победы.
    А  таких  побед  было множество. При храбром Владимире, как и при отце его
Святославе, счастье как никогда сопутствовало доблестному русскому оружию.
    В  первые  же  годы  своего  княжения  Владимир очень удачно разбил гордых
поляков,  отвоевав  у  них  Переямышль,  Червень  и  другие города, где сидела
Червонная Русь, и присоединил их к владениям русской земли.
    Когда  поднялись вятичи, князь Святославич усмирил и их и заставил платить
себе дань.
    Не  успела  Русь насладиться миром, как восстали радимичи. Владимир выслал
против  них  воеводу  по  прозвищу  Волчий  Хвост,  который  на  голову разбил
радимичей  на  реке  Пищане.  Долгое  время после того на Руси насмехались над
жителями тех мест, говоря, что они "волчьего хвоста" боятся.
    В 983 году доблестная рать князя Владимира отправилась походом на ятвягов.
Князь  ехал впереди большой своей дружины, с которой вместе он составлял почти
одно  целое.  Ничего не жалел Владимир для дружины своей. Как-то раз подпившие
на  пиру  дружинники  стали  роптать  на  князя,  говоря:  "Горе  нам, едим мы
деревянными ложками, а не серебрянными!"
    Услышав  о том, Владимир немедленно велел сковать дружине своей серебряные
ложки,  молвя:  "Серебром  и  золотом  не  соберу  дружины,  а дружиной сыщу и
серебро,  и  золото,  как  и  дед,  и отец мои доискались дружиной и золота, и
серебра".
    Ятвяги  напали  внезапно,  едва  передовой  полк  русичей вошел в дубраву.
Конский  храп.  Дикие  крики  и  сотни  темных  фигур,  отделившихся  вдруг от
кустарника и хлынувших из глубокого оврага, пересекающего местность.
    - Засада! - крикнул скакавший впереди всех Ратмир.
    - К  бою,  братья!  Берегите,  князя!  -  крикнул Добрыня и, выхватив меч,
бросился на помощь к Владимиру.
    Святославичу,  отражавшему  атаку сразу трех ятвяжских воинов, приходилось
туго.  Лишь  крепкий  греческий  панцирь  спас  его  от метательного копья. Не
вмешайся  Добрыня,  зарубивший  одного из нападавших и схватившийся со вторым,
сложил бы юный князь голову.
    Добрую  половину  боя ятвяги теснили русичей, осыпая их стрелами и камнями
из  пращей.  Один  за  другим,  как подрубленные дубы, падали вокруг Владимира
самые  надежные  его  дружинники.  Вот  со  стрелой  в  горле упал Ратмир, вот
схватился  за  рассеченную камнем щеку Добрыня, а вот и конь самого Владимира,
раненый копьем, захрипев, шарахнулся и осел на передние ноги.
    - Неужто  конец? - мелькнуло в мыслях у князя, но не давая себе отчаяться,
он перескочил на другого коня и продолжил бой, воодушевляя свою дружину.
    Окруженные  русичи  рубились отчаянно, в одиночку бросаясь на целые отряды
ятвягов.  Однако  те  давили  числом, и княжеская дружина неуклонно таяла. Вот
упал Симон, вот великан Сфенкел, погнавшийся за ятвягом, вместе с конем рухнул
в искусно вырытую яму.
    Перед  мысленным  взором  Святославича мелькнул на миг огромный деревянный
Перун с серебряной головой и позлащенными усами.
    - Помоги,  Перуне,  сохранить  дружину!  Принесу  тебе  богатые  жертвы! -
взмолился мысленно Владимир.
    Но  тщетна  была его мольба. Не услышал князя золотоусый языческий болван.
Сотнями  гибли  русичи.  Повисали  на  них  ятвяги,  стаскивали  с коней, били
дубинами, копьями. Вс„ меньше оставалось дружины у Владимира.
    Святославич  сам  не  знал,  отчего  вспомнил  он  вдруг  строгий  лик  на
потрескавшейся  доске,  которому  молилась  бабка его Ольга, одна из первых на
Руси христианок.
    - Помоги тогда Ты, Бог моей бабки, раз Перун не может! Яви чудо! - крикнул
горячо Владимир.
    И  -  произошло чудо. Внезапно без видимой причины отряды ятвягов дрогнули
и,  не  выдержав  натиска русичей, обратились в бегство, стремясь затеряться в
густой  дубраве.  Дружина  Владимира преследовала отступавшего врага, разя его
мечами.
    Победа  была  полной.  Разбив  ятвягов, дружина вернулась в Киев с богатой
добычей и множеством пленных.
    Князь  Владимир  был  задумчив  и,  хотя продолжал вести прежнюю языческую
жизнь, нередко вспоминал тот случай на бранном поле.
    А  тут  еще  произошло событие, оставившее в непробудившейся до конца душе
князя глубокий след.


    КРОВАВЫЕ УСЫ ПЕРУНА

    Считая,  что  победой  над  ятвягами  русичи обязаны Перуну, волхвы решили
почтить своего истукана принесением ему человеческой жертвы.
    - Кинем  жребий на отрока и на девицу - на кого падет, того и заколем мы в
жертву Перуну, а их кровью вымажем ему усы. Насытится Перун и будет давать нам
новые победы, - говорили волхвы.
    Жребий  был брошен и пал на юного отрока - варяга. Звали его Иоанн. Он был
единственным  сыном  отца  своего  Феодора.  Оба  они - и Феодор, и Иоанн были
христианами, что особенно раздражало волхвов. Именно потому волхвы и выбрали в
жертву Иоанна, подстроив жребий.
    - Идите  и  приведите  нам  отрока! Так пожелал Перун! - беснуясь, кричали
волхвы.
    Посланцы  волхвов  отправились  на двор к Феодору и заявили ему, что хотят
взять его сына и заколоть перед истуканом с золотыми усами.
    - Гордись,  отец, его выбрал сам Перун! Дух твоего сына будет прислуживать
ему в загробном мире. Выдай нам сына и мы уйдем!
    - Не  отдам  вам Иоанна! Ваши боги - не боги, а деревяшки. Они не едят, не
пьют  и  не  говорят,  на  что  им мой сын? Разве не знаете, что ваши истуканы
вырублены  топором из стволов и обтесаны? Не боги они, а бесы! Истинный же Бог
один  -  это  он  сотворил  все  в  мире и самого человека по образу и подобию
своему.
    Разъярились  волхвы,  когда  услышали  такой  ответ.  Двое  их  посланцев,
оттолкнув  Феодора,  хотели  схватить Иоанна, но отважный варяг выхватил меч и
стал   оборонять   сына.   Посланцы,   выкрикивая  угрозы,  отступили.  Вскоре
подосланная волхвами толпа ворвалась во двор.
    Феодор с Иоанном укрылись на втором этаже хором.
    - Отдай сына, и сам уцелеешь! - кричали волхвы.
    - Не отдам! Если ваш Перун всемогущ, то пускай явится за ним и сам возьмет
моего сына! Зачем же мешаете ему? - решительно отвечал христианин.
    - Не  слушайте  его,  киевляне!  Разве  не видите, что он оскорбляет наших
богов? Бросайте факелы! Жгите христиан! - завопили в испуге волхвы.
    Полетели факелы. Деревянные хоромы вспыхнули, занявшись сразу с нескольких
концов. Ворвавшись внутрь, разъяренная толпа растерзала Иоанна и Феодора.
    Узнав  о  том,  как погибли варяги, загрустил князь Владимир. Зорким своим
сердцем   почувствовал  он,  что  боги  языческого  пантеона  не  больше,  чем
позолоченные  истуканы.  Однако  истинный  Бог  тогда  не  был ему ведом. Душа
киевского князя страдала, искала, но все еще не видела истины.


    ЧЬЯ ВЕРА ЛЮБА БУДЕТ, ТУ И ПРИМЕМ

    Как-то  во  время  пира,  когда,  напрасно  пытаясь развеселить Владимира,
носились  перед  ним  пестрые  скоморохи,  к  Святославичу  подошел дядя его -
Добрыня,  родной  брат  матери  Владимира Малуши. Был Добрыня старшим воеводой
княжеским. С детства пестовал он Владимира и воспринимал боль его как свою.
    - Позволь спросить тебя, княже... Давно уже вопрос этот покою мне не дает.
    - Спрашивай!
    - Отчего  невесел  ты?  Какую  думаешь  думу? Дружина твоя сильна, границы
крепки.  Народ  русский  хвалу тебе воспевает, ибо вновь вернул ты ему покой и
мир, - продолжал Добрыня.
    Владимир  нахмурился,  испытующе  взглянув  на дядю. Поймет ли тот его? Не
осудит?
    - Не  верю  я  истуканам,  дядя,  -  сказал  он отрывисто. - Видно, правду
говорят  мудрые  греки: не более в них истины, чем в колодах деревянных. Позор
народу нашему пням поклоняться и жертвы им приносить. Нужна нам иная вера.
    Серьезно  выслушал  его  Добрыня  и, как в детстве, когда Владимир был еще
несмышленым отроком, дал дельный совет:
    - Ты погоди, князь, отказываться от истуканов. Это всегда успеется. Прежде
узнаем,  какая  у  кого  вера.  Много  у  нас в Киеве торговых гостей - есть и
магометане,  и  хитрые  иудеи  хазарские,  и  латинской веры люди, и премудрые
греки. Их и расспросим.
    Полюбился Владимиру совет Добрыни.
    - Быть  по  сему!  Вели купцам заморским: как в другой раз на Русь поедут,
взяли  бы  с собой ученых людей. Пусть расскажут нам ученые мужи о своей вере.
Чья нам люба будет, ту мы и примем со всем нашим народом.
    Прослышав  об  этом,  к  Святославичу  стали прибывать мудрецы, уговаривая
славного русского князя перейти в их закон.
    Первыми пришли камские болгары.
    - Ты князь великого народа, а истинный закон тебе неведом. Образумься же и
служи Магомету. Нет веры правильнее, чем магометанство, - сказали они.
    - Во что же вы верите? - спросил Святославич.
    - Нет  Бога,  кроме  Аллаха,  а  Магомет  -  пророк его. Учит нас Магомет:
творите  обрезание,  не  ешьте  свинины,  а  по  смерти пророк даст каждому до
семидесяти прекрасных жен.
    Не  понравился  князю Владимиру такой закон и стал думать он, как отослать
магометан.
    - Правду  ли  говорят  купцы  мои,  что  по вере вашей нельзя вина пить? -
спросил он.
    - Правда.
    - Что  ж  молчите  о  том?  Нет, не люба нам такая вера. Руси есть веселие
пити, не может она без того быти...
    Ушли  ни  с  чем магометане, и уйти-то даже не успели, а в дверях гридницы
уже выросли немцы-католики.
    - Ну а вы-то пьете вино? - улыбнувшись, спросил у них Святославич.
    Переглянулись красноносые немцы.
    - Веруем  мы  в  пощенье  по  силе. Если же кто пьет и кто ест - то все во
славу Божию, как учил нас Павел.
    Нахмурился Владимир. Не показалась ему вера католическая.
    - Ступайте  домой, немцы. Не приняли отцы наши вашей веры, не примем и мы.
Хотим поклоняться Богу истинному, но не папе римскому.
    Едва  ушли ни с чем посрамленные немцы, а в гридницу уже чванные хазарские
евреи входят. Хотят они сразу посрамить веру христианскую и говорят, что верят
христиане в того, кого они распяли и смерти позорной на кресте предали.
    - Ну а вы во что веруете, иудеи? - спрашивает Святославич.
    - В единого Бога Авраамова, Исаакова и Иаковлева.
    - А закон у вас какой?
    - Обрезание,  заячины  не  есть,  свинины,  субботу  хранить,  -  отвечают
раввины.
    Усмехнулся русский князь.
    - Почти как у магометан. Ну а где земля ваша?
    Смутились иудеи.
    - Земля наша в Иерусалиме. Но наш Бог прогневался на наших отцов и отнял у
нас землю, а нас изгнал и рассеял по миру.
    Осерчал Владимир.
    - Как  же вы, иудеи, других учите, если до того прогневали Бога, что лишил
он  вас  земли  и  рассеял по чужим странам? Ступайте и не приходите больше! -
приказал он.
    Через  несколько  недель  прибыло  в  Киев  пышное посольство от греков из
Константинополя. Благодушно принял Владимир послов.
    - А вы, греки, во что веруете?
    - Веруем  во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым
же  всем  и  невидимым.  И  во  единого  Господа  Иисуса  Христа,  Сына Божия,
Единородного...
    Задумался  Владимир.  Вспомнил  он  мученический  конец  Феодора и Иоанна,
вспомнил,  что  и  бабка  его  Ольга,  и  многие  славные  мужи  русские  были
православными христианами, но все равно сомневался еще Святославич.
    - Говорили  мне  евреи:  греки,  мол,  в  того  веруют, кого они на кресте
распяли  и  позорной  смерти  предали.  Верно  ли  это?  Мыслимо  ли то, чтобы
всесильный  Бог  позволил распять себя иудеям, ибо захотел бы и взглядом одним
обратил палачей своих в пепел?
    С достоинством склонил голову греческий посланец.
    - Воистину  в  Того  веруем,  ибо  так  учили и пророки: один, как Господу
нашему  суждено  родиться,  а  другие - что быть Ему распяту и погребенну, а в
третий  день  воскреснуть  и  взойти на небеса. Евреи предавали таких пророков
избиению,  но  вс„  равно сбылось по их пророчеству. Воскрес Иисус и взошел на
небеса  к Отцу своему. Хотели евреи предать Его позору, а послужило это лишь к
славе Его великой.
    Полюбился  этот ответ князю Владимиру и попросил он грека рассказать о его
вере.  Долго  говорил  грек.  Поведал он князю о сотворении мира, о гордости и
высокоумии  сатаны  и низвержении его с неба. После рассказал об Адаме и Еве и
их  грехопадении,  об  изгнании  из  рая,  об  убийстве Авеля Каином, о грехах
людских  и  о том, как забыли они Господа, о наказании потопом и обо всем, что
было на земле до пришествия Господа нашего Иисуса Христа и вознесенья его.
    Внимательно выслушал Владимир мудрого грека.
    - Узнал  я от тебя о том, что было. Теперь же скажи, что будет. Ведаешь ли
о том?
    - Поставил  Господь  один  день,  когда придет Он со славой судить живых и
мертвых, и не будет конца Его Царствию. Воздаст Он всем жившим и живущим по их
делам и праведные отправлены будут в рай, а грешники обречены на муки вечные.
    Сказав  так,  показал  грек  Владимиру полотно, на котором изображено было
судилище  Господне.  Сидит  на престоле Господь Вседержитель. По правую руку в
великом  веселии  идут в рай праведники, по левую же руку с плачем и стенанием
шествуют грешники в вечную муку.
    Долго смотрел русский князь на это полотно.
    - Хотел  бы  я,  чтобы  народ  мой был с теми кто справа, а не с теми, кто
слева, - молвил он тихо.
    - Если желаешь быть с праведными, то крестись, - твердо сказал ему грек.
    Эти  слова  глубоко  запали  Владимиру  в  душу,  однако  он  не дал сразу
согласия.
    - Подожду   еще  немного!  -  ответил  он,  отпуская  греческих  послов  в
Константинополь.
    Вскоре  Святославич  созвал  на  совет старшую дружину и многих из славных
мужей киевских и сказал им:
    - Ведайте  же:  были  у меня болгары-магометане, говорили со мной... Нет у
них  веселия  в  законе,  страх один. Были латиняне... После приходили иудеи и
ругали  все  законы,  кроме  своего. Нет чести в таком хулении. Были наконец и
премудрые  греки.  Говорили:  если  кто примет нашу веру и будет праведен, тот
хоть  и  умрет,  да  после  встанет. Полюбился мне, мужи киевские, больше иных
закон греческий.
    Отвечали князю осторожные киевские старейшины:
    - Сам  ведаешь,  Святославич,  разве  кто на торгу свое ругает? Все только
расхваливают,  и ни один своего не хулит. Если хочешь узнать доподлинно у кого
какой  закон,  давай пошлем мудрых мужей наших по свету: пускай своими глазами
посмотрят  они  на  те  веры  и  обычаи их. Не дело заглазно одним послам лишь
верить. Кто знает, правду ли они молвили?
    Понравилась князю эта речь.
    - Разумно  говорите,  киевляне.  Быть  по  сему.  Отправим мы десять мужей
опытных  прежде  к  камским  болгарам,  от  болгар к немцам, а затем к грекам.
Пускай посмотрят они, как служат в тех странах своему Богу, а, вернувшись, нам
поведают.
    В  тот  же  день  выбрано было десять смышленых мужей и отправились они из
Киева в иные земли.


    "ВЗЯЛ Я ГОРОД ВАШ СЛАВНЫЙ МЕЧОМ МОИМ"

    Когда  посланные  мужи  вернулись, Владимир вновь созвал киевлян и старшую
дружину на совет.
    - Говорите, что видели, в каких странах были, - велел он прибывшим.
    Низко поклонились ему посланные мужи.
    - Прежде иных были мы у болгар, видели как служат Аллаху магометане. Сидят
они в храме своем без пояса, то и дело простираясь ниц, а, вставая, озираются,
как  безумные.  Нет добра в их законе... Следом за болгарами были мы у немцев.
Нет  у  латинян  лепоты  в  службе, нет щемления сердечного, не полюбилось нам
служенье их. Недолго пробыли мы у немцев - собрались, отправились к грекам.
    - Видели ли вы, как служат Богу греки? - с волнением спросил Владимир.
    - Видели,  Святославич!  Такая красота у них в храме, что словами передать
того  не умеем. А служба у них такова, что казалось нам, будто сам Бог сошел к
храм  и стоит там промеж священниками. Вовек, до последнего дыхания, не забыть
нам  того.  Всякий,  кто вкусил сладкого, не захочет уже горького, так и мы не
хотим боле оставаться в язычестве. Не люба нам иная вера, кроме греческой.
    Помолчав, повернулся князь к боярам и старшей дружине:
    - Что скажете о том, мужи? По сердцу ли вам вера греческая, православная?
    - По  сердцу,  Святославич,  -  отвечали  бояре. - Коли дурен был бы закон
греческий,  не  приняла  бы его бабка твоя княгиня Ольга, мудрейшая среди всех
женщин русских.
    Увидев единство во всех мудрых мужах киевских, князь Владимир обрадовался.
    - Быть по сему. Где же примем крещение? - спросил он.
    - Где тебе будет любо, - ответила ему верная дружина.

    * * *

    Вскоре после того, в 988 году, случились у русичей разногласия с греческим
городом  Корсунем.  Корсунский  наместник  нанес несправедливую обиду киевским
торговым  людям,  и  князь  Владимир  решил  наказать его за это. Не в обычаях
русичей было прощать обиды. Оскорбление одному было оскорблением всем.
    Собрав  большое войско, русичи осадили Корсунь и стали под ней укрепленным
лагерем.  Стенобитных  орудий  у  них с собой не было, и, чтобы войти в город,
князь Владимир велел насыпать у стен Корсуни земляной вал. Однако замысел этот
не  увенчался  успехом,  поскольку  жители  провели со своей стороны подкоп и,
выбирая ночами землю, которую насыпали русичи, разносили ее потом по городу.
    Безуспешная  осада  затягивалась.  Греки  со  стен Корсуни насмехались над
русичами   почти   безнаказанно:   мощные   укрепления   города  делали  штурм
бессмысленным.
    Осаду пришлось бы снять, если бы среди корсунцев не отыскался друг русских
по  имени  Настас. Этот Настас поднялся на стену и, привязав к стреле записку,
пустил  ее  в  русский  стан.  На  свернутом пергаменте было написано: "Князь!
Перекопай  и перейми воду из колодца, который лежит от тебя к востоку. Вода из
этого  колодца  по  трубе  идет  в  город.  Нет в Корсуни иных колодцев, кроме
этого".
    Метко  пущенная  стрела  вонзилась неподалеку от высокого шатра Владимира.
Поутру   Добрыня  нашел  ее  и  принес  князю.  Когда  прочитали  ему  письмо,
обрадованный Владимир радостно воскликнул:
    - Если  случится так, что от этого Корсунь сдастся, то будет это знамение,
чтобы мне и народу моему креститься!
    Вскоре  вода  из  колодца  была  перекопана  и  отведена  в  другое русло.
Защитники  города  стали  страдать  от  жажды  и  через несколько дней открыли
ворота. Русские рати вошли в город и заняли его.
    Вступив в город, Владимир тотчас отправил послов к греческим царям Василию
и  Константину  с такой грамотой: "Город ваш славный взял я мечом моим. Слышал
я, что есть у вас сестра девица Анна умом светла и лицом прекрасна. Отдайте ее
за меня и уйду я из Корсуни, а коли не отдадите, то и с Царьградом вашим то же
сотворю, что ныне с Корсунью".
    Зная,  что не сравниться им с Владимиром отвагой и силой бранной, ибо была
в  ту  пору  в  греческой зеле большая смута, опечаленные греческие императоры
отвечали:
    "Не  дело девице христианке становиться женой язычника. Коли крестишься ты
и  единоверен  будешь  с  нами  - отдадим тогда тебе сестру. Если же язычником
останешься,  то лучше мы в бою все до единого поляжем, чем душу нашу на вечное
мучение предадим."
    Полюбилась  князю  Владимиру эта речь. Увидел он, что словно сила чудесная
направляет его к крещению.
    - Добрыня, зови писцов! Пускай пишут ответ императорам греческим:
    "Давно  положил  я на сердце креститься. Люба мне вера ваша православная и
служение. Пускай священники ваши, что придут с Анной, крестят меня".
    Обрадованные  таким  ответом,  Константин  и  Василий  стали убеждать свою
сестру идти за Владимира. Девушка, печалясь, плакала, представляя себе поездку
на Русь точно ссылку либо заточение. Ей не хотелось навек отправляться в чужую
землю и становиться женой грозного князя русов.
    Наконец, поддавшись на уговоры, Анна сказала братьям:
    - Согласна я идти за Владимира. Верю я, затем совершается этот брак, чтобы
Русь посредством того приняла веру истинную и обращена была на покаяние. Много
бед  до  сего  времени причиняла Русь грекам. Может хоть так смилостивится она
над нами?
    - Верно