
ровок", чтобы не терять драгоценного времени, крикнул в пус-
тоту, тому, до кого долетят звуки его голоса:
   - Ребята, запишите, я в министерство!
   И выскочил на улицу. Поймал такси.
   Поднимался наверх с трепетом душевным.
   Наивысшее наслаждение, а вместе с ним и напряжение он ис-
пытал не в миг озарения,  не в те часы работы, когда получа-
лось, нет, а именно теперь, поднимаясь на седьмой этаж вели-
колепного, наисовременнейшего здания, которым остался бы до-
волен  даже  сам великий и неповторимый составитель проектов
уничтожения "старой"  Москвы,  блистательный  метр  и  знамя
стройавангарда, создатель "машин для жилья" и гений архитек-
туры всех времен месье Ле Корбюзье.
   С каждым шагом Кондрашев рос над собою.
   Одухотворялся, наполнялся...
   Перед самым носом, когда он уже был в приемной возле сек-
ретарши,  его опередила неизвестно чем занимавшаяся в управ-
лении очаровательница Наташа.
   - Погоди, - кокетливо прошептала она.
   И проскользнула к Михаилу Максимовичу,  затворив за собою
дверь.
   Кондрашев не  счел нужным расстраиваться.  Да и не успел.
Появился Рюмин с вечной сигаретой.  Протянул  пачку  "Кента"
сначала  секретарше  Любочке,  потом  Кондрашеву.  И они все
вместе отошли поближе к окну, чтобы не слишком окуривать по-
мещение,  - в окно, да и из кего также, хорошо тянуло. Псев-
докорбюзьевский монстр отличался тем,  что летом в нем  было
нестерпимо жарко, зимой - а как иначе, не в Бразилии же, да-
же не в Париже - довольно-таки холодно.  Но зато протягивало
без всяких там кондиционеров, насквозь.
   - Момент - что надо! - еще раз заверил Рюмин.
   - Ага,  отошел, болезный, - подтвердила Любочка - малень-
кая, изящненькая, точеная брюнеточка совершенно неопределяе-
мого возраста. - А ту неделю всю пропсиховал.
   - Чего так? - спросил Кондрашев, заволновавшись.
   - Да и на коллегии отчитывался,  и вообще нервишки трепа-
ли... много чего, - ответил Рюмин.
   - Тут хохма была, - вставила Любочка. - Подсунули ему...
   Было очень заметно,  что она хочет поделиться этой  "хох-
мой", прямо горит вся. Но Рюмин поглядел строго на секретар-
шу, и та сникла.
   - Все нормалек, не волнуйся, - сказал он Кондрашеву, выб-
росил окурок в растворенную фрамугу,  вышел,  напоследок еще
раз взглянув сурово на Любочку.
   Та затянулась раз, другой, проговорила:
   - Я сейчас вернусь, ты подожди.
   И выскочила следом.
   Кондрашев вздохнул,  оглядывая  дверь.  Садиться не стал.
Главное,  все идет как надо,  словно по маслицу.  Теперь уже
немного осталось.
   Наташа вошла в кабинет начальника и плотно притворила  за
собой дверь. Она не успела повернуть головы к Михаилу Макси-
мовичу, как последовал вопрос:
   - Ну что там у вас еще?
   Наташа улыбнулась, подошла ближе, чуть поигрывая бедрами,
обтянутыми зеленым крупновязаным платьем, вздохнула. В зеле-
новатых,  под цвет платья, глазах стояло умиление, на пухлых
губках совсем легкая улыбка то появлялась,  то пропадала.  В
тот час в управлении было тихо -  только-только  по  графику
кончался обед.  А значит, в ближайшие полчаса никого из сот-
рудников в комнатах не застанешь.
   - Ну?!
   Михаил Максимович полулежал в кресле,  уперевшись коленом
в стол,  медленно,  с ленцой поглаживая ногу. Наташу он тер-
петь не мог - если бы не ее покровитель!  - но никогда этого
не высказывал. Да и, собственно, какое ему, большому челове-
ку, дело до какой-то там полукурьерши-полуобщественницы, а в
конечном итоге бездельницы, что служит в его "епархии"? Мно-
го чести будет - иметь к ней  какое-то  отношение,  козявка,
девчонка.
   Михаил Максимович изобразил на широком мясистом лице  ус-
талость и принялся разглядывать холеные ногти.
   Наташа не спешила. Она смотрела на аккуратную, густую ше-
велюру и успевала отмечать:  темный с густой проседью,  "пе-
пельный блондин" - самый модный цвет для мужчины во все вре-
мена,  в  любой точке...  и как раньше не обращала внимания,
ведь шеф - мужик что надо, красавец.
   Она предоставляла ему право начать разговор, а уж послед-
нее слово останется за ней. Что-что, а поставить себя Наташа
умела, знала - для хорошенькой женщины рангов и чинов не су-
ществует.
   - Ну что вы молчите? - Лицо шефа стало не просто усталым,
но и обиженно-недовольным.
   Пора! Наташа подошла еще ближе,  оперлась руками о стол -
серьги-колючки сползли с плеч и повисли  на  длинных  нитях,
задрожали.
   - Я насчет отпуска,  Михаил Максимыч.  Деньков на пятнад-
цать, с понедельника.
   Начальник вздохнул, оторвался от ногтей.
   - Сколько раз вы в этом году были в отпуске?
   Наташа томно закатила глазки, склонила голову набок.
   - Не слышу.
   - Ну-у...  - руки оторвались от стола и изобразили что-то
неопределенное.
   Сама Наташа смотрела прямо в начальственные глаза и  улы-
балась уже откровеннее.
   - Так сколько раз вы были в отпуске в эт