им и крест святого Стефана с частицей животворящего креста Господня.
    "Это  тот  самый  крест,  на котором был распят Христос Бог наш; Богу было
угодно,  чтобы  он  достался  предку  моему,  святому  Стефану.  Поцелуй его в
утверждение своей клятвы, что отдашь ты Изяславу города."
    Владимирко,  продолжавший  притворяться  больным,  поцеловал  крест лежа и
замирился на том с Гейзой.
    Едва же войска Гейзы вышли из его удела, как Владимирко мигом выздоровел и
отказался отдавать Изяславу города.
    Возмущенный  столь  явным  клятвопреступлением  и  не веря даже, что такое
возможно,  негодующий  Изяслав  Мстиславич послал в Галич своего боярина Петра
Бериславича:
    - Петр,  ты был свидетель того крестного целования! Устыди же его, коли же
не устыдится, то пусть Бог рассудит нас.
    Вскоре Петр Бериславич предстал перед Владимирком, напоминая ему о клятве.
    - Устыдись, княже: ты же крест целовал на том, что вернешь города и будешь
союзником  Изяславу  в  счастии  и несчастии. Не людей обманываешь, но Господа
нашего.
    Посмеявшись над Петром, Владимирко сказал ему:
    - Вот еще! Что мне этот маленький крестик! Ступай от меня, боярин, ныне же
с позором. Не дам тебе ни повозки, ни корма для лошадей твоих.
    Заявив  так, Владимирко выгнал Петра Бериславича, сам же с чистой совестью
пошел на вечерню и отстоял всю службу.
    Возвращаясь  же  со  службы  и дойдя до ступеней, по которым несли некогда
крест  Стефанов,  Владимирко Галицкий вдруг остановился и, обернувшись, сказал
удивленно:
    "Что это? Как будто кто меня ударил по плечу?"
    Произнеся это, Владимирко вдруг свалился с ног, и в тот же вечер умер.
    Так "многоглаголивый и лукавый" князь Галицкий наказан был небом за ложное
крестоцелование.

    ЗАСТУПНИЦА СЕВЕРНЫХ ЗЕМЕЛЬ

    Несмотря   на   многое  мужество  свое,  проявленное  в  боях  и  сечах  и
прославившее  его  среди  дружины,  князю Андрею Юрьевичу не нравилось в южной
Руси,  наполненной постоянными раздорами и изменами. Уже зрелым мужем прибыв в
Киевскую землю, мечтой и сердцем он продолжал оставаться в молодой Суздальской
земле, где прошли годы юности его.
    "Не  люб  мне  Киев.  Суетно  тут, лживо. Устами одно говорят, сердцами же
иного  желают.  Была бы на то воля отцова, вернулся бы я назад в край свой", -
писал он жене Улите.
    Улита,  жена  Андрея,  была  дочерью того самого казненного боярина Кучки,
которому принадлежала Москва до Юрия Долгорукого.
    Не  знал  Андрей,  что  нескоро  еще  суждено будет оставить ему нелюбимую
киевскую землю и вернуться в родные суздальские края.

    * * *

    Южная  Русь  между  тем  переживала  пору тяжелых испытаний, не ведая, что
близится для нее час суровый, перед которым померкнет все, бывшее ранее.
    Не  успел  великий князь Изяслав Мстиславич, расправившись со всеми своими
недругами, утвердиться на Киевском столе, как, расхворавшись, умер, оплаканный
сыном  Мстиславом,  духовенством  и  всем  людом киевским. Даже черные клобуки
искренно  сожалели  о  его  кончине.  После  Изяслава  осталась  молодая жена,
грузинская царевна, на которой он женился в том же 1154 году.
    Летописи  называют  князя Изяслава честным, благоверным, христолюбивым. Из
всех  внуков  Мономаховых отвагой, воинским искусством и неустрашимостью более
других  напоминал  он  своего великого деда, хотя, подобно ему, не отказывался
никогда от уделов своих и корыстей земли Русской ради.
    После  Изяслава  Мстиславича  остался в Киеве соправителем старый дядя его
Вячеслав, позвавший к себе на сокняжение миролюбивого Ростислава Мстиславича.
    Киевляне  искренно  рады  были двум этим добрым князьям, от которых нельзя
было  ожидать  ни  корысти,  ни  суровости, но, к несчастью, правление их было
недолгим. Вскоре после того старый Вячеслав умер, и старшим в Мономаховом роде
стал Юрий Долгорукий.
    Не  мешкая,  ростово-суздальский князь с большой ратью подступил к Киеву и
изгнал  из  него  успевшего  уже  сесть  на  золотом столе Изяслава Давидовича
Черниговского.

    * * *

    Пишет  летопись:  "В  лето  1155  Юрий  вошел  в Киев. Ему навстречу вышло
множество  народа,  и  сел  он  на  столе отцов своих и дедов, и приняла его с
радостью вся земля Русская".
    Утвердившись  на  старшем  столе,  Юрий  Долгорукий  пересадил своего сына
Андрея  Юрьевича  поближе  к себе - в Вышгород. Вышгородский стол был наиболее
близким   столом   к   киевскому,  и,  безусловно,  сажая  туда  Андрея,  Юрий
рассчитывал, что после его смерти старший сын станет его преемником.
    Однако  тяга  Андрея  к  родной  суздальской земле и нелюбовь его к землям
южным, заставили его пойти вопреки отцовской воле, тем более, что вышгородское
княжение  казалось  ему  шатким,  ибо находилось в самой сердцевине княжеского
раздора.
    Зная,  что отец никогда добровольно не отпустит его, втайне от Юрия Андрей
задумал уйти в Суздаль, куда давно приглашали его суздальские бояре.
    Уходя  в  северные земли и желая передать им навек благословение Господне,
Андрей  решился  на  похищение из Вышгорода находившейся там чудотворной иконы
Богородицы.
    Смелый   поступок   этот   сопровождался  особым  Божьим  благоволением  и
ознаменовался многими свершившимися чудесами.
    В  Вышгороде  в  женском монастыре находилась древняя икона Богоматери. По
преданию,  написана  она  была евангелистом Лукой и принесена им Богородице во
время  е„  земной  жизни.  Увидев  сию  икону, Богоматерь умилилась и сказала:
"Отныне  ублажат Меня все роды" и добавила: "Благодать Родившегося от Меня я и
Моя с сей иконой да будут".
    В половине пятого века икона эта были перевезена из Иерусалима в Царьград,
а в половине XII века послана греческим императором в дар Юрию Долгорукому.
    Сразу  же  с  иконой  стали  происходить многие чудеса. Рассказывали, что,
будучи  поставлена у стены, она ночью сама отходила от нее, показывая тем, что
хочет  стать  в  иное  место. Когда же ее вновь вернули в киот, икона вышла из
него и повернулась лицом в алтарь.
    Эту-то  икону,  особенно  любимую  и  почитаемую  на юге, Андрей и задумал
увезти  с  собой в суздальскую землю, даровав этой земле святыню, уважаемую на
Руси, и передав ей великое благословение Божие.
    Уговорив   священника   женского  монастыря  Николая  (попа  Микулицу,  по
летописи)  и  диакона  Нестора  пойти  с  ним, князь Андрей Юрьевич ночью унес
чудотворную  икону  из  монастыря  и вместе с княгинею и дружиной тотчас после
того, не мешкая, отправился в суздальскую землю.
    Перенесение  иконы  сопровождалось  чудесами:  на  пути  сво„м она творила
многие  исцеления.  При  переправе  через приток Волги - Вазузу - икона спасла
княжьего  слугу, который, поехав искать брод, потонул было в разлившейся реке,
но вышел из нее невредимым.
    Главное  же чудо произошло на Рогожских полях, на Клязьме. Здесь, в десяти
верстах от Владимира, кони под иконою вдруг стали. Запряжены были свежие кони,
сильнее  первых,  но  и они не тронулись с места, хотя, кроме иконы, в повозке
ничего больше не было.
    Пораженный  этим чудом, князь Андрей велел остановиться и раскинуть шатер.
Здесь  в  поле  и заночевали. Ночью же к спящему Андрею явилась Божия Матерь с
хартиею в руке и приказала не везти е„ икону в Ростов или Суздаль, а поставить
во Владимире, который был тогда совсем небольшим городом. На том же месте, где
произошло  видение,  велела  она  соорудить  каменную церковь во имя Рождества
Богородицы и основать при ней монастырь.
    Проснувшись,  Андрей горячо молился и заложил на том месте, где являлась к
нему  Богоматерь, село Боголюбово. Вскоре село разрослось и сделалось городом.
По  имени  города  этого  великий князь Андрей Юрьевич Владимиро-Суздальский и
вошел в историю, как Андрей Боголюбский.
    Там  же,  в  Боголюбове,  по воле Богоматери, построил он богатую каменную
церковь.  Ее  утварь  и иконы украшены были драгоценными камнями и финифтью, а
столпы  и  двери  блистали  позолотой.  Туда  же на время поместил князь икону
Богородицы,  пока  во Владимире не будет возведен для нее особый собор. Оклад,
которым  Андрей  украсил икону, отличался дивной красотой и богатством. Одного
золота  в  него  было  вковано  более  тридцати  гривен,  не  считая  жемчуга,
драгоценных камней и серебра.
    Икона же, увезенная Андреем из Вышгорода во Владимир, стала хранительницей
северных  русских  земель.  С  той  поры Владимирская икона Божьей Матери, как
стали  называть ее, сделалась одной из главных святынь Руси и не раз в суровые
годы спасала нашу страну от бедствий и нашествий иноземных.
    Помогла  икона  и  тогда,  смягчив  провинность  Андрееву  перед нравным и
самовластным  отцом его. Юрий, осерчавший было на сына за самовольный его уход
из Вышгорода, вскоре опомнился и сказав: "Быть по сему", оставил любимого сына
своего на княжении в северных землях.


    НОВЫЙ КНЯЗЬ РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКИЙ


    В  конце  мая 1157 года в удел князя Андрея примчался запыленный немолодой
гонец,  в  котором  узнали  одного  из  наиболее приближенных Юрьевых бояр. Ни
вступая  ни  с  кем  в разговоры и даже не переодевшись с дороги, боярин сразу
велел  провести  его  к  князю. Разговор между князем и гонцом был тайным, но,
несмотря  на  это  к вечеру все уже знали, что отец княжий - Юрий Владимирович
Долгорукий, скончался в Киеве, мая 15 дня.
    Писано в летописи:
    "В  лето  1157  Юрий  пировал  у  осмяника  у  Петрилы. В тот день на ночь
разболелся  и,  проболев пять дней, преставился месяца мая 15 в среду на ночь.
Наутро его похоронили в монастыре святого Спаса. И много зла сотворилось в тот
день. Разграбили двор его Красный и другой двор его за Днепром, который он сам
называл  Раем.  И  Васильков  двор,  сына  его, разграбили в городе и избивали
суздальцев по городам и селам и добро их грабили".
    Разумеется,  все  грабежи  и избиение нелюбимых в Киеве суздальцев учинены
были  чернью  киевской,  воспользовавшейся  всеобщим смятением для собственной
поживы.
    Горестно оплакал Андрей смерть отца своего, с которым плечо к плечу провел
он всю жизнь свою, будучи верным соратником его и восприемником.
    Теперь,  по смерти Юрия, вся ответственность за Ростово-Суздальский край и
тяготы правления целиком легли на плечи сына его Андрея.
    С  того  года,  1157,  не  стало в истории русской старшего княжича Юрьева
Андрея,  а  появилась  новая масштабная фигура - Андрей I Юрьевич Боголюбский,
Великий Князь Владимиро-Суздальский.

    * * *

    Любовь  к  Андрею  со  стороны  всего  населения  северной Руси была столь
велика,  что  в  то  же  лето  ростовцы и суздальцы, нарушив распоряжение Юрия
Долгорукого,  отдавшего города их своим меньшим сыновьям Васильку и Мстиславу,
единодушно  избрали  Андрея  князем  своих  земель.  Но,  к  удивлению  и даже
раздражению  боярства,  Андрей  не поехал ни в Суздаль, ни в Ростов, а основал
свою столицу во Владимире. Этот молодой город он украсил многими великолепными
сооружениями,  сразу  выделившими его из других, более старых городов Северной
Руси.
    Пишет летописец:
    "В  лето  1157 сдумали ростовцы, и суздальцы, и владимирцы и взяли Андрея,
старшего  сына Юрия, и посадили его на отцовском столе в Ростове, и Суздале, и
Владимире, ибо он был любим всеми за премногую свою добродетель.
    По  смерти  отца своего он великую память себе сотворил: церкви украсил, и
монастыри  поставил, и закончил церковь каменную святого Спаса, которую прежде
него  заложил  его  отец.  Сам  князь  Андрей  заложил церковь каменную святой
Богородицы и дал ей много имения, и купленные слободы с данями, и села лучшие,
и десятину со стад своих, и торг десятый. И установил в ней епископью. И город
Владимир  большой  заложил.  К нему построил ворота золотые, а другие серебром
обил".
    Ненавидя  суету и пустую праздность крупных городов, большую часть времени
Андрей  проводил  в  своей  усадьбе  во Владимире, откуда часто выезжал либо в
любимое  свое Боголюбово, либо отправлялся на охоту на устье реки Судоглы, где
живал подолгу с небольшим числом близких ему людей.
    - Не хочу я жить, как живут князья южные, как живал и отец мой, окруженный
пополам  друзьям и тайными врагами. Не для того оставил я Киев, чтобы вывозить
из  него  старые  порядки.  Не  буду  я  помрачать ума своего неумеренностью и
пьянством. Оттого, быть может, и умер отец мой, что без меры веселился на пиру
у  Петрилы.  Ведают все на Руси, как подносится яд в хмельных чашах, - говорил
Андрей своим сыновьям.
    В  то  же  время  уединение  не мешало князю сильной рукой решать все дела
своего  края,  который  при  нем  стал  быстро набирать силу. Решения его были
тверды и самовластны. Принимая их, князь не оглядывался на свое окружение, что
не нравилось старым отцовым боярам, привыкшим самим вершить суд и расправу.

    * * *

    "Что  за  князь такой? Нет другого подобного ему на Руси! Точно не русский
он,  а  половец  дикий...  Ни  сидит с нами на советах, ни пирует, ни дает нам
богатых  имений  на  кормление. Прогоним его и возьмем на княжение младших его
братьев!" - шумело знатное боярство, возвышенное при Юрии, а ныне прозябавшее.
    Лестью  и  лукавством  бояре  старались  поссорить  Андрея  с младшими его
братьями Васильком и Мстиславом. В землях суздальских и ростовских стала зреть
смута.  Узнав  о  заговоре,  Андрей прекратил его разом, уничтожив в будущем и
саму возможность нового сговора. Одних отцовых бояр он заточил, других изгнал,
третьих   лишил  власти  и  всего  имения  их.  Испуганное  боярство  затихло,
притаилось.
    "Крутехонек новый князь! Покруче будет отца своего Юрия. Видна хватка рода
Рюрикова", - уважительно зашептались в городах.
    Не  остановился  Андрей  и перед шагом решительным: изгнал из Суздальского
края  своих  младших  братьев Василька и Мстислава с детьми их и женами. Среди
изгнанных  был  и  третий брат Андреев - восьмилетний Всеволод с матерью своей
гречанкой, мачехой суздальского князя.
    Длинной  вереницей  повозок,  везя  с  собой  слуг  своих  и  богатства, с
плачущими  женами  и детьми, навсегда удалялись братья Андрея из родного края.
По  обе  стороны от повозок хмуро ехали владимирские дружинники, приставленные
смотреть за изгнанниками, пока не сядут они на корабли.
    В  тот  день  князь  Андрей  Юрьевич  долго молился в храме. Совесть его и
сердце  были неспокойны, однако князь понимал, что иного выхода нет. Оставь он
братьев  в  Ростове  либо  в  Суздале,  в  землях северных вспыхнет смута, как
случалось  многократно  в  землях  южных,  и тогда сегодняшнее его мягкосердие
отзовется многими слезами.
    Изгнанные  Юрьевичи  удалились  в  Царьград,  где  с  честью  были приняты
императором Мануилом.

    * * *

    Водворяя  тишину  в  родном  крае,  Андрей безучастно относился к событиям
южной  Руси. После смерти Юрия Долгорукого на старший киевский стол сел хитрый
Изяслав  Давыдович Черниговский и сразу, стараясь удержаться на нем, вступил в
распрю  с  Ярославом  Остомыслом  и Мстиславом Изяславичем Волынским, причем в
разросшуюся  распрю  эту  оказались  втянутыми  и  Иван Берладник, и Святослав
Ольгович,  и  Ростислав  Мстиславич  Смоленский  и  многие  другие южнорусские
князья.
    Наставшие  же  в  северной Руси годы спокойствия Андрей использовал на то,
чтобы  развить  край  свой.  Строительная  деятельность его была беспримерна и
поражала  всех  на  Руси.  Даже  князь  Владимир и Ярослав Мудрый, названные в
летописях  "хоромниками",  т.е.  строителями,  не  затевали столь много в одно
время.
    Ничего  из имения своего не жалел Андрей на построение церквей, монастырей
и  украшение  храмов.  Кроме  церкви Успения, которая восхищала всю Русь своим
великолепием,  он  построил  во  Владимире-на-Клязме  Спасский  и Вознесенский
монастыри,  соборный  храм  Спаса  в  Переяславле  и  церковь  Святого Феодора
Стратилата в память своего чудесного спасения в злой сечи у Луцка.
    Это  был  период  стремительного  расцвета  северо-восточной  Руси.  Город
Владимир,   прежде   малый  и  незначительный,  сильно  разросся  и  населился
стараниями Андрея. Жители его состояли в значительной степени из переселенцев,
ушедших  к  князю  из  южной  Руси  на  новое  жительство.  Желая, чтобы храмы
Владимирские "премного были лепы", Андрей приглашал западных мастеров - вскоре
же  и  русские  мастера,  обучившись  у  них, стали строить и расписывали свои
церкви уже без пособия иностранцев, которые, получив награду, отпущены были по
домам своим.
    В десяти же верстах от Владимира трудами многих искусных зодчих возводился
на реке Нерли "город камен, именем Боголюбый".
    "В  лето  1161  закончена  была  церковь  каменная  святой  Богородицы  во
Владимире  благоверным  и  боголюбивым  князем  Андреем.  И  украсил  ее дивно
многоразличными  иконами, и дорогим каменьем без числа, и сосудами церковными.
И верх ее позолотил. По вере его и по достоянию к святой Богородице Бог привел
ему мастеров из всех земель. И украсил ее больше всех церквей.
    Создал  князь  Андрей себе город каменный, именем Боголюбов, так же далеко
от  Владимира,  как  Вышгород от Киева. Этот благоверный и христолюбивый князь
Андрей, как палату красную, душу красив всеми добрыми нравами, уподобился царю
Соломону, поставившему храм Господень."
    Но особо сердце Андрея тянулось к Богородице, которая явилась ему в тонком
сне,  когда  ехал  он  во  Владимир с древней иконой ее. Именно потому церковь
Рождества  Богородицы,  возводимая  в  Боголюбове  на  месте  этого  чудесного
явления, была любимым его детищем.
    "Князь же Андрей поставил церковь преславную Рождества Богородицы каменную
посреди  города  Боголюбова и украсил ее больше всех церквей. Сотворил он ее в
память себе и украсил иконами многоценными, и золотом, и каменьями дорогими, и
жемчугом  великим и бесценным. И всяким узорочьем украсил ее и светлостью. Так
что  дивились  все  приходящие, и все, видевшие ее, не могут словами высказать
всю  красоту  ее.  С  низу и до верха по стенам и по столпам кованое золото, и
двери  и ободверье золотом же оковано, и всею добродетелью церковною исполнена
и измечтана всею хитростью."
    Когда  церковь  Рождества  Богородицы  была  закончена,  особым счастьем и
гордостью Андрея было показывать ее всем проезжающим:
    "Приходил  ли  гость  из Царьграда или от иных стран, из Русской земли или
латинянин,  и  всякий христианин или поганые, - тогда князь Андрей приказывал:
ведите  его в церковь и на полати, пусть и поганый видит истинное христианство
и  крестится,  что  и  бывало...  видевши  славу  Божию и украшение церковное,
крестились".
    Мечтая,  чтобы  город  Владимир  сравнялся  красотой  и величием с Киевом,
Андрей  построил  там  трое ворот - Золотые, Серебряные и Медные. Над Золотыми
воротами построил он храм, подобный Киевскому.
    С   Золотыми   же   воротами  связано  одно  из  великих  чудес,  явленных
Богоматерью.
    Князь  Андрей Юрьевич мечтал закончить Золотые ворота скорее, чтобы успеть
открыть  их  к  празднику  Успения  Божьей  Матери.  Однако  известка, которой
держались  ворота,  не успела высохнуть к празднику, и, когда собравшиеся люди
столпились   вокруг  во  множестве,  ворота  рухнули  и  придавили  двенадцать
владимирцев, стоящих под ними.
    Андрей  горячо  взмолился  к  чудотворной иконе Божьей Матери: "Если ты не
спасешь этих людей, я, грешный, повинен буду в их смерти!"
    И  -  Богоматерь сотворила чудо. Когда дружинники и жители подняли ворота,
то все, бывшие под ними, оказались живы и здравы.

    ПОХОД НА КАМСКИХ БОЛГАР

    Помимо  многих  забот  внутренних,  касающихся устройства северо-восточных
земель, князю Андрею Боголюбскому приходилось много отстаивать границы свои от
недружественных народов, с ними соседствующих.
    Одним  из  таких  народов  были  камские  болгары,  жившие  по соседству с
волостью  Андрея на Волге и Каме. Болгары, или булгары,