ии
травмирования витаминов.
    7.   Хромированные   части   соковыжималки  протирайте  мягкой  ветошью  с
применением маргарина в фабричной упаковке.
    8.  Соковыжималки  рекомендуется  содержать  небольшими  стайками по 12-14
особей в хорошо проветриваемых голубятнях при постоянном подкармливании мелким
урюком.
    9.  Соковыжималки  живут  5-8  лет в зависимости от ухода. Отдельные особи
доживают   до   20   лет.   В  истории  зафиксирован  случай,  когда  летающая
соковыжималка, появившаяся на свет при Иване Грозном, жива и по сей день, хотя
и  несколько  мумифицировалась  из-за  использования  некачественных масел для
бальзамирования.
    10.   Отдельная   соковыжималка   может  принести  в  год  до  8  малышей.
Вскармливание   птенцов  осуществляет  самка,  которая  в  этот  период  может
охотиться даже на крупные арбузы весом свыше 10 килограммов.
    11.  Через каждые 50.000 пробега снимите крышку 3, наденьте распределитель
2  на блок 3, закрутите винт 4 на гайку 5 и стукните по всему этому молотком 6
или 7 раз.
    12.  Некоторые мужские экземпляры соковыжималок могут проявлять сдержанную
агрессию,   которая   может   быть   прекращена   после   удара   молотком  по
распрелительному реле 8.
    13. Прочитав данную инстукцию, каждый, если он работает учителем в школе и
его  зовут  Федор  Петрович,  должен  взять ручку и поставить напротив фамилии
"Хитров" столько пятерок, сколько поместится на странице."
    Зазвонил  звонок.  Филька  сдал  свое сочинение и, предвкушая литературную
славу,  отправился домой. Через два дня учитель раздал ребятам уже проверенные
работы.  Филька  схватил свою тетрадь. В ней красной ручкой было написано: "За
чувство  юмора  -  5, но в журнал - 2, потому что наглеть не надо. Поскриптум.
Если бы не было пункта 13, может быть, натянул бы и 3."
    "Эх,  -  уныло подумал Филька. - Ну и болван же я! Надо было мне мой нам„к
двенадцатым пунктом сделать!"


    Рассказ тридцать второй.
    РОДСТВЕННИЧЕК
    юмористический рассказ


    Когда  Фильке  Хитрову  было  одиннадцать  лет,  его  отправили на осенние
каникулы к родственникам в Челябинск.
    - Дядя  Юра  и  тетя Наташа - прекрасные, образованнейшие люди. Они тебя в
аэропорту встретят. Тебе у них не будет скучно, - наставляла Фильку мама.
    - А дети у них есть? - поинтересовался Филька.
    - А  как  же!  Твой  двоюродный  брат, Максим. Твой ровесник, но насколько
умнее! Круглый отличник, в шахматы играет, на плавание ходит! Тебе с ним будет
интересно. Научишься у него ответственному отношению к жизни.
    - Гм! - хмуро сказал Филька.
    Ему  этим  Максимом  буквально  уши прожужжали, хотя раньше они никогда не
встречались.  И  на  скрипке  он  играет,  и спортсмен, и в конкурсах районных
побеждает.  Стоит  только  Фильке тройку схлопотать, его сразу с этим Максимом
сравнивают,  в  глаза ему им тычут: мол, у Максима-то троек не бывает. Он даже
если  четверку  получит,  то  это  в  семье сразу трагедия. Дядя Юра желваками
играет, тетя Наташа валерьянку пь„т, а сам Максим места себе не находит - чуть
ли не зубами учебник грыз„т.
    Ну  ладно.  Посадили Фильку в самолет, полетел он в Челябинск. На самолете
Филька в первый раз летел - летит и в иллюминатор смотрит на облака. А рядом с
Филькой дядька сидит толстый. Есть курицу в фольге и рассказывает про крушения
самолетов.
    - Первым  делом,  -  пугает  дядька,  - когда самолет в океан падает, надо
оранжевый спасательный жилет надеть и в свисток свистеть. Понял?
    Филька  в  иллюминатор  смотрит, а там океана никакого нет. Между облаками
поля и горы проглядывают.
    - Разве это океан? - спрашивает Филька.
    Дядька с курицей услышал - захохотал.
    - Посмотрите  только на него! Он думает, что это океан! Нет, юноша, это не
океан. Это Уральские горы. Если тут упадешь, то сразу всмятку. Никакой свисток
не поможет.
    Тут стюардесса мимо проходит и говорит:
    - Не пугайте, ребенка, мужчина!
    - А  я и не пугаюсь! - говорит Филька и шепотом стюардессу спрашивает: - У
вас парашюты, в случае чего, есть?
    Толстяк к курицей услышал и встревает:
    - И мне тогда парашют! Я его прямо сейчас надену!
    - А на вас, мужчина, он не застегнется! - говорит стюардесса.
    Наконец  прилетел  Филька  в  Челябинск.  Дядя  Юра  с  тетей  Наташей его
встретили, привезли к себе домой. Филька, едва в коридоре оказался, сразу стал
высматривать образцово-показательного Максима.
    - А где Максим? - спрашивает.
    - Максим  на  скрипку  пошел. А после скрипки у него плавание. Так что ты,
Филипп,  раньше  вечера  его не увидишь. Иди, если хочешь, на улице погуляй! -
говорит тетя Наташа.
    Вышел  Филька  на  улицу,  дом  кругом  обошел  и  оказался  на спортивной
площадке. Болтается он на турниках, по лесенке ходит и вообще как может, время
убивает. Потом вдруг вспомнил, как его дядька с курицей пугал, и расхохотался.
    Вдруг слышит, кто-то ему говорит:
    - Ч„ ты ржешь, как лошадь? Я лошадей боюсь!
    Хитров  голову поворачивает и видит: стоит мальчишка примерно его лет и на
него вызывающе смотрит.
    - Чего вылупился? В зоопарк, что ль, пришел? - говорит Филька.
    - Ага,  на ослов посмотреть, - говорит мальчишка. - Чего ты сюда приперся?
Это твой двор, что ли?
    - Не мой, - отвечает Хитров.
    - Вот и иди отсюда!
    Обиделся Филька.
    - Сам крути педали, пока не дали!
    Рассердился чужой мальчишка, вцепился Хитрову в куртку и шипит:
    - Что? Ты, пацан, на кого наехал?
    - На кого надо, на того и наехал! - говорит Филька.
    - Вырубаешься? Готовь коробку - сейчас я тебе туда все зубы ссыплю!
    - Свои, что ли?
    - Нет, твои!
    Филька  даже  не  понял, кто кого первым толкнул. Потом мальчишка Фильку в
нос  ударил, а Хитров, не оставшись в долгу, его два раза в глаз достал. А под
конец  они  сцепились и стали по земле кататься. Довольно долго катались, пока
их какой-то старик не разнял.
    Мальчуган  пригрозил  Фильку  в  другой  раз подстеречь и ушел. Тут только
Хитров заметил, что у него из носа кровь капает.
    "Ничего,  -  думает Филька, - я его тоже будь здоров припечатал. Будь я не
я, если у него пару фингалов не вскочит."
    Отряхнулся  он  кое-как и пошел к дяде Юре с тетей Наташей. Поднимается на
лифте  и  в  дверь  звонит.  Тетя Наташа дверь открывает и видит Филька, что в
коридоре  за  ее  спиной тот самый пацан стоит, с которым они недавно дрались.
Одежда  у  него  вся  перепачкана,  а  под  глазом,  где  его Филька приложил,
действительно шишка лиловеет.
    - Знакомьтесь,  мальчики!  - говорит тетя Наташа. - Это, Филипп, твой брат
Максим.


    Рассказ тридцать третий
    ОЛИМПИОНИКИ
    юмористический рассказ


    После  Олимпийских  игр  в  Сиднее  ребята  из  7 "А" решили провести свою
собственную  олимпиаду. Первым это идея осенила Фильку Хитрова, и он поделился
ею с остальными.
    - Чем  наш  пос„лок  хуже  Сиднея? Разве что тем, что кенгуру по улицам не
прыгают!  И вообще, интересно будет выяснить, кто у нас в классе самый-самый и
по каким видам спорта.
    - Я по бегу! - похвасталась Аня Иванова.
    - А   я  по  гимнастике.  Я  выход  силой  четыре  раза  подряд  делаю,  а
подтягиваюсь пятнадцать, - сказал Коля Егоров.
    - Ага,  пятнадцать!  Я  языком  и  больше  могу!  - фыркнул толстяк Петька
Мокренко. Они с Колькой вечно не ладили.
    - Ну хорошо! Доживем до олимпиады, я тебе докажу! - воскликнул Коля.
    - Ты  доживи  еще  до  олимпиады!  -  посоветовал Петька, разглядывая свой
арбузообразный кулак.
    - И доживу! - вспыхнул Коля.
    - Доживи!
    Филька втиснулся между ними.
    - Стоп!  Если  все "за", тогда переходим к осуществлению. Самый подходящий
день,  по-моему,  суббота.  Всего  четыре  урока,  и  последний  физра. Ее для
разминки использовать можно.
    - А где соберемся? - спросила Катя Сундукова.
    - Я  с  физкультурником  Андреем  Тихонычем  договорюсь,  он нам зал после
уроков  откроет,  - сказал Филька. - Судьей он тоже согласится быть, так что с
судейством проблем не возникнет. Вот только с организацией будет сложновато.
    - С  какой организацией? - быстро спросил Антон Данилов. Раньше он сидел в
стороне, но, услышав знакомое слово, оживился.
    - Ну там с медалями, с дипломами. Если уж устраивать олимпиаду, то по всем
правилам, - сказал Филька.
    - Организацию я беру на себя! - заявил Антон Данилов. - Это за милую душу!
Только,  само собой, деньги нужны. Нас в классе сколько человек? Тридцать? Вот
пускай каждый по десять рублей принес„т и мне сдаст.
    - Тридцать  на  десять  будет триста! - присвистнул Коля Егоров. - Ого-го!
Целых триста! С каждого вроде немного, а вместе какая куча денег получается!
    На  другой  день  весь  класс  - кто-то добровольно, а кто-то и не очень -
прин„с Антону деньги. Данилов сидел с толстой тетрадью, на которой фломастером
было  выведено:  "НА АРГАНЕЗАЦИОНЫЕ НУЖДЫ". За его спиной горой маячил Петькой
Мокренко, которого Антон пригласил к себе личным телохранителем.
    - Ты  смотри, чтобы все было пут„м: дипломы, медали, газированная вода для
банкета, - напутствовал Антона Филька.
    - Сразу предупреждаю, что медали будут не золотые, - сказал Антон. В руках
у него была толстая пачка десяток.
    - Ясно,  что  не  золотые, но тоже, чтобы не хухры-мухры, - вставил Колька
Егоров.
    Филька Хитров взял листок бумаги и стал сортировать всех желающих по видам
спорта.   Очень   скоро   образовалось   две   воллейбойных   команды,  дюжина
легкоотлетов,  четыре  прыгуна, три стрелка, пять гимнастов, два теннистиста и
единственный метатель ядра, он же единственный боксер, штангист и единственный
борец-классик - Петька Мокренко.
    - Так  не пойдет! - заявил Коля Егоров. - Одному нельзя. Не сам же с собой
ты будешь соревноваться. Значит, эти виды спорта из олимпиады снимаем.
    - Я тебе сниму! Снял уже один такой, - мрачно пригрозил Мокренко, которому
весьма улыбалось без борьбы заполучить сразу четыре золотых медали.
    Вскоре весь хитровский лист оказался исписан сверху и донизу. Каждый нашел
себе  вид  спорта,  в котором, как он надеялся, ему не было равных. Один Антон
отказался участвовать в соревнованиях.
    - Я пас. У меня работа другая. Я организатор! - заявил он.
    Наконец наступила суббота. Зал был переполнен спортсменами и болельщиками.
Физкультурник  Андрей Тихоныч, о котором Колька Егоров насмешливо говорил, что
он состоит только из брюха и свистка, важно прошествовал на судейское место.
    - Ну чего? Я готов! - сказал он глухим басом.
    Олимпиада  началась.  Протекала  она  шумно,  и как всякая олимпиада, была
полна сюрпризов. Оказалось, что тихоня Катя Сундукова, стабильно прогуливающая
физкультуру,  быстрее всех бегает стометровку, а у коротконожки Васьки Попова,
оказывается, отличный тройной прыжок.
    В  результате  Филька завоевал "золото" в беге на восемьсот метров, Колька
Егоров  - в гимнастике и теннисе, Мокренко - в борьбе, Сундукова - в беге, Аня
Иванова  -  в  художественной  гимнастике,  Васька Попов - в тройном прыжке, а
Кирилл  Чуйрыло,  которого  всю  жизнь дразнили очкариком, выбил в стрельбе из
пневматической  винтовки  три  десятки  подряд. "Серебро" и "бронза" тоже были
распределены  соответственно.  В  классе  практически  не  осталось  человека,
который не получил бы награды по тому или иному виду спорта.
    - Ну  что,  ребята, хорошо потрудились! На физкультуре, небось, и на треть
так  не  выкладывались.  Буду  теперь  знать, на что вы способны! - благодушно
сказал Андрей Тихоныч.
    - Пора награждать! - крикнул Филька Хитров.
    - Точно пора! Где призы? - нетерпеливо закричал Мокренко, выуживая в толпе
болельщиков Антона Данилова.
    Антон  Данилов, вокруг которого все сгрудились, вначале долго чесал нос, а
потом невнятно пробормотал, что никаких призов нету.
    - Как нету? А деньги где? - нахмурился Коля Егоров.
    - Э-э... Тут такое дело... - замялся Антон.
    - Говори, где деньги!
    Данилов вздохнул.
    - Я  их  того... в игровых автоматах просадил. Решил зайти по дороге - все
равно,  думаю,  хватит  на  призы.  Вначале  тридцать  рублей ухнул, потом еще
тридцать, а потом и сам не понял, куда все делось.
    - О чем же ты думал?
    - У  меня  был  доскональный  расчет!  -  сказал  Антон. - Я думал, что на
последние  деньги отыграюсь. Там автомат такой есть с ручкой - ручку дергаешь,
колеса крутятся. Три семерки в ряд выкрутится - сразу все загребаешь.
    - И что, выкрутилось?
    - Нет, не выкрутилось, - уныло признал Антон.
    Петька Мокренко по-медвежьи заревел и надвинулся на Данилова.
    - Значит, "не выкрутилось?" Сейчас я из тебя самого свою медаль выкручу! -
заорал он.
    Антон  выскочил  из зала и, петляя как заяц, прыгая через заборы, бросился
наутек.  И,  хотя  за  ним  гнался весь класс, догнать его никто не сумел. Так
организатор-растратчик   Антон   Данилов   проявил  себя  как  непревзойденный
олимпийский чемпион по бегу с препятствиями.




                              Дмитрий Емец

                               ДВЕ СТАРУХИ

                                 рассказ


    На  Домодедовском  кладбище  на  бедные  могилы  ставят  железные кресты с
многочисленными завитушками. Эти кресты как бы входят в минимальный похоронный
набор,  вместе  с  гробом и небольшой гранитной табличкой с указанием фамилии,
даты  смерти  и  номера  записи в инвентарной книге. Художественный смысл этих
завитушек,  очевидно,  в том, чтобы, как можно более ослабив сходство креста с
крестом, перевести его просто в разряд недорогих безвкусных памятников.
    На  могиле  Марьи  Никитичны  Николаевой, появившейся летом 1992 года, нет
даже  такого  креста. Почему-то именно в тот день они закончились, а потом уже
никто  не  удосужился  его  поставить.  Ничего  не  осталось  от  ее телесного
существования - ни имени, ни креста, ни даты рождения.
    Земля  на  могиле  быстро  провалилась,  образовав  плоское  углубление, в
котором  весной  долго  задерживалась  вода,  а  сама могила заросла бурьяном,
васильками  и  каким-то  особым  сортом  репейника  с  мягкими,  как кисточки,
цветами.  Если  развести  руками  бурьян  и  репейник, то еще с год можно было
увидеть проволочный каркас венка с надписью на ленте: "От жильцов дома". Земля
приняла свою дочь и сомкнулась над ней, обратив ее в бурьян и васильки.
    Более  того,  в своем стремлении затеряться и совершенно забыться старушка
ухитрилась  исчезнуть  даже  из  кладбищенских  книг, причем сделала это самым
невероятным  и мистическим образом. Когда несколькими годами спустя одна из ее
прежних знакомых, не присутствовавшая на похоронах, вздумала зачем-то отыскать
ее  могилу, то оказалось, что вследствии конторской путаницы Никитичну смешали
в книгах с какой-то другой Николаевой, впоследствии перезахороненной.
    Исчезнуть  таким  образом  было  вполне  в  духе Никитичны. Пьеса ее жизни
закончилась  именно  тем  аккордом  и  в той тональности, в которой она всегда
протекала.  Никитична канула в землю как в воду, и быстрая смерть ее никого не
побеспокоила  и  не  потревожила.  Свой  быстрый  и  полный расчет с миром она
совершила в обычной своей спешащей и взбаломошной манере.
    Возможно,  рассказ  бы  и  не  состоялся,  если  бы  не  еще  одна могила,
появившаяся  на  том  же Домодедовском, уже почти захороненном кладбище, двумя
годами  спустя.  На  этот раз могила не была безымянной. На ней довольно скоро
появилась  аккуратная  гранитная  плита  с  керамической фотографией худощавой
женщины с белыми, химически завитыми волосами. В выражении ее длинного, слегка
ассиметричного  лица  было  что-то язвительное и вместе с тем недовольное, как
если бы она считала всех себе обязанными.
    Была  и еще одна бросавшаяся в глаза деталь. Женщине на снимке было на вид
лет  пятьдесят,  обычная же кладбищенская игра в вычитание давала в результате
на  четверть  века  больше.  Впрочем,  это  обычное  дело. Родственники всегда
подбирают   наиболее   удачные   и   характерные   снимки.   Часто  на  могиле
девяностолетнего старца можно увидеть его таким, каким он был в двадцать лет.
    Итак, надпись на плите гласила:

    Ирина Олеговна
    Симахович
    12.05.1919 - 3.04.1994

    С  появлением  этой  могилы  круг сомкнулся. Полюса соединились. Они снова
были  вместе:  две  старухи,  две  неразлучные  подруги,  два антагониста, два
врага...


    * * *

    Никитична  происходила  (хотелось  бы  сказать  "проистекала") из какой-то
рязанской деревушки, откуда до Рязани, по ее словам, было тридцать километров.
Тем  не  менее  за первые восемнадцать лет своего существования она ухитрилась
побывать  в Рязани лишь однажды. То ли Марью туда не брали, то ли ее саму туда
не особенно тянуло - скорее всего и первая и вторая причины были тесно слиты.
    А  потом  как-то  сразу,  внезапно,  не  дав  времени  на раскачку, судьба
забросила  ее  в  город,  причем не в Рязань даже, а сразу в Москву. Произошло
это,  по-видимому,  году  в тридцать девятом, в сороковом. Можно предположить,
что   это   явилось  для  Никитичны  потрясением,  однако  люди  того  времени
действительно  были  богатыри  и  великаны. Довольно скоро Марья пообвыклась и
втянулась,  утешая  себя  немудреной мыслью, что раз так случилось, значит так
надо.
    Неизвестно,  по  какому  именно случаю Никитична попала в Москву и была ли
это  райкомовская  разнарядка,  первая  любовь или ее собственное импульсивное
решение, вследствие, допустим ссоры с родными. Сама старуха никогда об этом не
рассказывала,  и  не  потому,  что тут была какая-то тайна; говорить о прошлом
было  вообще  не  в ее духе - ее стихией, ее временным срезом было настоящее и
ближайшее  будущее,  в  течении,  скажем,  часа-двух от текущего момента. Ни в
прошлое,  ни  в  более  отдаленное  будущее  Никитична никогда не заглядывала,
предпочитая  существовать в этом конкретном и осязаемом двухчасовом интервале.
Привычка  жить  настоящим  и ближайшим будущим была у нее столь укоренившейся,
что  она  даже на день вперед никогда не загадывала, считая и справедливо, что
день  для этого слишком длинный. Если же ей порой случалось говорить "вчера" и
"завтра",  то  они  использовались  у  нее  в том же значении и звучали так же
размыто, как у других звучат "прошлый век" или "грядущее тысячелетие".
    Должно  быть,  именно  по  этой  причине  никаких грандиозных исторических
событий,   происходивших   в   то  время  в  стране,  в  памяти  Никитичны  не
запечатлелось.  Вероятно,  исторические  события  только по прошествии времени
становятся  великими,  в момент же, когда они происходят, они хотя и трагичны,
но  довольно  заурядны.  Так,  о войне Никитична могла рассказать лишь то, что
было голодно и что кто-то зимой украл у нее валенки. "Знать они были очень ему
нужны," - добавляла она философски.
    Но   и   здесь,  в  столице,  она  ухитрилась  вести  существование  почти
деревенское,  не растеряв ни деревенской наивности, ни деревенской открытости,
хотя  жизнь,  пытаясь  отрезвить ее, не раз прикладывала Марью носом к стенке.
Даже  работа, которой Никитична занималась лет тридцать пять-сорок, до пенсии,
была  почти  деревенская:  подсобным  рабочим-озеленителем  на  опытных  полях
Тимирязевской  академии.  Целыми  днями  она,  не  разгибаясь, копала, сажала,
окучивала,  ползала  на  коленях по грядкам, вырывала сорняки - делала глубоко
привычные  ей с детства механистические движения, не задумываясь, вероятно, ни
с какой целью, ни зачем, ни во имя чего она делает вс„ это.
    Далее  мы  пропускаем  целый  период, несколько десятилетий, о которых нам
ничего  не  известно  и  которые,  собственно,  и составляли ее жизнь, и вновь
встречаемся   с   Никитичной  уже  в  старости.  Именно  старость,  как  можно
предполагать,  стала  периодом  расцвета ее личности, ибо молодость и зрелость
ее,   задавленные   работой,  едва  ли  были  ярки  и  позволяли  ее  ра