всем другая книга нужна. А написать я
еще успею, да и куда написать - найду!
   Сашкина улыбка стала лучезарной.
   - Нате! Берите!!
   Продавщица хлопнула вытащенной книгой по прилавку.  И за-
рыдала - всерьез, без фальши.
   Но Сашка не спускал с нее глаз и книги  не  брал.  Что-то
ему  подсказывало - маловато за все перенесенное,  нет,  так
запросто не откупятся!  Он начинал чувствовать,  что  только
лишь  набирает  силу и что власть его с каждой минутой будет
расти...
   - Вот! Все! Больше ничего нету!
   Продавщица сунула что-то между страниц книги  и  выбежала
из-за прилавка,  рыдая и хлюпая, скособочась и вжав голову в
плечи. Юркнула в подсобку - лишь дверь хлопнула ей вслед.
   Сашка взял томик,  между страниц лежала плотная картонка.
Он присмотрелся - это был абонемент на пятитомник Булгакова,
на тот самый,  желанный, но недоступный, объявленный, но тут
же растворившийся во мраке и пучинах  великой  и  загадочной
книготорговой сети.
   Он вышел из магазина,  причем дверь перед  ним  услужливо
распахнулась.  Сашка увидел, что это женщина в сером так его
уважила,  и буркнул ей что-то неопределенное, потом протянул
книгу. Картонку спрятал во внутренний карман.
   Женщина мелко кланялась ему, потерявши дар речи от неслы-
ханного счастья,  норовила припасть губами к руке.  Но Сашка
брезгливо отдергивал ее.
   Погода была на загляденье! Сияло совсем не зимнее солнце,
щебетали пичуги,  а воздух... Воздух московский будто бы вы-
сосали  гигантским насосом,  а взамен поднакачали набранного
где-нибудь под Майами-Бич или,  по крайней мере, в канадских
нетронутых лесах.
   С визгом подкатила машина - большая и  черная.  Открылась
дверца. Выскочил шофер в кепке и с усами серпом.
   - Куда прикажете?! - вежливо поинтересовался он.
   Сашка принял машину с шофером за галлюцинацию и отмахнул-
ся, потряс головою. У него еще было в запасе время, и он ре-
шил немного пройтись,  продышаться.  Потом позвонить Светке.
Никакой скользоты под ногами не было,  тротуар  темнел  све-
женьким,  будто  только уложенным,  асфальтом.  По такому не
грех было пройтись.
   Прохожие обтекали Сашку,  не задевая,  предупредительно и
вежливо.  И это было непонятно, но приятно. Он не торопился,
дышал полной грудью.  Поравнявшись с той самой урной, что он
вчера ненароком поджег,  Сашка заглянул  в  ее  зев.  Пепла,
угольев и вообще черноты он там не обнаружил.  Зато на высо-
кой куче бумажно-хозяйственного мусора лежала солидная пачка
ассигнаций.  Сашка даже не сразу сообразил каких. Он никогда
не видел столько плотненьких бежевых сторублевок.  Надо было
брать. Или проходить мимо.
   Сашка взял.  Сунул в карман.  Когда поднял глаза,  увидел
знакомого  милиционера  со  светленькими  усами-висюльками и
улыбнулся ему будто ни в чем не бывало. Милиционер вытянулся
по  стойке  смирно  и с некоторой грациозной важностью отдал
Сашке честь,  приложив руку в огромнейшей перчатке к  шапке.
Сашка помахал ему в ответ.
   Телефонная будка была пуста.  После третьего гудка Светка
сняла трубку.
   - Это я, - представился Сашка.
   - Да узнала, чего там? - вяло проговорила Светка.
   - Нет,  ничего,  - сказал Сашка.  - Я тут недели три буду
занят, ты не обижайся... И звонить пока не надо, лады?
   Светка повесила трубку.
   "Ну и ладненько,  - подумал Сашка.  - Ну и прекрасненько,
сама отпадает. Так даже лучше!" Он вышел из будки.
   Знакомый лимузин стоял у кромки тротуара; улыбался из-под
кепаря усатый шофер.  Сашка ему тоже улыбнулся и пошел даль-
ше,  медленно  и  солидно.  Автомашина,  будто  на  поводке,
еле-еле двигалась за ним - и вот чудо!  - ни единого  "Жигу-
ленка"  или "Москвича" на обочине,  обычно забитой припарко-
ванной автотехникой,  не было. Пачка приятно оттягивала кар-
ман,  ее наличие придавало еще больше уверенности. Но ходьба
уже начинала утомлять Сашку.
   - Ладно, поехали! - бросил он через плечо.
   И машина тут же остановилась.  Вновь распахнулась лаковая
точеная дверь.  Внутри было хорошо, просторно и свежо. Шофер
не спрашивал, куда ехать. А Сашка не говорил ничего, да он и
сам видел,  что движутся они в нужном направлении. Покачива-
ло.  Убаюкивало.  Со всех сторон текла чуть слышная приятная
музыка. Сашка поглядывал на себя в зеркальце. Никогда еще он
так хорошо не выглядел,  как сейчас,- румяное лицо, здоровая
кожа. А эти складки у губ и бровей! А волевое выражение! Од-
но слово - супермен!  А глаза?! Вот с глазами было что-то не
так,  непривычными они показались... Но Сашка не стал задер-
живать своего внимания.  "Это только начало,- думал он,- те-
перь все пойдет,  побежитпоедет самым лучшим образом!" Выта-
щил пачку,  начал пересчитывать ассигнации.  Но на  половине
бросил это занятие,  надоело - мелочи!  Сунул пачку обратно,
отделив одну купюру и небрежно перебросив ее на сиденье  ря-
дом с шофером. Тот и глазом не повел.
   Через несколько минут они подкатили к зданию института. У
входа встречал сам директор со всеми своими замами.  Еще ма-
шина не подъехала и не  остановилась,  как  все  встречающие
дружно закивали,  принялись разводить руками и мило улыбать-
ся.
   "Неплохо! Но  не слишком ли темпы неумеренные?  - подума-
лось Сашке.  - Эдак через денек придется  и  за  Нобелевской
премией в Стокгольм ехать!  Чего это они?!" Впрочем, размыш-
лениям он предаваться не стал - раз так,  значит,  так оно и
есть, так оно и должно быть.
   "Контакт!" - щелкнуло в мозгу,  кольнуло. "Нет, все в по-
рядке, все в полном порядке!"
   - Александр Иваныч,  - директор, снимая ондатровую потер-
тую шапку,  согнулся в полупоклоне. - Прошу вас! - И ухватил
Сашку за локоток. Все засуетились, запричитали, стараясь по-
пасться Сашке на глаза.  Встреча была на славу.  Не хватало,
пожалуй, лишь цыган с "Величальной".
   Чуть не на руках его подняли по лестнице. В вестибюле иг-
рал духовой оркестр.  Дирижировал им Толик Синьков - он ста-
рательно размахивал руками,  мотал головой из стороны в сто-
рону, приседал, наклонялся, подпрыгивал и, оборачиваясь еже-
секундно,  строил восторженные гримасы. Из кармана пиджака у
него торчал краешек кафельной плитки.
   Стоящие по  краям лестниц институтские женщины в восхище-
нии округляли глаза, закидывали свои уложенные и холеные го-
ловки и негромко, но с чувством рукоплескали триумфатору.
   Перед дверью,  обитой коричневой натуральной кожей, Сашку
опустили, поставили на ноги.
   - Ваш кабинет готов,  - учтиво произнес директор, прости-
рая  руку в сторону двери и поблескивая обширной розовой лы-
синой. - Всегда к вашим услугам, Александр Иваныч!
   Непонятно было,  что  именно он имел в виду.  Но Сашка не
стал уточнять - какая разница! Главное, все так славно скла-
дывается.  Он даже распорядился, чтоб ему в кабинет прислали
обед и машинистку.  Сухо попрощался с провожающими и  закрыл
за собой дверь.  Сначала одну,  потом другую, потом третью -
кабинет был, как и полагалось, с "тамбуром".
   - Вот так и будем жить теперь,  - пробормотал он себе под
нос довольным, уверенным голосом.
   В кабинете  было  три больших дивана,  длинный Т-образный
стол,  кресла, стулья, телевизор, еще что-то... Сашка прошел
к слаборазличимой дверце в стене,  распахнул ее.  Там оказа-
лись спальня, сауна, ванная.
   - Не-дур-ствен-но! - пропел он громко. Вернулся в кабинет
и включил телевизор.
   Диктор Кириллов строго и торжественно зачитывал текст:
   - Сегодня,  в семь часов тридцать две минуты  московского
времени, в Советском Союзе был произведен запуск космическо-
го корабля в сторону планеты Марс.  Пилотирует корабль  лет-
чик-космонавт,  дважды Герой Советского Союза Александр Ива-
нович Кондрашов.
   На экране  появилась Сашкина фотография в мундире и с по-
гонами.
   - Ну,  это уж слишком,  - проворчал он и переключил прог-
рамму.
   На другой  -  показывали какой-то жутко красочный и чувс-
твительный до дрожи фильм.  Главную роль исполнял, разумеет-
ся,  Александр Кондрашов, загримированный чуть ли не оперным
любовником. Смотреть это было невыносимо.
   Третья программа показывала Сашкину встречу с президентом
заокеанской державы. Президент явно проигрывал по внушитель-
ности,  обаятельности и масштабности своему именитому гостю.
Четвертая и пятая программы также демонстрировали Кондрашова
во  всех  ракурсах.  Увидав себя в роли нервного и дерганого
пианиста,  с невероятной виртуозностью насиловавшего рояль в
зале Консерватории, Сашка вырубил телевизор вообще.
   Подошел к приемнику. Щелкнул ручкой.
   - Товарищи, только что произошло радостное событие! - ли-
ковал кирилловский голос,  мужественно и игриво  переливаясь
тембрами. - Только что приземлился спускаемый отсек корабля,
вернувшегося с планены Марс. Мы все сейчас станем свидетеля-
ми знаменательного момента - вот-вот распахнется люк,  и нам
настречу выйдет наш герой, наш любимец, которого мы не виде-
ли целых четыре года! Вот он, вот он уже показывается, четы-
режды Герой Советского Союза, наш соотечественник дерзновен-
ный Алексадр...
   Сашка явственно разглядел,  как сползла с приемника лице-
вая панель и оттуда,  изнутри,  показалось бледное, усталое,
но до невыразимости благородное лицо. Его лицо!
   Он зажмурился и потряс головой. Видение исчезло. Приемник
был цел и невредим.  Но Кириллов продолжал захлебываться  от
восторга.
   Сашка подошел к встроенному шкафу. Открыл дверцу. С внут-
ренней  ее стороны было большое зеркало.  Он стал пристально
вглядываться в себя.
   Отражение как  отражение.  Сашка даже улыбнулся сам себе.
Пригладил волосы и похлопал себя по  животу.  Потом  скорчил
рожу, высунув язык. Подмигнул. Все было в норме. Лишь глаза.
Снова ему показалось, что с глазами что-то не то, не его ка-
кие-то глаза!  Он отвернулся,  чтоб рассеяться,  дать зрению
передышку, даже смежил веки на минуту.
   Потом снова  заглянул  в зеркало.  Глаза были явно чужие.
Холодные,  нечеловеческие.  Будто две стеклянные пуговицы  с
яркими,  но совершенно ледяными зрачками-пятнами. Таких глаз
он ни у кого никогда не видел.  Ему стало страшно.  Рука со-
вершенно  непроизвольно подхватила со стола телефонный аппа-
рат и с силой обрушила его на зеркальную поверхность.
   Послышался звон разбиваемого стекла,  посыпались осколки.
Стало темно и сыро. Кабинет, телевизор, кресла и диваны про-
пали куда-то, даже кирилловский голос замолк...
   Сашка стоял на негнущихся ослабевших ногах. Зрение посте-
пенно возвращалось к нему.  Но очень медленно.  В горле было
сухо.  Голова гудела, раскалывалась. Шапки на ней не было, и
падающий снег ложился прямо на волосы, не таял.
   Он стоял перед разбитой витриной книжного магазина. И ру-
ки его были в крови. Рядом, прямо на земле, лежал красногла-
зый толстяк - он хрипел,  захлебывался пеной,  и мелко сучил
короткими  ножками.  Лицо  его тоже было в крови - не разбе-
решь,  где нос, где губы, где лоб. "Фирменная" продавщица из
обменного отдела, вцепившись в косяк дверного проема, истош-
но вопила, совсем не заботясь, как она при этом выглядит.
   Один к другому,  кольцом, сбивался любопытствующий народ.
На глазах темнело. И все вокруг было как-то сыро, глупо, не-
нужно и необъяснимо.




                  ЮРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ПЕТУХОВ

                          ЧУДОВИЩЕ

               Издается в авторской редакции
           Художественный редактор А. Г. Чувасов
            Технический редактор Т. С. Казовская

Сдано в набор 09.02.90. Подписано к псчсти 04.05.90. А03083.
Формат 84 "108 1/32. Бумага газетная. Гарнитура Тип "таймс".
Печать  высокая.  Усл.  печ.  л.  20,16.  Учизд.л.20,90.'Ги-
раж71 000 экз. Заказ ј314. Цена Юр.

"Метагалактика", приложение к журналу "Приключения,  фантас-
      тика". 111123, Москва, 2-я Владимирская, а/я 40.


Отпечатано с готовых диапозитивов в Московской типографии  ј
  13 ПО "Периодика". 107005, Москва, Денисовский пер., 30




Юрий Петухов


                     ЗВЕЗДНОЕ ПРОКЛЯТЬЕ


   Чудо было невозможно - для него  не  оставалось  места  в
этой Вселенной,  для него почти не отводилось времени,  ведь
мир должен был погибнуть через  каких-нибудь  семнадцать-во-
семнадцать миллиардов лет. Но чудо свершилось.
   Гун Хенг-Орот Две тысячи семьсот тринадцатый по  рождению
и четырнадцатый из "осужденных к смерти", Великолепный и На-
веки-Проклятый, оживал. Его воскрешение было медленным и му-
чительным.  Каждой  клеткой  своего  могучего тела он ощущал
нестерпимую боль.
   Эта жуткая,  дикая боль нахлынула на него еще прежде, чем
он обрел память, прежде, чем возвращающееся сознание уверило
его:  жив,  жив, жив! Он бился в конвульсиях, проклиная все,
что можно проклясть, и страстно желая умереть снова. Он тер-
пел, когда его пытали электрическим током и жгли плазмой, он
лишь хрипел и ругался про себя, когда его конечности облива-
ли сжиженным газом и прощупывали мозг нейрощупом.  Сейчас он
не мог терпеть. Эта пытка была непереносима!
   Внутренняя обшивка  саркофага  сдерживала и смягчала кон-
вульсивные удары тела. Иначе сам воскресающий вновь умертвил
бы  себя.  Он бил головой из стороны в сторону в тщетной на-
дежде,  что пробьет обшивку и размозжит виски о какой-нибудь
острый угол или выступ.
   Но в саркофаге все было предусмотрено  на  такой  случай,
никаких выступов внутри него не было,  а упругий пластик об-
шивки не взял бы и плазменный резак.
   Казалось, конца  не  будет страшной муке.  Будто какая-то
дьявольская сила вселилась в организм и разрывала, раздирала
его изнутри миллионами раскаленных щипцов и клещей, пронзала
миллиардными остриями тупых и иззубренных шил. Кровь вскипа-
ла и рвалась наружу из вен,  артерий,  она распирала сердце,
которое и без того готово было лопнуть, разорваться от неве-
роятного напряжения.  Мука была ужасная!  Но и ей пришел ко-
нец.  Гун Хенг в невыносимом исступлении выгнулся  насколько
позволяло  пространство внутри саркофага,  чуть не искорежив
себе при этом хребет и едва не свернув шею,  вырвал из неви-
димых оков правую руку, сводимую немилосердной судорогой, но
не успел ею сжать собственное горло,  как внезапно  обмяк  и
стих.  Он потерял сознание,  а вместе с ним и все ощущения -
боль,  отчаяние,  леденящий  ужас  и  еле-еле  пробивающееся
сквозь все это: жив, жив, жив!
   Очнулся он  совершенно  обессиленным,  в  холодном  поту.
Крышка  саркофага была откинута,  и ничто не мешало ему под-
няться,  выйти или хотя бы выползти из  этого  собственного,
какого-то ирреального,  развалившегося гроба.  Но он лежал и
смотрел в тусклый ребристый потолок капсулы, не замечая даже
нависшего над самым лицом шланга-соска с питательной смесью.
Ни радости, ни даже удовлетворения от свершившегося чуда Гун
Хенг-Орот Две тысячи семьсот тринадцатый,  Навеки-Проклятый,
не испытывал.  В эти минуты ему было на все и на всех напле-
вать. Даже на самого себя.
   Сколько же прошло времени?  Час,  день, секунда? А может,
миллионы,  миллиарды лет? Он не знал. Капсула была "вечной",
так было задумано.  С ней ничего не могло случиться до  пос-
леднего взрыва Вселенной,  до космического Апокалипсиса. Сам
же Гун не  ощутил  прикосновения  Времени.  Для  него  между
Умертвлением и Воскрешением не прошло и мига.
   Последнее, что ему запомнилось из предыдущей жизни,  было
хрящеватое зеленое лицо Верховного Судьи, зачитывавшего при-
говор.  Судья не осмелился приблизиться тогда к распахнутому
саркофагу,  и его показывали с экрана,  крупно, Гун запомнил
каждую черточку этой высохшей маски, самые неуловимые и тон-
кие интонации скрипучего голоса отпечатались в его мозгу.  И
особенно последняя фраза: "...предается вечному проклятию во
всем  существующем мире,  во всех его измерениях от сего мо-
мента и до окончательной гибели,  и приговаривается к Услов-
ному Умертвлению". Затем металлически проскрипело: "Приговор
приведен в ...". Крышка саркофага захлопнулась. Все исчезло.
Но прямо следом, тут же накатила невыносимая боль.
   Гун знал,  что ни о каком прощении не могло быть и  речи,
что он очнулся не на своей планете,  не в своей Системе, что
случившееся - самое настоящее Чудо.  Но он  еще  пребывал  в
полнейшей прострации.
   Нет, у него вовсе не отшибло памяти, он ничуть не утратил
способности анализировать события.  И он знал, что с момента
Воскрешения запущены в ход невидимые часы, что ему дано ров-
но  десять суток на внедрение в иной мир.  Сумеет ли он при-
житься в нем,  не сумеет ли - механизм сработает, и "вечную"
капсулу  разнесет в клочья запрятанный в ней же заряд.  Отс-
рочки не будет.  И потому следовало действовать  немедленно,
подниматься, принимать решения... Но он не мог. Борьба с лю-
той болью высосала из него остатки сил.
   А кроме всего прочего,  он был еще там,  в своей Системе.
Он вновь и вновь возвращался к уже неоднократно  пережитому,
с  каждым  разом  все острее ощущая на себе наложенное прок-
лятье.  Впрочем,  не с рождения же он был проклят!  Все было
нормально, все было как у всех: его уважали, ценили, им даже
гордились близкие,  недаром прозвали Великолепным, его люби-
ли, да-да, были и те, кто его любил... Но все от него отвер-
нулись еще задолго до Суда,  задолго до Проклятья,  отверну-
лись  в  тот миг,  когда пронесся подобно молнии слух о том,
что он преступил чрез главнейший закон Системы,  что он отк-
рыл вход в нее посторонним. Да и не только открыл вход - это
уже было следствием,  он совершил недопустимое,  он  поведал
непосвященным  о существовании самой Системы.  И он стал че-
тырнадцатым Проклятым за всю историю  ее  существования,  за
без  малого  восемь  тысячелетий бытия Замкнутого Мира.  Его
поступок был алогичным и не имел никаких объяснений.  Разор-
вать  покровы  тайны  было невозможно:  непосвященных тут же
уничтожали,  стоило им только догадаться о самой возможности
иного бытия. Да и были они, непосвященные, где-то далеко-да-
леко,  за тысячи парсеков от самой Системы.  Порою казалось,
что их вообще не было, так они были удалены ото всего проис-
ходящего в Центре Мироздания.  Для них  существовали  особые
законы  - следы заметались без малейшей жалости.  Ни одна из
четырнадцати попыток не дала плодов.  Все четырнадцать прес-
тупников  выглядели  в  глазах  обитателей Системы не просто
опаснейшими из возможных существами,  но и полнейшими безум-
цами.
   Внутри Системы действовали свои законы.  Система была гу-
манна.  Ни один из ее обитателей не мог быть предан смертной
казни,  его не могли наказать достаточно сурово или  же  ли-
шить,  к примеру, свободы - это считалось бесчеловечным, это
признавалось варварством.  Но для Проклятых существовал осо-
бый  исход - Условное Умертвление.  Никто не желал в Системе
запачкать себя званием палача или хотя  бы  решением  своим,
пусть и совместным,  обречь жертву на смерть. И потому Прок-
лятым оставлялся один шанс.  Один малюсенький шансик из мил-
лиардов, из триллионов, из самой бесконечности. То есть фак-
тически Проклятый умерщвлялся, но ни один из осудивших его и
приведших приговор в исполнение не мог считать себя убийцей,
ибо ничтожнейший шанс на Воскрешение был.
   Проклятых выбрасывали из Системы во внешний мир.  Про них
забывали. Про них никогда не говорили.
   Гун не мог,  разумеется,  знать,  что делали с ним. Но он
знал,  как обходились с предыдущими.  Их тела, заключенные в
саркофаги,  помещали в "вечные" капсулы, снабженные системой
управления, защиты и контролируемые электронным мозгом сред-
них  возможностей.  Система  не скупилась на расходы.  Затем
просчитывался на бессчетные века маршрут капсулы  -  она  не
должна была попасть в поле обитаемых или вообще жизнеспособ-
ных планет во всем расчетном будущем и во всей  обозримой  и
поддающейся анализу части Вселенной. "Вечная" капсула должна
была бесконечно долго скитаться по самым пустынным закоулкам
звездного мира.  И только с того момента, когда в ней закан-
чивалась расчетная программа,  капсула попадала в волю  слу-
чайностей.  Но механизм Воскрешения срабатывал лиш