и обычно, с утра оповеща-
ющего о распорядке на весь день. - Как вы там, Пьер? Пора бы
нам и делом заняться, а? Намекните шефу,
   - О-о! Все будет о'кей, господин Дугин! Гость - вы, дума-
ем - мы!
   Минут через пятнадцать из-за двери ванной комнаты высуну-
лась мокрая взъерошенная голова Гугина.
   - Ну чего они, Михалыч?
   - Все о'кей,  Боря!  Через полчасика машину подадут.  Го-
товься, придется попотеть.
   Листиков отбывал вторую неделю  на  "картошке".  Картошки
как таковой не было,  копнили сено, но уж, видать, так пове-
лось исстари - все работы в подшефном совхозе шли  под  этим
кодом.
   Иногда молодые ребята спрашивали у Листикова: сколько ему
осталось до пенсии? Он отшучивался, говоря, что в любом слу-
чае навряд ли дотянет,  а сам переживал и,  глядя по утрам в
зеркало  на  кожухе электробритвы,  недоумевал:  "Неужто так
плох,  ведь сорока пяти еще нету,  чего они с  этой  пенсией
привязались? А все сидячая жизнь - она кого хочешь угробит".
Но зато весь остаток дня он в зеркала не смотрелся и  потому
чувствовал себя молодым.
   Совхоз избавлял его от суетной нервотрепки с бесконечными
срочными и наисрочнейшими справками, отчетами и многими дру-
гими чиновничьими делами-заботами. Вот и сейчас, вволю нама-
хавшись  граблями  и  соорудив довольно-таки профессионально
маленький стожок,  Листиков  улегся  под  ним,  расслабился,
подставляя тело нежарким лучам подмосковного солнышка.  Сено
кололось, пыль от него лезла в глаза и рот, мошкара норовила
пристроиться на тронутой красноватым загаром коже, досаждала
своей назойливой бестолковой возней.  Ничего этого  Листиков
старался  не  замечать - он пил свободу жадно,  с прихлебом,
упивался своей оторванностью от города и в коротких полуден-
ных грезах представлял себя этаким заматерелым от постоянно-
го тяжкого труда селянином,  обветренным знойными и ледяными
степными ветрами, промытым дождями, росами, живой колодезной
водой и ежевечерней стопкой  кристального  ядовито-целебного
первача.
   Короче, дай Листикову волю, и он вовек бы не уезжал отсю-
да. Ну только вот если на зиму? Пожалуй что и на зиму Листи-
ков остался бы. Достаточно было только представить себе жар-
кую  русскую  печь в просторной светлой избе с заиндевевшими
окошками,  кипящий самовар... А уж что там говорить о скрипе
снега под полозьями летящей упряжки,  подледном лове и длин-
ныхдлинных неспешных зимних вечерах!  Нет,  Листиков опреде-
ленно  остался бы и на зиму.  Ах,  как хорошо об этом мечта-
лось.
   Физической работы  он не боялся,  никакого такого особого
унижения,  в отличие от большинства молодых ребят из  родной
конторы,  он ни в работе этой,  ни вообще в посылках на лоно
природы не усматривал.  Листиков был мудрее их  всех  вместе
взятых  и  уже  давно не гордился высшим образованием и тем,
что вкалывает не где-нибудь на заводе или в артели,  а в до-
вольно-таки солидном научно-исследовательском институте. Все
это было семечки,  трын-трава, суета сует и всяческая суета.
А  чтоб  понять это,  надо проработать на своем веку не один
год и увидеть жизнь такою, какова она в самом деле - немного
в ней черной краски, совсем немного, но и розовой с голубой,
пожалуй, не больше. Так, всего вперемешку.
   Сейчас, под  полуденным  вязким  солнцем  в колком стогу,
Листикову казалось,  что он понимает кое-что в жизни.  И это
"кое-что" представлялось весомым, осязаемым, устоявшимся.
   - Эй, доцент, хорош сачка давить! - послышалось с поля. -
Давай сюда!
   Листиков, подхватив грабли,  проворно,  пружинисто, чувс-
твуя каждую жилку в теле, вскочил на ноги и пошел на крик.

   Семен Михайлович осторожно косил глаза на Гугина, пытался
поймать выражение лица своего спутника. Очень хотелось толк-
нуть его локтем в бок, перемигнуться, но было как-то неудоб-
но  - рядом сидели Пьер и еще какой-то тип,  почти не откры-
вавший рта,  но зато постоянно улыбавшийся.  А в общем-то, с
ними  было легко,  они сами в себе несли эту прозрачную и на
вид вполне естественную легкость.
   Гугин, не отрываясь,  в упор глядел на сцену,  точнее, на
ее подобие, потому что сцены как таковой перед ними не было,
все происходило в той же плоскости,  где они и сидели, почти
вплотную к ним.  Гугин ерзал и лицо его принимало совершенно
бессмысленное  выражение.  Наконец он не выдержал,  повернул
голову к Семену Михайловичу, простонал:
   - Умеют же, черти!
   - Угу,  - многозначительно ответствовал Семен Михайлович,
будто для него все это было не впервой.
   - Вы  что-то сказали?  - Пьер растянул свой лошадиный рот
чуть не до ушей.  Он вообще был заботлив и предусмотрителен.
И  это  как-то не очень вязалось с его небрежными манерами в
одежде и поведении. Про такого Семен Михайлович, если б уви-
дал первый раз,  сказал бы - что за хлюст разболтанный,  что
за пижон такой? Он поначалу и показался ему малосолидным че-
ловеком.  Но  потом  Семен Михайлович привык и даже зауважал
своего постоянного гида и переводчика.
   Гугин в  ответ  на слова Пьера восторженно задрал большой
палец вверх, чем заслужил неодобрительную ухмылку начальника
- Семен Михайлович уже не раз говорил ему, чтобы был посдер-
жаннее, хотя бы на людях.
   А сдерживать себя было не просто. Девочки, всю одежду ко-
торых составляли какие-то очень короткие обрывки  рыболовных
сетей,  откалывали перед самым носом такое, что увидь сейчас
это незабвенная и законная дугинская половина, она бы в еди-
ный  миг  за  остатки еще вьющихся кудрями волос вытащила бы
многоуважаемого Семена Михайловича из заведения,  и этим од-
ним бы не обошлось!
   Но "половины" рядом не было.  Семен Михайлович любовался.
И одновременно предавался философическим трудам, размышляя о
множестве вещей,  среди которых на первом месте стояла одна,
важнейшая,  на  его  взгляд,  - полная культурная отсталость
страны его проживания от всего цивилизованного мира. Погряз-
ли в рутине,  в старье, похоронили себя в безлюдьи и дикости
"необъятных просторов"!  Где уж теперь самим выбраться, отс-
тали  настолько,  что и стыдно перед Европой,  не говоря уже
об... эх, да чего там! Позор, стыдобища! Да тут, желаешь или
не желаешь, а надо идти, бежать в ученики, склоня голову по-
ниже, не до гордости! А то еще эти самые, "почвенники" выис-
кались, за традиции, дескать, народные надо держаться, исто-
рию не забывать расейскую, культуру нашенскую родненькую! Да
какая там,  к черту, культура, какая там история - все мразь
и грязь,  слизь и гнусь,  мрак  кромешный!  Их,  говоруновто
этих,  сюда бы вот, на денечек, на часик - вот где культура!
Кланяться надо бы  в  землю,  да  молча,  молча  перенимать,
учиться у тех,  кто поумнее да пообразованнее,  а не болтать
про лапти да шти любезные. И-эх, темень беспросветная, веко-
вечная! Да нам до такой индустрии развлечений еще триста лет
пехать!  Да и не допехаем сами,  в убогости и серости своей!
На коленях надо ползти, в пол лбом стучать - научите, госпо-
да хорошие, как жить надо по-цивилизованному, по-европейски,
чтоб со всею культурою!  Еще и согласятся ли взять-то в уче-
ники,  а то и поворот от ворот указать могут,  дескать, сами
давайте, здесь нищим не подают! А уж коли согласятся, так не
только нам,  а и внукам с правнуками до гроба  благодарность
нести!  Да без всякой там дешевой гордости,  ишь ты,  гонору
набрались - о национальном самосознании заговорили! Ты лапти
поперву сыми, да бороду вычеши не шишкой еловой, а как поло-
жено,  тогда еще поглядим,  годишься ты в подмастерья или из
тебя еще сто лет дурь выбивать надо да манерам обучать, чтоб
на порог к культурным людям пустить можно было! Самосознание
им,  видишь ли, подавай, азиатам затреханным! Семен Михайло-
вич развоевался мысленно не на шутку,  благо,  что про  себя
можно выражений не выбирать.  Да и в журнальчиках такого на-
читался про почвенников-традиционалистов,  что его выражения
- благословие по сравнению с тем, что там печатали. Эх, дав-
но бы взяться за этих консерваторов,  давно бы понести надо,
ишь какие еще славянофилы выискались! Ну да ничего, они свое
получат! Цивилизованное общество-то с ними цацкаться не ста-
нет долго!  Все они,  все их вина - вон ведь какой барьер на
пути к благосостоянию и культуре воздвигли,  все им не  так!
Да  эти  народники со своими кислыми щами да квасным патрио-
тизмом на пути всего прогресса современного встали.  Ничего,
реки переворачиваем,  а уж их-то не перевернуть?  Перевернем
да в их любимую землю головой и посадим, чтоб неповадно дру-
гим!  Одновременно с этим Семен Михайлович не переставал лю-
боваться изящными телодвижениями шустрых и гибких девочек  -
нравилась ему и свобода,  и раскованность,  и даже игривость
танцовщиц, это вам не гугинская "тырпсихора", тут искусство,
культура!  Точно сказал Боря Гугин,  умеют же!  Вот он прог-
ресс, вот она незакрепощенность психики и тела! Цивилизация!
   С утра они после аперитива, а попросту говоря легкой пох-
мелки перед плотным завтраком,  посетили  открывшуюся  здесь
международную  выставку  всевозможных изделий радиотехники и
электроники,  так сказать, сверх программы "официального ви-
зита".  Глаза  разбегались,  особенно от бытовой аппаратуры,
всяких видеодек и оптических,  лазерных видеопроигрывателей,
персональных  компьютеров,  электронных  игр,  магнитофонов,
приставок и многого,  многого другого. У стендов со спецпри-
борами и профессиональной аппаратурой Семен Михайлович важно
молчал,  а Гугин цокал языком,  чтото строчил в  блокнотике.
Пьер их не торопил и, хотя в выставке принимало участие мно-
жество фирм со всего света,  он не пытался отвлечь гостей от
чужой  продукции,  не тянул за рукав к своим стендам.  Семен
Михайлович обратил на это внимание и еще больше зауважал Пь-
ера.  Сам  бы  он вряд ли смог хранить такое хладнокровие на
месте человека,  желающего сбыть именно  свой  товар,  а  не
чей-то другой.
   - Ну что?  - спросил Семен Михаилович,  доверяясь специа-
листу Боре Гугину.
   - Да почти то же самое, что у нас в Сокольниках бывает на
оптовых  ярмарках,  так  себе,  - проговорил Гугин несколько
пренебрежительно,  играя скорее на Пьера.  Повернувшись же к
Семену  Михайловичу,  просто  прикрыл глаза - выразительно и
вполне понятно для того.
   - Ясно,  - Семен Михайлович нахмурился на мгновение, стал
еще важнее и неприступнее. - Ты по сторонам-то поменьше гла-
зей. Мы сюда работать приехали, а не развлекаться.
   Гугин сделал обиженное лицо,  потряс  блокнотиком.  После
обеда их познакомили с производством.  Провели по цехам, ла-
бораториям. И те и другие были больше похожи на операционные
в наисовременнейших больницах.
   - Видимость одна, - крквя губы, будто про себя проговорил
Гугин,  - выработка почти та же,  что и у нас.  - Его густые
темные брови за последние  дни  что-то  приобвисли,  сошлись
почти у самой переносицы грустным домиком,  нос обмяк,  стал
еще больше,  а ранние залысины, казалось, отвоевали себе еще
по  полсантиметра.  Впрочем,  Гугин не унывал - он бы с удо-
вольствием остался здесь еще на  недельку,  месячишко  да  и
настолько бы, сколько дело потребовало.
   - Видимость,  говоришь? - Семен Михайлович округлил и без
того округлые глаза,  недовольно поморщился. Но в спор всту-
пать не стал - от производства последние пятнадцать,  а то и
все двадцать лет он был на внушительном расстоянии.
   После всех этих осмотров остались ненадолго наедине.  Гу-
гин заныл:
   - Гробим время на всю эту ерунду,  Михалыч! Ведь Париж же
кругом, центр Европы, пуп мира всего! Про себя забыли, потом
жалеть всю жизнь будем...
   - Молчи,  -  оборвал его Семен Михайлович,  - в следующий
раз поедешь ты у меня,  поедешь... на Конотопский филиал или
в город Бердск, центр лесов и болот, гляди!
   - Локти кусать будем!
   - Мало тебе вечеров,  что ли?  Ну,  Боря, зарываешься! Ты
цивилизацию вкушай - да меру знай!  - Семен Михайлович само-
довольно надулся,  а как же,  и он,  пусть ненароком, а стих
сочинил, и очень к месту. Не уступил подчиненному и по твор-
ческой части! А про себя подумал, что надо бы людей посолид-
нее,  постарше посылать, с такими надежнее. Добавил, как от-
резал: - И не возникать чтобы!
   Гугин приобиделся.
   Семен Михайлович  поспешил  его утешить,  чтоб не слишком
расстраивать необходимого ему человека,  кое в чем, на самом
деле, незаменимого для него консультанта:
   - Брось, Боря! Ну чего ты дуешься? Да мы с тобой, ежели с
умом все делать, не то что на Париж, а... - Семен Михайлович
призадумался на секунду, чтобы ввернуть нечто эдакое, в выс-
шей степени звучащее,  - мы с тобой на Лос-Анжелес или, ска-
жем, Чикаго какой-никакой замахнемся!  Ты думаешь,  на  этом
"пупе" клин светом сошелся? Боря-я, весь мир объездим, что у
нас-то, в богатейшем нашем... - он понизил зачем-то голос, -
...государстве деньжат на командировочные расходы не найдет-
ся?! Найдется, Боря! Ведь нам все по плечу, хочешь море осу-
шить  -  пожалуйста!  канал  надо прорубить в толще Памира -
прорубим, Боря, никаких миллиардов не пожалеем! все перевер-
нем  и  осушим,  а где сушить не будем,  там затопим,  Боря,
верь,  дорогой!  Так неужто для нас с тобой,  для двух таких
отличных спецов, для таких хороших ребят, какой-то там мело-
чевки на командировку не найдется?!  Все будет, Боря, не зря
боролись предки наши! Все!!
   Гугин с нескрываемым и всевозрастающим  уважением  глядел
на  Семена Михайловича во время всей его продолжительной ре-
чи.  И чувствовал,  как сам растет,  увеличивается в объеме,
наполняясь  каким-то  неведомым содержимым,  будто воздушный
шар. Губы его подрагивали, из глаз готовы были брызнуть сле-
зы восхищения. Он вновь верил в своего шефа, любил его, обо-
жал.  И готов был в самом прямом смысле идти за ним на  край
света.
   - Верю,  Семен Михаилович! - с патетикой сказал он и пус-
тил-таки слезу.
   Для дальнейших словоизлияний времени не оставалось,  пора
было собираться.  Ведь после трудов праведных полагалось от-
дохнуть.
   Ресторанчик Пьер выбрал сам.  Этому ангелу-хранителю, как
убедился Семен Михайлович,  можно  было  вполне  доверять  -
дважды он выручал их из не слишком приятных, конфузных ситу-
аций,  берег. Семену Михайловичу и Гугину заведение сразу же
пришлось по душе. И программа тоже.
   ...Пока Гугин с открытым ртом глазел на нахальных танцов-
щиц,  а  Семен Михайлович помимо того успевал и философство-
вать,  незаметно пролетел почти час и все тяготы  усталости,
накопленные за день, незаметно улетучились.
   Отдыхалось на славу!  Был и сюрприз - окончив номер, одна
из девиц,  та, на которую Семен Михайлович особенно загляды-
вался, вдруг после изящного пируэта с маху плюхнулась ему на
колени  и  легко,  почти неосязаемо чмокнула в щеку у самого
уха.
   Семен Михайлович,  надо сказать,  не опешил,  не ударил в
грязь лицом,  рдея от удовольствия и необычности  положения,
он довольно-таки естественно разыграл из себя эдакого полус-
ветского льва,  привыкшего к успехам у женщин.  Он  вальяжно
похлопал девицу по голой спине,  при этом на его выразитель-
ном лице с крупными чертами появился даже оттенок явной пло-
тоядности.  И  все  же он не счел лишним подмигнуть Гугину с
таким видом, что, дескать, и мы в спектакле подыграть можем,
не теряя лица, не лыком шиты, в культурных обществах и циви-
лизованных странах вращались, да и время ныне иное, дескать,
демократичное,  за что еще вчера погореть можно было, ныне в
актив идет,  как коммуникабельность,  ныне, мол, пуританство
не  в  моде,  да что там говорить - у нас у самих на экранах
телевизоров такие девочки скачут,  в таком неглиже,  что  по
лучшим  мировым  стандартам  будет,  не сомневайтесь!  вот в
жизнь с трудом внедряется, опыту мало, но мы же не из толпы,
мы же из узенького слоя интеллигентных людей, понимаем, ста-
ло быть,  и ценить по достоинству можем! Многое промелькнуло
у Семена Михайловича в глазах за один лишь миг, целый фейер-
верк глубочайших мыслей и не менее глубоких чувств. Но Гугин
недаром был доверием облечен - все понял,  все уловил. И за-
кивал восторженно,  чуть не облизываясь, пожирая счастливого
шефа преданными глазами.
   Но счастье длилось недолго,  Пьер что-то там протарабарил
легкомысленной девице по-своему,  отчаянно грассируя,  как и
положено подлинному французу,  и та,  соскользнув с колен  и
послав  на  прощание  Семену  Михайловичу воздушный поцелуй,
растворилась за занавесью.
   С таким  не  пропадешь,  еще раз отметил Семен Михайлович
про себя.  Гугин же остался недоволен вмешательством, потому
что в его голове за мгновения созрели уже немыслимые и слад-
кие планы, в которых самое активное участие должна была при-
нять та самая танцовщица, что сидела на коленях шефа.
   Прибежавший официант неторопливо  расставлял  по  столику
блюда, блюдечки, бутылки... Гугин с искренней преданностью и
желанием поделиться впечатлениями, думая, что никто этого не
замечает,  вожделенно потирал руки, поглядывал на Семена Ми-
хайловича.  Глаза его бегали,  чувствовалось, Боря ждет про-
должения.
   - Первый тост,  господин Дугин,  за вас!  - Пьер выхватил
наполненный  бокал  прямо из-под руки гарсона,  разливавшего
шампанское. - За ваш огромный вклад в наука! О-о, мы знаем -
вы  есть  не  просто большой...  крупный...  - Пьер пощелкал
пальцами левой руки, подыскивая нужное слово, и речь его по-
лилась вновь, витиевато и услаждающе, впрочем, слишком болт-
ливым он не захотел быть.  - Нам большой честь, господин Ду-
гин, фирма гордится, что имеет дело с такими людьми! За вре-
мя нашего совместного...
   Семен Михайлович давно потерял нить речи. Он сидел, убаю-
канный сладким голосом,  совсем позабыв про все на свете,  и
чуть  было  не  пропустил  момент,  когда  надо  было  пить.
Эх-хе-хе,  все мы люди-человеки падки на ласковое слово, по-
ругал и одновременно оправдал он себя мысленно и, встав, га-
лантно раскланялся.
   - Ура! - завершил процедуру не слишком уместным выражени-
ем для нынешнего общества Гугин.
   Французы его, вразнобой поддержали. А потом все пошло са-
мо собой.  И было хорошо и вольготно.  И не хотелось  никуда
уходить.  И не было никаких гнусных и пошлых провокаций, ка-
кими пугали до полусмерти прежде,  то есть абсолютно никакой
пошлятины из дешевых романов и дорогих (по затратой стоимос-
ти) кинофильмов из жизни разведчиков и перебежчиков.  Девицы
мельтешили  перед глазами,  почти не возбуждая,  хотя их ту-
фельки посверкивали у самых носов  пирующих  на  французский
манер.  Потом было еще кое-что,  но уже похлеще.  Даже Гугин
сказал:
   - Эт-то они переборщили, Михалыч, как считаешь?!
   - Тут восприятие от уровня культуры зависит,  Боря! Пони-
мать надо!  - полузаплетающимся языком объяснил Семен Михай-
лович и погрозил Гугину вилкой с подцепленной на ней  масли-
ной. - Куль-тур-ра!
   - Угу, - согласился Гугин без споров.
   Его теперь больше интересовала выпивка. Закусывать, одна-
ко,  он тоже не забывал - кормили вкусно и без обычной евро-
пейской скаредности. Это также льстило. Будет что вспомнить.
Пьер и его напарник казались лучшими друзьями,  да что  там,
они  ими и были!  Правда,  шутили без изысканности,  которую
непременно приписывают французам,  плосковато,  но для такой
обстановки "полной международной взаимопонимаемости" в самый
раз. Семен Михайлович блаженствовал.  Европа!  Это  тебе  не
Тамбовщина заплесневелая,  не Рязанщина...  Да что там, сама
Москва - мрак и темень, провинция, периферия.
   По дороге в отель,  в такси,  Гугин по широте души своей,
впитавшей-таки,  видно,  в себя просторы российские какой-то
частью,  лез целоваться к Пьеру и громко заверял всех, вклю-
чая и шофера,  что мы еще,  дескать,  всех и вся!  обойдем и
обскачем!  покажем  себя!  да  нам только простор дай!  Кого
конкретно он имел в виду,  понять было невозможно.  В  конце
концов Гугин решил, что слушателей у него явно недостаточно,
высунулся по плечи в окошко и завопил на весь ночной Париж с
изрядной долей свирепости к "чуждому окру