могил  вылезают  заживо
погребенные.  Но  тут  же на глазах они оживали,  наливались
красками и каким-то особым хмельным, дураковато-восторженным
вдохновением.  Иван  позавидовал счастливчикам.  И поднажал.
Поднажали и задние и передние - захрустело,  захрипело,  за-
чавкало,  заматерило. Втиснуло! Тут же сперло дыхание, перед
глазами побежали мелкие дерганные  точечки...  но  прошло  -
полдела было позади. Теперь надо прорваться к соскам автома-
та,  их было двенадцать вдоль всей противоположной стены,  и
никакого подступа: ни щелки, ни лазейки, хоть ужом под нога-
ми ползи.  Иван посмотрел вниз - там кто-то уже полз, только
не к соскам,  а к выходу. Оставалось одно, ждать, уткнувшись
в чью-то спину,  ждать молча и терпеливо - и тогда рано  или
поздно  доберешься.  Он все-таки пожалел,  что приехал сюда.
Ведь можно было спокойненько зайти в магазин любой, отстоять
полчасика, взять бутылочку и тихомирно опустошить ее где-ни-
будь в скверике,  сидя с полным комфортом на лавочке. Навер-
няка бы и компаньон отыскался. Да теперь поздно было жалеть.
   К размену протолкаться  удавалось  очень  немногим.  Иван
удовлетворенно поглаживал карманчик рубашки,  в котором поз-
вякивали двугривенные,  мысленно насмехался над непредусмот-
рительными. Сам-то он не поленился, заранее запасся монетка-
ми.  Впрочем, времени впереди было достаточно, при желании и
упорстве  можно  было  дважды разменяться.  А вот у заветных
сосков стояли насмерть.
   - Ну чего!  - орал вислогубый, вновь обретя голос. - Чего
застряли, чего?! Приклеилися, что ли?!
   В дверь протискивались все новые жаждущие,  напирали, от-
тирали Ивана к стеночке.  Это не отдаляло его от цели  -  за
впереди покачивающуюся спину он держался цепко и места свое-
го - никому,  ни за что! У стенки, зажатая, затертая, сидела
женщина  лет под пятьдесят в синем грязном халате и с пивной
кружкой в руке.  В кружке на донышке бултыхалось плодово-вы-
годное почти черного цвета. Над ее головой, чуть левее, рас-
ползалось по голубенькой потресканной краске содержимое  чь-
его-то желудка,  сдобренное все тем же портвейном.  В месиве
копошились три осы, прельстившиеся обилием закуски, а теперь
погибающие от своей жадности.  Иван брезгливо отвернулся. Но
сзади снова надавили - и вислогубый спиной вляпался в  меси-
во,  лицо  его сморщилось,  стало беспомощно-страдальческим.
Иван знал, что последует в следующую минуту, и потому не дал
событиям развиваться как попало.  Он был лицом к лицу с про-
тивным,  наглым,  но уважающим чужую силу мужичком. А потому
крепко схватил его за локти, развернулся вместе с ним к две-
ри и толкнул от себя.
   - Чего-о-о?!! - брызнуло во все стороны слюной.
   Вислогубый отчаянно сопротивлялся,  орал и  грозился.  Но
его  по  цепочке,  почти  в  точности повторяя Иванов прием,
продвинули к выходу и вытолкали  наружу.  Кто-то  обтирался,
поругивая  вислогубого,  но болыпинство его "обидчиков" и не
знали,  не поняли толком, в чем дело, - им передали жертву и
они машинально,  послушные воле,  как им казалось, большинс-
тва, подчиняясь некой изначальной силе, добросовестно выпол-
нили  свое  дело.  А  в чем провинился несчастный вислогубый
крикун,  так и не уяснили.  С улицы все  неслось  визгливое:
"чего! чего!! чего!!!" Ивану стало жаль мужичка, да и вообще
на душе муторно было - нехорошо он с ним обошелся, нехорошо.
Ну  да наплевать,  уж больно противный тип,  с такими только
так!
   Потихонечку продвигались.  От шума и жары,  а главное, от
духотищи немыслимой кружилась голова, слабели ноги. Но оста-
валось совсем чуть-чуть. Вот уже притиснулся к соску стоящий
перед ним доходяга в плотном черненьком, несмотря на погоду,
пиджачке, с дряблым затылком, переходящим в такую же дряблую
шею.  Голова на этой тонкой шее подергивалась и, не переста-
вая,  мелко тряслась - от вожделения ли,  от близости ли за-
ветного стакана...  Только стакана как раз и не было, не ос-
вобождался.  Дряблый ждать долго не стал, пошел на рискован-
ный эксперимент,  просунул маленькую сморщенную голову прямо
под  сосок,  бросил монету и принялся жадно всасывать струю.
Большая часть пролилась мимо,  и дряблый недовольно крякнул.
Повторять в том же духе не стал.
   - Аршин давай! - заорал он. - Совсем, что ли, совесть по-
теряли?!
   Задние поддержали - и через полминуты  в  руках  дряблого
затрясся белесый стакан.  Ивана уже мутило. Но он был терпе-
лив и настойчив.  Последние секунды, последние! А там - мах-
нуть по-быстрому,  и вон из этой рыгаловки вонючей!  Мужик в
черном пиджаке не спешил.  Плечи у него как-то  расправились
даже,  и сам он вроде бы подрос на глазах. Стакан наполнял в
три приема, до самых краев. Тянул медленно, по четверть гло-
точка, но не отрываясь. Дрожь в нем улеглась, утихомирилась,
только локоть иногда вздрагивал нервно.
   - Эй  там,  давай шустрей!  - кричали в спину.  - Другие,
что, не люди?!
   Дряблый не  спешил.  Залив  содержимое внутрь,  он ставил
стакан под сосок и снова метал в щель монетки.  Уже  четвер-
тый,  отметил  Иван.  Он не волновался - рука была наготове,
стоит дряблому выпустить стакан, он его тут же перехватит. И
все,  и точка!  Но тот, чувствовалось, дорвался. По морщинам
затылка и шеи тек крупный желтоватый пот.  Стакан курсировал
от  соска ко рту.  Шестой!  Нервы начинали сдавать,  сколько
можно...  Дряблый вдруг ткнулся лбом в автомат,  замычал до-
вольно  и громко.  Иван вцепился в стакан - еще уронит,  ра-
зобьет,  тогда возни надолго.  Дряблый стакана не выпускал и
все мычал,  тыкал двугривенным в щель, не попадая. И стоял у
соска как вкопанный. С большим трудом, больше расплескав, он
наполнил-таки стакан. А вот вылить в себя - не удалось, бор-
мотуха потекла по щекам,  подбородку,  на пиджачок.  Мычание
усилилось,  дряблого повело, он толкнул соседа слева, пролил
у того половину драгоценной влаги,  получил за  это  толчок,
повалился вправо.  Иван все же исхитрился,  вырвал из цепких
пальцев стакан, заляпанный, мутный, с въевшейся в дно черно-
той. Вымыть его было негде - мойка, залитая портвейном и еще
чем-то желтым,  не работала. Иван вытащил из кармана платок,
протер края.
   - Шевелись давай! Людям тоже надо! - подгоняли сзади.
   Дряблый после безуспешных бросков вправо и влево,  рухнул
под ноги,  на  замызганный,  залитый  плодовой  бурдой  пол.
Кто-то  принялся его поднимать.  Но не смог помочь бедолаге,
наклониться было невозможно,  толчея мешала. Иван не смотрел
по сторонам. Он влил в себя на сорок копеек тормозухи, подс-
тавил стакан еще раз - уж коли отстоял, вытерпел столько му-
чений, так не уходить же несолоно хлебавши! В эти секунды он
очень хорошо понимал дряблого. Правда, того уже совсем запи-
нали,  сейчас  его  усиленно  переталкивали ногами к стенке,
чтоб не мешался.  И вроде понимали, и брезговали одновремен-
но, и жалко было, человек-таки, но куда деваться, мешает, да
и ему самому там удобнее будет, у стены-то. Иван в этой воз-
не  участвовать  не  стал,  даже  ногой в ботинке не захотел
притрагиваться к извалянному, грязному мужичку, пиджачок ко-
торого  из  черного превратился за несколько минут в доволь-
но-таки пестрый, сложнейших цветовых оттенков с преобладани-
ем  желто-серого.  Он еще трижды повторил процедуру,  твердо
поставил стакан на место,  развернулся.  Только теперь заме-
тил,  что рубаха на нем мокра насквозь,  как из ведра, но не
расстроился - на солнышке быстро обсохнет.
   Иван повернул  голову - дряблый лежал рядом со старухой в
синем халате,  продолжая довольно мычать.  Месиво  со  стены
стекало  вялой струйкой ему на рукав вместе с погибшими алч-
ными осами.  Пьяная старуха участливо качала головой, улыба-
лась чему-то далекому, своему.
   Все, хорош!  Ивана чуть не вырвало.  Чтобы еще хоть раз в
эту обираловку,  гадюшник, никогда! Он рванулся к выходу, не
обращая ни малейшего внимания на недовольство распихиваемых,
работая и плечами, и локтями, и коленками.
   На улице была благодать. Если бы не знал, что тридцать по
Цельсию,  решил  бы - утро в сосновом бору:  такая свежесть,
столько воздуха,  это одно -  уже  счастье!  И  чего  прутся
внутрь, дурачье!  Народу было вдвое больше, да и вел он себя
активнее.  Наверное,  где-то с полчаса как закончилась смена
на  соседнем  огромном  заводе,  последняя на этот день.  По
крайней мере,  для автопоилки.  Эх, сколько же она выдержала
таких натисков, сколько еще выдержит!
   Иван остановился невдалеке от толпы,  закурил. И чего его
потянуло сюда?  Психоз какой-то,  массовое, коллективное су-
масшествие. Сейчас он рассуждал легко и беззлобно, постаивая
в сторонке, сейчас он был довольный и безразличный к окружа-
ющему.  Все казалось более-менее  нормальным,  местами  даже
прекрасным.
   У входа лежало уже трое.  Вернее, один полусидел, присло-
нившись к стене, блаженно пустив слюну из полуоткрытого рта.
А тот,  что вздымал руки,  благословляя судьбу или,  кто его
знает,  прося о помощи,  утих и почивал мирно,  не шевелясь.
Смуглый толстяк в белом халате,  лениво млевший под свирепым
солнцем час назад, нашел себе забаву - очень экономно, малю-
сенькими крохами он потрошил сдобную булку,  подманивая глу-
пых  сизарей  к сидящему у стены.  Голуби наглели на глазах.
Поначалу копошившиеся  у  стоптаных  башмаков  спящего,  они
вслед за крошками забирались повыше, на колени. Из очереди с
угодливым одобрением, подхалимски хихикали.
   - Этому  раззяве  в рот булку пихать надо,  не проснется,
вот хохма будет! - предложил особо нетерпеливый.
   Толстяк начальственно,  еле  заметно кивнул пару раз,  не
поворачивая головы и не прерывая своего занятия. Он и сейчас
был выше всех.  Занятие доставляло ему удовольствие. Он нес-
пешно, даже с нарочитой ленцой обсыпал крохами грудь и плечи
пьяного, делал это уже не жалея булки, обильно расточая свои
"благодеяния",  но не переставая кривить свои пухлые каприз-
ные губы. Оставшийся большой кусочек сдобы аккуратно положил
сверху, на голову... Но сизари не оправдали его ожиданий - с
груди  они еще сдернули пару крошек,  но замахнуться повыше,
видимо, не решились, отступили.
   Толстяк остался ими очень недоволен,  отошел на шаг, бул-
тыхнул в бутылочке,  вынутой из  кармана  халата,  недопитым
нарзаном.  Но даже не пригубил, сунул обратно. Скрестив жир-
ные руки на груди, он обиженно надул губы, так и не взглянув
на очередь. "Человек"!
   Иван видел,  что толстяк невероятно горд своим положением
и презирает всех этих страдальцев,  да и не только их, не на
шутку.  Вот же гад,  вскользь подумал он, но тут же переклю-
чился на другое.  Первая сигарета всегда курилась в удоволь-
ствие, со смаком. Иван расслабленно щурился на солнце, лени-
во  оглядывал  прохожих,  старающихся побыстрее миновать это
место.  Главное,  чтобы из знакомых с работы никто не увидал
его возле автопоилки!  Да и увидят, не беда! После трех ста-
канов тормозухи многое становилось безразличным - подумаешь,
дело какое!
   ...Давно это было,  совсем в другой жизни. А много ли лет
прошло? Немного, семь или восемь. Он все стоял, всматривался
и никак не мог точно определить того места - все иное,  даже
асфальт под снегом другой.  Нос начинало не просто щипать, а
вовсю жечь,  и Иван до глаз натянул шарф, попрыгал на месте,
чтобы ноги ожили и пальцы отогрелись.  Надо было идти, но не
мог оторваться, словно одурманенный стоял, пень пнем. Грузо-
виков на развилке улиц и на шоссе стало еще больше,  и газов
стало больше, потому что не столько двигались машины, сколь-
ко тарахтели на месте.  Только сейчас выхлопная отрава почти
не чувствовалась,  быстро растворялась в  морозном,  гонимом
ветрами  воздухе.  Жиденький,  с облезлыми деревцами скверик
просматривался насквозь.  Посреди него почти без постамента,
наравне со всеми, на той же грешной земле стоял не по сезону
легко одетый в простенький костюмчик Ленин - единственное  в
столице скульптурное изображение вождя, не вознесенное в вы-
си,  а совсем простецкое.  На плечах у него  лежал  снег,  и
чувствовалось,  что неуютно стоять Ильичу в этом голом скве-
ре.  А еще дальше стоял и старенький белый столбик,  тот са-
мый, на котором было написано про "версту до Москвы". Камен-
ный,  пузатенький в отличие от простых верстовых,  он  стоял
всем бурям и катаклизмам назло.  И все-таки немного перенес-
ли,  подумалось Ивану, раньше столбик как-то виднее был, ка-
зистее.
   Пора! Иван сделал шаг к остановке.  И остановился. Взгляд
его  уперся в газету,  висевшую на стенде.  Привлек резкий и
выразительный заголовок:  "Доколе!" Из любопытства он пробе-
жал глазами коротенькую заметочку.  Смысл ее был до избитого
прост и сводился к навязшему в зубах, дескать, доколе милли-
оны  честных  советских граждан будут тяжко мучаться и стра-
дать из-за каких-то ублюдков-алкашей,  которых  давным-давно
пора навечно упечь в специально отведенные места подалее от-
сюда, доколе городские власти будут тормозить открытие новых
пивных  и винных точек,  где с учетом полной культуры смогут
отдохнуть десятки тысяч простых наших тружеников  после  не-
легкого  трудового  дня,  доколе?!!  Заканчивалась  статейка
энергичным призывом:
   "Даешь культурный досуг советскому человеку!" Иван прочи-
тал все это довольно-таки равнодушно,  он-то думал,  что под
таким заголовком могло крыться кое-что посущественнее.  А то
все жуют одну и ту же жвачку,  надоело уже - поди разберись,
кто там чего на самом деле хочет, чего добивается. Лишь одно
его несколько озадачило,  пока читал,  всплыло  вдруг  перед
глазами будто живое, вот ведь как запомнилось, лицо директо-
ра "человека", "фигуры", у которой там, где-то далеко братан
обитается якобы.  С брезгливыми губками и жирными щеками,  с
потным подбородком,  под которым виделся почему-то не  вырез
халата и волосато-мокрая грудь,  а чистенький воротничок ру-
башечки, подхваченный галстуком. А где-то за "человеком", но
уже более смутно промелькнула разливщица из пивнухи,  рыхлая
и неопрятная.  Привидится же! Бред какой-то! Он мотнул голо-
вой,  освобождаясь  от  наваждения - что-то замучали сегодня
воспоминания, к чему бы это.
   У трамвайных  остановок  скопилось уже много люда.  Почти
каждый пританцовывал на месте, охлопывал себя по бокам. Лица
были румяные,  веселые.  А может,  это казалось, может быть,
такими их делал мороз.
   Что же за сила удерживала его?  Да и не сила, а так, пус-
тяк нестоящий,  плюнуть и топать себе дальше,  но нет... Где
же она все-таки стояла,  вот!  вот!  казалось,  он уже видит
следы в снеге - нет, пустое, не угадать и не определить. Что
же творит время с памятью! Вот ведь как бывает - для кого-то
тут,  на этом самом месте была распахнута дверь в иное изме-
рение: в больницу, в психушку, в лагерь, на тот свет, в кон-
це концов.  А сейчас и следов нету,  будто ничего и не было,
будто всегда притопывали,  улыбались здесь румянощекие, доб-
ротно и тепло одетые люди.  Ивану взгрустнулось. Зачеркнуть,
к чертовой матери, раз и навсегда, только так! Но ведь было?
Конечно,  было! И он был. Был не прохожим случайным, который
брезгливо отвернется, а через минуту или забудет или прокля-
нет "ублюдков-алкашей" до седьмого колена со всеми отпрыска-
ми и родителями.  Что же это за жизнь такая:  и зло сплошь и
рядом рядится в одежды добродетели,  и добро  таким  бывает,
что и не признаешь?  Чем меньше знаешь о жизни,  тем проще и
объяснимее она кажется, тем увереннее чувствуешь себя в ней,
тем  проще  разделить в ней все на черное и белое,  это Иван
понял давно и наверняка.  И все же - зачем это было?  Ну за-
чем?!  Он достал из кармана пачку сигарет. Пальцы тут же за-
коченели, потеряли гибкость. На морозе дым казался особо въ-
едливым, драл гортань как наждаком. Восемь лет... Что же то-
ща еще было, позже?
   ...Потом он вышвырнул окурок,  шуганул стервятников-сиза-
рей,  пристрастившихся не только хлебушек поклевывать,  но и
хищно, ненасытно рвать клювами селедочные и колбасные ошмет-
ки, и побрел через дорогу. Мерцающий огонек разума подсказы-
вал  -  валяй  отсыпаться,  дурачок,  ну чего ты приключений
ищешь?  Но он не шибко мерцал.  Перемогало другое: а ничего,
все путем будет, как в лучших домах!
   Пристроился к очереди в пивнуху. Очередь качалась - и са-
ма по себе,  и каждым стоящим в отдельности.  Где-то впереди
маячила потная плешь вислогубого мужика - не вышло в автопо-
илке, решил пивком побаловаться. Иван зла не держал, считал,
что и на него сердиться не за что.  Рядышком две мятые  лич-
ности копошились у большой желтой урны - остатки воблы выис-
кивали.  Один нашел оброненный кем-то гривенник  и  чуть  не
захлебнулся от радости. Другой смотрел на удачливого налиты-
ми завистливыми глазами, кривил рот. На них никто не обращал
внимания,  приелись уже завсегдатаи. Тут же, никого не стес-
няясь,  прямо на улице четверо  распивали  водку  из  пивной
кружки с отбитой ручкой. На них тоже не смотрели - одним бы-
ло безразлично, другие отворачивались, чтоб не травить душу.
А  в общем-то очередь шла лениво,  без ажиотажа и суетности.
Иван успел выкурить две сигареты на улице и одну внутри.  На
таблички и сулимые ими строгие наказания, штрафы внимания не
обращали - в дыму было трудно разглядеть лицо человека, сто-
ящего в пяти метрах.
   Особо наглые лезли без очереди.  Разливщица отпускала  им
через  двух  очередников,  и  никто особенно не нервничал по
этому поводу.  Работала она быстро, кружки только мелькали в
ее руках с толстыми сосискообразными пальцами.  Иван как за-
вороженный следил за этими пальцами,  ему казалось,  что они
держатся  только  благодаря потускневшим золотым кольцам-бо-
чонкам - сними колечки,  и пальцы отпадут, все, кроме, боль-
ших, на которых украшений не было. На недолив не жаловались,
народ не мелочной! Ежели мало тебе, так бери на кружку боль-
ше, вот и дел-то всех! Везде свои порядки.
   Иван с продавцами вообще боялся портить снижения,  где бы
то  ни было:  чего дали - на том и спасибо,  и вот и сейчас,
получив свои четыре кружки с густыми  склизкими  козырьками,
он отошел к стене - тут было посвободнее,  чем в автопоилке.
Пристроился,  огляделся и единым махом выглотал первую. Про-
шибло  потом,  рубаха  на спине снова намокла.  Приготовился
стоять долго,  тянуть наслаждение.  А что еще,  куда  теперь
спешитьто?  В  случае чего и добавить можно пивка или сгоно-
шить с кем-нибудь на что-нибудь покрепче. Эх, хорошо было на
душе у Ивана после автопоилки - легко и пусто.
   Как-то незаметно, исподволь рядом втерся вислогубый мужи-
чок.  Он не оборачивался,  все спиной крутил. На его рубашке
остались слабые разводы,  память о стенке в заведении напро-
тив. Вертлявый и суетный, он начинал раздражать Ивана. И че-
го елозит,  места мало,  что ли! Иван потихоньку отодвигался
назад.  А вредный тип все наступал, не оборачиваясь, спиной.
Терпения хватило еще на две кружки.  Когда оставалась  одна,
последняя,  а мужик все пер, Иван оттолкнул его плечом. Вис-
логу бый будто ждал - полкружки пива,  прямо через  согнутый
локоть выплеснулись Ивану на его новые бежевые брюки. Он да-
же отшатнуться не успел. Но главное, он и возмутиться не ус-
пел - вислогубый заверещал на всю пивнуху,  сначала бессмыс-
ленно и дико, потом уже членораздельно:
   - А-а-эхр-ры-ы!!!  Трояк!  Он сзади стоял, трояк спер! Из
кармана, гад! Последний!!! А-а-ыии...
   Иван опешил,  даже  про мокрые брюки забыл.  А вислогубый
заливался:
   - Вот он, вот он, держите! - его скрюченный палец тыкал в
Иванову грудь, где в полупрозрачном кармашке рубахи и впрямь
просвечивала зеленью трехрублевая бумажка.
   Но она была его собственной,  честно заработанной. От та-
кой наглости можно было растеряться. И Иван растерялся.
   - Где?!  - из-за плеча вислогубого выдвинулась  обрюзгшая
круглая  харя,  именно харя,  а не лицо,  заросшая рыжеватым
редким волосом. - Где он, падла?!
   Иван видел, что "харя" пьяна в лоскуты, еле на ногах дер-
жится.  Но он смотрел на вислогубого,  в упор с