ционализации,  кандидатских  и
докторских  надбавок,  а  также гонораров за научные статьи,
книги и так далее,  в размере двухсот тридцати восьми  тысяч
ста двенадцати рублей и шестидесяти семи копеек. Подсудимый,
вы согласны с нашими цифрами?
   - Никогда не подсчитывал, - вяло ответил Антон Варфоломе-
евич.
   - Напрасно.
   - Я возражаю!  - выкрикнул адвокат, он же зам. - Это были
честно заработанные деньги,  в соответствии с трудовым зако-
нодательством и финансовыми...
   - Честно?!  Зарплата и премии - за работу, которой подсу-
димый никогда не выполнял,  за изобретения,  изобретенные не
им,  за  степени,  полученные вы уже сами знаете каким обра-
зом?!
   - Он был неутомимым организатором,  активным общественни-
ком, - не унимался зам, - на протяжении всех этих долгих лет
Баулин был, можно сказать, генератором идей. Пускай осущест-
вляли их другие, но ведь кому-то их надо было и дать?!
   - Организатором он и в самом деле был хорошим. Кстати, не
вы ли,  уважаемый адвокат,  помогли ему  сорганизовать,  так
сказать,  строительство загородного коттеджа на отведенные в
фонд института средства? Не вы ли, пользуясь своими полномо-
чиями,  выделяли  на строительство этого,  с позволения ска-
зать, домика институтских рабочих?
   - А  я вообще не пойму,  что этот мезавец делает на адво-
катском месте? - раздался после долгого молчания голос ниот-
куда.
   - И вправду?! - Председатель поглядел на зама.
   Стремительно вбежавший из задней двери пожарник пронесся,
грохоча сапогами по проходу,  взбежал на помост и, ухвативши
зама  крепко за воротник,  выволок его с адвокатского места.
Через секунду зам уже сидел между Антоном Варфоломеевичем  и
бывшим  профессором  Тудомским.  Пожарника  же словно корова
языком слизала.
   Воспользовавшись паузой, встал со своего места целитель.
   - Я должен заявить многоуважаемому суду,  что мой пациент
находится в невменяемом состоянии, - сказал он. - Это глубо-
ко и тяжело больной человек, с подорванной непомерным трудом
психикой. Он может не выдержать процесса.
   Антон Варфоломеевич воспрянул духом,  слова целителя про-
лились на него божественным нектаром.
   - А чэго ж он, эсли балной такой, - снова вскочил с крес-
ла  гость  с  Востока,  топорща при этом усы и округляя свои
масленистые глазки, - чего ж он сэбя в жэртву науке отказал-
ся принэсти? Эсли он балной, значит, он обрэчен все равно! А
он отказался!!!
   Председатель приказал вывести вон усача,  что и было сде-
лано.
   - А вы, уважаемый доктор, займите-ка пока место адвоката,
вам оно к лицу,  - сказал он после того,  как масленоглазого
выдворили из зала.  - Пациент ваш прошел медицинскую экспер-
тизу, поводов для тревоги у нас никаких нет.
   Целитель гордо  прошествовал  к столику справа от судей и
сел за него, величаво откинув голову назад.
   - Продолжим.  - Председатель улыбнулся Антону Варфоломее-
вичу. - Для нужд лабораторий за последние годы было выписано
бытовой радиоаппаратуры,  как отечественной,  так и зарубеж-
ной,  на сумму сорок семь тысяч рублей и тридцать пять тысяч
в  инвалюте  всего.  Скажите,  какое имеет отношение бытовая
техника - телевизоры, магнитофоны, видеомагнитофоны и прочая
- к тому направлению, которым вы занимались.
   - Самое прямое, - ничего не разъясняя, ответил глухим го-
лосом Антон Варфоломеевич.
   - Хорошо!  Я не специалист,  оспаривать не буду. Поставим
вопрос так - где эта аппаратура находится сейчас?
   Баулин промолчал.
   - По  нашим сведениям - в вашей квартире и квартирах лиц,
обеспечивающих вам свое покровительство, не так ли?
   - Так, так! - озлобленно выкрикнул Тудомский.
   - Не вас спрашивают, - голос ниоткуда дрожал.
   - Да  чего уж - вам виднее.  - Антон Варфоломеевич решил,
что отпирательство бесполезно.
   - С  этим решили,  хорошо.  - Лицо председателя стало еще
румяней.  - Я думаю,  мы больше не будем останавливаться  на
таких  мелочах,  как эта пресловутая аппаратура,  спортивное
снаряжение, книги, стройматериалы и тому подобное, а? - (Все
согласно  молчали.)  -  Ведь если мы начнем говорить об этом
так же подробно, то просидим тут до второго пришествия. - Он
похлопал  по  папке и продолжил:  - Здесь все записано.  Так
вот,  вместе с уже названным ущербом,  в сумме то есть,  все
это составляет в переводе, конечно, на наши деньги - семьсот
девяносто тысяч триста один рубль и те  же  шестьдесят  семь
копеек.
   Зал дружно ахнул.
   - Но пройдем теперь к опросу свидетелей.  - Председатель-
ствующий умерил пыл публики. - Впустите первого.
   Вошел почему-то Иван Иваныч со сложенными за спиной рука-
ми и в сопровождении двух молодцов в штатском.  Антон Варфо-
ломеевич злорадно усмехнулся,  потер ладоши, взгляд его при-
обрел хищное выражение.
   - Фу-у!  - воскликнул председатель. - С этим делом мы уже
покончили, ну сколько можно!
   - Наверное,  ему есть что сказать, - дал о себе знать го-
лос ниоткуда.
   - Тогда пусть скажет,  - смирился председатель. Иван Ива-
ныч прошел вперед,  упал перед судом на колени и,  глядя  на
судей,  но  не глядя на Антона Варфоломеевича,  затряс в его
сторону скрюченным пальцем.
   - Это все он, - на верхней ноте завел Иван Иваныч, - афе-
рист и подлец, это он опутал меня своей липкой паутиной!
   - Ну-ну,  не  скромничайте,  пожалуйста,  - улыбнулся ему
председатель,  - и в выражениях,  я вас очень прошу, помягче
немного.
   - Слушаюсь,  - покорно проговорил Иван Иваныч.  - Тут все
дело  в том,  что гражданин Баулин прямого выхода на промыш-
ленность почти не имел, это может подтвердить каждый. Вот он
и нашел лазейку в нашем министерстве.
   - Лазейка - это вы? - ласково спросил прокурор.
   Иван Иваныч глухо зарыдал.
   Чем кончилась история с Иван Иванычем,  Баулин так  и  не
узнал,  потому  что  его начало страшно тошнить и охранникам
пришлось вывести подсудимого из зала суда.
   Антона Варфоломеевича рвало в туалете в течение получаса.
Ему казалось,  что он умирает.  Но все обошлось, и когда его
вели назад в зал, Баулин увидел конвоируемого двумя автомат-
чиками Иван Иваныча.  На том была полосатая каторжная  роба,
на руках и ногах его гремели в такт шагам кандалы.
   А в зал из самого вестибюля тянулась до председательского
стола длиннющая очередь. Во многих стоящих Антон Варфоломее-
вич узнавал толкачей-производственников.  А когда  он  снова
занял  свое место,  то услышал,  как каждый из них,  по мере
прохождения освидетельствования,  сознавался в том,  когда и
какие именно подарки он привозил подсудимому ныне Баулину, а
тогда всесильному научному авторитету,  чтобы получить в ми-
нистерстве  и  НИИ нужное ему научно-техническое заключение.
Длилось это невероятно долго.
   Перед глазами Антона Варфоломеевича мелькали лица,  фигу-
ры, все мельтешило, кружилось, взбалмошный усач, высовываясь
из-за дверей, орал что-то о непонятной жертве, так и не при-
несенной Баулиным науке, его выталкивали, но он протискивал-
ся  вновь и вновь.  Сверкающие мечи за спиной склонялись все
ниже и ниже над головой  Антона  Варфоломеевича.  Сидящий  в
президиуме  Нестеренко сокрушенно покачивал головой и с иск-
ренним изумлением смотрел на Баулина.  Петр Петрович  грозил
со своего места подсудимому пальцем, пучил глаза... а в кон-
це концов взобрался с ногами на стол и, размахнувшись во все
плечо,  запустил  в  Антона Варфоломеевича каким-то бумажным
комочком.  Впрочем, до адресата тот не долетел, его перехва-
тил на лету прокурор и, продемонстрировав всему залу с обеих
сторон развернутую бумажку от мороженого, провозгласил чвуч-
но:
   - Прошу подшить в дело!
   Через минуту раскрасневшийся,  запаренный пожарник приво-
лок на скамью к Баулину и самого Петра Петровича,  хотя  тот
вовсю  упирался  и  требовал  немедленно создать комиссию по
расследованию жалоб и доносов, поступавших от подсудимого на
протяжении последних четырех лет. Пожарник, похоже, был глу-
хой. Да и что возьмешь с исполнителя? Голос же сверху изрек:
   - Без бюрократической возни, как договаривались!
   Овации в зале стали перерастать в подобие  вулканического
грохота. Публика неистовствовала!
   А Антон Варфоломеевич вертел перед носом Петра  Петровича
кукишем и хихикал с каким-то мелким,  не вяжущимся с его ко-
лоритной фигурой ехидством.
   На скамье прибывало.  В теплую компанию уже влились: экс-
трасенс,  Сашка-предатель, все члены научно-технического со-
вета  во главе с особо научным завхозом института,  старичок
ректор,  целая орава доставал-снабженцев, которых Антон Вар-
фоломеевич совсем не узнавал... Скамья разрасталась будто на
дрожжах,  она уже занимала большую часть зала. И стражники в
чалмах  и  с мечами в руках множились,  множились - как зер-
кальные отражения.
   Одним из последних притащили масленоглазого усача,  кото-
рый,  дико тараща глаза, визжал словно резаный и клялся всем
святым для него, что если подсудимого Баулина немедленно же,
на его глазах,  не принесут в жертву кому-то,  то он  вырвет
меч у стражника, всех в этом зале перерубит в лапшу, а потом
сделает себе харакири и  собственной  кишкой  удавит  Антона
Варфоломеевича!
   - Хрен с тобой!  - орал Баулин,  совершенно ополоумев.  -
На, режь, гад! Ну чего ты?!
   При каждом вскрикивании он ударял кулаком сверху вниз  по
голове остриженного и жалкого Тудомского.  И даже не замечал
этого,  до тех пор пока профессор не свалился под ноги сидя-
щим.
   Усача связали. В рот вбили кляп. Но он его тут же прогло-
тил и заверещал пуще прежнего:
   - Всэх порэжу!
   - И-э-эх!  - глумился над ним Баулин. - А еще величество!
Самого тебя - в жертву!
   - В лапшу! В капусту!!
   Следующий кляп оказался надежнее, масленоглазый замолк.
   Народу в  зале  оставалось  все меньше.  На скамье же все
прибывало. Но тем громче рукоплескали оставшиеся. Они снача-
ла  встали  на  ноги,  потом взобрались на сиденья кресел и,
стоя на них,  бурно выражали свой восторг и всеобщее одобре-
ние. Лишь с самого края в президиуме сидел неприметный и ка-
кой-то лишний здесь окопник и молча  сворачивал  самокрутку,
хмыкая и качая головой.
   Антону Варфоломеевичу было не до того. Он внезапно смолк,
позеленел и плюхнулся задом на скамью. Из цальней двери пря-
мо на него шел человек недюжинного сложения в  красно-багро-
вом  балахоне и черных в гармошку сжатых сапогах.  В руках у
него был мясницкий топор.
   - Да-да, - глубокомысленно, покрывая шум в зале, произнес
голос ниоткуда. - Так, наверное, будет лучше.
   "Это кому же лучше?" - подумал Антон Варфоломеевич, спол-
зая еще ниже.
   А палач приближался.
   Рукоплескания начали потихоньку смолкать,  пока совсем не
заглохли.  Сидящие на скамье,  как по сговору, стали отодви-
гаться от Баулина все дальше и дальше,  пока он  не  остался
совсем один перед приближающейся красной фигурой.
   В тишине раздался крик окопника:
   - Ты чего это,  паря? Ты что - мясником будешь?! Не шали!
Обещались придушить, чтоб по-человечески, по-христиански!
   Окопник поперхнулся  дымом из самокрутки и зашелся в каш-
ле.
   Палачу оставалось пройти метра два-три, он уже начал при-
поднимать топор.  Антон Варфоломеевич уныло,  сидя на полу у
скамьи, прощался с жизнью.
   - Непорядок! - выкрикнул румяный человек из президиума.
   Баулин совершенно отчетливо увидал, как сузились зрачки в
прорезях балахона. Топор медленно опустился.
   - Не по протоколу!
   - Да слышали,  чего орешь зря!  - глухо донеслось  из-под
балахона.
   Человек в красном,  с сопением и натугой,  перелез  через
перила, подхватил одной рукой Антона Варфоломеевича за шкир-
ку и посадил на скамью. Сел рядом. И прошептал доверительно,
почти дружески:
   - Что ж мы, без понимания, что ли? Обожде-ем!
   Зал вновь взорвался аплодисментами.
   - Суд удаляется на совещание!  - заявил румянолицый и вы-
шел в гордом одиночестве из зала.
   Наступило некоторое замешательство.  Никто не  знал,  что
делать.  У  всех  входов-выходов стояли охранники в чалмах и
отгоняли желающих выйти своими острыми мечами.
   Палач пыхтел,  сопел,  переминался и тяжко, с присвистом,
вздыхал. Чувствовалось, что ему нелегко сидеть без дела.
   "Это все сон, это все сон, это все сон..." - как магичес-
кое заклинание твердил про себя Антон Варфоломеевич. Он даже
расхрабрился до  полной  отчаянности и...  плюнул в сидящего
поодаль Петра Петровича.  Тот утерся, не стал затевать скан-
дала. "Точно, сон! - упрочился в своих мыслях Антон Варфоло-
меевич.  - Да разве наяву такое возможно? Ни-ког-да!" Но тут
же  почувствовал внезапную боль в затылке и чуть не свалился
- это палач дал ему основательную затрещину.
   - Нехорошо,  - присовокупил он словами, - некрасиво и не-
культурно! В цивилизованных странах так себя не ведут!
   - Я  больше не буду!  - истово поклялся Антон Варфоломее-
вич. Человека в красном он зауважал с первых же минут.
   Сверху донесся сип, и голос ниоткуда объявил:
   - А теперь... все танцуют!
   На помост выскочили из-за дверей какие-то патлатые, расх-
люстанные парни с гитарами, барабанами, саксофонами... Целая
команда близнецов-пожарников выкатила груды аппаратуры.  И в
уши ударил сатанинский,  оглушительный хэви-металл.  В  зале
стало темно, одновременно задергались, замелькали яркие мол-
нииогоньки, вспышки. Все пришло в движение.
   Палач ногой вышиб перила, ухватил Антон Варфоломеевича за
бока и завертел-закружил в бешеной,  абсолютно не подходящей
под сумасшедше-неистовый рок пляске.
   Все словно с ума посходили.  Прыгали, скакали и вращались
как волчки: Петр Петрович с прокурором, мерзавец Сашка сам с
собой,  снабженцы,  их жены и любовницы,  отделенные до того
барьером,  институтские машинистки и курьерши,  начальники и
подчиненные, подсудимые и свободные. Весь зал ходуном ходил.
Отплясывал  гопака  Иван Иваныч в полосатой робе,  и тяжелые
гремящие кандалы ему не мешали.  Притопывали вокруг него два
охранника.  Будто в истерическом припадке, дергался в ритмах
рока остриженный профессор Тудомский - глаза его были закры-
ты,  а рот раззявлен. Бессчетные замы и помы, сцепившись ру-
ками в хоровод,  кружились как заведенные,  живым колесом  -
все  на  одно лицо.  Изгибался в восточных пируэтах гибкий и
верткий экстрасенс.  Даже связанный усач прыгал на одной но-
ге, пучил масленые глаза и тряс головой. Но от кляпа его так
и не освободили.  Короче,  весь зал - невзирая на  звания  и
степени,  должности и чины,  возраст и здоровье - предавался
какому-то разнузданному, разухабистому веселью.
   Антон Варфоломеевич, совершенно обалдевший от всего, кру-
тился,  увлекаемый вопящим палачом,  и думал, что хорошо все
то, что хорошо кончается, - а разве это единение зала в тан-
цевальных ритмах, в сумбурном и нелепом всеобщем согласии не
добрый знак?!  Добрый,  еще какой добрый!  И наплевать - сон
это или явь! Какая разница! Главное, топор-то остался там, у
скамьи.  А значит,  есть еще минуты, может, и часы! Голова у
него кружилась,  сердце то билось в ребра бельчонком, то об-
мирало и пропадало совсем. От прилива чувств и пользуясь по-
лумраком,  теснотой,  он даже исхитрился дать хорошего пинка
под зад Тудомскому.  Но тот, видно, ничего уже не чувствовал
- сознание его витало в иных сферах. Палач не заметил "неци-
вилизованного"  поступка подопечного,  увлечен был.  Он даже
оторвался на время и пошел было вприсядку.  Но заметив,  что
Антон Варфоломеевич пытается улизнуть,  вновь вцепился в не-
го.
   - И-ех!  Жги, Семеновна! - завопил Петр Петрович, вскиды-
вая вверх руку с платком. - Один раз живем!
   Будто поддаваясь  его  призыву,  музыканты ускорили ритм,
принялись терзать свои инструменты еще пуще.  Вселенская ку-
терьма была,  невиданная и неслыханная!  И если случались до
того на свете шабаши, так по сравнению с этим зваться им от-
ныне скромными посиделками.  Стены ходуном ходили, полы тре-
щали,  люстры качались,  как при двенадцатибалльном  шторме.
Веселился люд честной!
   А голос румянолицего все ж таки перекрыл все громы и зво-
ны, визги и крики, скрипы и хрипения:
   - Встать! Суд идет!
   И только прозвучало последнее слово и перекатилось по за-
лу гулкое эхо,  как стало светло и пусто - никого в огромном
и засыпанном всяческим мусором помещении не осталось.  Нико-
го, кроме Антона Варфоломеевича, палача в красном балахоне и
румянолицего.
   Антон Варфоломеевич растерянно озирался  по  сторонам,  и
чудилось ему,  что он проснулся наконец,  - так все было ре-
ально и буднично.  Он даже провел рукой по  своей  голове  и
убедился,  что она вовсе не острижена,  что пышная и упругая
шевелюра на месте.  Все было обыденно. За исключением палача
и румянолицего.
   А палач тем временем сходил к тому месту,  где находилась
разбитая  в  щепы скамья,  подобрал свой топор и возвращался
назад.  Это и отрезвило Антона Варфоломеевича. Он пристально
вгляделся и среди обломков стульев и кресел,  среди куч спу-
танного серпантина и прочей мишуры разглядел самую натураль-
ную плаху. Она колода колодой стояла в трех метрах от него.
   - Давай, милай! - подтолкнул его палач. - Пора!
   От растерянности и думая, что лучше быть послушным, Антон
Варфоломеевич опустился, где стоял, прополз на коленях отде-
лявшее  его от плахи расстояние и покорно положил на нее го-
лову.  За спиной он расслышал всхлипывания растроганного па-
лача. Обернулся. Тот, сжав под мышкой топор и стащив с голо-
вы капюшон, размазывал огромной ручищей слезы по лицу. И ли-
цо это показалось Антону Варфоломеевичу невероятно знакомым,
он даже испугался. Отвлек его румянолицый.
   - Оглашаю приговор! - произнес он торжественно.
   И в эту минуту зал снова наполнился,  загудел, задрожал в
ожидании.  Антон Варфоломеевич краем глаза видел,  что он на
возвышении со своей плахой и палачом,  а вокруг все - как  и
было с самого начала: ряды кресел, люди, лица, лица... И го-
мон, и настороженная тишина.
   Румянолицый влез  на трибуну с ногами и парил теперь надо
всеми.
   - Оглашаю! - повторил он еще торжественнее.
   Палач поплевал на руки,  потер их крепко-накрепко и ухва-
тисто взялся за топор. Зал ахнул в каком-то слаженном едином
порыве. Многие привстали.
   - Прошу внимания!  - громко и иным тоном произнес румяно-
лицый.  - Перед оглашением, товарищи, прошу поприветствовать
маэстро!
   Раздался робкий хлопок,  другой,  третий... И посыпались,
посыпались - сначала не слишком уверенные,  но затем все бо-
лее слаженные и мощные.  Зал рукоплескал.  Палач с достоинс-
твом и величавостью раскланивался,  прикладывал руку к серд-
цу.  Но топора из другой не выпускал.  Наконец все встали  и
аплодировали уже стоя.  И неизвестно,  чем бы все это кончи-
лось, если бы не прозвучал совершенно неожиданно голос ниот-
куда:
   - Ну хватит уже!
   Бурные озации смолкли, публика с шумом и треском уселась.
   И тут Антон Варфоломеевич понял кое-что. Он приподнял го-
лову с плахи, прислушался.
   - Пора кончать! - прогрохотал как никогда ранее голос ни-
откуда.
   И Антон Варфоломеевич не ошибся,  теперь он  знал  точно,
наверняка  - это его собственный голос!  Да,  голос ниоткуда
был его, его голосом - какие сомнения?!
   Он вскочил на ноги,  метнул настороженный взгляд на чело-
века в красной рубахе. Знакомое лицо? Ха-ха! Это же было его
лицо! Как он мог не узнать сразу?! И вообще - это же он сам,
один к одному! Не надо даже зеркала!
   Вот теперь  Антон  Варфоломеевич испугался по-настоящему.
Это был уже не испуг,  а смертный,  жуткий ужас.  Бросив еще
один взгляд на своего двойника в красном балахоне,  он взре-
вел носорогом, пнул ногой плаху, отчего та скатилась прямо в
зал, на публику, и прыгнул сверху в проход.
   В два прыжка он преодолел расстояние  до  дверей,  резким
ударом сшиб с ног смуглокожего охранника с изогнутым мечом и
всем телом навалился на створки. Двери не выдержали. И вмес-
те  с ними,  переворачиваясь и теряя ориентацию в пространс-
тве, леденея и одновременно покрываясь потом, Антон Варфоло-
меевич полетел в черную и молчаливую б